Так это русский писатель, давно знакомый с выражением "интересная чудачка". Не сомневаюсь, что, к примеру, "столетние брюки" в исполнении Ильфа и Петрова, Никонов воспринимает исключительно в качестве "старых штанов". Хотя на самом деле речь идет о клетчатых брюках.
За какой перевод на любой из европейских языков могла бы идти речь, если бы Бабель действительно использовал в своих произведениях многочисленные слова и фразеологизмы одесского языка? "Бабель … отлично владел языком одесских окраин. Язык этот - головоломка для переводчиков на Западе", - утверждал Лев Никулин. Если для западных переводчиков малочисленная элементарщина типа "ты останешься со смитьем" была действительно головоломкой, то чем тогда являются для них фразы в исполнении писателя В. Жаботинского типа "хевра куцего смитья"? Теперь представим себе, что персонажи Бабеля употребляют те же выражения, что и герои его современника Жаботинского. Нечто вроде: "- Наш Беня со своей халястрой таки бикицер искалечил аж Тартаковского". Или россияне, за немцев-японцев даже речи нет, понимают, что "искалечил" - подлинное слово из лексикона бандитской Молдаванки двадцатых годов, значения которого по сию пору отчего-то не знает Крошка Цахес Бабель, сколь бы ни пыхтели созидатели сего образа. А уж как он хорошо торчал на блатной ховире Молдаванки, лишь бы изучить язык и нравы налетчиков, об этом давно во всем мире известно. "Писатель даже снимал на Молдаванке комнату, чтобы поближе узнать их (бандитов - авт.) жизнь, но продолжалось это недолго. Его квартирного хозяина убили бандиты, так как он нарушил законы воровской чести", - гонит локша мэйд ин Бабель уже не Константин Паустовский, а Любовь Кузнецова.
В романе "Пятеро" В. Жаботинского, кроме прочих многочисленных одессизмов, употреблено и не расшифрованное автором слово "альвичек". Несколько лет назад мне пришлось пояснять русскоязычному переводчику отнюдь не импортного производства, что образован одесскоязычный термин "альвичек" (торговец сластями) от "альвы". То есть цареградского лакомства, который впервые увидел и попробовал в Одессе князь Иван Долгорукий в начале девятнадцатого века. Некогда диковинная для россиян "альва", как в лингвистическом, так и в кулинарном смысле, впоследствии стала привычной для них "халвой".
Все давно привыкли к тому, что как только речь заходит об одесской литературе, тут же следует перечисление обоймы: Бабель, Ильф и Петров, Катаев… Но нужно быть очень наивным человеком, чтобы полагать: пресловутая южнорусская школа в начале двадцатого века вдруг взяла и выскочила сама по себе быстрее хотюнчика на ровном месте. Так что начало одесской литературной школы положил вовсе не "отец одесского языка" Бабель, а Рабинович. Не тот Рабинович, который из-за популярности одесского писателя Рабиновича был вынужден взять себе псевдоним Шолом-Алейхем, и даже не памятник с отшлифованным ухом из дворика Литературного музея, а Осип Аронович Рабинович. Именно он стал отцом-основателем некоторых литературных норм не только одесского, но и русского языков.
Когда, как говорят в Одессе, Бабеля еще в отдаленном проекте не было, Рабинович уже употреблял в своих сочинениях: "в печке прячется" (то есть сравнения быть не может), "коми" (служащий), "Шамиля ловить" (находиться в состоянии алкогольного опьянения), "тратта" (вексель), не говоря уже за "ша", "чтоб вы были мне здоровы", "Гвалт: я буду кричать: ура!", "взять на цугундер", "чтоб мне руки отсохли!".
Произведения Рабиновича печатались не только в столичных журналах "Современник", "Библиотека для чтения", но и в московском "Русском вестнике". И благодаря редакторским пояснениям читатели узнавали, что означает "мешурес", "паскудняк", "шлимазальница", "магазинёр", "кельня" и иные слова одесского производства.
Рабинович даже ввел само понятие "одесский язык": "…язык одесский, плавный и скользкий, как прованское масло, с легким букетом померанцевой корки".
