Мы росли под дребезжание старых магов, нередко жевавших пятую перезапись пленок с одесскими песнями, и, коверкая их каждый на свой лад, распевали куплеты, нафаршированные далеко не всеми понятными словами: "Рахиля, чтоб вы сдохли, вы мне нравитесь…Рахиля, мы поедем в Ессентухес…Афен бойдем бакцаш кнышес, фыным тухыс шитцых мейл..", если что, миль пардон, но уж сильно некачественными были те записи. "А струя светлей лазури, дует ветер и какой! Это ж Берчик ищет бури, будто в буре есть покой…Страхование пиратов от пожара на воде", - запоминалось куда легче.
На пляж-Продмаш с утра до вечера раздавались из динамика "Пара гнедых", "Ой, кольче папиросн", "Жил на свете Хаим", но слегка позжее, когда киевские пидоры стали убивать Одессу уже по взрослому, пляж прекратил оказывать такую услугу.
Я прекрасно помню, какими одесскими словами мы еще характеризовали козлиного фуцина Хрущева, когда нас погнали убирать школьную каптерку. Его портрет был оплеван и втоптан в грязь, потому что наши мамы еще пару лет назад стояли по пять часов в очереди ежедневно, чтобы взять булку паршивого хлеба. Над поверженным Хрущевым мы вознесли также пылившийся в каптерке портрет клевого пацана Сталина, при котором по быстрому исчезнувшей икры, балыков и прочей стоившей копейки хавки было до усеру, да еще каждый год прайсы не гилились, а падали ниже ватерлинии.
Наши школьные учителя называли уборщицу исключительно "техничкой", отучали нас говорить "вавка" и "споймали", но при этом строго спрашивали за пожмяканный внешний вид после большой перемены, малохольное поведение в буфете, а также внезапно напавшую нетерпячку среди урока. Школьное образование принесло плоды: вместо старинного прямого франкоязычного перевода "говно засраное", мы стали говорить "дрэк в квадрате". И вдребезги разбился урок патриотического пионерского воспитания, ибо мы таки вели себя самими настоящими пьионэрами, когда речь зашла о партизанке-пионерке Гуле Королевой. Естественно, по словам учительницы, та Гуля ходила не в разведку, а "на разведку". Но мы кощунственно хихикали, потому что слово "гуля" переводится на русский язык как фразеологизм "шишка на голове". За такое поведение учительница именовала нас "убоищами".
Нафаршированный немецкими осколками учитель труда Вассергиссер по кличке Слей Воду орал: "Делайте мне ша! Сволочи, я через вас три года в танке горел", и в данном случае "через вас" означало не "из-за вас", а "ради вас". Единственное, чему мы хорошо научились на уроках труда, так драться киянками. Уроки труда сменились уроками "радиотехники", и я не знаю что это такое по сию пору. Метелка, которая вела уроки так называемой радиотехники, рассказывала нам, что хочешь, кроме основного предмета; "я тащусь", "хипповый прикид" - из ее лексикона. Мы торчали на радиотехнике и очень старались не казенить ее уроки.
Как писал поэт-песенник Виноградский, "а мы со с песней звонкой, канаем на казенку, и в парках создаем себе уют". Возле нашей школы парка не было, зато была Долинка. Через двадцать лет после окончания школы я случайно узнал, что Комсомольский бульвар и Долинка - одно и тоже. А тогда мы таки с песней молча правили казну на Долинке, где будущий отменный хирург Сережа Петров, врач в Бог весть каком поколении, иногда пел под гитару типа: "Канает пес, насадку ливеруя, где ширмачи втюкают ширмы налегке. Он хочет из покрамзать, но менжует: ах, как бы шнифт не выдавили мне". "Мамочка" и "люба мамина" - так мы обращались к продавщицам и к незнакомым девушкам, и я по сию пору, пытаясь прошиться сквозь людское столпотворение, вместо "Позвольте пройти", громко провозглашаю наше традиционное: "Пропустите женщину с ребенком!".
