Махновская банда не являлась исключением. Ядерный арсенал Атиллы на поверку оказался тубусом, завёрнутым в ватман, в который поместилось, немного-немало, три бутылки водки.
В шествие постоянно вливались новые участники, стоявшие в засаде на смежных улицах, что иногда создавало путаницу. После очередного забега в подъезд друзья обнаружили себя в коллективе ПТУ. Шестнадцатилетние штукатуры-маляры встретили их радостными воплями.
- Как вы думаете, мы отстали от своих или обогнали? - поинтересовался Серега.
- Не знаю, но это легко проверить, - отозвался Атилла. - Если мы прибавим шагу, то вскоре сия тайна будет раскрыта.
- А если сбавим?
- Можем оказаться на пару коллективов сзади. Что было бы легкомысленным с нашей стороны.
- Ясно, - сказал Серега и затянул в полный голос:
Мы в город Изумрудный
идём дорогой трудной…
Молодежь поддержала его.
Зашагалось бойчее, и теперь уже преподавателям ПТУ приходилось сдерживать своих неопытных питомцев, которые устремились за студентами, словно стайка мышек за волшебной дудочкой. Толян прижимал к себе сразу двоих - по одной с каждого бока - и рассказывал истории с далёких полей войны, выступая в них главным героем.
Воссоединение со своими произошло на мосту. Первым приближающуюся ораву заметил Пельменыч, облегчённо вздохнув, потому что уже начал волноваться за их судьбу. Как оказалось, совершенно напрасно. Они не только отыскались сами, но и прихватили с собой десяток молоденьких, румяных от мороза девушек. Свежая струя крови с молоком придала студентам дополнительные силы, и они незаметно для себя преодолели последний, самый трудный участок перед финишной прямой.
С этой дистанции здание обкома партии, к которому направлялись колонны, отлично просматривалось даже невооружённым глазом. Ходили гадкие слухи, будто оно повёрнуто к городу не фасадом, а, как бы это помягче выразиться, тыльной его стороной. Якобы виноваты в том были неграмотные строители, читавшие проект вверх ногами. Фасад здания действительно выглядел значительно более блекло, чем задняя часть, украшенная воздушными колоннами и барельефами, но всё это вполне логично объяснялось и вкусовыми предпочтениями архитекторов.
У Сереги родилась своя теория по этому поводу. Он полагал, что никто и ни в чём не ошибся, просто после завершения строительства партийное руководство увидело, насколько мала оказалась площадь перед зданием. Для настоящего раздолья не хватало пары гектаров. И расширить её ну никак не представлялось возможным - площадь упиралась в реку. Поэтому и решили здание развернуть, а сзади соорудили вечный огонь и обелиск.
Как бы там ни было, по мере приближения к трибуне энтузиазм студентов возрастал, подогреваемый лозунгами и выпитым. Торжественный мужской голос, искажённый репродукторами и долгой дорогой по проводам, звал на новые подвиги и славословил всё, что попадалось ему на глаза.
- Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза - руководящая и направляющая сила нашего общества! - неслось по воздуху.
- Ура! - дружно отвечали колонны.
- Да здравствует Советский народ - победитель мирового империализма!
- Ура!
- Да здравствует Центральный Комитет Коммунистической Партии - вдохновитель и организатор наших побед!
- Ура!
Людям в каракулевых папахах на трибуне приходилось хуже всех - ни в сортир отлучиться, ни выпить. Но они, невзирая на трудности, приветственно шевелили замёрзшими пальцами в перчатках и улыбались проплывающим мимо человеческим рекам.
Счастье от соприкосновения с властью оказалось полноценным, но скоротечным. Атилла только и успел, что разок тряхнуть в воздухе своим грозным снарядом, как они тут же выкатились за пределы площади и видимости телекамер. Официальная часть праздника завершилась - теперь народ отдавался на растерзание импровизации.
