Что такое жизнь? Пшик, и не больше. Что изменится в мире, если я умру? Да ни черта. Никто даже не заметит. Что изменилось от того, что я убил старушку? Только облегчённо вздохнут дети и внуки, перегрызутся из-за наследства и всё вернётся на круги своя. Муж горничной через полгода женится на другой. Но не погаснет ни одна звезда в небе, не завянет ни одна травинка. Тысячи человек каждый день отправляются на тот свет. Кто от старости, кто не успев родиться, от рака, СПИДа, гриппа, даже от кори, от тупости, от пули, от ножа, от наркоты, тонут, разбиваются в авиакатастрофах, размазываются по лобовым стёклам автомобилей, захлёбываются блевотиной, режут вены и лезут в петлю. Тысячи людей рождается каждый день только для того, чтобы когда-нибудь откинуть копыта. И что? Хоть что-то изменилось в этом мире? Иисуса распяли ради чего? Всё осталось как прежде. Как было до нас, так будет после нас. Вселенная даже не подозревает о существовании нашей планеты, не то, что об отдельно взятом человеке, пусть он будет дважды президентом или трижды Майклом Джексоном. Вселенной насрать на нас, на всех вместе и на каждого в отдельности. И Вселенная когда-нибудь сдохнет к чертям собачьим, и прекратится эта бесполезная возня. Аминь.
Так почему я должен переживать о смерти троих незнакомых мне людей? Я не плакал, когда умерла мать, и тихо радовался, когда пристрелили ублюдка-отца. Скорбь, печаль, горе, соболезнование и сочувствие – эмоции слизняков. Они атрофировались у меня ещё в детстве. А наркота провела генеральную уборку и теперь только здоровый эгоизм позволяет мне выживать. Каждый человек живёт только для себя. И если он делает что-то для других, то только из своих эгоистических целей, порой невидимых самому человеку, но если копнуть поглубже…
Одно меня беспокоило, при всей моей философии, я не мочил людей направо и налево. Я не убийца. Тот ниггер под мостом был первым, у кого я отнял жизнь. Теперь ещё троих. Что с моей головой, доктор?
Таксист-индус напевал бессвязную "харекришну" на непонятном языке. Я открыл глаза, вернувшись в жестокую реальность. Я чувствовал себя разлагающимся трупом. В глазах плыли круги, мышцы ныли и оказывались подчиняться. Срочно нужно ехать домой. К чёрту вокзалы, сумки, миллионы. Мне нужна была доза. Немедленно!
Ехать домой. Сейчас же. Я хотел было окликнуть водителя, но остатки разума ещё тлели в моём мозгу. Найти этого таксиста будет раз плюнуть. Обычно они стоят в одних и тех же местах. И портье его прекрасно знает и, наверное, уже рассказывает детективам, кто увёз парня с двумя тяжелеными сумками. Очень подозрительного парня. "Да, помню, конечно. Я посадил его к Раджу Капуру, номер машины не знаю, но он должен вернуться. Он здесь постоянно стоит".
И если скажу таксисту адрес, то меня можно будет брать тёпленьким.
– Далеко до вокзала? – спросил я индуса.
– Нет, уже подъезжать.
"Да, сержанта, я его отвозить на вокзал. Я боялся, что он умирать в моя машина. Или блевать. Сумки большой. Две. Он их еле-еле поднимать".
Придётся его тоже убрать. Но пистолет был в сумке в багажнике. А душить, перегрызать горло, ломать шейные позвонки и вырывать сердца – на это я вряд ли решусь. Да и сил у меня почти не осталось.
Таксист высадил меня на вокзале. Помог вытащить груз. Я так и остался стоять на парковке, не в состоянии сообразить, что делать дальше. Одна мысль точила мысль: хоть что-нибудь, хоть пару затяжек дури, таблетку амфетамина, метадона или хотя бы экстази, понюшку кокса. Что угодно, только бы привести себя в чувство. Так сильно меня колбасило, когда я просидел сутки в полицейском участке. Эти суки не давали даже кофе. Я думал, что сдохну. Я думаю, что сдохну сейчас.
Мне нельзя оставаться на вокзале.
