Долго стыдила меня учительница за то, что я не могу воспитать единственного внука, который с первого класса лоботрясничает.
За побелкой, за стиркой, приготовлением уроков с внуком пробежало ещё две недели. А там опять Валя бежит.
- Хватит, - говорит, - мама, гостить у Николая, пошли к нам.
- Доченька, - отвечаю, - ты уж прости меня неразумную. Решила я с понедельника на работу идти. Хватит отдыхать. Заскучала я что‑то без родного трудового коллектива.
Евгения Пьянова, г. Ростов‑на‑Дону
Психотерапевт
Когда я вылила в тарелку с борщом полбутылки подсолнечного масла, а варёное яйцо отправила в шкаф с кухонной посудой, потратив после этого полчаса на отчаянные поиски, я решила, что моя патологическая рассеянность становится неприличной, и отправилась к психотерапевту, причислив к визиту все свои бесчисленные страхи и фобии.
Я шла на Страшный Суд в стиле а‑ля Пресняков: ноль косметики, бесформенные капри, майка в сетку, патлы свободные. В общем, ничего лишнего - только душа.
По дороге я обдумывала речь. "Надо сообщить ему про боязнь темноты в моём возрасте, - думала я, - и про то, как однажды в поезде, мило болтая с попутчицей, я приняла её сапог в дальнем углу за упавшую сумочку, быстро стряхнула с него пыль и чуть не положила на столик, где уже красовалась холодная курица… Нет, у меня, конечно, есть близорукость, но не до такой же степени… И непременно рассказать про свои бесчисленные "проехала остановку и обнаружила у себя новую неизвестную болезнь…"
Я сидела в коридоре с дрожащими коленками и, когда подошла очередь, вырубила плеер, ворвалась в кабинет и сказала:
- Вы знаете, со мной что‑то не то, я…
Человек в очках с рыжими бакенбардами устало отодвинул какие‑то бумаги на столе. Он взял портфель, открыл его, достал носовой платок, вытер пот со лба, убрал платок, поднял на меня грустные глаза и молвил:
- Извините, здесь не убрано…
- Ничего!
- Я сейчас без медсестры…
- Ничего.
- Поэтому вот так…
- Ничего…
Он продолжал печально смотреть на меня.
- Вы садитесь.
- Я опасаюсь шизы от нервной перегрузки, - с жаром сказала я и села.
Он вопросительно смотрел на меня.
Я растерялась и поняла, что надо срочно что‑то делать, и начала лепетать про страхи, яйцо, борщ и сапоги в поезде. Закончив с надеждой:
- А может, это такая форма депрессии?
- Что - ничего не радует?
- Ну почему же ничего? - возмутилась я. - Люди радуют!
- Люди? - воскликнул он.
- Конечно! Столько на свете чудесных людей, я бы давно пропала, если бы не…
- Где это вы видели чудесных людей? - он наконец оживился, что‑то похожее на улыбку проскользнуло по его лицу, глаза заблестели.
- Везде… - с удивлением ответила я, - они меня окружают!
Он недоверчиво смотрел на меня.
- Да, - страстно продолжила я, - а почему вы так удивлены?
Он улыбнулся.
- Что вы ещё можете сказать хорошего?
- Много чего могу!
- Например?
- Ну… могу съесть торт, и мне ничего не будет.
- Серьёзно?
- Абсолютно.
Я хлопнула себя по карманам капри и развела руками.
- И ни с кем не поделитесь?
- Нет, ну почему же… Я просто хотела сказать…
Он широко улыбался.
- Думаю, вы можете съесть сразу два, - кивнул он. - А что хорошего вы можете сказать о России?
- О России? - растерялась я.
- Да, о России.
Теперь замолчала я.
- Вас многое здесь устраивает?
Я замолчала надолго.
- Вот видите! И я о том же…
Он снова достал платок и приложил его ко лбу.
- Нет, но… всё‑таки, - пыталась возразить я, - всё совсем не так плохо: дороги делают… Осень закончится, будет снег, Новый год… ёлка… - совсем тихо закончила я.
- Осень ещё не началась, - вздохнул он, - вы кем работаете?
