Кадочка - феска, халабуда - весьма паршивое жилище, экономия - ферма, овидиополец - раздолбанный экипаж, Нюся - Наум, банка - сидение, лентюга - бездельник, самодур - снасть для ловли морских стайных хищников, дубастый - носатый, глосики - камбалы-глоссы, спрашиваешь! - конечно; еще бы. "Дамские пальчики" - именно так сию пору одесситы именуют все сорта столового винограда типа "Хусайне белый", "Нимранг", "Кардинал" с очень крупными бубочками (в русском языке - ягодками). В пятидесятые годы пресловутая "лодочка с дырками" уступила свое место в одесском языке "баяну", что переводится на русский язык как "садок", зато "ага" мы используем по сию пору во всем его многообразии, от "да" до "что и требовалось доказать". Что же до "габелки", то это деятель куда похлеще "шибеника", переводящегося на русский язык как "сорванец".
"На! Пососи!" - демонстрирует локоть катаевская Мотя. А что еще может показывать девочка, с учетом того, что в те годы крылатая фраза "Пососи и больше не проси" была достоянием исключительно одесского языка. "А цены подходящие сделать на привозе, так это с маком" - из той же оперы, ибо в виду имеется "дуля с маком", она же русскоязычная "фига" или "кукиш". Слово "дуля" некогда считалось нецензурным, ибо в русском языке оно означало то же самое, что поныне "антон" в языке одесском. Зато жители Ближних Мельниц и Пересыпи еще на моей памяти выдавали: "За червончик, та ще с гаком, ты получишь дулю с маком". Да и "привоз" - это не знаменитый одесский "Привоз", а любой рынок.
"Она с Маразлиевской перебралась на Ближние Мельницы" переводится на русский язык как "она скончалась". Но или мы не говорим аналогичным образом в наши дни: "Он переехал на Таирова" - он умер, а если "Он переехал на Слободку" - так сошел с ума. А легендарный по сию пору "Борис, председатель дохлых крыс" или угловая система одесских координат, а "специальные жестянки для собак, прикованные к деревьям"? Забота о бездомных собаках была одним из условий завещания богача Ралли. Катаев проводит нас по реальному Городу, растаявшему в дымке прошлого, поясняя даже причины ставшей притчей во языцех аполитичности одесситов: "Правила хорошего тона предписывали черноморским мальчикам относиться ко всему на свете как можно равнодушнее".
И у Катаева, как и у других родившихся в Городе писателей, есть то, что я бы назвал "одесской памятью". То есть употребление в текстах, иногда с расшифровкой, деталей жизни горожан. К примеру, Катаев в том же "парусе" пишет "мебель, называвшаяся здесь "обстановка". Или, говоря о грецком орехе, поясняет "у нас в городе его называли волошский орех". Какой писатель, кроме настоящего одессита, напишет и подобную фразу: "Тот Володька с Ришельевской, у которого монтекристо"? Или в Городе было не принято говорить типа "Вичик с Маразлиевской, у которого цветной телевизор"?
Слова истинно родного языка одесских писателей, автоматически вылетая из недр подсознания, ложились на страницы, как рукописей, так и книг. Никому из них и в голову не пришло, к примеру, заменить "скибку" на русскоязычную "дольку".
Уж как сражался за чистоту русского языка Корней Чуковский, а только стал писать об Одессе, тут же посыпались вместо "пиджаков" неведомые Бабелю "твинчики" с прочими "пуканцами".
Л. Славин в рассказе "Предвестие" пишет: "Трам-карета с оглушительным грохотом (за что ее называли трам-тарарам-карета) мчалась через весь город…". Как называли "трам-карету" за пределами Города, Славин не поясняет, а ведь на русский язык "трам-карета" переводится как "автобус". Эти строки были написаны через несколько десятков лет после того, как в Городе была создана "Генеральная компания трам-карет и омнибусов Одессы и России", которую держали папа с сыном по фамилии, чтоб я так жил, Петрилло.
"Это были очень вкусные штучки, вроде, я сказал бы, огурчиков из теста… Называлось это чибрики", - писал Ю. Олеша.