Общественный транспорт ещё не ходил, поэтому друзья решили наведаться на базар, чтобы обзавестись на вечер закуской. От пэтэушниц, несмотря на яростные протесты Толяна и девичьи слёзы, они отбились.
- Не созрели они ещё, - образумил его Шнырь.
Вообще-то, студенты не очень жаловали так называемый "колхозный рынок", где килограмм мяса стоил пять рублей вместо привычных девяноста копеек за "суповой набор"*. В лучшем случае они заходили туда, чтобы купить стакан кедровых орех или горячий беляш, но урки, которым деньги жгли карманы, настояли.
* "Суповой набор" - килограмм костей, оставшихся после того, как с них содрали мясо на котлеты и прочие нужды.
Опустошение колбасных рядов завершилось взятием фруктового лотка, где дотошный Шнырь содрал со дна весов магнит величиной с хороший кулак. Вернули его хозяину только после выкупа. Добро, что обошлось без кровопролития.
Глава 10. Швейцарский синдром
Бабаклава, сколько себя помнила, служила вахтершей. Поговаривали, будто она по молодости самого Сергея Мироновича Кирова "не пущала" в Смольный. Потом, правда, она состарилась, и её перевели на должность менее ответственную и престижную - в студенческое общежитие. Но она и здесь давать слабину не собиралась.
- Где твой пропуск? - говорила она обычно студенту, вознамерившемуся проскочить незамеченным.
- В комнате забыл, - пытался оправдываться тот. - Ведь вы же меня знаете. Я каждый день здесь хожу. Вот уже четыре года.
- Ну, мало ли, кто здесь ходит, - рассудительно отвечала Бабаклава. - Всех не упомнишь. Для энтих-вот целей пропуска умные люди и придумали.
- На занятия опоздаю, - ныл студент. - Мне только на пять минут, конспект взять.
- Знаем мы ваши коншпекты, - бросала она. - Тебе пять минут, а девка потом цельную жисть мучайся.
- Какая девка?
- А то я не знаю! Ишь, причиндалы отрастил! А пользоваться родители не научили!
На этом диалог заканчивался, и несчастный студент шёл искать альтернативные пути.
Если кто-то к кому-то жаловал в гости, она требовала паспорт и скрупулёзно заносила все данные в специальную тетрадку, пользуясь крупными печатными буквами. Часто в результате этого образовывалась очередь, но Бабаклаву она ни мало не смущала.
- Чего это у тебя на фотографии пятно? - допытывалась она.
- Рыбьим жиром случайно капнул.
- Поменять! - приказывала она и возвращала документ обратно.
- Обязательно, - обещал владелец испорченной ксивы. - А пройти-то можно?
- От чего же нельзя? Как управишься, так сразу и пройдёшь.
- Я что ли виноват? - возмущался от такой вопиющей несправедливости студент.
- Ну, ты ишо на меня скажи, что я виновата.
У другого оказывался неразборчивый почерк в графе "прописка". У третьего - загнутый угол. У четвертого - слишком потёртая обложка.
С Бабаклавой не спорили. Быстрее было дождаться её смены, чем растопить неподкупное вахтёрское сердце. Отчаявшись, студенты лазили через окна, выламывали двери чёрного хода, использовали пожарную лестницу. Бывало, довёденная до крайности толпа брала форпост штурмом и разбегалась в разные стороны, ломая по ходу сложные непущательные механизмы.
Всеобщей гуманности ради, работала Бабаклава через три дня на четвёртый, давая возможность отличиться другим. Но сегодня, как назло, случился её день.
- Засада там, - предупредил нашу компанию, обременённую тяжёлыми сетками, вышедший из общаги невесёлый паренёк. - Лютует старая.
Местные сразу вникли, что он имел в виду, а гостям пришлось объяснять.
- Не может быть! - не поверил Атилла. - Чтобы мы, да не подобрали ключика к этому бесхозному ларцу. Тем более, женского пола. На-ка, подержи! - передал он свою ношу друзьям.