- Много кем. Английский преподаю, ещё…
- Вы знаете английский! - воскликнул он.
- Знаю.
Он прихлопнул по столу.
- Я жил за границей пять лет и не смог выучить язык!
- Неужели?
- Да! Ну как это так? Я - психотерапевт и не смог выучить, это же ненормально!
Он встал, подошёл к окну.
- Не расстраивайтесь, - начала утешать его я, - научить можно каждого, я в этом убеждена!
- Да? - он с надеждой посмотрел на меня, потом снова вздохнул.
- Ладно… Так что, вы говорите, вас беспокоит?
- Страхи… Это всё дождь - я его ненавижу…
- Я тоже, - кивнул он. - Какие страхи?
- Разные… Темноты боюсь… Знаете, сижу я один раз - ночь, ветер завывает… Я свет включила, с головой под одеяло залезла, и вдруг…
- Что? - напрягся он.
- Там… Лежу и думаю: а вдруг это белая женщина или гномик какой‑нибудь… Я тряслась, тряслась, потом одеяло скинула, а там…
- Кто? - ещё больше напрягся он.
- Да мышь летучая! И я как закричу!
Его плечи затряслись от смеха.
- Вам смешно, а я ещё собак дворовых боюсь.
- И я боюсь, - кивнул он, - а чем спасаетесь?
- Стишки читаю.
- Классику?
- Классику. Губермана!
- Понятно.
- Вы его тоже любите?
- Я его ни разу не слышал. Прочтите что‑нибудь.
- Ой, а они с матом.
- Ещё лучше!
Я прочла несколько разных Гариков.
- Здорово! - сказал он. - Отличное средство! Спасибо.
- Я знала, что вам понравится!
- Они есть в Интернете?
- Есть… Знаете, они есть даже в библиотеке!
Он присвистнул.
- Надо взять…
Отошёл от окна.
- Нет у вас никакой депрессии! Ничего у вас нет…
- Вы думаете?
- Человека с депрессией сразу видно, поверьте…
Он странно на меня посмотрел.
Я сказала, что могу научить его английскому. Он улыбнулся.
- Мне уже 55…
В коридоре зашумели, он вздрогнул, вздохнул, взял ручку и что‑то написал на моём диагностическом листке с квитанцией оплаты.
Протянул мне её и сказал:
- Детки там мои остались… Хоть и приёмные, но я любил их очень…
Выпорхнув из кабинета, я остановилась в коридоре и, не слушая ворчание старух: "Девушка, вы диссертацию там защитили?" - прочитала диагноз.
На листке мелко и торопливо было написано:
"Выходите замуж и уезжайте, пока молоды".
- А она ещё улыбается! Бесстыжая! - подхватила другая.
- Извините! - сказала я…
Один раз я видела его в маршрутке. Он стоял, чуть ссутулившись, отвернувшись к окну, с неизменным портфелем в руке.
"С работы едет", - подумала я и почему‑то дико ему обрадовалась. Я долго смотрела на него. А он смотрел в окно.
Какая‑то девушка затеяла спор с водителем: он отказывался высадить её на перекрёстке. Психотерапевт обернулся к ней и сказал своим мягким, печальным голосом:
- Здесь нет остановки…
Потом скользнул по мне взглядом и, кажется, не узнал…
Галина Радионова, г. Гомель, Беларусь
Падение метеорита
Что‑то быстро двигалось по небу, оставляя за собой белую полосу как след от летящего сверхзвукового самолёта. Потом яркая вспышка и звук сильного взрыва. Люди, шедшие по тротуару, интуитивно сжались, наклонили головы. А те смелые, кто смотрел в небо, вдруг начали тереть глаза и дёргать головами, как будто вмиг ослепли и не могут понять, что произошло.
И на самом деле на какой‑то момент никто не мог осознать происшедшего. Оцепенение и ужас охватили многих. Кто‑то побежал, удирая от чего‑то страшного. Кто‑то остановился и стоял, соображая, куда двигаться дальше.
Я попыталась позвонить по мобильнику мужу. Надо узнать, как дела у детей: где они, всё ли в порядке. Связь не работала. Тут же услышала, что в городе отключено электричество, не работает городская телефонная сеть. Но никаких оповещений, сигналов тревоги не было. Так что же произошло?..