Я достал из сумки пачку двадцаток и сунул в карман. У меня созрел план. Я подозвал такси и отправился в аэропорт. Дал таксисту двойную цену, и он помог дотащить сумки внутрь. Поближе к камерам хранения. Минут пять я провозился, пока запихал поклажу в ячейки. Пушку оставил с деньгами. От греха подальше. Ключи положил во внутренний карман куртки. Только бы не потерять.
К выходу добрался с трудом, еле переставляя ноги. Мне казалось, что все пялятся на меня. Они знали всё, знали, что я убил кучу народа, что я спрятал деньги, даже знают номера ячеек. Слишком всё удачно сложилось, чтобы быть правдой. Такая пруха не для меня. Они только и ждали момента, чтобы наброситься на мои деньги. Как только я выйду из здания, вся толпа набросится на мой миллион. Они взломают дверцы ячеек, передерутся из-за денег, отнимут у меня мечту и новую жизнь, а меня сдадут копам. И запахнет горелыми мозгами, когда исполнитель пустит ток на электрический стул. Меня запекут, как курицу в духовке, а они будут пить мартини, курить сигары и спустят мои доллары в Лас-Вегасе.
Я остановился, в раздумьях, не вернуться ли мне за деньгами.
– Мистер!
Кто-то тронул меня за плечо.
Я оглянулся. Это был полицейский, молодой крепкий парень в веснушчатым лицом.
– Мистер, у вас всё в порядке?
– А что? По мне видно, что у меня проблемы?
– Если честно, да.
Он смотрел на меня так, словно хотел по глазам прочесть всю мою жизнь.
– Я не совсем здоров.
– Могу я попросить вас пройти со мной?
– Не уверен. Я спешу.
– Не заставляйте меня применять силу.
– А в чём дело, дружище?
– У вас есть при себе наркотики или оружие?
– Какого чёрта? – неожиданно для себя заорал я.
Народ вокруг на мгновенье замер в немой сцене, уставившись на нас.
– Что здесь происходит? Какое ты имеешь право? – орал я всё громче.
Коп попытался взять меня за плечо, но я увернулся и стал выворачивать карманы.
– Наркотики? – визжал я. – С какой стати? Если я болен, но у меня обязательно должны быть наркотики?
К нам стали робко приближаться любопытные.
– Почему я? Почему не вот он или он? Или вон тот старичок? – я тыкал пальцами в сторону. – Вот, у меня пусто в карманах. У меня даже носового платка нет. Может, мне раздеться, чтобы ты заглянул мне в задницу, не прячу ли я там пистолет или бутылку контрабандного виски?
Я стал расстёгивать ширинку. Мы стояли уже в плотном кольце зевак.
Коп растерялся. Он явно не хотел при таком количестве свидетелей заламывать меня, не имея на то явных причин. Если я окажусь чист, а я чист, не считая двух тысяч налички и ключей от ячеек, у него могут быть неприятности.
– Прекратите истерику, – сказал он. Как бы не так.
На шум прибежали ещё двое полицейских с дубинками наготове.
– Смит, что здесь происходит? – спросил опытный старый коп, весь в суровых морщинах и похожий на Клинта Иствуда.
– Вот, я хотел проверить. Мне показалось…
– Что показалось?
– Что этот мистер наркоман.
– И что? – Иствуд сдвинул брови. – Ты что, работаешь в отделе по борьбе с наркотиками?
– Нет, сэр.
– Ты должен следить за порядком, а не приставать к людям, если тебе что-то мерещится. Быть наркоманом – личное дело каждого. Так же как быть республиканцем или геем.
– Он вёл себя подозрительно, сэр.
– Мистер, – обратился ко мне пожилой коп, – застегните брюки. Что вы делаете в аэропорту?
– Это не ваше дело. Я никого не убивал, ничего не крал и не дрочил в общественных местах. Этого достаточно? Я могу идти? У меня жутко скачет давление, а тут ещё этот. Как твоя фамилия? Я напишу жалобу!