Переехав в Москву, бывший одесский мент и бандит А. Казачинский успел написать всего одну книгу. Его "Зеленый фургон" был дважды экранизирован. Пару примеров "одесской памяти": "…жмыхами, или, как их называли в Одессе, макухой", "…назывались тогда в Одессе не трусиками, а штанчиками", "Из окон доносилась бойкая песенка, которую пела в те дни вся Одесса", "Деревянные сандалии, называвшиеся в Одессе стукалками…". В небольшой повести Козачинского запечатлена история с географией реальной Одессы, с ее "балагулами", "кукурузной армией" и прочими "дорожными". Одесские слова употребляются автором безо всяких пояснений: "полова" - дрянь, "летучка" - опергруппа. Что такое "малина" или "урканы" сегодня знают все, а значение слова "юшка" понимал даже самый известный в мире одесский писатель.
"Почему в Одессе было так много королей? В этом виноват местный воздух", "его сыновья катались в моторе", "он бы перевернулся в гробу три раза", "Пробочники - редкая и своеобразная профессия людей, неизвестная ни в быту, ни в литературе, но звучащая в Одессе, имеющая свои традиции…". "Мотя кричал им из своего чулана: - Что, каурые? Контора пишет?! Хватит! Завтра, может, все капут принимать будем!..Я с тебе клепки выпущу!".
Это всего лишь несколько цитат из современника Бабеля, тоже писателя. Но не одесского, как может показаться, а курского писателя Михаила Лоскутова, расстрелянного в конце тридцатых годов. Не без помощи Лоскутова я узнал, откуда пошло выражение "тупой, как пробка". И почему русскоязычные "откупорку" и "закупорку" именовали в Городе "пробочником" и "пробкой". Но было бы чумполом наивняка искать подобные откровения у чересчур нетипичного одессита, которого отчего-то ввели во главу представительства Города на всей планете.
Народный артист России Михаил Левитин признавался: "Я нетипичный одессит хотя бы потому, что у меня нет, почти нет одесской речи. Так не говорят одесситы, как я говорю. Это было с самого детства - в доме так говорили родители, не одесситы". После подобного откровения наивно задаваться вопросом: откуда могла взяться одесская речь у Бабеля, которого в десятилетнем возрасте привезли в Город?
ПОСТАВЬ МНЕ КИПЯТОК НА ГОЛОВУ
У меня было тяжелое детство, с пресловутыми деревянными игрушками. Я слышал одесский язык еще в материнской утробе, затем впитывал его с материнским молоком и рос внутри двух переплетенных лексических миров. Когда читал книгу Джанни Родари "Джельсомино в стране лжецов" никак не мог понять, что такое "ластик". Не удивительно, если даже в писчебумажках (магазин канцтоваров) пресловутый ластик продавался, согласно ценнику, исключительно как "резинка". Мне было лет десять, когда узнал, что "молдаван" - это не только юго-западный ветер. Слово "булочная" как синоним нашего "хлебного" я услышал в двенадцатилетнем возрасте. Уже, будучи совершеннолетним, выяснил: фонарь нашей парадной по-русски называется "стеклянным куполом", а загадочная "фланель" все равно, что "байка". Два года назад до меня дошло, что "ухогорлонос" именуется в русском языке "отоларингологом", а затем случайно узнал: слово "биомицин" россияне воспринимают не так, как одесситы. В нынешнем году опять-таки случайно расширив свой русскоязычный кругозор, выяснил, что "куриный бог" представляет из себя, пардон, являет собой камень, а наша "сарделька" переводится на русский язык как "хамса". Поэт Игорь Потоцкий был таки немножко прав, утверждая: "Одесский язык, как отрава, хоть с нею я с детства знаком. Минуй меня худшая слава - владенье иным языком".
Когда-то на вопрос: "Сколько людей проживает в Одессе?" следовал ответ: "Зимой - миллион, а летом - три". Вот эти два миллиона приезжих купальников слегка способствовали распространению за пределами Города кое-каких выражений одесского языка.