Именно в те годы и сочинили термин "русско-еврейский язык". На самом деле это был язык одесский. Такое вот доказательство, которое с легкостью подтвердят А. Стетюченко, С. Осташко и А. Грабовский. "Калейдоскоп" Рабиновича был напечатан в "Русском слове" в 1860 году. "…куплю качкавалу да кусок вяленого коропа, а грек у нас, кажется, есть". Попробуйте найти у самого растиражированного "знатока одесского языка" не половину, а хотя бы целое предложение со столь обильным использованием одессизмов. О каком "русско-еврейском" языке может идти речь, если "короп" - украиноязычный "карп", слово "качкавал" образовано одесситами от итальянского casio-cavallo, а "грек" - вовсе не пиндос. Грек, хотя и не франзоля, но тоже уже давно известная в русском языке изначально одесскоязычная "булка", сильно потеснившая в России "сайку" с прочими "кренделями". Примечательно, что слово "качкавал" Рабинович применяет в излюбленном одесситами по сию пору женском роде. Если вы хотите узнать что такое "качкавал", то смотрите или редакторские пояснения к "Калейдоскопу" образца 1860 года, или "Большой словарь иностранных слов" А. Москвина, выпущенный в Москве в 2003 году. Так что вам очень легко представить, какой успех ждал бы японских, английских и даже российских переводчиков, возьмись они за творчество Рабиновича.
Если бы я не был охотником, то не понял, отчего герой дважды экранизированной "Бесприданницы" Островского имеет фамилию Паратов. Зато хозяин питейного заведения у Рабиновича носит весьма понятную всем фамилию - Шкаликман. Но в середине девятнадцатого века ныне привычное для россиян слово "шкалик" нуждалось в пояснении.
На самом деле одесские слова идишистского происхождения занимают в произведениях Рабиновича значительное, но не главенствующее место, как хотелось бы национально озабоченным. Еврейский язык оказал куда более сильное влияние на сложившийся в первой трети девятнадцатого века одесский язык уже после смерти подлинного отца одесского литературного языка Осипа Ароновича Рабиновича, который наряду с "ша" из идиш использовал одессифицированные украинские слова: "кербель" (от слова "карбованец", он же "рубль"), молдавские - каруца, малай, мамалыга, немецкие - векмердек…
Впрочем, это ведь не диссертация, подробно поясняющая каким образом "майсы" из идиш, обретя совершенно иное значение, превратились в одесскоязычные "мансы" или как "хохма", то бишь "мудрость", обрела значение "шутки". Используем ли мы одессизмы из произведений Бабеля - вопрос не более чем риторический. Зато многими словами, которые ввел в литературу Рабинович, мы пользуемся по сию пору. От "мамалыги" (кукурузная каша или мука; нерешительный человек) до "магазинера". Мне не приходилось не то, что слышать, но даже читать в местной морской прессе, слово "кладовщик" вместо "магазинера". Еще бы, ведь "кладовщик" - синоним "зухтера" или "шушары", то есть "стукача". А это замечательное выражение из Рабиновича "Кусок практического философа"? Вот откуда берет начало негативное значение одесского слова "кусок". Потому и просто "кусок", не говоря уже за "кусок идиота", куда сильнее "идиота" целиком и полностью. Но если нам потребуется "кусок" в русскоязычном смысле, мы запросто применим не то, что "шмат" или "кусман", но даже "кецык", "кусманчик" или "кошмантик" в качестве "кусочка".
Писатель Осип Рабинович, заложивший основы одесской литературной школы, в возрасте 52-х лет уехал лечиться на родину австро-венгерского писателя Ивана Франко, где и скончался за четверть века до рождения Исаака Бабеля. Рабинович похоронен в городе Мерано, ныне находящегося на территории независимой Италии. В Одессе же нет даже мемориальной доски в честь этого писателя. А зачем она нужна, если у нас уже есть памятник Ивану Франко и когда-то будет памятник Исааку Бабелю?
"КОРОЛЬ" УМЕР! ДА ЗДРАВСТВУЕТ "КОРОЛЬ"!
