Вот лежит Озим, которого товарищи дразнили Яровым. На бригантине маленький ровный разрез в двух ладонях ниже левой ключицы. Должно быть, гизарма. Быстрая смерть, совсем не мучился. А вот у Будимила (или это Будигост?) вспорот живот. Края разреза в сосульках черной, запекшейся крови и еще в чем-то буром, мерзком даже на вид. Телохранитель Сыдора умирал долго и мучительно. На сизых петлях кишечника копошатся стаи изумрудно-зеленых мух. Отяжелели от сытости. Даже взлетать не хотят…
Годимир перевел взгляд налево и обомлел.
- Ты куда! - воскликнула Велина, увидев, как рыцарь одним прыжком перемахнул через борт телеги и опрометью бросился к телам заречан.
Драконоборец рухнул на колени около двух лежащих рядом трупов.
Один изрублен так, что на белой суркотте уже и не разглядишь красную конскую голову - вся накидка слилась в единое багровое пятно. Целое только лицо, если не считать рассеченную скулу. Длинные каштановые усы с изрядной примесью седины, густые брови, докрасна загорелые, а теперь серые щеки. Волосы стрижены в кружок…
Пан Тишило!
А рядом?
У этого пана лицо, напротив, изувечено до неузнаваемости - очевидно, несколько ударов кистенем. Зато черная суркотта с вышитой на груди трехзвенной золотой цепью почти не тронута. Если и есть где-то пятна крови, так, скорее всего, чужой.
Пан Стойгнев!
Как же Годимир мог забыть? Их отправила королева, чтоб паны рыцари прикрыли отход отступающей армии Кременя. Но драконоборец-то думал, что ошмянская королева им и войско дала в помощь! Хотя бы пару десятков стражников! Почему же на соседнем теле накидка с голубой молнией на желтом поле - герб короля Кременя? Где же черные суркотты с золотым трилистником? Где ошмянские дружинники?
- Где?! - в голос воскликнул рыцарь, на замечая, что вокруг толпятся спешившиеся загорцы, Ярош держит его за плечи, а Олешек спрятал лицо в ладонях - желудок у него никудышный, и, значит, шпильмана вот-вот стошнит. - Где?
- Что случилось, рабро Годимир? - насмешливый голос Юрана долетел сверху, с седла. - Подумаешь, трупы… Ты на войне никогда не был?
- Придержи язык, рабро Юран! - неожиданно зло выкрикнул Олешек. Те же нотки звучали в его голосе и у пещеры мертвого дракона. - Не "подумаешь, трупы"! Этим рыцарям ты в подметки не годишься!
- Ты как говоришь с рыцарем, музыкантишко? - Загорец замахнулся плетью, но отшатнулся, увидев перекошенное лицо вцепившегося в рукоять меча Годимира.
- Только попробуй… - прохрипел словинец, пытаясь стряхнуть повисших на плечах Яроша и Велину. - Я тебе эту плеть в глотку вобью.
- Ты гляди! - воскликнул кто-то из толпы. - Пес хоробровский зубы показал! Сейчас мы его…
- Успокойся… - шипела в ухо сыскарь. - Успокойся… Ты ж не сможешь против всей армии… Вслед за ними захотел?
- Я его на бой… - начал Годимир, но короткий удар по почкам вынудил его охнуть и со щелчком закрыть рот.
- Замолчи, я сказала! - решительно прошептала Велина и в полный голос повторила: - Рабро Юран, пан Годимир увидел старых друзей. Прости его. Гнев на Сыдора затмил ему на время разум.
- На время? - недоверчиво скривился рыцарь герба Млок. - Хотел бы верить…
- Прости его, пожалуйста.
- Ладно! Хорошо! - брезгливо сморщил нос Юран. - Только ради тебя! Но этого музыканта бесштанного…
- Что тут такое? - Вороной конь наместника Лойко решительно растолкал столпившихся загорцев. - Почему встали? Весь обоз держите!
- Рабро Лойко! - горячо проговорил Юран. - Это приблудные оборванцы тут такое устроили! Особенно вот этот… - Он ткнул плетью в Годимира.