Наверно только потому, что уже в десятилетнем возрасте я мог запросто перевести "Сказку о Колобке" на одесский язык как "Мансу за Крокетку", университет гостеприимно распахнул передо мной двери. Преподавателям делалось дурно от моего акцента. Я старался тщательно подбирать слова, но это не всегда удавалось. Мадам Фабианская, которую ничем не смогли удивить даже сигуранца с гестапо в оккупированной Одессе, чуть не грохнулось в обморок, когда я машинально охарактеризовал Анну Каренину "дамочкой под ключ". После факультатива она попросила меня задержаться. Доцента Фабианскую тайно, но сильно интересовала характеристика бурного романа Карениной и Вронского в одесском исполнении. "Мадам Каренин таки человек для здоровья случился", - сказал я и в результате выбился из хронических двоечников в троечники.
Во время зачета по зарубежной литературе преподаватель Зинченко внезапно задал вопрос: "Вы знаете, кто такие кокни?". "Или я не знаю! В отличие от говорящих на литературном английском языке осевших в Лондоне жлобов, кокни - коренные жители этого города". Умница Зинченко улыбнулся одними глазами и тут же поставил мне зачет.
Профессор Незведский сказал мне, что такого студента, как я к американскому университету близко бы не подпустили. Одесский характер молниеносно взял свое: "Зато вас туда бы точно пустили. Швейцаром". В результате нашей беседы я сдавал экзамен по украинской литературе не завкафедрой Незведскому, а декану факультета профессору Дузю. От меня Иван Михайлович Дузь узнал очень многое, в частности он сильно разочаровался в и без того опальном, но ведомом ему Бабеле. Через десять лет Иван Михайлович был тамадой на моей свадьбе, где всю ночь гремели запрещенные одесские песни в живом исполнении шпильманов Димы Рогатова.
Диплом мне вручали в торжественной обстановке, последнему на курсе как главному двоечнику факультета. Незадолго до этого я пообещал однокурсникам использовать вкладыш к диплому с оценками моих знаний по его прямому назначению. "Где мой вкладыш к диплому?" - спросил я после торжественного мероприятия, и в ответ услышал фразу с давленым акцентом: "Ми таки знаим, шё ви собираетесь сделать с тем вкладышем". "Сышите, вы плохо дышите. Для того чтобы разговаривать, как я, вам стоило родиться хотя бы на двести метров дальше свинарника. Еще одно треканье, бибируса, и вы будете смотреть на мир исключительно натянутым на тухес шнифтом. Так что моим вкладышем в виде компенсации можете вытереть свое обвафленное лапацонское грызло".
Обвешанный учеными званиями рогатый прилип к стене сильнее пресловутого банного листа. Он прекрасно знал, чем именно завершилась наша беседа с педагогом по кличке Пидорка. Надо таки хорошо накушаться цианистого калия, чтобы вытравить из себя Одессу. С тех пор мой, выкованный обычным одесским двором характер, ни разу не изменился. Многое стало забываться, но не родная речь.
Когда в русском языке еще не было слова "ксерокопировать" в Одессе говорили "сэрить", "эрить" или "разэрить", то есть размножить. Потому что громоздкая копировальная машина советского производства именовалась "Эрой". Давно исчезли с улиц, но остались в памяти щелкунчики - фотографы, занимавшиеся съемкой на ходу. Ушел в прошлое народный контроль - бабушки, сидевшие на скамеечках у ворот. Ныне прикинутые дамы не носят на головах кублики и дульки, а делают на себе причесон где сейчас модно.
В русском языке недавно появилось слово "лузер" в качестве синонима нашего старого доброго "шлепера", но, как и прежде, не дай Бог вам произнести слово "лекальщик" как "лэкальщик", с ударением на "э". Кажется, все уже позабыли, что хорошего мента нужно называть Мусоревичем, а маленького швицара - Швицаревичем, но по-прежнему в Одессе кипятятся нервы и полируется кровь, после чего нередко исполняется старый добрый Викинштейн или более молодой Накислород.
Прошло лет двадцать пять, как прекратили летать по ночным улицам Города "ночные бомбардировщики", которым до фонаря были все цвета светофоров. Среди зипов современных машин уже нет кривых стартеров, а на колеса перестали ставить зехера, но "бардачок", как и почти сто лет назад, заменяет русскоязычное "отделение для перчаток". Интересно, а как будет по-русски "кривой стартер"?