Он поплевал на руки и сделал характерное движение - так обычно приглаживают волосы. Видимо, забыл, что на голове его сидела шапка-ушанка. Затем смело шагнул внутрь, а компания прильнула к окну - понаблюдать за техникой охмурения вахтёрш.
Слов они, конечно, слышать не могли, но пантомима, развернувшаяся у них на глазах, получилась куда красноречивее. Атилла много и разнообразно двигался по сцене, жестикулировал, играл мимикой, тогда как Бабаклава не шевельнулась ни разу. Лишь только два бдительных зрачка следили за артистом, да нога ещё сильнее уперлась в педаль, блокирующую турникет.
В конце концов, Атилла скатился на театральные банальности и штампы: встал на колени и принялся бить челом землю.
- Да, - признался Шнырь. - Плохи наши дела. Интересно, догадается он снять портки и пройтись голым.
- Думаешь, это её впечатлит? - усомнился Серега.
- Это впечатлит кого угодно. Поверь.
- Да чего тут рассуждать? - вмешался Толян. - По голове ей чем-нибудь!
Десантник, притаившийся на дне стройбатовской души, глаголил истину. Скорее всего, они бы так и поступили, но тут Юля всех огорошила, предотвратив назревающую мокруху.
- А милицию она тоже не пустит?
- Мысль здравая, - одобрил Серега. - Мне только не понятно, где мы возьмём костюмы.
- Чо там? - раздалось сзади.
Они обернулись и увидели новую порцию студентов, вернувшихся с демонстрации - соседей из 228-ой в полном составе: Деда Магдея, ББМ и Железного, на плече которого лежал транспарант - красное полотно, намотанное на деревянные колышки.
- Вот оно! - сказал Шнырь. - Ну-ка, разверни.
Белой краской на алой материи было начертано: "Свобода! Равенство! Братство!" Не испрашивая разрешения, Шнырь надкусил зубами сукно и затем рванул его руками. Послышался звук треснувших от напряжения штанов.
- Ты чо делаешь? - запоздало возмутился Дед Магдей. - Нам его в деканат сдавать!
- Не пыли, - нисколько не смутился Шнырь. - Я ведь только братство забрал. Сдадите свободу и равенство. Мне бы лично так и первого хватило.
Далее он ловко порвал материю на полоски и соорудил из одной из них повязку себе на рукав.
- ДНД? - догадался Лёха.
* ДНД – добровольная народная дружина, разоружённые отряды пролетариата, помогавшие милиции блюсти порядок.
Шнырь кивнул и смело потянул на себя ручку двери.
- А мне? - спохватился Толян.
- А ты якобы с нами. Представитель дружественного милитаризма.
Расчёт оказался верным - при виде грозного отряда дружинников Атилла поднялся с колен, а у Бабаклавы вытянулось лицо.
- Показывайте, где тут у вас, - приказал Шнырь вахтёрше, не давая собрать в кучу мозги.
- Никого чужих нет, - доложила с готовностью она. - А что случилось?
- К нам поступил сигнал. В какую сторону 333-я? - назвал он наобум номер комнаты, которой, кстати, и в природе-то не существовало.
- Туда, - показала рукой Бабаклава.
- Ты! - Шнырь ткнул наглым пальцем в Атиллу. - Будешь понятым.
Они резво просочились через узкий проход и молчаливо устремились к лестнице, внутренне ликуя столь лёгкой победе, но Шнырь вдруг остановился на полушаге.
- Вы идите, - сказал он. - А я немного поболтаю с женщиной.
- Зачем? - изумился Толян.
- Закрепить успех. Не люблю половинчатых решений.
Атилла пожал плечами. Мол, каждый развлекается по-своему.
- Дело пустяковое, - пояснил Шнырь своё возвращение Бабаклаве, хотя она ни о чём и не спрашивала. - Без меня управятся. А вас, извиняюсь, мадам, как зовут?
- Клавдия Филипповна, - удивилась вахтерша.
- Очень приятно! Иван Спиридонович.
Он порывисто поцеловал ей руку и присел на краешек стола.