Наместник прищурился с высоты седла на трупы - видно, слабоват глазами был.
- Заречане? Ломышанская гвардия?
- Позволь мне объяснить, - вмешался Олешек. - Это действительно ломышанская гвардия. Охрана моста, надо думать… А с ними два прославленных рыцаря из Хороброва и Грозова…
- Узнаю полещука, - перебил его Лойко. - Вот этот, да? Усач?
- Да, рабро. Это пан герба Конская Голова. Его можно назвать идеалом странствующего рыцаря. Как он тут очутился, ума не приложу…
Годимир знал, как тут очутились Стойгнев и Тишило, но молчал. Знал, стоит открыть рот и вновь вырвутся обидные, запальчивые слова. И неизвестно еще, что решит наместник загорского войска. Может и приказать повесить на ближайшей осине, а очень хочется выжить и отомстить Сыдору. Драконоборец еще ни разу так страстно не желал смерти другого человека. Меча под рукой не окажется, есть руки - душить, ноги - топтать, зубы - грызть…
- А второй? - небрежно бросил рабро Лойко.
- Второй - пан Стойгнев герба Ланцюг, - продолжал объяснять шпильман. - Пан Годимир служил у него в Ломчаевке, это тоже под Бытковым, оруженосцем. С ним вместе ходил впервые на войну, против черных клобуков.
- Что они тут делали, Олешек?
- Откуда ж мне знать? - развел руками музыкант. - Может, мимо проезжали? У них, я знаю, вражда старинная была…
- Вот и бились бы, как честным рыцарям пристало, - влез Юран.
- Помолчи, полусотник, - резко одернул его Лойко. Обвел глазами собравшихся. - Всем вернуться к повозкам. Конники - в седло. Вы, - он остановил взгляд на застывших живописной троицей Годимире, Велине и Яроше, - быстро в телегу. Иначе мне придется задуматься, почему это ваши друзья, - холодный прищур переместился на Олешека, - сражаются против армии Момчило Благословенного.
- Вернись. Вернись в телегу… - зашептала сыскарь.
Драконоборец кивнул, подошел к повозке, поставил ногу на ступицу. Сзади прозвучало распоряжение наместника:
- Все тела похоронить, как положено! И сыдоровых, и этих… Рыцарей, гляди мне, не обирай! Закопаешь со всем, что на них!
Топот копыт. Ворчливый голос дружинника, очевидно, назначенного в похоронную команду:
- Ага… "Не обирай"! Тут, опосля разбойничков, найдешь что-нибудь…
Телега тронулась. Заскрипело колесо.
Годимир сидел, уткнув подбородок в колени, с закрытыми глазами и видел перед собой ненавистную рожу Сыдора, перечеркнутую крест-накрест двумя взмахами меча…
Ночью сон никак не шел к драконоборцу. Одна только мысль о Сыдоре, Вукаше, всех прочих загорцах заставляла сжиматься кулаки. Эх, вскочить бы на коня, прорубить путь мечом и прочь! Сперва в Ошмяны, предупредить королеву о измене вожака хэвры… А вдруг она с ним заодно? И пойдет на то, чтобы отдать королю Момчило власть над королевством? Не может быть! А почему, собственно, не может? Он ей что, в душу заглядывал? Да нет же! Нельзя так думать о прекрасной панне! Неправильно это…
Рядом стонал во сне Ярош. Ему в самом деле приходилось тяжело. Днем разбойник еще держал себя в руках, пытался даже шутить, хотя и хватался время от времени за голову, словно раздираемый мучительной болью. А вот ночью… Ночью из его горла вырывались жалобные стоны. Бирюк корчился, пытаясь с головой укрыться видавшим виды зипуном. И самое обидное, что не поможешь другу ничем. В обозе загорцев лекари наверняка есть, но не станут связываться с чужаком, почти пленником.
Темный силуэт, заслонивший звезды, заставил Годимира напрячься и незаметно потянуться к мечу.
Кого это несет?
Неизвестный приблизился, опустился на корточки.
Смазанная тень рванулась справа, послышался негромкий вскрик, хрипение, а потом жалобный стон.
