- Билетики готовим, показываем! - звучно прокричали они, как коробейники на базаре.
Пассажиры послушно протягивали пробитые компостером талоны, а Фара принялся рыться в карманах в поисках мелочи. Ему повезло - он сразу нашёл двадцатикопеечную монету. Сколько стоил проезд, он точно не знал, поскольку никогда не пользовался общественным транспортом, но чуял, что эти деньги покроют ущерб трамвайного депо с лихвой.
- Ваши билеты!
Фара протянул контролёру приготовленный "двадцатик".
- Я говорю: билеты, а не деньги.
- Ты не кричи, - мягко попросил парня Фара, испугавшись его громкого голоса. - Возьми себе и разбежимся.
- Всё понятно, - резюмировал контролёр и повернулся к коллегам. - Эй! Зайца выводите!
- Зачем выводить? Чуть что, так сразу выводить.
Он вынул из кошелька трёшку.
- На! Хватит на штраф?
- Хватит. Только сначала прогуляемся до автобуса.
- Какого автобуса?
- Вон стоит, - парень показал рукой. - Там тебе квитанцию выпишут.
- Да не нужна мне квитанция!
- Тебе не нужна, а нам нужна. Вставай.
Фару окружили люди с серьёзными не по возрасту лицами. Любопытные пассажиры стали оборачиваться на них, предвкушая скандал.
- Ну, пойдём, раз вы такие несговорчивые.
Парни расступились, пропуская Фару вперёд. И это стало их роковой ошибкой. Едва заяц оказался на улице, он задал стрекача. Догонять его никто не собирался, они только прокричали что-то ему вслед для приличия.
Трамвай тронулся, и Фара побежал за ним по параллельной дороге, очень напоминающей заброшенный тротуар.
Следующие пять минут без преувеличения стали худшими в его жизни. Ноги его то и дело проваливались в какие-то ямы, он увязал в снегу и падал. Дыхание сбилось, шарф норовил затянуться вокруг шеи в тугой смертельный узел.
Нет, соревноваться в скорости с электрическим монстром он, конечно, не мог. Он рассчитывал на то, что парочка не успеет далеко уйти от конечной. И оказался прав. Он увидел их, переходивших улицу прямо напротив кольца трамвайных путей, предназначенных для разворота.
Атилла с Юлей всё так же неспешно спустились с пригорка, миновали здание института и двинулись в сторону общаг.
"Студенты, значит!" - обрадовался Фара, хорошо знакомый с местностью.
Пройдя ещё немного, они свернули во двор, явно нацеливаясь на дверь. Затем исчезли за ней, и Фара остановился, чтобы отдышаться после сумасшедшей гонки и выждать пару минут, для верности. Когда по его подсчётам время пришло, он тоже толкнул дверь внутрь, собираясь выведать у вахтёра (или кто там у них?) необходимую информацию.
Ему показалось, что он налетел головой на гирю. Да так неудачно, что сознание немедленно покинуло его.
- Атиллочка, кто это? - испуганно спросила Юля, склонившись над поверженным врагом.
- Фамилии его я не знаю, но думаю, что он имеет какое-то отношение к нашему будущему.
- Он следил за нами?
- От самого кинотеатра.
- Что теперь будет?
Атилла погладил её по плечу.
- То же, что и раньше. Ты кастеляна Вову знаешь?
- Да.
- Будь добра, сбегай за ним. А я покараулю этого непоседу.
- Сейчас!
Юля умчалась выполнять задание, и Атилла оттащил потерпевшего за ноги в сторону, чтобы он не мешал проходу, усадив спиной к батарее. Сойдёт за подгулявшего, если что.
Вова появился на зов минуты через две, встреченный Атиллой в коридоре - он решил не смущать товарища видом бесчувственного тела.
- Чего звал?
- Ты не одолжишь мне ключи от кастелянской на пару дней? Мне туда кое-что положить нужно.
- Одолжу, - отозвался Вова, изнемогая от любопытства, но также памятуя и о том, что является должником великана. - Только до послезавтра. Мне бельё из прачки принимать.