- Филиппом, стало быть, батюшку вашего звали?
- Ну да, - ещё пуще изумилась женщина.
- Эх, какое время было! Какие имена! Не то, что сейчас.
- Это вы верно подметили.
- Воевали? - деловито спросил Шнырь и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Воевали, воевали... От меня ничего не укроется. По выправке вижу. По глазам. – Он достал из кармана пачку "Беломорканала" и протянул её собеседнице. - Угощайтесь!
Они закурили, распространяя вокруг себя едкие облака дыма. Студенты, проходившие мимо, с опаской поглядывали на смирную почему-то Бабаклаву и спешили исчезнуть с глаз долой и от греха подальше. А Шнырь, не останавливаясь на достигнутом, склонился прямо к её лицу и строго спросил:
- Я могу на вас рассчитывать?
- Э… - замялась она, решительно не понимая, что ещё Родине от неё может потребоваться после того, как она завязала и с квартирными кражами, и с алкоголем.
- В общежитии неспокойно, - сказал шёпотом Шнырь и огляделся по сторонам. - Грядёт большой шмон. А это, - ткнул он пальцем в красную повязку на рукаве, - так, прикрытие.
Он резко выпрямился, заставив Бабаклаву вздрогнуть, потом соскочил со стола, оправляя на себе пальто.
- До особого распоряжения! И никакой самодеятельности! Ясно?
- Ясно, - поддакнула вахтёрша, в полной мере осознав лишь одно, что влипла куда-то по самые уши.
Шнырь по-военному, на каблуках, развернулся и скрылся в недрах общаги, оставив Бабаклаву наедине с дымящейся "беломориной".
Глава 11. Без гармошки
Дед Магдей отслужил три года в морфлоте. Первые полтора года он учился драить палубу, а оставшуюся часть службы наставлял этому мастерству молодых. Поэтому его представления о мире сводились к нехитрой формуле: если человек способен держать в руках швабру, то с ним стоит иметь дело, а если нет, то от такого лучше держаться подальше.
Во время ежедневной уборки коридора в общаге он любил пройтись по этажам и дать несколько ценных советов салагам. Иногда пускал в ход кулаки. И красноречие, если первое не помогало.
- Кто так делает? - спрашивал он обескураженного полотёра. - Вот завтра тебе дадут автомат? Ты тоже целиться не будешь?
Студенты всячески старались избегать подобных разговоров с ним. Едва на горизонте показывались его вислые усы и тельник, стоящий на шухере кричал:
- Полундра!
Юнги бросались врассыпную и запирались по комнатам до тех пор, пока грозный матрос не покидал их гавань.
В своей комнате Дед Магдей тоже ревностно следил за порядком. Здесь блестел и сверкал каждый стакан, чайник висел мёртво закреплённый на гвозде (на случай землетрясения), постели - всегда идеально заправлены, а в оцинкованном мусорном ведре можно было без опаски кипятить медицинские шприцы.
ББМ и Железный благоговели перед Дедом и даже побаивались его, а их монгольский жилец, приписанный деканатом, в ужасе сбежал после насильственного бритья его юношеской бородки. Впрочем, и без того его жизнь походила на сущий ад: целыми днями он то мыл полы, то чистил кастрюли.
Дед Магдей часто вспоминал службу, ласково называя свой бывший корабль "коробкой", и всякий раз гневался, когда кто-нибудь говорил, что моряки "плавают" по морю, а не "ходют".
- Плавает, знаешь, кто? - серчал он в таких случаях.
Морские истории его по большей части носили бесхитростный и печальный характер. Вот однажды смыло за борт беспечного матроса, не соблюдавшего Устав. Вот как-то раз дали им несвежей овсянки, отчего весь экипаж страдал поносом целую неделю. Вот их отпустили в увольнение, но никто не пошёл, потому что хлынул безжалостный ливень.