– Успокойтесь, сэр. Мы приносим извинения. Поймите, это наша работа. Профилактика преступности намного важней, чем борьба с ней. Вы же понимаете, сейчас такое время, и аэропорты, в которых постоянно находится большое количество людей, требуют особого подхода и особой бдительности.
– Я могу идти? – перебил я мистера Клинта.
– Всего доброго. Ещё раз простите. Он у нас недавно работает и пытается показать себя на новом месте.
– До свиданья, – я повернулся и пошёл к дверям.
Чёрт, меня всего трясло, но я справился. Я не упал в обморок, не наблевал на ботинки офицеру.
Не успел я выйти на улицу, как меня догнал парень с копной дредов на голове.
– Эй, чувак, – сказал он и подмигнул заговорщицки, – хороший спектакль. Меня такое тоже пару раз спасало.
– Что надо? – у меня не было сил говорить.
– Я вижу, тебе сейчас нужно поправиться немного.
Я молча смотрел на него, ожидая, что он предложит.
– У тебя есть десятка?
Я протянул ему двадцатку.
– На все?
– Как хочешь.
Рука его скользнула по моей ладони и оставила там пакетик.
– Увидимся, – сказал парень и исчез из виду.
– Чёрта с два, – ответил я ему вслед.
В пакетике лежало семь синих таблеток.
Три я проглотил сразу, не запивая. Потом закинул ещё две.
– Куда ехать? – из подъехавшего такси выглянуло лицо водителя.
– А хоть куда, – я открыл дверцу и заполз в салон. – Давай на Ривер-стрит. Домой.
Меня уже начало отпускать. В глазах светлело, шум в ушах стихал, и я мог нормально подобрать нижнюю челюсть.
The Urban Voodoo Machine "Goodbye To Another Year"
Не хватало, чтобы меня увидели, как я выхожу из такси. Сразу учуют, что я не пустой. И начнётся – займи до судного дня пару долларов, купи пива, отсыпь травки, довези до угла. Чёртовы попрошайки. Когда я на бобах, сам могу ползать на коленях, только чтобы погасить адское пламя внутри. А потом пойдут слухи – Мик разжился денежками, интересно, где? На такси приехал, прикид новый, причёсанный и выбритый.
Поэтому я прошёл целых три квартала. Пилюли сделали своё дело. Все проблемы разрешились сами собой. Какой я фартовый парень! Всё сделал чисто и красиво. Не считая трёх жмуриков. Да и хрен с ними. При себе никаких улик, никаких денег. Пока копы почешут свои задницы, я буду уже далеко. Здесь не останусь ни на минуту. Заберу кое-что из вещей и завтра уже буду там, где апельсиновые деревья, пальмы, океан, загорелые девчонки и гавайские рубашки. Там, где шагу нельзя ступить, чтобы не столкнуться нос к носу с какой-нибудь знаменитостью, типа Брэда Питта или Хью Джекмана. Куплю скромный домишко с патио и небольшим бассейном, серебристый "Порш"-кабриолет. Нет, лучше не "Порш"…
У входа в дом Мамочка Сью ругалась с тремя мексиканцами. Жирная негритянка с вечно потеющими подмышками собирала квартплату и следила за порядком. Вот и сейчас она с успехом перекрикивала южных парней, уперев кулаки в массивные бока, изрыгала самую отборную брань. Её боялись и уважали, потому что она была двоюродной сестрой самого Билла Занозы, хозяина всего этого сраного райончика. Стоило ей шепнуть пару слов, как сразу появлялась бригада бойцов и решала любую проблему с помощью кулаков и бейсбольных бит. Так что, спорить она позволяла, но последнее слово, конечно, было за ней.
– Микки, ты ли это? – окликнула меня Сью. – Ну, просто красавчик. Не был бы ты долбанным торчком, я бы пригласила тебя на свидание, и даже заплатила бы за пиво. Как дела, мальчик мой?
– Отлично, крошка.
– Где мои бабки, засранец?
– Ты о чём?
– О плате за жильё.
– Ты не сильно торопишься? У меня ещё четыре дня.
– Смотри, не будет денег – ищи коробку от телевизора. Я подскажу тебе местечко в уютной подворотне.
