- Нет, ещё деньги не забудьте.
- А почему в лесу?
- Так нужно, дорогой.
Глава 30. Арсенал
На фоне последних событий в стране весть о прибытии оружейного заказа прозвучала залпом "Авроры". С той лишь разницей, что студентам вместо взятия Зимнего хотелось куда-нибудь спрятаться и переждать штурм. Удерживала их от подобного шага инерция, благодаря которой они продолжали механически следовать выработанному, но, увы, ошибочному плану.
Кому идти в лес на встречу с поставщиком, решилось почти единогласно. Лучших кандидатур, чем ББМ и Железный, общага не знала. Шнырь торжественно вручил им штуку рублей и подробные инструкции.
- Вы это, - сообщил он. - Когда будете возвращаться, посмотрите на форточку. Если сетка висит, значит, всё в порядке. Если её нет, то нас взяли.
- Знак провала? - загорелся ББМ, с уважением глядя на товарища.
- Именно.
- Как взяли? - опешил Иван, которого срочно вызвали в общагу для руководства предстоящей операцией.
- Это я так, на всякий случай, - успокоил его Шнырь.
Но Иван продолжал нервничать.
- Кто её оттуда снимет, если нас возьмут? - уточнил он.
Ему с детства не давала покоя одна загадка: как коллега Штирлица в Берне умудрился поставить на окно цветок, пока его вязали гестаповцы.
- Ребус, - разделил его опасения Атилла. - Может, сделаем рокировку?
- А?
- Знак провала - наличие сетки, а не отсутствие.
- Чем это лучше? - продолжил гнуть своё Иван.
- Можно будет попросить следователя: разрешите пельмени за окно повесить?
- Как-то странно. Тебя арестовывают, а ты о пельменях печёшься.
- Хорошо, - легко сдался Атилла. - Оставим первый вариант. Он тебе: ваши документы! А ты: не желаете тарелочку пельменей? И шасть к окну!
Тут всем стало понятно, что здоровяк придуривается, высмеивая их необоснованные страхи.
До условного места ББМ и Железный добрались на рейсовом автобусе, который высадил их прямо возле указателя: "село такое-то, 12 км". Ярко-оранжевый "москвич" гигантским апельсином возвышался на обочине. В нём сидели двое в бараньих тулупах.
ББМ постучал пальцами по стеклу, и оно опустилось на пару сантиметров, пахнув изнутри теплым сигаретным дымом.
- Мы от Жилкина, - сказал ББМ и покачал в воздухе сумкой, будто она служила удостоверением личности.
- Садись.
Студенты плюхнулись на заднее сиденье, и машина тронулась по дороге в сторону села. Проехав примерно километр, они припарковались возле какого-то заброшенного здания непонятного крестьянского назначения, которое должно было послужить им ширмой от посторонних глаз.
В раскрытой сумке обнаружился целый арсенал. Он состоял из трёх единиц: охотничьего ружья шестнадцатого калибра, винтовки царского производства без бойка и ржавого пистолета неизвестного автора.
- Оно хоть стреляет? - усомнился ББМ.
- Да, - успокоили его продавцы. - Только вчера свинью у товарища убили вот из этого.
ББМ понюхал пистолет, на который они ссылались. Он явно чем-то пах. Возможно порохом, но ББМ этот запах не был знаком. Пришлось полагаться на честность торгашей.
- А зачем стреляли в свинью? - подал голос Железный.
- Поймать никак не могли.
- Дикая?
- Очень. Все руки искусала.
Под аккомпанемент этого бессмысленного диалога ББМ переложил оружие в свою сумку, а Железный вручил одному из продавцов пачку червонцев. Тот мастерски и с азартом стал её пересчитывать.
- Всё в порядке, - подтвердил он. - Приятно иметь дело с интеллигенцией.
- Нам тоже, - сказал Железный и протянул руку для пожатия.
Эхо, наполненное человеческими страданиями, прокатилось по лесу.
