Утром я проснулся у себя, как попал домой – не помню, но на столе лежала мятая сотня и пять "весов" с героином. Бобёр по телефону сказал, что это подарок от покойника, а сам он едет в автобусе. Куда – не скажет. И чтобы я больше ему не звонил.
Моросил дождь, и ветер швырял брызги в лицо, поэтому улицы были почти пусты. Только шлюхи теснились под узкими карнизами закрытых магазинов. Я накинул капюшон и почти побежал, не замечая луж. Вот и дорожный знак, смятый, сложенный почти пополам малолетними придурками. По этой дороге уже несколько лет никто не ездит после того, как открыли новую магистраль. Сюда нелегально свозили строительный мусор, и старая дорога стала похожа на перерытое кротами поле. Огромными железными кротами, оставляющими после себя кучи битого бетона. От знака до места, где я пристрелил парня, было метров триста, поэтому я побоялся включать фонарь, опасаясь, что там могут оказаться копы. Мало ли, что им взбредёт в голову. Небось, сидят в машине в полной темноте, запивают пончики холодным кофе, и ждут, когда убийца вернётся, чтобы замести следы.
Слева от знака. Где, мать его, лево у этой мятой жестянки. Я упал на колени в мокрую жухлую траву, и стал наощупь шарить в поисках пистолета, сбивая ногти о камни, царапая ладони. Рука влезла во что-то липкое, и сразу завоняло дерьмом. Чёрт! Будь проклят Бобёр, парень с пятнадцатой улицы, мост, пистолет и особенно тот мёртвый нигретос! Я принялся вытирать говно об мокрую траву, но вонь въелась в кожу и меня чуть не стошнило. Джинсы намокли, и ноги стали замерзать. Я прополз полный круг, но ничего не нашёл. Эта сволочь обманула меня, или полицейские подсуетились и нашли орудие убийства и сейчас меня уже ищут по всему городу, а в моей комнате ждут трое детективов с ордером и взведёнными курками. Только не это. И я снова пополз. И вдруг рука наткнулась на гладкий мокрый металл. Есть! Это была моя "Беретта". Я не видел ни черта в сырой темноте, но рука сразу узнала, сжала рукоятку, наслаждаясь весом и холодом стали.
Схватив пистолет, я побежал к реке, грязной и зловонной, как то дерьмо, в которое я влез. Бульк – и улика упала на дно, исчезла навеки в полуметровом слое ила, нанесённого из очистных сооружений. Теперь у закона ко мне никаких претензий. Я кого-то убивал? Что вы, офицер? Дайте мне самого хренового адвоката, и вы пожалеете, что связались со мной. Я даже машину не паркую в неположенных местах. Потому что у меня нет машины.
Теперь можно было никуда не спешить. Я шёл домой, не обращая внимания на непогоду, на то, что штаны, насквозь пропитанные водой, пытаются сползти вниз, на то, что в ботинках хлюпает, а от меня несёт, как от говночерпалки. Меня ждёт душ, диван, сухой и тёплый, кофе, а потом я медленно заварю зелье, и по венам потечёт новая серия фильма-утопии, и я посмотрю её от начала до конца. А завтра утром (ведь завтра же двадцатое, если я не ошибаюсь) отправлюсь за сумками, набитыми новыми перспективами. Только бы не проспать. Вспомнив о деньгах, весь оставшийся путь, я мечтал о пляжах Лос-Анжелесса, о грудастых волейболистках в бикини, о собственном небольшом баре прямо на берегу океана. И возможно, мир без наркотиков мне понравится. Возможно, не совсем без наркотиков, там видно будет.