"Есть у нас один очень известный писатель. Русские писатели считают его еврейским, а еврейские писатели считают его русским. Так и не знали, куда его причислить, пока не открыли, что он пишет на чистейшем одесском языке…Желающих ознакомиться с одесским языком мы прямо отсылаем к этим произведениям", - написал одесский фельетонист Маноля, он же автор термина "одессизмы" литератор Э. Соминский. Среди произведений писавшего на чистейшем одесском языке очень известного прозаика есть и "Король". Или вы считаете, очень известный писатель, за которого намекаю, придумал название "Одесские рассказы"? Таки нет. Но если вы полагаете, что фамилия этого писателя - Бабель, то ошибаетесь. Исаак Эммануилович Бабель достиг совершеннолетия не по гой-еси понятиям, когда "Король" Семена Соломоновича Юшкевича в 1907 году начал свое шествие по российским и зарубежным театрам.
Кроме "Короля" Юшкевич написал и "Леона Дрея", который по сегодняшней терминологии считался бы "авантюрным романом". Не знаю, кто там вышел из гоголевской "Шинели", но пресловутый Беня Крик явно выскочил из подштанников "Леона Дрея", экранизированного в 1915 году. В это же время в столице России полным ходом шло издание собраний сочинений Юшкевича в 14 томах…
Когда речь заходит за бабелевские перлы типа "Беня знает за облаву", или за пояснение самого Бабеля, откуда взялось в его текстах приводящее многих в восторг одесское слово "смитье", мне делается хорошо смешно. Вам не хочется заглянуть ув "Короля" Юшкевича, чтобы иметь того "смитья" вместе с легендарным бабелевским "за"? Нате вам того "за" аж два раза: "Почли бы за счастье выйти за меня замуж". Получите того еврейского счастья не в бабелевском, а в одесскоязычном значении: "…я собираю кости в смитье и варю из них суп". А также на капочку больше истинно одесских перлов, нежели уровня "слывший между биндюжниками грубияном".
"Гнилые штучки", "мельнице капут", "льет керосин на огонь", "таки ничего нет", "он здесь был шарлатаном и там им остался", "мой труд топчут ногами", "У тебя ведь капли крови нет в жилах, а ты лезешь вперед", "пойте свои сапожничьи песни и лежите в земле", "Смеешься? А желчью?", "Пусть то, что мы тратим…достанется моим близким и далеким врагам на всю жизнь", "Дай им восьмичасовый день! А болячек не возьмете?" "Мне не нужно высшего образования, сумасшедших знаний". "Я вам дам кусочек голоду, вы будете кушать воздух".
Так это далеко не все возможные цитаты на заданную тему из одного лишь "Короля" Юшкевича. Одесситы по сию пору весьма активно пользуются его творческим наследием. Например, говорят: "Можешь целоваться со своей охотой ("работой", "машиной", "женой", ненужное вычеркнуть)!". А название повести этого писателя "Человек воздуха" стало фразеологизмом больше ста лет назад, и даже сам великий Бабель, созидавший своего "Короля" и иные рассказы под явным влиянием Юшкевича, использовал это выражение в виде "люди воздуха".
Юшкевичу сильно не повезло в жизни. Вместо того чтобы восторженно принять революцию, лишь бы уехать из Одессы и отправиться на тот свет именем народа в пролетарской Москве, он предпочел эмигрировать и умереть по собственному желанию в Париже. Поэтому о нем знают так же хорошо, как и о многих других одесских писателях. За памятник Юшкевичу, конечно, речи быть не может, даже мемориальная доска в память о нем - и то будет слишком жирно. И что мы имеем с гусь, кроме строк, написанных в 1927 году А. Лежневым в бывшей столице моей бывшей необъятной родины: "Умер в Париже Семен Юшкевич…Он ввел в литературу, задолго до Бабеля, своеобразный жаргон Одессы (критика упрекала его в порче русского языка)"? Мы имеем еще строки написанные доктором наук М. Гейзером уже в 21 веке: "…можно сказать, что Бабель создал русско-еврейский язык".