Что случилось потом, ББМ и по сей день вспоминает неохотно. Сработали его боевые инстинкты, отточенные как раз вот для таких случаев. Он вернулся к действительности лишь только тогда, когда два неподвижных тела замерли на снегу.
- Ты что, дурак? - задал он прямой вопрос партнёру, хотя он относился в полной мере к ним обоим.
- А чо?
- Они же знают, где нас найти.
- Ну?
- Придут толпой.
- Отобьёмся.
- А если с оружием?
- Отстреляемся, - Железный кивнул головой на сумку.
ББМ зарычал, как лев, у которого потянули из пасти мясо.
- Да ладно тебе, - миролюбиво сказал Железный. - Я как лучше хотел. Вон сколько сэкономили.
Кавказец по-прежнему сжимал в руке пачку денег. Глаза его были доверчиво закрыты, и сознание не спешило возвращаться.
- Блин! Блин! Блин! - ББМ заметался по поляне.
Видя его нервное состояние, Железный решил пойти на некоторые уступки.
- Может, присыпем их снегом? - предложил он.
- Для чего?
- Чтоб их с дороги не заметили. А там, глядишь, звери их какие-нибудь подпортят - и никаких подозрений на нас.
- Железный! - заорал ББМ. - Ты меня не провоцируй. У меня другие планы на жизнь.
Он упал на колени, расстегнул ворот у одного из поверженных горцев и приложил ухо к груди.
- Дышит! - обрадовался он.
- Ничего удивительного, - проворчал Железный. - Это же твой.
Тогда ББМ стремглав бросился к другому. На этот раз ему пришлось лежать на груди противника значительно дольше, ловя малейшие признаки сердцебиения. Судя по паническим взглядам, которые ББМ разбрызгивал вокруг себя, дела пациента шли под откос. Но тут он вдруг открыл глаза.
Последний раз в жизни ББМ радовался так неистово, когда у него на тренировке получился "уширо маваши гери".
- Проснулся!
ББМ похлопал его по щекам, чтобы ускорить процесс реанимации. Кавказец, кажется, начинал припоминать, что привело его к такому беспомощному состоянию. Взгляд его из полуобморочно-сонливого постепенно превращался в решительно-мстительный.
- Земеля, ты это... Не сердись. Мой друг не понял уговора. Вот твои бабки. Только без обид, ладно?
Студенты вышли обратно на дорогу, оставив раненых приходить в себя - в том, что бедолаги выкарабкаются, теперь не возникало никаких сомнений. Чего не скажешь о них самих. До шоссе - километр, а то и больше. Общественного транспорта нет. Шанс на попутку - нулевой. Получалась какая-то печальная ситуация.
- Может, к ним попросимся? - предложил ББМ.
- Хорошая идея, - поддержал его Железный, сел за руль авто и сдал задом к строению, из-за которого послышалась окрепшая иностранная речь.
- Ты чего?
- А чего? Права у меня с собой.
Железный без разговоров перетащил в машину обоих потерпевших, ещё очень слабых для самостоятельной ходьбы, и усадил их на заднее сиденье. Они не сопротивлялись, надеясь, что худшее осталось позади.
Уже возле общаги, передавая хозяевам ключи от "москвича", Железный упрекнул их за излишнюю сложность проведённой операции.
- Стоило в лес переться, - сказал он.
Сетка у форточки висела на положенном месте, а в комнате их с нетерпением ждали.
- Ну как? - спросили гонцов товарищи.
- Всё по плану, - соврал ББМ, показывая содержимое сумки.
Каждый счёл своим долгом ощупать холодные железки, но ни на кого они не произвели впечатления. У некоторых так даже вызвали умеренную брезгливость.
- Спрячем в шкафу, - предложил Шнырь.
- Почему в шкафу? - засомневался народ.
- Шкаф - это самое надёжное место.
- Поясни.
- Ну, как же! Ты бы стал искать оружие в шкафу?
- Начнём с того, - заявил Серега. - Что я бы его туда и не положил.