В годы моего детства практически ни одного из одесситов не миновало наше доброе пожелание "Чтоб к тебе летом родственники приехали!". К нам приезжали не только родственники, но даже незнакомые приятели наших друзей со всего пространства необъятного Союза. Тогда были иные нравы, позволявшие не обращать внимания на малочисленные гостиницы, а с наступлением тепла все готовились исключительно к пионерскому лету. Сегодня вынужден пояснить: это, как в пионерском лагере - три смены гостей. "Пионера" и "пьионэра" не спутал бы ни один из одесситов. Летом коммуны старой Одессы превращались в самые настоящие клоповники, а потому многие ответственные квартиросъемщики были вынуждены ночевать во дворах на раскладушках.
Мне было лет шесть, когда в нашу коммуну к мадам Зименковой прибыло семейство ее сестры Полины Захаровны в качестве первооткрывателей очередного пионерского лета. На следующий день мы с Полиной Захаровной вдвоем остались на хозяйстве; она решила "ляпить вареники", а потому спросила меня, где лежат скалка и досточка. Я никак не мог понять, зачем ей понадобилась скалка, с которой удобно нырять в воду на Ланжероне. С досточкой проблем не возникло, потому что на двадцать с гаком жильцов нашего флигеля приходилась всего одна раковина. Хорошо еще, что Полина Захаровна решила делать вареники, а не готовить жидкое. Тогда ей точно бы потребовался супник, и мне совсем не было бы кисло в борщ сбегать на третий этаж соседнего флигеля за Рабиновичем. Рабинович жил и в нашем флигеле, да и в коммуне на втором этаже соседнего флигеля тоже имелся Рабинович, но только скрипача Рабиновича с третьего этажа его вторая половина регулярно именовала "старым супником" так тихо, что ее было слышно на другом конце квартала.
Рабинович был до таки многого способен, потому что мог запросто, как сбегать на рыбалку, так и пойти на рыбу. И сделать Полине Захаровне сильно приятно, угостив ее кнутом. Это же был такой скрипач; он мог не то, что сыграть даже в два смычка, но и спокойно пустить смычку прямо из окна… Тут я просто имею вам заметить: именно сегодня, выпускник филологического факультета, одесский журналист и мой кореш Александр Грабовский, который уверенно приближается к своему шестидесятилетию, узнал от меня, что тот самый "кнут" имеет свой синоним в русском языке - "мартовик".
Мне же так и не довелось услышать слово "скалка" вместо выполнявшей ее функции в Одессе "качалки", даже тогда, когда скумбрия эмигрировала от берегов Города, и вместо нее "качалкой" стали называть вырезку не из Продовольственной программы. То, что наша "раковина" по-русски - "унитаз", знаю давным-давно, а вот о существовании русскоязычной "кухонной раковины" в качестве синонима одесскоязычного "отлива" мне поведал продавец с Малины в самом конце прошлого века.
А вечером того дня, когда Полина Захаровна узнала, что между унитазным сидением и досточкой нет никакой разницы, соседи дружно вытаскивали всю обстановку из нашей комнаты на площадку, и потом затаскивали в комнату столы, которые вскоре стали ломиться под тяжестью национальных блюд одесской кухни. За этими столами продолжилось филологическое образование гостей из России, впервые попавших в Одессу. Так москвичи, в частности, узнали, что наш соус в казане - это их жаркое в кастрюле. Не сомневаюсь, что означает "кастрюля" в Одессе, Полине Захаровне объяснили втихаря от подрастающего поколения.
Недавно на Украине стали выпускать шоколад под названием "Тирамису". А в те годы "тирамисой" в Городе именовали один из фирменных одесских тортов, рецепт которого прибыл на нашу родину вместе с итальянцами. Как-то, хорошо поддав за столом на дворе, мужики нашего дома утверждали тихим шепотом, что тирамису поднимает не только настроение. Но и он не способен вылечить кастрюлю, хоть жри он кубометры тирамисы до полного капеца.