"Подхалим", этот одесскоязычный синоним русскоязычного "вентилятора" не достался в наследство кондиционеру, зато русскоязычный "тепловентилятор" ныне именуют исключительно "дуйкой", а одесский писатель Юрий Овтин по-прежнему называет шалахмонами тех, кто раньше агитировал против НАТО, а теперь призывают вступать в эту организацию. У нас, как и в раньшие времена, товар толкают, а людей пихают. На смену допотопным досточкам пришли современные сидушки. Исчезают гнидники у Привоза, но остаются актуальными привозные оторвы вместе с поцадрылами, припоцанными, поциками. Человека, который куда-то подевался именно тогда, когда он крайне необходим, как и раньше именуют "поцавеем". И не ушел в прошлое старинный анекдот: "- Мадам Рабинович, почему вас называют поцаршей? - Был бы мой муж генералом, меня бы называли генеральшей".
Вместо слова "толчок" нынешние одесситы куда чаще употребляют "седьмой километр". "Кому-то и толчок точка опоры" - современная хохма россиянина В. Бирашевича, а издательство "Эксмо" выпускает книгу доктора искусствоведения А. Липкова "Толчок к размышлению или все о сортирах". А у нас толчок, он же тульча, он же туча - рынок, на которой стекался весь СССР, и мне сегодня самому как-то слабо верится, что еще в 1991 году на наш толчок за кожаными куртками приезжали из Москвы.
Если вы не одессит, то не поймете смысла большей половины слов и фразеологизмов одесского языка, употребленных в этой главе, которую можно было бы длить до бесконечности. По поводу "большей половины" я вовсе не оговорился, это выражение фигурирует даже в выпущенном уже в 21 веке очередном одесском учебнике по очередной истории Города. Или вы знаете, что "беременным трамваем" именуют тяжелого на подъем человека, а "бежит нос" означает "насморк"? И если бы певица Ангина узнала, что означает это слово в одесском языке, она бы придумала себе иную погремуху. Теперь вы легко убедились: язык произведений Исаака Бабеля столь же похож на подлинно одесский, как дордочки - на биточки. Или как?
Лет пять назад один московский профессор отнюдь не кислых щей и соленых огурцов выпытывал у меня, откуда взялись эти самые "дордочки"? В "Самоучителе полуживого одесского языка" А. Стетюченко и А. Осташко сказано так: "Дордочки - плохая пища". И все. Я пояснил ему, что дордочки изготавливались не от хорошей жизни. Рулет из теста, внутри которого находился черный перец и репчатый лук, разрезался на мелкие кусочки, которые затем, постоянно перемешивая, шкварили в оставшейся от вчерашнего обеда на дне казана мясной русскоязычной подливе. Была еще и хохма по этому поводу: "- Что такое дордочки? - От антона мордочки!".
"Дордочки" - всего лишь одно одесское слово из творческого наследия незабвенного Крошки Цахеса Бабеля, чьи детские годы прошли не в Николаеве, а в Одессе. "Исаак Бабель, еще в детстве впитав в себя Одессу, какой она была в те времена…", - пишет М. Гончарова в "Зеркале недели".
ИКРА ЗАМОРСКАЯ, БАКЛАЖАННАЯ
Эта фраза из кинофильма Гайдая "Иван Васильевич меняет профессию" давно стала крылатой. Чайная ложка желтоватой кашицы на дне серебряной посуды диссонировала рядом с заполненными выше крыши тарами с черной и красной икрой, вызывая хохот зрителей.
На мой взгляд, разницу между русским и одесским языком можно проиллюстрировать на примере "баклажанной икры", которую в Одессе именуют "икрой из синих". Издавна привычные для одесситов овощи баклажаны, мало кому ведомые за пределами Города, впоследствии попали в Россию, как в прямом, так и в лингвистическом смысле слова. И "консервированная баклажанная икра" - также, ибо первый в России консервный завод был построен одесситом Дубининым в его родном городе. Ныне россияне покупают консервированную баклажанную икру собственного производства. У нас в Одессе это таки не едят в любом удобном для вас смысле, а потому одесситы предпочитают делать закрутки из синеньких, то есть консервы домашнего производства, легендарный "Тещин язык". А "Тещин язык", это же вам не давно оставшийся в прошлом "Портрет тещи", то есть сигареты "Лайка", это гораздо смачнее. Попробуйте баклажанную икру и икру из синеньких, и вы по языковому ощущению, как физиологическому, так и филологическому, почувствуете две большие разницы.