- Вот! Что и требовалось доказать. Атилла, у тебя есть соответствующая теория на этот счёт?
- Даже две.
Глава 31. Продовольственная программа
Поход за оружием в лес измотал без исключения всех: и принимавших непосредственное участие в операции, и тех, кто провёл несколько волнительных часов в тылу. Организмы требовали немедленного восстановления сил, однако обыск кладовых результатов не дал. В равнодушном к человеческой скорби холодильнике жужжал мотор и мерцала доживающая свой век лампочка, освещая пустые полки, унавоженные маргарином. В тумбочках гуляло эхо.
- Как-то мы упустили из виду этот важный момент, - сказал Атилла. - На рынок бы смотаться.
- Да, - поддержал его Шнырь, пересчитывая мелочь. - На полкило "московской" хватит.
У бедных студентов отыскалось и того меньше, и они стали обсуждать варианты пополнения казны, отсекая наименее вероятные. Впрочем, даже если бы она и ломилась от червонцев, это ещё не гарантировало масла с хлебом на сон грядущий.
За шестьдесят пять лет Советской Власти значительно увеличилось национальное богатство страны. Вырос её производственный и научно-технический потенциал. Укрепилась обороноспособность. Повысился уровень благосостояния и культуры населения. Однако остающаяся напряжённой международная обстановка сводила на нет усилия Партии и Правительства в области обеспечения народа продовольствием.
Советские магазины были полны печали. Печаль сквозила во взглядах продавцов, вынужденных охранять пустые прилавки. Печаль отражалась в блестящих от машинного масла банках с "завтраком туриста". Печаль являлась основным ингредиентом ливерной колбасы, от которой в желудке наступало онемение вместо сытости. Печаль проступала водяными знаками на талонах, по предъявлению которых покупались мясо, масло, сахар и мука.
На рынках, этих осколках буржуйского мира, неизвестно как переживших коллективизацию и волюнтаризм Никиты Сергеевича, царил ценовой беспредел. Казалось, что деньги в кошельках там таяли даже без всяких покупок, от одного лишь взгляда на цифры.
Поэтому сельским хозяйством занималась вся без исключения страна. На выделенных государством дачных участках произрастали различные ягодные джемы, маринованные ассорти из овощей, пряности и королева супа - картошка. Самый последний городской житель знал, чем подкармливать помидоры на грядке, и в каком часу дня допускается рыхлить землю в зарослях петрушки.
Студенчество, как ни какой другой слой общества, испытывало на себе тяжёлые последствия гонки вооружений. В отличие от колхозников, которые снабжали себя сами, и рабочего класса, подпитываемого из подсобных хозяйств, студенты пользовались лишь тем, что лежало на прилавках магазинов в свободном доступе или присылалось из дома. Будущие инженеры, мягко выражаясь, не доедали, нанося непоправимый вред растущим организмам.
Возвращаясь с каникул из родительских гнёзд, они пёрли на себе тяжеленные сумки, полные домашних вкусностей. Через пару дней от них не оставалось и следа, и студенты принимались травить себя кулинарной самодеятельностью.
Серега, например, периодически удивлял братию своим фирменным супом. Он был прост, как первый закон Кирхгофа*, но чрезвычайно сытен. На дно пустой кастрюли укладывался мясопродукт - "суповой набор" или колбаса. В крайнем случае - горсть пельменей. Затем насыпался слой картошки вперемешку с макаронами до отметки на стенках кастрюли в виде присохшей накипи. Всё это заливалось холодной водой и ставилось на огонь. Лавровый лист, соль и перец Серега добавлял по вкусу уже после того, как блюдо ставилось на стол. Внешне оно напоминало просроченный обойный клей.
* Кирхгоф - древний электротехник.
Из того же репертуара был и "гарнир по-студенчески". Фокус заключался в том, чтобы сырую вермишель обжарить в шипящем на сковороде маргарине до появления желто-коричневой корочки, а потом добавить воды и довести до состояния каши. В принципе, любая советская вермишель превращалась в кашу после варки, но поджарить её после этого не представлялось возможным.