Наконец до моего сознания дошли слова:
- Это ж метеорит! Метеорит взорвался!
Освободившись от своего оцепенения и быстро скачущих в голове мыслей, решила оставить свои намеченные планы на потом и вернуться домой. Хорошо, что транспорт работал в обычном режиме. Пока стояла на остановке и ехала в переполненном людьми автобусе, путаница в мыслях преследовала меня. В основном они касались нашей семейной жизни.
"Господи, - думала я, как же мы живём‑то… Вот так в одночасье случись что, и всё… конец… А мы всё ругаемся, друг другу уступать не умеем. Он, - имея в виду супруга, - часто стал выпивать. И ссоры. Надо с ним поговорить.
Услышала рядом гудок мобильника. Ага, связь заработала! Сосед взахлёб говорил по телефону. Вытащила из сумочки свой мобильник и быстро набрала номер мужа:
- Алло, Толечка, ты где? У тебя всё в порядке? Ты дома? Сейчас приеду…
Трясущейся рукой пыталась вставить ключ в замок. Не получалось. Я позвонила. Супруг открыл дверь и удивлённо посмотрел на меня:
- А где твои ключи?
- Вот, - показала ему ключи, - просто нервничаю… - говорила, а сама думала, как сейчас скажу, что надо менять нашу семейную жизнь…
- Тебе помочь? - спросил Анатолий, предлагая снять пальто.
- Да, конечно, милый.
Он помог снять пальто, помог расстегнуть молнии на сапогах и стянуть их с ног.
- Спасибо, дорогой, - шептала я.
- Ты кушать будешь? Я тут всё разогрел…
- Да, да… С удовольствием, - согласилась я, отправляясь в ванную комнату помыть руки.
Когда я вошла в кухню, ласково посмотрела на него и, поглощая первую ложку горячего супа, сказала:
- Какой же ты у меня молодец! - мой Толик внимательно посмотрел на меня, подошёл близко, нагнулся ко мне, посмотрел в глаза и командным тоном произнёс:
- А ну, дыхни!..
Андрей Романов, г. Белгород
Катапульта
Лейтенант Вихров прибыл в часть без происшествий. Его новый начальник - подполковник Кириллов - повёл лейтенанта на аэродром познакомить с людьми и техникой. Рядом с одним из ангаров стоял новейший истребитель - гроза врагов и гордость авиации.
- Знакомьтесь, лейтенант, - прапорщик Ботов Николай Петрович, - представил начальник пожилого мужчину. - Светлая голова и золотые руки. По любым вопросам обращайся к нему.
Прапорщик с любопытством посмотрел на молодого офицера.
- Петрович, покажи лейтенанту, чем он будет заниматься, - Кириллов пожелал Вихрову удачи и пошёл в ангар.
- Вот, лейтенант, перед тобой наше дитя. Новейшая модель, которую нам с тобой предстоит лелеять и холить.
- А можно мне посидеть в кабине пилота? - у лейтенанта по телу побежали мурашки от необузданного желания прикоснуться к боевой технике.
- Можешь даже порулить, - милостиво разрешил Петрович. Ему некогда было нянчиться с молодым лейтенантом. - Он не заправлен и не заряжен. Так что летай.
Вихров быстро взобрался по стремянке в кабину пилота и с большим удовольствием сел в кресло. С минуту он наслаждался новыми ощущениями, вдыхая запахи кабины и чувствуя гордость от своего причастия к этому великому таинству. Здесь пахло мужеством, уверенностью и жаждой действий. Лейтенант пристегнулся ремнями и взялся за ручку управления. Закрыв глаза, начал "набирать высоту". "Покачал" крыльями, элегантно сделал "бочку", "взвился вверх" и перешёл в "пике". "Падение" затянулось, и лейтенант понял, что единственный выход - катапультироваться. Он схватился за ручки катапульты и потянул на себя.