Проснулся я рано. Дождь закончился, но небо было затянуто серо-синей пеленой, похожей на сплошную гематому. Я принял душ, побрился, заставил себя съесть банку кукурузы – единственное из жратвы, что нашлось в доме. Выпил кофе и выкурил сигарету. Натянул на себя более-менее приличную одежду, но всё равно, выглядел, как оборванец. Из приличного отеля меня вышвырнут, не спросив, какого чёрта я туда припёрся. У меня ещё была целая сотня и немного мелочи, и я решил приодеться. Благо, в паре кварталов был черитишоп "Армия спасения", где всего за тридцатку я купил себе джинсы, шерстяной джемпер, куртку и почти не ношенные туфли. Прямо в этом и вышел из магазина, выбросив старую одежду в мусорный бак. Теперь никто бы не сказал, что я конченный джанки. Запах химической обработки преследовал меня некоторое время, пока я не привык. Но это мелочи по сравнению с тем, как я благоухал вчера. Оставалось ещё прилично денег, и я думал взять такси. Но до тринадцати двадцати трёх оставалось больше двух часов, особо некуда спешить. Проехав несколько остановок автобусом, я вышел и утонул в тени небоскрёбов.
Как выяснилось, "Караван" находился в даунтауне, и был он не какой-нибудь ночлежкой для мексикосов. Это был солидный отель с кучей звёздочек. Я не стал даже останавливаться возле него, чтобы случайно не запомниться какому-нибудь бдительному пенсионеру: "Да, этот человек стоял несколько минут у входа и рассматривал окна. Я его хорошо запомнил. Он сразу показался мне подозрительным". Я прошёл мимо, побродил по улицам, рассматривая витрины и вывески. Когда я был здесь в последний раз? Когда выбирался из трущоб? Всего в паре миль была совсем иная жизнь, с домами, не исписанными безграмотными граффити, без мусора на тротуарах, без шпаны с битами, которые могут за пару долларов забить до смерти, без трипперных шлюх, сонных сутерёров и суетливых драг-дилеров. Нет, это всё есть и здесь, но оно не бросается в глаза, оно красиво оформлено и вместо тошноты вызывает восхищение. Если уж дерьмо везде, то пусть оно хотя бы выглядит красивым. И, как большой эстет и ценитель прекрасного, я останусь в хромированно-гранитно-хрустальном мире, и меня уже не затащишь обратно в вонючую дыру, откуда я выбрался. Нужно всего ничего – подождать полтора часа и забрать две сумки, набитые, как мешок Санта-Клауса. Я зашёл в кафе, заказал кофе и мороженое. Мне так захотелось мороженого! А тот факт, что никто на меня подозрительно не смотрел и я не выделялся из общей массы, только укрепили мою уверенность, что всё получится. Кофеин взбодрил и немного отвлёк от накатывающего желания уколоться. Я пытался контролировать себя, но тот демон, который поселился во мне, тоже не дремал. Я справлюсь, а потом найду способ избавиться от него. Просто сейчас нужно продержаться. И не налажать.
Настенные часы показывают двенадцать тридцать шесть. Осталось немного. Капельки пота проступили на лбу. Нет, это потому, что здесь жарко – успокаиваю я себя. Ещё кофе. И пора идти.
В тринадцать десять портье открыл передо мной дверь отеля, озабоченно поинтересовавшись, хорошо ли я себя чувствую. "Хуже некуда, дружище" – ответил я и вошёл внутрь. Холл был размером с футбольное поле, с фонтаном, мраморными колонами, настоящими пальмами в гигантских кадках, столиками кафе, креслами отдыха, сидящими, стоящими и снующими людьми, чемоданами, сумками, детьми и собачками. Больше похож на вокзал. Никто не обратил на меня внимания, и я без суеты добрался до лифта. Одиннадцатый этаж. Со мной из лифта вышла старушка и вцепилась в рукав.
– Молодой человек, вы не могли бы оказать услугу.
– Нет, – отрезал я.
– Я вас очень прошу, не могли бы посмотреть…
– Отвали, карга, – прорычал я. – Все вопросы к персоналу.
Она шарахнулась от меня и посеменила по коридору.
Тринадцать семнадцать. У меня ещё шесть минут. Это чертовски долго! Я медленно пошёл, рассматривая цифры на дверях.
– Вам помочь? – услышал я за спиной.
Горничная со стопкой белья в руках вопросительно смотрела на меня.
– Нет, спасибо.
– Вам нехорошо? Вы такой бледный.
– Давление скачет.
– Давайте, я вызову вам врача. Вы из какого номера?
– Я пришёл в гости.
– В какой номер?