- Годится.
Когда Фара понемногу стал приходить в себя на полу в кастелянской, Атилла подбодрил его лёгкими похлопываниями по щекам.
- Чем больше я думаю над ситуацией, тем больше она мне не нравится, - сообщил первым делом он. - Отпустить тебя - ты в милицию побежишь. Так ведь? Другой вариант - сменить дислокацию. Но он ещё хуже. Мы здесь нашли столько друзей! Остаётся у нас что? Сделать так, чтобы ты никуда не побежал. Согласен?
- Тебя всё равно разыщут и прикончат, как последнюю собаку. Ты понятия не имеешь, с кем связался.
- С этим трудно поспорить. Следовательно, вариант у нас один - твоя полная изоляция от общества.
Он очень умело, со знанием дела, скрутил Фаре руки за спиной.
- Посидишь пока здесь, а завтра я что-нибудь придумаю. Ужинал сегодня?
- Отвали, гнида!
- Это хорошо. Значит, до утра потерпишь. Кричать собираешься? Привлекать внимание?
Фара молчал.
- Ага. Вижу. Значит, придётся ещё и затычку поставить.
Он оторвал от валявшейся простыни приличный кусок и затолкал его пленнику в рот.
- Так нормально? Не жмёт?
Другим лоскутком он опоясал пленнику голову и завязал узелок на затылке, чтобы тот не смог вытолкнуть кляп языком.
Глава 38. Колымские рассказы
Шнырь размял пальцы рук и похрустел суставами, словно перед упражнениями на турнике. Огляделся. Настольная лампа выхватывала из темноты вдохновенные лица с блестящими от нетерпения зрачками.
- Атилла, ты помнишь Самогонщика? - спросил он.
- Как не помнить? Мы с ним столько леса повалили!
- У нас что, за это на Колыму отправляют? - возмутился Серега.
- О, нет! - Шнырь многозначительно поднял вверх палец. - Всё гораздо сложнее.
Предстоял интересный вечер, и студенты замерли в предвкушении.
- Звали нашего самогонщика Филипп, - начал издалека Шнырь. - Сам он не пил, не курил и был примерным семьянином. Пятеро детей - мал мала меньше. Жена красавица. А зарплаты - сто двадцать инженерных рублей. Ну, у вас это ещё впереди, - подтрунил он слегка над собравшимися. - А тут как-то помер его двоюродный дядя и оставил в наследство... Нет, не кота в сапогах, как подумали вы. А что?
- Самогонный аппарат, - подсказал Лёха.
- Правильно! Отходя в мир иной, он судорожно вцепился в руку Филиппа и прошептал на последнем издыхании: "Береги его, Филя! Он принесёт тебе счастье". И в тот же момент дал дуба. Ну, воля умирающего - закон. Взял Филипп аппарат и поставил дома в сенях, потому что пользоваться им не умел. Полгода, наверное, стоял агрегат без дела. Но тут случилось гостить у них одному дальнему родственнику... Или однокласснику? Уже не помню. Так вот. Увидел он аппарат и изумился: "Экое чудо техники у вас в сенях стоит, а вы впроголодь живёте". И научил он Филиппа нехитрому искусству приготовления зелья. Разные рецепты брашки подсказал: и просто на сахаре, и на картошке, и на свёкле. И объяснил, как из мутной бурды получить прозрачный и благородный напиток. Весь технологический цикл они прошли вместе, бок о бок. Филипп всё запомнил и для верности ещё в блокнот записал.
Уехал родственник, и стал Филлип приторговывать продуктом. Спрос на него оказался сумасшедшим. В магазинах за водкой очередь. На час позже открытия пришёл - полки пустые. А ночью так вообще все заведения закрыты, да и денег на них не напасёшься. Короче, поллитровочки улетали в миг по два рубля за штуку. Он уже стал подумывать о расширении производства, как вдруг - бац! - приходит милиция с обыском. А он, глупый, даже и спрятать-то машину не удосужился.
- Неопытность, - покивал головой Лёха, второй раз за вечер обнаруживая болтливость.