Годимир вскочил.
В двух шагах от него лежал ничком Олешек.
За каким лешим шпильман приперся среди ночи?
Но самое смешное состояло в том, что на спине музыканта сидела Велина. Одну руку мариенбержца она удерживала даже не рукой, а ногой, и судя по перекошенному лицу Олешека, от жесткого захвата его кости начинали трещать. Ладонью сыскарь зажимала шпильману рот.
Как рассудил рыцарь, очень здравая предосторожность.
- Ты что тут делаешь? - наклонился Годимир к шпильману.
Тот вращал глазами, пока девушка не усмехнулась и не отпустила ладонь.
- Руку отпусти, дура… - зашипел поэт. - Сломаешь ведь…
- Сломаю, - спокойно пообещала Велина. - Если еще раз дурой назовешь.
- Ладно, не буду! Прости! - взмолился Олешек. - Только отпусти. Ради Господа, а?
Неспешно и даже с показной ленцой сыскарь отпустила его руку. Музыкант тут же уселся, растирая локоть.
- Разве ж так можно… - постанывал он при этом. - Мне ж без рук никак нельзя. Я к ним, как к людям, а они - увечить…
- Как к людям, ночью не приходят, - веско заметила девушка. - Втихаря. Скажи спасибо, что за руку схватила, а не за голову.
- Спасибо! - с чувством произнес шпильман. - Страшный ты человек, панна сердца рабро Юрана.
- Вот сейчас точно сверну! - Велина слегка наклонилась к нему, и певец в ужасе отшатнулся.
- Перестаньте! - решительно прекратил их перепалку Годимир. - Зачем пришел, Олешек? Беда, что ли, какая?
Шпильман огляделся по сторонам.
- Беда… - передразнил он. - А то вам нужна какая-то беда? Вы сами беда, какую еще поискать…
- Вот допросишься ты, певун, елкина моталка! - Взъерошенный спросонок Ярош подполз поближе. - Говори толком, пока охраннички наши не попросыпались. А то еще заподозрят, чего доброго, что удрать хотим.
- А вы не хотите? - Олешек приободрился, перестал "баюкать" руку и, как ни в чем не бывало, одернул зипун.
- Так… - задумчиво протянула Велина. - Чем дальше, тем интереснее и интереснее… Давай, рассказывай, лазутчик ты мой ненаглядный, а то я за тебя всерьез возьмусь.
- Я-то, может, и лазутчик… - ответил музыкант. - Может, и не очень удачливый и умелый, но из тебя-то сыскарь и вовсе никакой!
- Ах, вот ты как! - задохнулась от возмущения девушка.
Ярош захохотал, уткнув бороду в рукав, чтоб не разбудить половину лагеря. Даже Годимир улыбнулся, хоть на душе было не радостно.
- А что? - невозмутимо подбоченился мариенбержец. - Моих писем ты не нашла?
- Как не нашла?
- А вот так! Не нашла. То, что ты из цистры вытащила, это прикрытие. Для таких сыскарей, как ты!
- Ну, я тебя сейчас! - погрозила Велина, но нападать не спешила. Поэт почувствовал ее растерянность и открыл рот, чтоб добавить еще что-нибудь убийственное, но тут не выдержал драконоборец.
- Еще одна подначка, и я тебе твой острый язык вырву. Ну, почему ты не можешь не издеваться над людьми?
- Потому что… - серьезно ответил Олешек. - Я ведь, как ты, пан рыцарь, справедливо заметил, Олешек Острый Язык из Мариенберга.
- Чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что никакой ты не шпильман и не из какого не Мариенберга.
- Вот-вот, скользкий он человечишко, - пробормотала Велина. - Скользкий и мелкий.
Бирюк одобрительно хмыкнул.
- Ладно, вы, честные и открытые, - вздохнул шпильман. - Я ведь не ругаться с вами шел… Хотите удрать отсюда?
- Еще бы! - сразу загорелся Годимир.
- Серьезно? Без подвоха? - язвительно поинтересовалась Велина.
- Да конечно, серьезно! За кого вы меня принимаете!