СВИСТЕТЬ - НЕ МЕШКИ ВОРОЧАТЬ
Или Вы думаете, что Бабель создал только одесский и русско-еврейский языки? Как раз тот случай! А потому наш современник Й. Петровский-Штерн написал в своем эссе "Исаак Вавилонской": "…Бабель создает уникальный язык - портовую lingva franka, для которой - все флаги в гости к нам". Потому совершенно справедливо отмечал один из учеников и продолжателей Бабеля Валентин Катаев: "…никто из писавших об Одессе - а их было немало - не обладал столь обширной палитрой красок и жизненных деталей местного быта, как…".
Стоп. Быть может, вы полагаете, что на автора сего опуса уже подействовали многочисленные камлания по поводу самого великого и одесского из всех одесских писателей? Пока еще нет, пусть даже Катаев был далеко не единственным учеником и продолжателем доблестно-мифического Крошки Цахеса Бабеля. "…писатели Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров, Юрий Олеша - ученики и продолжатели Бабеля", - сеет разумное, доброе и вечное известный российский педагог и журналист В. Распопин в педагогическом альманахе "Школа: день за днем". Именно благодаря просветителю Распопину, я понял, что наш Дюк просто обязан попасть в книгу рекордов Гиннеса по разделу долгожителей. Ведь, оказывается, Дюк был братом "того самого противника доблестных мушкетеров", следовательно, пережил наш первый градоначальник французского кардинала ровно на 180 лет. Распопинские откровения по поводу главного долгожителя планеты Дюка ничуть не слабее, чем за учеников и продолжателей Бабеля.
Сам же Катаев утверждал, что его нынешний сенсэй вообще не был одесситом. Дескать, Бабеля привезли в Одессу в десятилетнем возрасте, а легенда за одесское происхождение - всего лишь один из многочисленных рассказов патологического лжеца Бабеля. Даже если будут найдены документы, подтверждающие одесское происхождение Бабеля, я немножко склонен верить Катаеву. Потому что "родиться в Одессе" и "быть одесситом" - это две большие разницы. Да и что были реальному Бабелю паленые ксивы, кроме пары пустяков? К тому же прекрасно помню, как в лихие девяностые в Одессе штамповали евреев из граждан с явно антисемитскими внешностями, которые безо всякого предварительного обрезания фуркали за кордон. Один из тех деятелей даже получает хорошие бабки исключительно потому, что чересчур подорвал свое драгоценное здоровье, распространяя идеи сионизма на своей неисторической родине.
Сильно сомневаюсь, что папа одесского языка и создатель портовой лингвы Исаак Бабель знал что такое "марсала", "голиаф", "рвач", "скала", "лесник", "штифт", "штенкель", да и выпорхнувшее за пределы Одесского порта слово "тамада" он явно воспринимал не в первоначально одесском, а в таки хорошо позжейном русскоязычном смысле. А тамада - руководитель бригады портовых грузчиков. Не пиндосов, босяков, дикарей, банабаков, а амбалов. Тамада - это же вам не пахан всех портосов или батька босяков, который "грезит родной, забитой Украиной".
Несмотря на наличие ныне возвышающейся до небес фигуры Крошки Цахеса Бабеля, Катаев рискнул написать, что самой обширной палитрой красок и жизненных деталей местного быта обладал вовсе не он, а одесский писатель Кармен. В отличие от "подлинного отца одесского языка" и "создателя уникального языка - портовой lingva franka", Лазарь Кармен таки знал, что "полежальщик" является синонимом "штивальщика", превратившегося во второй половине прошлого века в "сыпщика". С одним "с", прошу заметить. Именно так писали это слово в одесской прессе каких-то пятнадцать лет назад. Затем места сыпщиков в средствах массовой информации заняли делавары совсем не индейского происхождения.