Полина Захаровна никак не могла привыкнуть, что в Одессе отключают воду по ночам, а нам слабо верилось, что в Москве можно принимать душ после десяти вечера. А уже через неделю московская гостья не удивлялась, что мадам Грунтвак орет через окно своему мужу: "Сеня, поставь мне кипяток на голову". Летом холодную воду отключали в квартирах не только ночью, но и днем, за горячую воду из крана фантазий не было, однако мадам Грунтвак даже не допускала мысли отработать вечерний спектакль с немытой головой.
Некогда известный всей Одессе мой сосед Додик Макаревский фуркнул в 1996 году в Германию, разменяв седьмой десяток лет. К хорошему привыкаешь быстро, рассказывал потом Додик, но к одному не могу привыкнуть. Додик смирился с тем, что на германскую пенсию можно не только прожить, но и регулярно совершать вояжи далеко за рубеж свежей родины. Но он не мог привыкнуть, что по ночам в крохотном Вюцбурге не отключают воду, аж нервничал по этому поводу. Он приехал на побывку в родную Одессу в 1999 году, открыл ночью кран и успокоился благодаря сладкому дыму отечества с его коммунальными достижениями. Ныне в наш двор, давно расселившийся из коммун по всему миру, вода подается круглосуточно
А когда Додику еще не шили трусы на заказ, центром вселенной нашего дома был дворовой кран. Здесь с утра до вечера стирали белье, купали детей, мыли кости врагов, чистили рыбу, обсуждали базарные цены и домашние дела. Одесский язык лился столь же легко, непринужденно и мощно, как вода из дворового крана; и мы, тогда еще крохотные пацаны и пацанки, впитывали его сильнее губки.
Пацаны не играли в футбол, а мотались. Мяч именовали исключительно пузырем. Ладью - турой. Старики гуляли в домино и шиши-беши. Мне взяли байковую рубашку тоже ничего. Игорь опять лежит, у него теперь бежит нос. И он совсем не хитрованничает! Мося - тяжелый человек, вдобавок перешел японские папирдосы марки "Цузие". Хороший парень - это не профессия. Кому он должен, он всем прощает. Муся с Пишоновской обратно ходит с животом. У Рабиновича ноют поцки. А чтоб ему уже гланды оборвали по самый корчик! Перестаньте так сказать, Рабинович и без них в глубокой жопе.
Шкет, сбегай за "Портретом участкового", если не будет, хапай "Портрет тещи" или "Директорские". Эта мадам Шурко с двадцать пятого такая мулатка, а сама со своим шнобелем в моем лифчике утонет. Она приделала ножки моей шкрябачке. Помяните моего слова: она еще и ваш примус помоет, как ту шкрябачку, с концами. Она у меня до конца жизни будет иметь беременную голову. Ее Сашку после восьмого класса примут в первый класс 75 школы без экзаменов. Оно хочет стать старпомом, оно таки им станет: старшим помощником младшего подметайлы. Я ей, на минуточку, сделаю такой гембель, что цурес проканает за счастье. Ей ходить с ровной спиной пердячая кишка не даст! Наела тетю Женю шириной в свою морду. Бог не фраер, он все видит.
Вичик, чтоб ты издохнул! Дети таки цветы жизни на могиле родителей. Он каждый день вгоняет меня в гроб и даже глубжее. Обещал навести в комнате Париж и по новой устроил срач. Обещал баклан ставриде, что устроит в лучшем виде! Иди прямо уже на свой пляж, но если утонешь, домой можешь не возвращаться. Ой, это пляж? Это бляж! Семке с его гитарой пора исделать испанский воротник. Оно меня в Одессе держит! Это пуриц? Это директор советской власти! Вы мне говорите?! О! Оречкин, таких людей давно не делают. Он немножечко носил портфель за самим Столярским. А его Женька такая ангина! Хотя выглядывает, как английская королева.
Давид Батькович, сделайте вид, чтобы я вас долго искал. Закрой рот, зубы простудишь! Ледя, ты мне наточил секачку? Давай бикицер, а то я эту костомаху иметь пилить твоими зубами со с подарочного стакана. Ухогорлонос - сиська, писька, хвост! Моряк ребенка не обидит! Ой, мама, роди меня обратно. Ирка будет поступать в КПУ, у нашего Леди нет пока концов только в Кремле. Один духман от юшечки мадам Лосовской - смерть всему. Это же не юшечка, а гефилте фиш! Марципанов захотел? А смолы горячей? Я в твои годы жяреную крису имел за счастье, а ты от кнышиков плюешься?! Морожно хочешь? А по жопе? Конфет тебе? А жопа не слипнется? Я тебе дам конфету, потом догоню и еще раз дам. Ты посмотри на него: Сара хочет негра! Хотеть не вредно.