"Синими" или ласково "синенькими" баклажаны темно-фиолетового цвета одесситы именуют не случайно. Баклажан - слово турецкое, а балканские народы, обильно бежавшие в Город от османского ига, именовали этот овощ "синьи". Так что одесское слово "синие" не имеет ничего общего с их русскоязычным аналогом, равно, как и "синяк", то есть алкоголик.
Валентин Катаев писал: "…из синеньких немедленно приготовили баклажанную икру. Разумеется, не ту пресную, сладковатую желтоватую кашицу, которая продается в виде консервов, а ту, настоящую, домашнюю, знаменитую одесскую баклажанную икру - пища богов! - зеленую, с луком, уксусом, чесноком, молдавским перцем, дьявольски острую…". Вынужден дополнить классика; Катаев забыл о помидорах. И не просто любых помидорах, а типа "Микадо" или "Бычье сердце". К тому же для икры из синеньких готовится специальный саламур, по-русски соус. Как вы уже знаете, в Одессе "соусом" именуют жаркое. Почему нет? У нас есть собственный "тартар" - соус типа "Чили", или "чемергес" наподобие аджики, служащие в качестве приправы к мясным блюдам. Есть и чисто одесская приправа "затирушка", готовящаяся специально для нашей фирменной юшечки…
Впрочем, за рецепты одесской кухни написана далеко не одна книга. Так что лучше просто попробуйте хоть раз в жизни икру из синеньких. Гарантирую: станете рубать ее с радостью на лице, и, быть может, только тогда до вас таки дойдет, что есть настоящая Одесса, а что сладковатая кашица цвета детской неожиданности под ее видом. Как говорят по сию пору в Городе: ну, вы меня поняли.
ЯКШИ, АМАН, ГОТОВЬ КАРМАН
Когда речь заходит об одесской литературе, имя Корнея Чуковского отчего-то не упоминается в пресловутой обойме. Наверное, только потому, что Чуковский оказался не просто сказочником, но и неутомимым борцом за чистоту русского языка, защищая его от всяких-разных жаргонных словечек. Тех самых, которых тщательно избегал в своем творчестве главный в мире одесский писатель, сочинявший невероятные истории.
В книге "Живой как жизнь" Корней Иванович предрекал: "Можно не сомневаться, что тот будущий юноша, который в 1973 году скажет, например, рубать или башли, не встретит среди своих сверстников никакого сочувствия и покажется им безнадежно отсталым. К тому времени у них будут готовы свежие синонимы этих жаргонных словечек, а эти вовсе забудутся либо будут отодвинуты в разряд старомодных…".
Как говорят в Одессе, как раз тот случай. Заявляю это в качестве того самого юноши образца 1973 года, который, как утверждается в одной песне местного производства "ходил по улицам, рубал из маслом хлеб".
Да только ли рубал хлеб? А как мы наворачивали шашлыки прямо с шампуров! Или, говоря по-русски: ели кусочки жареного на углях мяса, нанизанные на вертел. Хорошо, пусть в России лишь во второй половине девятнадцатого века узнали, что такое "шампур" и "шашлык", но то, что слово "рубальщик" означает "мясник" там вряд ли знают даже сегодня. Как сейчас помню, в упомянутом Чуковским году мадам Петров швицала перед мадам Шварцман своими шикарными концами: "Взяла у рубальщика качалку - аж гавкает!". Что в переводе на русский язык означает: связи мадам Петровой, которыми она бахвалилась перед соседкой, действительно позволяли ей приобретать во времена дефицита свежайшую вырезку. Извините за слово "свежайшую", пока еще отсутствующее в русском языке.