Бабелю исполнился год, когда вышла первая книга девятнадцатилетнего Кармена. С тех пор почти ежегодно у Кармена выходила одна или две книги. Кроме того, он печатался в "Русском богатстве", "Ниве", "Мире Божьем". Одесса носила этого писателя на руках совсем не вперед ногами. И даже последний из малохольных пиарастиков не упрекал Лазаря Кармена в пропаганде блатного жаргона или псевдо-одесского языка. Потому что на его книгах стоял традиционный для тех времен штамп "Дозволено цензурой". Но многое из того, что дозволяла цензура при проклятом царизме, было воспринято родной советской властью в штыки. Пусть даже Кармен писал об обездоленном пролетариате, с радостью на лице принял революцию и, более того, был выпущен из белогвардейских застенков лишь для того, чтобы этот любимый горожанами прозаик смог умереть в собственной постели. Потому многие из его произведений переиздали лишь в 21 веке.
Одесса и порт были для Кармена неразрывны, как человек и его сердце. И хотя Кармен не сумел выбиться не то, что в папики одесского языка, но даже в создатели портовой лингвы, он все равно использовал в своих произведениях истинно одесский язык, а не его бледную копию. Что доказывает, к примеру, рассказ "Дети набережной", опубликованный в 1901 году: "шмырник, фраер, декохт, мент, баржан, а ни мур-мур, стрелок, блотик, босяк, бароха, байструк, вира наша, бароха девяносто шестой пробы, кадык, холера, жлобы, выхильчаться, плейтовать, биндюжники, медвежьего окорока им, саук, сбацал, шкал, гнусная ховира, хай наделали, с цацкой на красной ленте, шарик, звенели фисташки, скорпион, блатной, на цинке постоит, вкоренную, буфера, бифштекс с набалдашником, дубки, сейлоры, наштивались пивом, по-джонски, обе глюзы, зеке, гайда под арап, годдым, пух, ша, шкал, французские фокусы, джоны, такой маленький и такой горячий, семитатные бублики, пробочницы, ментяра, налить масла шмырнику, леля, рыболовный прут, ливеруешь, воловик". Вы не найдете и десятой части такого количества истинных одессизмов во всем творческом наследии Крошки Цахеса Бабеля, по поводу которого И. Елисеева недавно написала: "…в книгах Бабеля знаменитый "одесский сленг" был еще новинкой".
По произведениям Лазаря Кармена можно составить весьма объемный одесско-русский словарь. "Воловик" - дубинка, "бароха" - зазноба, "саук" - холод, "французские фокусы" - еврейские штучки, "фисташки" - деньги, "шарик" - чистильщик пароходных котлов, "холера" - неприятность, "скорпион" - таможенник, "налить масла шмырнику" - отвлечь внимание сторожа, "дубки" - парусные суденышки, "шкал" - стакан, "бычок" - окурок, "пух" - хлопок, "кадык" - воришка, "буфера" - верхний бюст дамы… Или подобный перевод пока в диковинку для россиян?
Как бы то ни было, "буфера", "бычок" и иже с ними в одесском смысле слова уже давно пополнили запас русского языка, зато "бифштекс с набалдашником" - синоним одесскоязычной "отбивной по ребрам"; саму же отбивную в Одессе по сию пору именуют словом "биток". Что такое "стрельнуть папироску" в России тоже давно известно, равно как и значение слова "кабриолет", зато слово "прут" в смысле "удочки" там стали применять относительно недавно. А выражение "Такой молодой и уже такой горячий" равно как и "Красавец девяносто шестой пробы" одесситы употребляют по сию пору. Пусть даже уже куда более полувека выпускаются более низкопробные золотые изделия.
Ах, это многократно расцитированное "останешься со смитьем", которое, как пояснил Бабель берет начало не от украинского слово "смиття", и не из Юшкевича, а от древне-русского "смитие". Ах, этот великолепный, сто раз приводившийся в качестве примера образчик одесской речи "Беня знает за облаву". Так Кармен еще до Бабеля писал не то, что за пресловутое смитье мое, но и даже так: "валандался за портовыми дамами-посмитюшками". Слово "валандался" ныне можно употреблять не только в значении "волочился", но и "валялся", а "посмитюшкой" одесситы именуют некую птичку размером с горобчика. "Горобчик" - в русском языке "воробей", а "воробей" в одесском языке - человек, порхающий для поживы по помойницам (свалкам) и прочим альфатерам (мусорный контейнер).