- Да, - согласился с ним Шнырь. - Зелёный он был, зеленее некуда. Хотели ему дать пятнадцать суток, но дети тут начали плакать и за портки его хватать - такой вой подняли! И не выдержало сердце милицейское. Протокол составили, как положено, аппарат реквизировали в пользу государства, а Филиппу объявили строгий выговор с занесением в книгу для предупреждений.
Ушли они, и Филипп задумался, как дальше быть. Только они, можно сказать, стали подниматься на ноги - купили малолетним по велосипеду, жене справили сарафан из ситца - и вот тебе на! Два дня он бродил по комнатам, сам не свой, а на третий день заперся в сарае и сделал новый аппарат. Без всяких чертежей и подсказок. Принцип он давно ухватил - не даром инженер. И к организации процесса он теперь решил подойти со всей серьёзностью. Поставил он цех в огороде, возле забора, в зарослях дикой малины и лопухов. А чтобы дым подозрительный не коптил, провел электричество.
Дела снова пошли в гору. Торговал он осторожно: в руки давал только тем, кого знал лично, или по хорошей рекомендации. Для отвода глаз каждый день ходил на работу, взял там на себя какую-то общественную нагрузку - вроде, распространителя билетов лотереи ДОСААФ - и записался в хор местного дома культуры. Но все эти ухищрения не помогли ему.
Вернулся он как-то домой, а там уже полно милиции и понятых. Вспарывают матрацы, подушки, вёдрами в сенях гремят, обнюхивают кастрюли и бидоны. Жена, понятно, в слезах, но на неё никто внимания не обращает. Закончили они в доме и перешли в огород. Перекопали картошку, хотя ей ещё две недели положено сидеть в земле было, обломали яблони, из сортира даже вычерпали жижу. А потом какой-то умник догадался вдоль забора пройтись. Там-то лабораторию Филиппа и накрыли.
- Эх! Филя, Филя! - сказал ему участковый. - Мы к нему, как к человеку. А он?
Был народный суд. Куча свидетелей, пострадавших. Приехал сам директор трикотажной фабрики, где подсудимый работал - положительные характеристики привёз. Ну, конечно, всех детей жена притащила, теща нарядилась в траур и рваное. Два часа они заседали и постановили дать Филиппу год условно с конфискацией всей алюминиевой и оцинкованной посуды.
- Но он не собирался сдаваться на милость врагу, - предположил Серега.
- Ни за что! - согласился Шнырь. - Он только сделал небольшую паузу. Притормозил. Во-первых, чтобы волны успокоились, во-вторых, чтобы вывести мысли на простор. На новый уровень. В библиотеке целыми днями пропадал, читал классиков...
- Самогоноварения? - не поверил Дед Магдей.
- Ну, что ты! Мы их знаем совсем с другой стороны. Но умный человек, на то он и умный, что сумеет найти то, что ищет. И даже там, где другим кажется, ничего нет.
- Гадом буду, у Тургенева он идею слямзил! - выскочил ББМ.
Серега недоверчиво посмотрел на него:
- Где именно?
- Точно не помню. Но у него же вечно все эти мужики, деревня. Значит, и самогонка.
- Тогда уж, скорее, Гоголь. Или Некрасов.
- Поэт?
- А что ты имеешь против поэзии?
- Ну, не знаю... В стихах про самогон как-то не очень.
- Почему нет? Рифмуется отлично. Самогон - вагон. Помнишь, ехали отец с сыном в поезде? "А по бокам-то всё косточки русские..."
- Иди ты! - ББМ начал сомневаться.
- Или: самогонка - девчонка. "Спрячь за высоким забором девчонку, стырю её с самогонкой!"
- Не спорьте, - вмешался Атилла. - Дайте дорассказать.
- Да. Заткнитесь, - поддержал его народ.
И Шнырь вернулся к тому месту, где его так бесцеремонно оборвали.
- Литературный труд назывался: "В августе сорок четвёртого".
- А! Про разведчиков! - обрадовался ББМ.