Иногда одесситы не просто рубали, а прямо-таки маламурили: то есть ели с таким аппетитом, что аж за ушами трещало. Ну, если не маламурили, то исключительно хомячили. Когда же аппетит не приходил даже во время еды, они лемзяли, еле сербая ложкой по тарелке. В общем, у пресловутого "рубать" в одесском языке столько синонимов, что, вопреки прогнозам Чуковского, по сию пору не приходится задумываться за свежие: кушать, хавать, шамать, берлять, нямкать…Уже двадцать первый век на нашем дворе, а одесситы продолжают утверждать, как и во времена моего детства: "Нема ням-ням, нема гав-гав" и, запросто хрумкая, выходят из продовольственного магазина с официальным названием "Ням-Ням". "Хрумкать" издавна означает "есть фрукты"; уже лет пятнадцать, как на одесском телевидении перестала выходить передача "Хрум". Вовсе не по той причине, что "хрумчать вафлями" означает "заниматься минетом"; во времена незабвенного Бабеля это выражение звучало как "обсасывать косточку".
А еще некоторые одесситы штефкали, штыфкали, а сильно грамотные даже фриштыкали в те времена, когда по всему центру Города функционировали "Биржи труда", на каждой из которых постоянно звучало: башли, башмала, музон-халтура, чуваки забашляли, чувиха на большой, лажа, кочумай, смур, друшли, верзять и даже крылатые фразы типа "Рубить капусту - не рубать капусту"…
Нарочно прервусь, чтобы привести пример ранее сказанного. Компьютерная программа "Редактор", подчеркнув слово "смур", подсказала: "Нет существительных, согласующихся с прилагательным "смур". Так, идя по шестому десятку лет, я совершенно случайно узнал, что означает "смур" в русском языке: темно-серого либо темно-бурого цвета. А в языке одесском - "смур" не прилагательное, а существительное, означающее "грусть"…
На любой "Бирже труда" в том самом 1973 году можно было буквально за пять минут сколотить ансамбль, готовый лабать хоть Шопена, хоть Мендельсона. Хотя, конечно, лабать жмуров было не так выгодно по башлям, как шпилить на свадьбе или аманинках. В Одессе с незапамятных времен в каждом дворе жили музыканты, и все эти словечки не понимали разве что ученики школы № 75, домашние животные и роги. Тогда еще не ушла в прошлое одесская традиция: ребенок должен учиться играть на любой музыке раньше, чем стрелять из нее. А лингвистическая тема была неразрывно связана с музыкальной.
В том же 1973 году в моем некогда взятом на выплату маге "Астра-4", слава Богу, гавнулся не дырчик, а всего лишь полетел пассик, и по этой причине, как сказал зверь, я не попал на хорошие башли. Даже если вы не понимаете, отчего я именую "выплатой" русскоязычный "кредит", вправе задать вопрос: причем же здесь Бабель безо всякого саламура? А при том, что он именует в "Одесских рассказах" русскоязычный "ужин" и "завтрак" такими словами, которые было практически невозможно услышать от настоящих одесситов с Молдаванки, знакомых с множеством совершенно иных пищеприемных слов местного производства. Ведь "штыфкать", образованное от "фриштыка", может означать и просто "есть", но "фриштыкать" - исключительно "завтракать". Слово же "снедать", употребленное Бабелем как "завтракать" в рассказах за Молдаванку, издавна применяется в одесском языке исключительно таким образом "Не хер снедать!", что переводится на молдавский язык как "мэй", а на русский - в диапазоне от "просто замечательно" до "весьма плачевно".
А вот на каком чистейшем русском языке писал призывающий отказаться от жаргонных словечек сам Чуковский: "Биндюжники любят меня (хоть и зовут "гандрыбатым") и зачастую насыпают мне полную жменю подсолнухов или сладких рожков". С "хабарником" из процитированного "Серебряного герба" Чуковского более-менее понятно: в русском языке нет синонима этому слову, означающего "мелкий чиновник-коррупционер, чьи расценки известны населению". И в связи со словом "пуканцы" вопросов не возникает, ибо при жизни Корнея Ивановича в русский язык еще не вошел его синоним "попкорн". Но отчего Чуковский употреблял слово "шпательщик" вместо русскоязычного "шпаклевщика", "гандрыбатого" не заменил "сутулым", а "жменю" - "горстью"? Вопрос, конечно, риторический.