Руки так и чесались заткнуть ей пасть простынями и пододеяльниками, чтобы не задавала лишних вопросов. А лучше бы пристрелить её и старушку. Они точно запомнят меня. "Да, такой невоспитанный молодой человек, помню, а как же…", "да, я сразу поняла, что с ним не всё в порядке, он потел весь и был бледный, как дохлый мельник".
"Грейс" – прочитал я на бейджике. И завис. Просто стоял, уставившись в пластиковый прямоугольник на груди.
– Вы к кому пришли? – спросила Грейс.
– Не знаю.
– То есть?
– Меня попросили подождать в коридоре. Ко мне сейчас выйдут.
– Вы точно в порядке?
– Да.
И тут в конце коридора открылась дверь и появилась та самая старуха, которую я послал к чертям.
– О, миссис, – позвала она горничную. – Вы мне нужны! Помогите, у меня тут проблема.
– Да, конечно.
Грейс потеряла ко мне интерес и пошла на выручку старухе.
Я взглянул на часы. Тринадцать двадцать. Ещё три минуты. Я прислонился к стене и проводил взглядом горничную. Когда та скрылась за дверью, снова стал искать номер сто тринадцать. Цифры на табличках расплывались и двоились. Соберись, Микки. Через три минуты у тебя начнётся новая жизнь. Тринадцать двадцать одна. Вот она, нужная мне дверь. Я просто стоял и смотрел, как меняются цифры на электронном циферблате. Очень медленно. Только бы никто не вышел в коридор. Я и так засветился по полной программе. Утешало одно – если история про бомжа с миллионом правда, он не пойдёт в полицию. "Здравствуйте, у меня украли миллион мелкими купюрами, две сумки. Я как раз собирался вывезти их в Канаду. А тут такая неприятность. Помогите". Он будет бегать по этажам, рыскать по холлу, бледный и полуобморочный. Взгляд его, как самонаводящийся прицел настроится на поклажу – чемоданы, сумки, баулы, рюкзаки, мешки и ящики. И когда ничего не найдёт, сойдёт с ума, или покончит жизнь самоубийством. Или просто обрадуется, что больше нет головняка, и вернётся в свой картонный домик в зассаной подворотне. Но не обратится к копам. Сто процентов.
Чёрт, тринадцать двадцать шесть! Я завис, теряю драгоценное время!
Дверная ручка поддалась, и дверь открылась. Только бы ниггер не обманул меня. Вдруг там не окажется никаких денег, или деньги будут, но с нагрузкой в виде нескольких колумбийских наркоторговцев. Или этот бомж сидит в кресле с дробовиком и ждёт, когда я зайду, чтобы сделать из меня фарш. Но в комнате никого не было. Я услышал пение и шум льющейся воды. Всё. Как и должно быть. Осталось только взять деньги под кроватью и уйти. Под кроватью.
Но я не видел никакой кровати! Диван, два кресла, торшер. Плазма на стене, журнальный столик с начатой бутылкой виски, пепельницей и вазой с фруктами. Ковёр на полу, люстра на потолке, и никакой грёбаной кровати! Даже самой маленькой, самой захудалой, самой вонючей долбаной кровати! Голос в душе пел что-то из Джо Кокера, что-то про миллион долларов. Пел про мой несуществующий миллион под мифической кроватью. Я заметался, заглянул за кресла – ничего. Вода перестала литься, и я услышал: "Тебе не нужен миллион, ля-ля-ля". Сначала я не понял, что это слова песни.
Пошёл к чёрту! Мне нужен этот миллион! Кровать! Конечно, в спальне! Я увидел дверь в углу комнаты, бросился туда. В ванной звенели склянки. Эта сволочь, наверное, поливает себя одеколоном, чтобы перебить ароматы свалок и канализаций.
Я забежал в спальню и прикрыл дверь. Вот она, огромная кровать, застеленная розовым покрывалом, края которого свисают до самого пола, гора подушек, по бокам ночники и тумбочки. Я упал на колени, закинул края покрывала наверх и сунул голову под кровать. Ничего! Нет, с другой стороны что-то темнело. В один прыжок оказался по другую сторону, и рука сразу нащупала ручку, я потянул на себя. Большая спортивная сумка, синяя с красной полосой, набитая до отказа и весившая килограмм двадцать. Я еле вытащил её. Вторая стояла рядом. Но тут я услышал, как включился телевизор в гостиной, и хриплый голос пел уже у самой двери. Я бросил взгляд на часы – тринадцать тридцать две. Я всё просрал. Сейчас этот певец зайдёт в спальню и, увидев меня склонившимся над его баблом, придёт в неконтролируемую ярость. Я бы поступил именно так.