От сильного толчка Вихров из мира грёз вернулся в реальность. Перед глазами всё мелькало, в голове стоял противный гул. Он чувствовал, что летит, но не понимал, куда и зачем. Послышался хлопок над головой, и лейтенант повис над аэродромом. Ощущение плавного парения привело Вихрова в чувство восторга. Он был на седьмом небе от счастья. Переполнявшие его чувства рвались наружу. Хотелось кричать и петь. "Как прекрасна жизнь", - подумал Вихров.
Но жизнь, как известно, идёт чёрно‑белыми полосами. Только что была белая, а вот уже подоспела чёрная. От чего зависит частота и ширина полос, никто не знает. Вихров не стал задумываться над этим философским вопросом, так как земля приближалась катастрофически быстро.
Мимолётного взгляда вниз было достаточно, чтобы понять - пошла чёрная полоса.
Из ангара выбежала толпа народа. Все стояли, задрав головы вверх, и смотрели на снижающегося горе‑парашютиста. Среди зрителей отчетливо выделялась фигура подполковника Кириллова.
Вихрову захотелось остаться в небесах. Висеть бы здесь и никогда не касаться земли, где его в лучшем случае ждала плаха. К сожалению, земного притяжения никто не отменял. Поэтому, едва коснувшись земли, лейтенант увидел перед собой перекошенное от переизбытка чувств лицо подполковника Кириллова.
- Ты… Да я тебя… У‑у‑у, - подполковник силился выдавить из себя всю ярость, которая его охватила, но из груди вырывались только нечленораздельные звуки. В горле стоял ком, который перекрыл ему кислород. Он схватился за сердце и стал глубоко дышать.
- Где он? Кто это сделал? - кричал подбежавший лысоватый мужичок в сером костюме и с таким же серым галстуком. Его вспотевшая лысина отражала солнечные зайчики, которые били в глаза присутствующим. За эту особенность лысины сотрудники между собой называли его "Солнечный наш".
- Товарищ Главный конструктор, - заикаясь, обратился Кириллов к лысоватому, - это лейтенант Вихров…
- Как же ты решился? - не унимался мужичок.
- Он только прибыл, - попытался защитить своего подчинённого подполковник.
- Только прибыл и сразу в бой! Орёл!
- Он не знал… - промямлил Кириллов.
- Сергей Сергеевич, - обратился тот, кого назвали Главным конструктором, к худому высокому мужчине, - готовьте представление к ордену и премию.
Главный конструктор обнял ошарашенного лейтенанта и расцеловал.
- Дорогой ты мой! Полгода не могу найти добровольца на испытание катапульты. Уникальные возможности - катапультирование с земли, а добровольца нет, - у старичка от душевного волнения из глаз потекли слёзы. - Через час жду у себя с подробным отчётом.
Толпа постепенно стала рассасываться. Возле самолёта остались трое. Кириллов хмуро смотрел на лейтенанта и Петровича. Вихров стоял, потупившись, и разглядывал носки своих туфель. Петрович озадаченно смотрел на лежащий рядом парашют и тёр мочку уха.
- Петрович, ты куда смотрел? - выхлестнул, наконец, накопившиеся эмоции Кириллов.
- Куда? Ясное дело куда. Сами же говорили, чтобы аккумуляторы проверил.
- Молодой лейтенант важнее всех дел. У нас люди на первом месте. Ты должен был глаз с него не спускать. Разве не знаешь, что техника в руках дикаря - это кусок металла?
- А мне что теперь делать? - подал голос Вихров.
- Пиши отчёт о проведенной испытательной работе, - уже более спокойным голосом сказал Кириллов. - И не забудь упомянуть о руководящей роли партии и начальника.
- Как бы не запорол столь ответственный документ, - засомневался Петрович.
- Ты чего это засуетился? - удивился подполковник.
- Пора реабилитироваться. После последних посиделок командир на нас косо смотрит.
- Не обобщай. Меня он не застал вместе с вами. То есть я хотел сказать… Лейтенант, иди собери парашют. Отчёт Петрович напишет.