Я показал средний палец и вошёл внутрь. Вонючка, я бы мог купить весь этот сарай вместе с тобой. Я чуть было не дёрнулся отдать деньги сейчас, но во время остановился.
"Мик? Да, сержант, живёт тут такой. Третий этаж. Комната триста восемнадцатая. А что он натворил? Украл миллион? То-то я удивилась, когда он заплатил раньше положенного. Аккуратно сложенными двадцатками. Он никогда мне не нравился. Я так и знала, что этим закончится".
В комнате что-то было не так. Вроде бы, всё оставалось на месте, но в нос ударил запах давно застоявшейся нищеты – букет затхлости, пота, пепельницы, испорченных продуктов, задохнувшейся обуви, нестиранных носков, спермы и плесени. Запах смирившейся безнадёги. Странно, я никогда не замечал. Бутылки в углу, стол завален обёртками и грязной посудой. На полу валялись бесформенной кучей джинсы, в которых я вчера ползал по мокрой траве. Немытые окна, продавленный диван, казавшийся раньше очень удобным. Кто здесь жил? Неужели я? Я понял, что мне даже забрать отсюда нечего. У меня ничего не было нужного, ценного, никаких сувениров или фотографий. Ничего дорогого для меня. Тридцать четыре года пронеслись, нигде ни за что не зацепившись. Жизнь моя похожа на эту комнату, грязную, вонючую, в которой не отыскать ни одной полезной вещи. Что ж, раз уж так случилось, вычеркну из памяти и перееду на новое место. Только бы не засрать и его.
Я проверил ключи, деньги, взял документы. Гуд бай, помойка.
Что-то здесь ещё оставалось. Зачем-то я возвращался сюда. Зачем? Ну, конечно же? Я вытянул ящик тумбочки и отклеил с задней стороны прикреплённый скотчем пакетик с серо-бурым порошком. Может, бросить его в унитаз или оставить в подарок тем, кто въедет после меня? Теперь я могу накупить этого дерьма столько, сколько захочу. И не такого, а кристально-белого, как нерастаявшая снежинка. Да к чёрту! Я хочу его. Таблетки продержат меня недолго. А что потом? Опять корчится и потеть?
Попрощаюсь с прошлой жизнью. И сразу уйду. Сразу же, как только начнёт отпускать.
Пока я колебался, руки уже делали. В ложке вскипела мутная жижа, жгут перетянул плечо, игла нашла вену, время взорвалось, а пространство растеклось бескрайним океаном. Героин лёг на колёса неожиданно эффектно. Мир растворился во мне, а я в нём, заражая друг друга счастьем. Мне уже не нужен был ни миллион, ни вилла в Голливуде, ни кабриолет. У меня было всё, и это легко умещалось в маленьком пакетике и весило всего полграмма.
Знакомое лицо появилось перед глазами. Где я видел его раньше? Ну, конечно – звук выстрела, только словно его прокручивают на очень маленькой скорости, всё замедляется, пуля вылетает и плывёт в воздухе, никуда не спеша. Вспышка света, даже фотоны проходят сквозь темноту, как сквозь густое желе. Вот, наконец, они врезаются во что-то и, как на фотобумаге проявляется лицо. На нём нет следов страха, удивления или радости. Ничего, просто застывшее спокойствие. Свет начинает гаснуть, и уже в полумраке вижу, как пуля достигает цели и исчезает в голове, оставляя более тёмную точку на смуглой коже. И лицо скрывается во мраке.
И вот сейчас это лицо снова передо мной.
– Иии-дддиии-оооттт, пппррриии-дддууу-ррроооккккк, – говорит оно, растягивая даже согласные.
Я из последних сил отмахиваюсь от него и проваливаюсь в Кайф.
Нет ничего хуже, чем когда ломают кайф.
– Микки, урод, очнись! Микки! – орал в ухо покойный отец.
Если я не просыпался, он стаскивал меня с кровати за ногу так резко, что я бился головой об пол. А потом мог ещё и пнуть ногой в бок для более быстрого пробуждения. С добрым утром, сынок. Сегодня отличный денёк для того, чтобы сходить в школу.
Гори в аду!
– Мик! Да очнись же ты, тупой ублюдок!