Я оставил сумки и бросился к выходу, стараясь не сильно шуметь. Неожиданность – мой козырь. Дверь открылась, и передо мной предстал совершенно голый мужик, высокий и крепкий, с полотенцем в руках. Он даже не успел сделать удивлённое лицо, как я врезал ему кулаком прямо в кадык. Под костяшками хрустнуло. Мужик схватился за горло, упал на колени и во рту у него запузырилась кровь. Я ударил его ногой в голову, он упал на бок и даже не пытался встать, только хотел вдохнуть воздуха, но вместо этого харкал кровью на белоснежный ковёр.
– Прости, брат, у тебя не заперто было, – сказал я, вернулся к кровати, схватил сумки и, переступив через бедолагу, оказался в гостиной. Сумки весили больше, чем я предполагал. Я еле дотащил их до двери.
Одна купюра независимо от номинала весит грамм. Миллион десятками – сто килограмм. Двадцатками – пятьдесят. Я открыл сумку – она была набита пачками денег в банковских упаковках. Но у меня уже не было сил радоваться, я не представлял, как потащу это всё по лестнице одиннадцать этажей. Между пачек торчала металлическая трубка. Я потянул её, и у меня в руках оказался глушитель от пистолета. Запустив руку поглубже, достал и саму пушку. Семнадцатый "Глок". Не хило. Проверил обойму.
– Топорная работа, – услышал я сзади.
С перепугу чуть не выстрелил на голос. Святая Мария, в кресле сидел тот самый покойник, который направил меня сюда. На этот раз он был в свободных парусиновых брюках и льняной рубашке, расстёгнутой почти до пупка. На груди сияла толстенная золотая цепь.
– Эх, ты, никчемный торчок, так облажался, – сказал он, укорительно покачав головой. – И что теперь?
– Не знаю. А что теперь? Как-нибудь допру эти баулы. Не бросать же их здесь.
– Ты убил ещё одного.
– Так вышло. Так сложились обстоятельства.
– Ты засветился. Тебя видели горничная и старуха. Они сразу поймут, чьих рук это дело. Понимаешь? "От него пахло секонд-хэндом, и он выглядел, как куча дерьма". Останется пошерстить магазины и расспросить, какая куча дерьма сегодня утром покупала синюю куртку и ушла прямо в ней. Тебя вычислят – раз плюнуть.
– И что ты предлагаешь?
– Ты понял, что, – он многозначительно посмотрел на пушку. – Или можешь сразу пристрелить себя.
– Нет. Старушку мне не жалко, но горничную… у неё классные сиськи. И, наверное, есть семья, дети.
– Делай, что хочешь. Хотя сама ситуация меня веселит: наркоман убил бомжа из-за миллиона. Ладно, чао, бомбино.
Я стоял с пистолетом в руке и пялился на пустое кресло. Кроме меня в комнате никого больше не было.
Сука, я должен сделать это. Спешить мне уже некуда.
Чем больше денег, тем больше проблем. Тем больше трупов. Это оправдано.
Я прикрутил глушитель, сунул пистолет за пояс и вышел в коридор. Где там номер старухи? Слева по коридору. Этот? Нет, следующий, если не ошибаюсь.
Постучал в дверь.
– Кто там? – визгливый старческий голос. Значит, угадал.
– Электрик. Мне нужно заменить лампу в ванной.
Дверь открылась, и я без колебаний всадил бабуле пулю прямо между глаз. Она даже ойкнуть не успела. Старая перечница. Это всё из-за неё пошло наперекосяк. Если бы она не дёргала меня возле лифта. Я закрыл дверь и спрятал оружие. Оставалась горничная. Где-то должна быть комната персонала. Соображать становилось всё сложнее, тело ныло, и слабость накатывала, пот лил ручьем, стекая между лопатками. Я чувствовал, как намокает пояс брюк. И ещё этот озноб. Рисунок на обоях расплывался. Пора заканчивать и принять лекарство.