Через час отчёт на пяти листах был написан. Кириллов с Петровичем решили не бросать лейтенанта в столь трудный час и пошли к Главному конструктору вместе с ним. Решалась не только судьба их сослуживца, но и судьба возможных поощрений всех присутствующих. Волей случая молодой лейтенант высоко взлетел в прямом и переносном смысле. Старшие товарищи не могли позволить столь удивительному взлёту завершиться падением.
Эльвира Смелик, г. Санкт‑Петербург
Гримасы Мельпомены
Незадолго до нового года учительница русского языка и литературы Алёна Игоревна предложила шестому "Б" поставить спектакль для начальной школы. Что‑нибудь такое: с ёлочкой, Снегурочкой и Дедом Морозом.
Нельзя сказать, что всем её идея очень понравилась, но нашлись в классе личности, воображавшие себя великими артистами и жаждущие славы, непонятно по каким причинам не пришедшей к ним до сих пор. У Видовой даже оказался подходящий сценарий. Совершенно случайно, конечно.
Видова сразу заявила, что будет играть Снегурочку. Во‑первых, она - натуральная блондинка. Во‑вторых - её семья более, чем все остальные, связана с искусством: папа работает бухгалтером в ТЮЗе, а мама - продавцом в книжном магазине при театральном училище.
Дедом Морозом назначили Шишкина. Потому что он самый высокий, и щёки у него самые румяные.
Петров и Кондрацкий согласились на разбойников. Разбойников просто играть: бегай, ори, саблей размахивай, народ пугай. Петрову с Кондрацким и в роль входить не надо, они то же самое и в жизни делают: бегают, орут, народ пугают. Ну и саблями размахивать смогут.
Долго ли, коротко ли, все роли распределили. Только роль ведущего осталась.
Тут все, не сговариваясь, посмотрели на Кругликову Та на стуле заёрзала.
- Чего вы на меня уставились?
- У тебя голос в классе самый громкий, - объяснил ей Шишкин. - Будешь ведущей.
- Не буду! - упёрлась Кругликова. - Я выступать боюсь.
Но ребята вместе на неё навалились, и дурацкие её страхи на корню придушили. Потому как легче сто раз на сцену выйти, чем хотя бы полчаса противостоять сплочённому стремящемуся к звёздной славе коллективу.
- Ну‑ну! - мстительно прошипела сдавшаяся под напором Кругликова. - Ещё пожалеете!
Потом репетиции начались, примерка костюмов. Кругликову для поднятия духа сделали не просто ведущей, а волшебницей, наряд ей сшили красивый: синее платье с золотыми звёздами и золотую накидку.
Вот и день праздника наступил. "Ёлка" у младших классов в десять часов начиналась, так артисты уже в девять в актовом зале были: переодевались, гримировались, готовились. Только Шишкин, как всегда, опоздал. На сцене директор с поздравлениями выступала, а он ещё по гримерке метался. У него самая главная деталь дедморозовского гардероба пропала - красный колпак с прикреплённой к нему седой бородой.
Шишкин всю гримёрку перерыл, но, помимо одежды одноклассников, нашёл только старую шапку‑ушанку да белую рубашку.
- А в качестве главного подарка, - между тем объявила директор, - ученики 6 "Б" класса подготовили для вас, ребята, спектакль.
- Итак… - она спустилась со сцены.
Зал замер в ожидании.
…Из‑за левой половинки занавеса появилось нечто тёмно‑синее с золотой звездой. Через пару секунд выяснилось, что нечто было коленкой. Мгновеньем позже возникла рука. И постепенно, сантиметр за сантиметром выдавливаемая из‑за кулис неведомой силой, на сцене оказалась дама в синем платье с золотыми звёздами.
Убедившись, что, несмотря на упорное сопротивление, она всё‑таки предстала перед зрителями, дама бросила за кулисы испепеляющий злобный взгляд, не меняя выражения лица, повернулась к залу и выпалила, почему‑то глубоким басом:
- Здравствуйте. Я - добрая волшебница.
Девочка, сидевшая на первом ряду, испуганно ойкнула и заплакала. А волшебница, переборов страх и перейдя с баса на нормальный голос, постепенно вошла во вкус. Произнося текст, она вдохновенно прохаживалась мимо искусственных ёлочек, изображающих зимний лес, и остановилась лишь на последней фразе.