Подобных рецептов Серега нахватался от одного старшекурсника, потратившего на обучение девять лет и пережившего двух деканов.
Другим вариантом получения калорий служил общаговский буфет. В те редкие мгновенья, когда за его запертой дверью не происходил делёж колбасы между сотрудниками, там можно было полакомиться шницелем, с которого капало растопленное сало, стаканом разбавленной сметаны, варёным до синевы яйцом и заветренным коржиком.
Крайне редко удавалось напроситься к кому-нибудь в гости, чтобы до смерти налупиться там оливье. А самым экзотическим вариантом считались поездки в соседний город на электричке, где недалеко от вокзала стояла приличная пельменная, совмещённая с пивным буфетом. Хотя, если разобраться, сорок километров - сущий пустяк для настоящих гурманов.
Отчаявшиеся студенты, в которых чувство голода победило все остальные, образовывали тайные братства "сеточников", бродивших под окнами общаг с набором замысловатых инструментов. Они промышляли тем, что беспощадно резали авоськи с продуктами, вывешенные за форточку. На кухнях процветало воровство кастрюль и сковородок с готовой продукцией. Пойманных били, но они неумолимо возвращались к старым привычкам.
В качестве крайней меры рассматривался поход в "Бух" (сокращенно от "Бухенвальд"), который официально именовался комбинатом студенческого питания. Своё ласковое прозвище заведение получило за меню и качество его исполнения. Здесь всегда можно было отведать парового минтая без соли, утопленного в жидкой перловке без масла. Или борща, который приготовлялся из вчерашнего винегрета. Расходились на ура и котлеты из перемолотых в труху костей, густо сдобренные чесноком и луком, и холодец, гордо разбухший от желатина, с прожилками из отходов ткацкой промышленности. Для тех, чей желудок не успокаивался на этом, предназначался компот из яблок со всеми их обитателями или чай, ароматный, как свежесрезанный веник.
Посещать эту столовку считалось дурным тоном, если не сказать - позором. В основном баловались этим первокурсники, которых пока ещё мало интересовали вопросы чести и достоинства. Но чем темнее становилось на улице, тем отчётливее студенты понимали - другого варианта на сегодня нет.
Серега первым высказал неутешительные выводы вслух, остальным же пришлось только горестно покивать в ответ. Они одели свои зимние причиндалы и медленно, как на казнь, гуськом устремились к выходу.
В "Бухе" имелось два "цеха", но отличались они друг от друга только настроением поваров. Поэтому решили бросить монетку, которая и привела их в зал на первом этаже.
Небольшая, человек в пятьдесят очередь, оживлённо переговаривалась и водила носами, пытаясь прикинуть размер предстоящего ущерба здоровью. На стене у стойки с подносами висел выцветший плакат:
Товарищ решили мы сами с тобой покушав посуду убрать за собой*
* Оригинальная пунктуация сохранена.
Разноцветные буквы говорили о том, что автор умел пользоваться гуашью, а пляшущие строчки - что у него в самый ответственный момент отобрали линейку.
Атилла прослезился, глядя на плакат:
- У нас в Магадане таких не было, - пожаловался он.
- А что было? - не преминул уточнить Серега.
- В основном, призывы питаться качественной и высококалорийной пищей. Ну и, мыть руки, конечно.
Ужин прошёл без приключений. Меланхолично работая ложками и стараясь не смотреть в тарелки, они пришли в состояние, напоминающее сытость. Желудки сказали ворчливое "спасибо" и на том успокоились.
Надо полагать, именно тогда Атилла родил очередной гениальный финансовый план.
- Ты сегодня хорошо днём выспался? - спросил он у Шныря.
- Не жалуюсь, - ответил тот. - Опять гоп-стоп?
- Нет. Есть идея получше.