- За болтуна и певуна, елкина моталка.
- Да?! Ах, вот вы как, да? А почему ваши охранники молчат, не проснулись до сих пор? Возница с помощником? Почему?
- И правда… Ну, почему? - спросил рыцарь.
- А потому, что я им сонного зелья в вино подлил!
- Вот так да! - восхитился Годимир, вспомнив, что с вечера, в самом деле, загорцы пускали по кругу бурдюк с вином. Чужестранцам, само собой, никто не предложил. Да и вообще, правоверный загорец еще может есть со словинцем или зареченцем из одной посуды, но пить из одного горлышка - никогда!
- А зелье в цистре возишь? На всякий случай? - отвернувшись, проговорила Велина.
- Почему это? - кажется, слегка обиделся шпильман. - У наместника Лойко позаимствовал…
- Спер? - уточнил Ярош.
- Да подумаешь! У него много. Пана Красного Орла когда-то цепом по шлему приложили - свои же селяне бунтовали, а он усмирять ходил со своим отрядом. Теперь он заснуть не может без десяти капель после ужина.
- Сколько ж ты этим загорцам ливанул? - спросил Годимир, кивая в сторону сопящих воинов. - Они хоть проснутся?
- Раз храпят, значит проснутся, - махнул рукой Ярош. - Как через часовых пройдем?
- Скажу - приказ наместника! - Олешек за словом в карман не лез.
- Рискованно, - покачала головой Велина.
- А есть другой выход? - прищурился разбойник.
- Нет.
- И я так думаю. - Годимир решительно влез в кольчугу, прицепил к поясу ножны с мечом.
Они пошли вслед за шпильманом. Ярош только задержался на мгновение, забрал легкий меч у мирно сопящего загорца.
Олешек вел уверенно, обходя притушенные кострища, пока их не окликнул воин, охраняющий стреноженных лошадей.
- Кто такие?
- Я - посланник Олешек, гость боярина Бранко! - попер напролом музыкант. - Приказ от рабро наместника - мы должны догнать отряд Сыдора. Срочно!
Загорец недоверчиво оглядел их.
- Почему ночью? Не пущу! - И приготовился позвать напарника.
- Рабро Юран будет недоволен, воин, если ты меня обидишь, - шагнула вперед Велина.
- Это еще чего? Да кто вы такие… - Часовой не успел договорить - конец посоха сыскаря ударил его в горло, разбивая кадык.
Ярош подхватил оседающее тело и уложил на землю. Загорец хрипел, и Бирюк, недовольно бурча, вытащил нож:
- Чтоб не мучился…
Годимир тем временем поймал за недоуздок мосластого коня:
- А где же сбруя?
- Надо будет, без седла поскачешь, как миленький. - Разбойник вытер клинок о суркотту часового.
Олешек, ругаясь, пилил путы на ногах второго коня.
- Тише ты! - Велина настороженно огляделась. - Пан рыцарь прав - хоть бы уздечку…
- А если пешком? - нерешительно проговорил драконоборец.
- Поймают, как пить дать! - Ярош, не теряясь, разрубил путы своему скакуну.
- Ладно, делать нечего, - поморщилась девушка, принимая мосластого из рук Годимира и распутывая закрученный вокруг недоуздка чембур. Прислушалась. - Тише! Идет кто-то… Давайте быстрее!
Рыцарь едва успел подставить сложенные "лодочкой" ладони под колено Велине, забрасывая ее на спину коня (Ярош и Олешек вскарабкались сами), как из-за куста вынырнул человек с обнаженным клинком в руке. Даже неверного света звезд хватило, чтобы опознать рабро Юрана. Загорский рыцарь выпучил глаза и заорал в полный голос:
- Куда?! Кто позволил?! - Потом вдруг разглядел сыскаря, пытающуюся сделать из чембура хоть какое-то подобие поводьев. - И ты с ними? Как ты могла? Ведь я…
Годимир от всей души, с нескрываемым удовольствием влепил кулаком ему в зубы. Острая боль отозвалась в разбитых косточках, зато крик загорца захлебнулся настоящим кошачьим мяуканьем, как орут коты в конце зазимца и начале сокавика. Юран отлетел на три шага назад, упал на спину, смешно задирая левую ногу.