- Не столько про разведчиков, сколько про контр-разведчиков, - поправил его Шнырь. - В книге немецкие диверсанты уходили от преследования, постоянно меняя дислокацию. Каждый раз их рация выходила в эфир в новом месте и вела сеанс не более пяти минут. Казалось бы, что общего между самогонным аппаратом и рацией? Но Филипп сумел ухватить из произведения главное: сделать точку передвижной.
На последние сбережения он купил мотоцикл с коляской и оборудовал его для своих целей. Аппарата, как такового, не было и в помине. Он заливал брашку в самодельный радиатор, который нагревался от двигателя, пары выходили через выхлопную трубу, смешиваясь с отработанным бензином, а конденсат капал в специальный пластмассовый контейнер, расположенный в люльке.
Для пущей конспирации он поменял работу и устроился курьером в газету. Он мог теперь безнаказанно разъезжать целыми днями по городу, вырабатывая самогон и не вызывая подозрений. Другим преимуществом нового подхода стало то, что он мог доставлять зелье прямо на дом алкашам, за что брал дополнительные пятьдесят копеек с бутылки. Пустяк, скажете, но вы умножьте цифру на объёмы.
Парковал он мотоцикл во дворе, не стесняясь, а контейнер с жидкостью оставлял в тайнике. В лесу. На-ка, поймай его! Менты с ног сбились, разыскивая аппарат. Раза четыре обыск у них проводили - всё впустую. А коли улик нет, то и суда нет. Показания алкашей не в счёт.
- И как же он попался? - спросил Железный.
- Вот. Тут мы подходим к самой грустной части нашей истории. Погубила его женщина.
- И карты! - пошутил Серега, но получил за это подзатыльник от Юли.
- У парня появились бабки, и не нам его винить за то, что он не сумел ими правильно распорядиться. Он ведь с детства больше десяти рублей в руках не держал. А тут приоделся, расправил крылья, так сказать, похорошел. Ну и, ясное дело, его сразу приметила одна особа. Разрушительница семей. Вот и стал он после работы задерживаться, в рестораны её водить. Дома говорил, что хочет побольше выработать продукции.
Сначала жена ему верила. Да и как не верить: в доме достаток - только что птичьего молока нет, дети сыты-обуты, мебель румынскую купили опять же. Но потом какая-то сволочь про мужа ей всё доложила. Убедиться в том, что это правда, не составило труда. Как увидела она своего суженого на мотоцикле с чужой бабой на заднем сиденье, так и проплакала всю ночь.
А девушка она была гордая, дворянских кровей. Другая бы на её месте в милицию мужа заложила или в местком - за аморальное поведение. Но она задумала их погубить. Выследила маршрут, по которому они каждый день катались, и перед самым их появлением растянула через дорогу прочный канат. Вот они со всей дури на него и налетели.
Кровища кругом, самогонные пары, аж глаза режет. Девица та подлая - сразу насмерть. Как головой в столб вписалась, так душу и отдала. А Филипп живой. Ногу сломал, пару рёбер, а так - хоть завтра снова на свадьбу. И милиция тут как тут. Что, мол, такое здесь произошло?
А супруга подходит к Филиппу и говорит: "Это тебе за твою верность".
Понял он всё, и тут же раскаялся. "Вяжите меня, - говорит он милиционерам. - Я один во всём виноват. Напился пьяный, за руль сел, скорость превысил. Чуете, как разит от меня?"
Не стали они подробно разбираться в этом деле, раз человек сам с повинной к ним в руки лезет. И намотали Филиппу десяток лет строгача. Припомнили ему и условный срок, и первый инцидент с прощением.
Шнырь замолчал, изучая реакцию публики.
- Он до сих пор сидит? - спросил участливо Серега.
- Да. Годков пять ему осталось. Если амнистия не случится. Или наоборот - не вляпается во что-нибудь ещё.
- А семья?
- А что семья? Развелись они. Говорят, бывшая его снова замуж вышла.
- Вот что бывает, - глубокомысленно произнес Атилла. - Когда личная жизнь мешает производственной.
- Что ты имеешь в виду? - напряглась Юля.
И великан засмущался.