Голос схватил меня за волосы и тащил из моих галлюцинаций в реальность, с трудом протаскивая через узкую зловонную прямую кишку, поросшую полипами. Я сопротивлялся, пытаясь цепляться ногтями за стенки, но они были омерзительно скользкими. И вот свет в конце тоннеля. Меня вышвырнуло на диван, и я открыл глаза.
Надо мной стоял мёртвый ниггер в костюме охотника сафари, в высоких ботинках и с пробковым шлемом на голове.
– Что тебе?
Я ещё не понимал, что происходит, где я, и какого чёрта меня тормошить.
– Мик, что ты творишь? Ты с ума сошёл?
– В чём дело?
Память возвращалась медленно, и первым появилось гадкое чувство, что я сильно налажал. Настолько сильно, что это уже непоправимо.
– Нашёл время ширяться. Поднимай задницу и вали отсюда. Тебя ищет вся полиция штата.
– Зачем?
Три трупа в отеле, четвёртый, выряженный белым колониалистом, орёт в ухо, миллион в аэропорту. И тысячи копов берут след, бегут, уткнувшись носом в асфальт, словно охотничьи псы. Мать твою! Я вскочил с дивана. Куртка валялась на полу. Деньги среди мусора на журнальном столике. Ключи в кармане. Фух!
Подбежал к окну и увидел, как из старого "Форда" цвета гнилой морковки выходит Джек Понтела, самый "плохой" полицейский в городе. Такой плохой, что лучше даже не знать его имени. Он не брезговал ничем. Он делал деньги из воздуха. Ему платили половина дилеров и сутенёров города. Его три раза пытались пристрелить, но безуспешно, и он стал ещё злее и наглее. Я стакивался с ним несколько раз, но так как взять с меня было нечего, он отпускал меня до лучших времён. Вот они и настали, лучшие времена.
Джек остановился у входа и поднял голову, разглядывая окна. Я отпрянул, схватил куртку, деньги и бросился к двери.
Сейчас он разговаривал с Мамочкой Сью.
"Да, я видела, как он заходил, и не видела, чтобы выходил. А что случилось? Третий этаж. Не за что, сэр"
У меня всего пара минут, пока он поднимет свою задницу на третий этаж. До лестницы я добежать не успею. Прыгать в окно и лежать на тротуаре со сломанными лодыжками не хотелось. Я выскочил из комнаты и постучал в дверь напротив.
– Никого нет. Проваливайте, кто бы там ни был!
Она дома! Мэгги, открой же. Я заколотил кулаками.
– Идите в жопу, у меня не приёмный день!
– Мэг, открой! – сказал я, пытаясь не сильно кричать.
– Я занята.
– Мэг, пожалуйста.
Щёлкнул замок, и в дверном проёме появилась блондинка с халате, с растрёпанной причёской.
– Пожалуйста? Чёрт, я сто лет не слышала этого слова. Что надо, Мик?
Времени объяснять не было, и я достал из кармана деньги и сунул ей под нос.
Она без вопросов отступила и пустила меня внутрь.
– Закрой, быстрее!
Мэг захлопнула дверь и недовольно уставилась на меня.
– Микки, я думала, мы всё уже выяснили.
У нас пару лет назад был соседский роман. Она только въехала в дом, набитый всякими цветными и белыми придурками. И я взял её под своё крылышко. Даже дрался пару раз с непонятливыми чуваками, чтобы объяснить им, как общаться с леди. Мы весело проводили время. Я вёл себя, как истинный джентльмен: платил за пиво, снабжал косяками, готовил кофе и карри. Даже купил пару шмоток и несколько безделушек. Страсть длилась месяца три, пока я не предложил ей попробовать героин. Она покуривала траву, к таблеткам относилась скептически. Но поняв, что я могу подсадить её на тяжёлое, послала меня подальше. И сколько я не пытался вернуть её, она даже разговаривать со мной не хотела. Потом связалась с Костелло, и ходила в синяках, пока его не пристрелили, когда он грабил заправку.
Сталкиваясь нос к носу в коридоре, мы только здоровались кивками, и ни разу друг у друга не спросили, как дела.