– Ну, как? Вы дождались? – я вздрогнул от неожиданности.
В мою сторону шла горничная. Грейс. Она была ничего. Белый фартук и фирменная шапочка придавали ей вполне сексуальный вид.
– Я как раз вас ищу. Там моему товарищу плохо.
– А вам?
– Что?
– У вас вид не очень здоровый.
– Чепуха. Грейс, помогите положить его на кровать.
– Я вызову помощь.
– Потом, он лежит на полу, и я не могу сам поднять. Номер сто тринадцать. Умоляю, идёмте быстрее.
В её глазах я прочитал тревогу и волнение. Кому-то плохо, и она спешит на помощь. Это так по-геройски. А ещё и щедрые чаевые.
Я пропустил её первой, и смотрел, не отрываясь, на её ягодицы. Она сразу увидела ногу, торчащую из спальни, брызги крови на ковре, и бросилась к телу. Я пошёл следом, и когда она склонилась, всадил ей пулю в затылок. Грейс упала сверху на покойника. Ноги её ещё дрожали, но я знал, что она уже летит на небеса, держась за руки со старушкой. Юбка Грейс задралась, и оголила полосу кожи, нежной и гладкой, между чулками и трусиками. Но я не какой-нибудь извращенец, меня это совсем не возбудило. Я одёрнул подол, чтобы никто не пялился на ляжки, когда её найдут.
Чтобы тащить сумки по лестнице, не могло быть и речи. Я еле допёр их до лифта. Никто за мной уже гнаться не собирался. Я мог спокойно выйти через главный вход. Здесь все с сумками и чемоданами, подозрения я не вызову. В лифте со мной ехала семейка жирдяев – муж, похожий на свиной окорок, жена, круглая, как мяч, и такой же мальчишка лет двенадцати со щеками, за которыми почти не видно было глаз, и с чупа-чупсом во рту. Неплохо бы пристрелить и их, потому что рассматривали они меня несколько более пристально, чем полагается.
В холле я подозвал портье, который сразу стал сокрушаться, что я не вызвал его в номер, чтобы помочь нести сумки. Он погрузил багаж на тележку и выкатил на улицу. Поймал такси и погрузил вещи в багажник. За что получил честно заработанную десятку. Я смело мог дать ему пачку из сумки, но это точно вызвало бы подозрение. А мог и замочить, как лишнего свидетеля.
За рулём сидел индиец в чалме, смуглый, как лакированное венге, с чёрной пышной бородой.
– Куда ехать?
– Ещё не знаю. Поехали.
Мне поскорее хотелось убраться отсюда.
– В больница? – спросил таксист. – Вы болеть?
Неужели я так плохо выгляжу?
– Нет, не надо в больница. Давай на вокзал.
Только таксист собрался отъезжать, как прямо перед нами припарковался чёрный Роллс-Ройс Фантом. Из него вышло трое быков в чёрных костюмах. Одного я узнал, это был Лука Торрегросса, не последний человек в команде Ковалли. Остальных видел со спины, но мне хватило и Луки, двухметрового бугая, в полной мере оправдывающего свою фамилию. Что это они забыли в "Караване"? Какого чёрта им здесь надо? Ребята Ковалли чуют деньги, и слетаются на них, как мухи на говно. Не за моим ли миллиончиком они явились?
– Давай, поехали! – крикнул я шофёру.
Я откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Хоть немного передохнуть. Адреналин всё ещё бил фонтаном. Если бы не он, я бы уже был похож на растоптанную коровью лепёшку. Что ни говори, а лучший наркотик – именно адреналин. Я знал парней, прилично подсевших на острые ощущения. Но такие ребята живут не долго.
Из головы не выходили три трупа в гостинице. Что со мной случилось? Мне не было их жаль. Я слишком много повидал насилия и жестокости, чтобы понять, что жизнь ничего не стоит. Я давно уже не жалею умерших, а иногда даже завидую им. Цена жизни невелика – от мелочи в кармане, на которую могут позариться отморозки, чтобы купить пачку сигарет, до расценок работы киллера. За десять штук могут завалить кого угодно. А за миллион…