Откровенничая, он помешивал ложкой чай в стакане против часовой стрелки, из чего ушлые студенты сделали вывод о том, что Дед отбывал свой призывной срок у берегов Антарктиды (у них ведь там всё шиворот-навыворот и вверх ногами) и голову свою он застудил именно там.
Из одежды Дед Магдей признавал только тельняшку. Она служила ему и нижним бельём, и банным халатом, и ночной пижамой. Но особенную пользу она приносила в драках - прежде всего, психологически, конечно. Появление на поле боя настоящего матроса сразу придавало всей картине героический вид. Враги смущались и шли на попятную.
Чемодан тельняшек стоял у Деда под кроватью, запертый на ключ, и открывался только тогда, когда требовалась новая взамен заношенной до дыр старой. Если верить арифметическим выкладкам, их хватило бы лет на сорок. О том, что случится после, Дед старался не думать, отгоняя прочь навязчивые кошмары.
"Авось, ещё где-нибудь раздобуду, - успокаивал себя он. - Или помру к тому времени".
Поэтому можно себе представить удивление студентов, когда Дед Магдей торжественно вручил Атилле новый тельник. Правда, не насовсем, а только поносить на время праздничного вечера. У бедолаги-гиганта не нашлось никаких вещей, хотя бы отдалённо торжественного вида. А габариты его были столь внушительные, что подобрать чего-либо из гардероба друзей представлялось безнадёжной утопией. Тельняшка же по сути своей безразмерна. Ещё сыскались разношенные Серегины трико, которые прикрыли низ.
Остальные вынесли на суд общественности свои лучшие наряды, купленные на барахолке или в результате удачной вылазки в центральный универмаг.
Серега надел желтую маечку "Puma" и джинсы "Montana", отдав Толяну батничек от "Lee". Лёха облачился в клетчатую рубашку фабрики "Луч", Дед Магдей - в полосатую от "Большевички". ББМ и Железный - в одинаковые тренировочные костюмы "Adidas", отчего стали выглядеть близнецами. Шнырю нашли что-то более-менее приличное в чемодане безвременно отсутствующего монгола.
Объединённый праздничный стол накрыли в 226-ой. Благодаря стараниям Юли, ловкости её многочисленных помощников, а также солидному бюджету, потраченному на продукты, он получился грандиозным. Никакой жареной картошки или рыбных консервов, вместо них - тонко порезанный сервелат, домашние соления, балычок.
- Ну! - выдвинул инициативу Дед Магдей. - Поехали!
Стакан поравнялся с усами, но Атилла попридержал его двумя пальцами, не давая сосуду опрокинуться в томящееся чрево.
- Так не пойдёт, - пояснил он. - Ещё Менделеевым было доказано, что алкоголь в сочетании с бессмысленными тостами однозначно приводит к циррозу печени.
- Праздник же, - вступился за своего капитана ББМ.
- Вот именно! - легко согласился с ним Атилла. - Поэтому не будем портить его пошлыми банальностями и выпьем за этот чудесный во всех отношениях день, который собрал нас всех вместе в этой комнате, за этим роскошным столом. Ура!
- Ура!!! - заорали присутствующие, и Серега мельком подумал про себя, что никакой Атилла не зэк, а, скорее, бывший белогвардейский офицер, которого положили в двадцатых годах в анабиоз, и только теперь разморозили.
"Надо будет на досуге спросить его об этом".
Пока они наполняли деликатесами желудки и разбавляли благородным алкоголем кровь, в общежитии зрела дискотека. В помещении "красного уголка", где ещё вчера велись дебаты, кому и что нести, орудовал местный диск-жокей Игорь. Его опытная команда из трёх добровольцев расставляла по местам оборудование, а он сам пробовал на вкус звук микрофона и сортировал по жанрам кассеты с записями. Медляки - направо, рок-н-ролл - налево. Шедевры ненавистного Запада - сверху, произведения отечественных талантов - на пол. Ну, и совсем уж в надёжном месте - в "дипломате" под замком - хиты сезона, которые народ обязательно потребует на бис.