Глава 32. Тройка, семерка, туз
Родители называли его Ким Сан Хун (или как-нибудь по-другому), а общаговский народ - Аликом. Он вырос на Сахалине, куда предки его во время войны сбежали от идей Чучхе, предпочтя коммунизм в оригинальной трактовке. Славу свою в общаге он приобрёл благодаря диковинной зелёной бумажке вида на жительство в СССР, которую имел вместо паспорта. Она давала ему законное основание учиться, не выезжая за пределы города, а когда всё-таки возникала такая необходимость, он шёл в милицию и писал заявление, где подробно объяснял, почему это вдруг его потянуло путешествовать. Они внимательно изучали дело и, чаще всего, выписывали одноразовую справку с пометкой: "разрешить". Если, конечно, в том населенном пункте, куда он намыливался, не находился какой-нибудь секретный объект.
Мелкие неудобства, связанные с особым статусом, не огорчали его, и даже наоборот - бесправное положение иностранца напрочь освобождало его от всяких глупостей типа военной кафедры. Многие студенты так прямо и завидовали безродному корейцу и спрашивали, где им взять такие же корочки. Алик пожимал плечами.
От сокурсников его отличала зрелость суждений и поступков. В то время, как другие юноши резвыми жеребцами топтали бескрайние луга жизни, он держал глаза открытыми и уши навострёнными. Водил знакомства с интересными людьми и пользовался их уважением. Именно они помогли ему начать карьеру грузчика в вино-водочном магазине.
Работа эта - мечта студента. Он появлялся на ней всего два раза в день: рано утром и в обед, когда приходила машина с товаром. Платили всего восемьдесят рублей в месяц, но разрешали пользоваться "боем". Конечно, в пределах нормы, утвержденной министерством торговли. "Бой" реализовывался через "заднее крыльцо", и этого вполне хватало Алику на удовлетворение первичных нужд.
Нужды второго уровня он удовлетворял другим способом. В 505-ой комнате, где он жил, образовался неформальный клуб любителей азартных игр, в деятельности которого Алик принимал самое непосредственное участие. Подрабатывать фарцовкой он считал ниже своего достоинства.
Карточное ремесло он знал поверхностно. Один дальний родственник показал ему парочку трюков - вот, пожалуй, и всё. Но этого вполне хватало, чтобы снимать излишки жира с доверчивых, стерильных в смысле карточных фокусов товарищей. Периодически он давал им выигрывать, чтобы не вызывать подозрений, однако общий баланс всегда склонялся в его пользу. Бухгалтерию, кроме него, никто не вёл.
Играли они либо в "триньку", либо в "храп". Начальные ставки - по десять копеек. Но зимние ночи в Сибири долгие, и к утру в кармане у Алика оседали приличные дивиденды. Иногда выстреливал и крупный куш, когда кто-нибудь чрезмерно горячился и взвинчивал банк до самых звёзд. Или когда к ним заглядывали на огонёк проходившие мимо чужие простаки. Ну, тут уж они сами были виноваты.
Атилла и Шнырь, заявившие свои кандидатуры на предстоящий матч, слегка насторожили его. Оно и понятно, зона - идеальное место для оттачивания навыков, которыми сам Алик в совершенстве не владел. Однако он согласился из любопытства, решив играть только по мелочи, не рискуя, и не высовываясь вперед.
- Сдавай, - любезно предложил он Атилле, чтобы полюбоваться его руками.
- Это мы живо, - обрадовался великан, поплёвывая на ладони.
Деревянными пальцами он перетасовал колоду, уронив на пол карту, и предложил соседу снять шапку. Сдал, как последний трамвайный лох.
"Посмотрим, - не стал торопиться с выводами опытный Алик. - Всяких мы здесь повидали".
Игра прошла с переменным успехом несколько кругов, и стиль гиганта начал недвусмысленно прорисовываться - блефовал он по-чёрному. Что бы ни подсовывала ему судьба, он тут же поднимал банк и пёр напролом до победного конца, заставляя осторожных студентов уступать.