Глава 39. Тропою Гамлета
Человек, лишённый душевного фундамента, подобен упавшему с дерева листу, гоняемому ветром. Любое, даже самое лёгкое дуновение, приводит его в смятенный трепет. Кратковременный порыв - и вот его уже несёт в неведомую сторону, безжалостно переворачивая и трепля. Едва он завалится в какую-нибудь укромную щель, как уже в следующую секунду катится по мостовой, отчаянно бросаясь в ноги прохожим.
Ваню Жилкина болтало вторую неделю. Спонтанно возглавив перспективную, как ему показалось, организацию, он тут же стал сомневаться в верности принятого решения. Нет, идея за всем этим стояла неплохая, но он чувствовал, что лодку всё время кренит на бок, заставляя её отклоняться от выбранного курса. В конце концов, её занесло куда-то уж совсем не по адресу.
Путём многотрудных рассуждений Ваня вплотную подобрался к выводу, что руководимое им предприятие в его сегодняшнем виде не имеет ничего общего с оригиналом, под которым он, собственно, и подписывался. Да что там говорить! Оно является опасным. Как для общества в целом, так и для него персонально. Причём, второе беспокоило его намного сильнее, чем первое.
Он вдруг стал замечать вокруг себя странные, если не сказать, подозрительные вещи. В их подъезде, ни с того ни с сего, прорвало трубу отопления, и вот уже несколько дней с ней возились люди в телогрейках. Они много курили и каждый раз, когда Иван проходил мимо них, замолкали, бросая на него косые взгляды. Пахло то ацетиленом, то гарью.
Соседка по площадке врезала себе в дверь новый глазок, крупнее предыдущего раза в два. Судя по всему, она теперь сутками напролет стояла, прильнув к нему. Наблюдала за происходящим. А по ночам строчила отчеты об увиденном. Иначе, как объяснить доносившийся из её квартиры характерный звук печатной машинки?
Отправляясь за хлебом в магазин, Иван часто останавливался по пути и наклонялся, чтобы завязать шнурки - старый испытанный приём разведчика. И один раз ему даже повезло, если это можно назвать удачей - он обнаружил за собой слежку! Какой-то гражданин в драповом пальто попытался спрятаться за угол дома, но подскользнулся и съехал прямо к ногам Ивана.
- Извините! - пробормотал он и тут же торопливо убежал.
Всплески панической энергии то и дело пробегали по дну Ваниного сознания, держа его в постоянном напряжении. Вполне логично поэтому, что оно стало произвольно генерировать разнообразные схемы ухода от ответственности. Скажем прямо, не все они базировались на Христианских принципах.
Лежащий на поверхности вариант чистосердечного раскаяния с одновременной сдачей товарищей всплывал на поверхность чаще других, но Ваня, отдадим ему должное, гнал прочь предательские мысли. Прежде всего потому, что этот подход не гарантировал ему собственной невиновности. Как минимум, его ждали отчисление или исключение. А может, и то, и другое вместе.
Сладкая мысль о бегстве в далёкую страну, где нет органов, будоражила не меньше, но Ваня не был уверен, что она, во-первых, существует, а, во-вторых, что до неё можно добраться доступными видами транспорта. Переход границы с надёжным проводником тоже казался ему весьма утопичным. Разве что записаться в какую-нибудь заполярную экспедицию, где, по слухам, не требуют даже паспортов.
Получалось, что самым благоприятным выходом из сложившейся ситуации была, как ни крути, ядерная война. Она, конечно, несла в себе массу других неудобств, но хотя бы не ставила его перед этим постыдным и мучительным выбором.
"Бред! Какой бред!" - ругал себя Иван последними словами за глупые фантазии и неспособность решать жизненно важные задачи.
"Рассказать всё родителям? Посоветоваться со старыми друзьями? Попасть в больницу?" - лихорадочно перебирал он самые идиотские идеи.
Так продолжалось, пока он окончательно не выдохся. Опустившись в бессилии на диван, он произнёс вслух:
- Ну, и чёрт с ним! Отсижу своё и начну новую жизнь.