Не дожидаясь, пока он вскочит и закричит, призывая часовых, которые и без того, заслышав шум, наверняка спешат сюда, драконоборец схватил коня за гриву и толкнулся посильнее… А как же хотелось добавить заносчивому рабро еще пару раз, для памяти. И желательно, кованым сапогом между ног.
Загорский скакун помчал с места в галоп так резво, что рыцарь едва не свалился. Но потом прыжки коня выровнялись, стали более плавными, и Годимир вспомнил детство, когда верховая езда без седла не казалась столь уж неприятным или сложным занятием.
Сзади шумел, просыпаясь, разбуженный лагерь. Вот и ушли потихоньку! Теперь дожидайся погони.
Словно услышав его слова, плюхающийся на хребте Ярош махнул рукой:
- В лес!
- Убьемся! - взвизгнула Велина, держась двумя руками за гриву.
- Господь не выдаст, свинья не съест! Загорская свинья, елкина моталка!
- Ох, и заведешь! - натягивая чембур, выкрикнул Годимир. Лес-то лесом, но не заблудиться бы… Да и конь в ночном лесу запросто может головой о ветку приложить. Или коленом о ствол. Одно другого не легче.
- В бою командовать будешь, пан рыцарь! - весело отозвался Бирюк. Давно он не был таким жизнерадостным. Видно, добрая встряска помогла. - А здесь позволь мне провести. Погоня по тракту пойдет. А мы дорожку-то срежем до Ошмян… - Он повернулся, подмигнул.
Через десяток-другой шагов коней удалось сдержать, перевести на тихую рысь. Могучие буки сомкнулись за спинами людей, прикрывая бегство. Годимиру вспомнилось слышанное когда-то: "Дома и стены помогают". Ну, уж если стены помогают, то родные леса Яроша защитят и укроют точно. А там в Ошмяны. Только успеть бы раньше Сыдора.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГОСПОДНИЙ СУД
Ярош не подвел. Годимир поражался, как умудряется разбойник находить неприметные тропки, одному ему известные знаки и отметки, после которых следует свернуть, чтобы обойти кругом село.
Если представить местность с высоты птичьего полета, то получалось, что ошмянский тракт забирал далеко на север, проходя через обжитые места с гостеприимными корчемными домами по пути. Как покуражилась над корчмарями и их семьями хэвра Сыдора, рыцарь даже задумываться не хотел. И без того достаточно своих забот. А после самого большого села, про которое Ярош сказал - почти что город, дорога круто сворачивала на юг. Так что лишних полтора поприща для тех, кто привык ездить с удобствами, обеспечено.
Годимир усмехнулся про себя. Что такое приличествующие благородному рыцарю удобства, он давно позабыл. Под крышей последний раз ночевал в Подворье, когда ехал выполнять поручение Аделии. Эх, Аделия, Аделия… По незнанию отправила ты своего воздыхателя на верную смерть или жестокий расчет был тому причиной? И желание встретить прекрасную королеву, посмотреть ей в глаза и выяснить все, всколыхнулось в молодом человеке с новой силой. Впору начинать гнать коня, невзирая на бездорожье.
Но коня он не гнал. Не позволил и другим. Да признаться, положа руку на сердце, никто и не пытался торопить события. И не потому, что жалели коней. Утратить лошадей значило безнадежно отстать и утратить даже самую призрачную надежду опередить лесных молодцев, но в этом здоровом расчете рыцарь мог заподозрить разве что только Бирюка, человека опытного и побывавшего во всяких переделках. Велина и Олешек не понукали животных по одной простой причине - они с трудом держались верхом без седел. Сыскарь терпела, сжав зубы, трясясь на остром хребте - ее конь оказался не просто мосластым, но и костлявым до умопомрачения. Зато музыкант, не стесняясь в выражениях, проклинал все и всех - себя, судьбу, неведомого заказчика, Заречье, Загорье, коней, рыцарей и разбойников.