Панкевич второй год не просыхает, а не знает, где у него печенка. А у нас на хате газ! У рояля Саксонский: Зяма приполз домой на бровях. Да, шикер аид хуже гоя активиста. А под ним уже пол дыбом встает. Это же не Сеня, а беременный трамвай. Вдобавок комиссар паники. Или его хоть что-то не муляет? Я вас просто умоляю!
Мама не отправлялась на рынок, а шла делать базар. Новый базар находится в минуте ходьбы от нашего дома, одесская речь продолжала обволакивать меня со всех сторон. Что хочет эта помидора? На Короленко выкинули такие моднячие… Какая разница, что, главное успеть это моднячее купить! Сколько тянут синенькие? Хозяин, почем просите за свои яйца? Вам так, чтобы взять? Ой, не говорите, что мне делать, и я не скажу где вам идти. И вообще, сколько той жизни. Такая прелесть, что просто гадость. Или это ваше заднее слово? Последний в Одессе может быть только сволочь! Это вы мне говорите: иди на хуй? Жлобэха, да я там бываю чаще, чем ты на свежем воздухе! Да, хорошего человека много не бывает. И что мне споют ваши гогошары? Вы таки хорошо хотите, сто рублей на старые деньги, это же умереть и не встать с места. Или ваша курка куриный бог? А чтоб она ко мне стихами говорила, крыжак - и то дешевше.
О, куриный бог, то бишь цесарка. Каких-то четверть века назад она стоила скаженных денег, аж двадцать пять рублей, и достать негде. Особую ценность составляло ее перо, как и перо крыжня, из них делали самодуры на тонкой месине…
Атмосферу, в которой мы росли, позже только от большого ума назовут бабелевской, хотя всамделишный Исаак Эммануилович, в отличие от Крошки Цахеса Бабеля, так же знал язык нашей Одессы, как и мы о его существовании. Годы неспешно шли вперед, зусман сменялся пеклом; мы стебались над слепошарыми и росли на биточках из сардельки, твердо зная, что подливка является синонимом лапши, этим любимым занятием гонщика и лапшереза, вместо "С днем рождения" говорили: "Расти большой, не будь лапшой", а по сию пору не подлежащий продаже одесский юмор как был тогда, так и остается ныне для настоящих одесситов всего лишь нормой повседневного общения.
Когда мы болели, то не стонали, кашляли и тяжело дышали, а крехцали, бухыкали и хекали. "Ваш мальчик уже сегодня имел желудок?", - на всякий пожарный случай спрашивал маму доктор, прежде чем порекомендовать брать морские ванны, это универсальное одесское лекарство от всех болезней. Мы не плескались в море, а калапуцались и талапались в нем, играли в морское сало, лепили из песка паски, а не куличи, ловили бичков не на удочку, а на стричку, знали, когда нужно одеть галоши на уши, а когда вытащить из них бананы и не вставляли свои ржавые пять копеек по поводу любого события. Мы падали на дно, где отрывали от массивов крупные петалиди и заурядные мидии, а осторожничающих прохиндеев именовали "устрицами" и, еще не подозревая о существовании "человека в футляре", называли подобную особь "медузой".
Мы играли не в прятки, а в жмурки, и наши предварительные считалки делали квадратными глаза у иногородних гостей двора: "Жирный пиндос сел на пару колес, поехал в Афины, продавать маслины", "Старый рак насрал в бутылку и сказал своим дитям: "Откусите половинку, остальное я продам". "Соленый карапет наелся коклет…". И если мадам Грунтвак провозглашала на весь двор уже не за кипяток на голове, а "Сеня, иди, подкачай примус!" это означало, что обед остывает на столе.