– В высшей степени. Хорошая тетка, между прочим, она все и уладила. Валерия была холодновата, просила убрать локоть с ее колен, но эта прекрасная тетка быстро с ней справилась. Она рассказала нам свою печальную повесть.
– А вы – свою?
– Естественно. Ваша "Царица" снимает все запреты. Что ж, откровенность за откровенность, решила тетка. Оказывается, давным-давно она любила одного типа. Они поссорились. Он уехал в Малайзию или что-то в этом роде и женился на вдове плантатора. Через много лет ей – тетке, не вдове – принесли букетик белых фиалок и записку: "Мы могли быть счастливы".
– Трогательно.
– Еще как! Я плакал и рыдал. Тут она сказала Валерии, что милости мы просим и молитва нас учит милости. Эффект был поразительный. Валерия зарыдала. Мы кинулись друг к другу.
– Так, так. А потом?
– Я плакал, Валерия плакала, заплакала и тетка. Лакей попросил нас выйти. Мы поехали ко мне и съели яичницу с беконом. Когда я ее раскладывал, я вспомнил, что не имею права жениться, потому что я душевнобольной, и сказал Валерии. Тут все и выяснилось.
– Ага, ага…
– Тетка хорошо знала Глоссопа, он лечил ее двоюродного брата, и я понял из ее рассказов, что это не вы. Значит, вы – это вы.
– Безупречно!
– Когда я гадал, в чем тут дело, Валерия фыркнула и сказала, что вы затеяли какую-то очередную пакость и хотите меня убрать. Очень умная девушка.
– Да, слишком.
– Сегодня утром она поехала в Икенхем, посмотреть, там ли вы. Потом она приедет сюда и разоблачит вас. А я решил приехать раньше. Понимаете, мы помирились, но она немножко беспокоится из-за Полли.
– Подозревает?
– Да. Она не верит, что я повел ее на бал из жалости. Понимаете, ей кажется, что Полли – красавица. Собственно говоря, так оно и есть.
– Значит, вы не очень хотите, чтобы она приехала и проверила?
– Совсем не хочу. В общем, я решил сказать Полли, чтобы скорей уезжала.
– Очень умно.
– Я позвонил ей из "Герба", договорился встретиться у ворот. Потом приехал – а тут Рикки.
– Вероятно, вы испугались.
– Да, очень. Я бежал, как кролик, но через три четверти мили остановился и подумал: раз уж упустил Полли, надо повидаться с вами. Где ваша комната, я знал, и стал вас ждать.
– Вы хотите, чтобы я нашел Полли и посоветовал ей уехать?
– Вот именно.
– Хорошо, исполним. Собственно говоря, бедняжка Валерия никого из нас не застанет. Недавно я говорил Мартышке, что Твистлтоны не уходят, но это особый случай. Если моя племянница скажет моей жене, что я гощу тут под видом психиатра, будет светопреставление. А вот если я уеду, она ничего не докажет. Словом, мой дорогой, я собираю сообщников, вы везете нас в Лондон. В отличие от арабов мы не станем складывать свои шатры.
– Как быть с машиной? При ней – Рикки.
– Ничего, я все улажу. Сейчас пойду объясню. А вы посидите пока здесь. Хотите залезть в шкаф – пожалуйста. Не стесняйтесь, мой дорогой, будьте как дома!
Вечер дышал благоуханной прохладой, ветерок шелестел в деревьях, когда лорд Икенхем шел по дороге. Несмотря на опасность, он был спокоен. Конечно, ему не хотелось уезжать из замка, где столько занимательных людей, – но что поделаешь! В конце концов, все улажено. У Полли есть деньги, у Мартышки – будут. Императрица спасена. Осталось потолковать со взрывчатым поэтом, и все, эпизод закончен.
Пройдя полпути, он услышал звук шагов. Кто-то бежал к нему сквозь сумрак.
– Полли? – окликнул он.
– Да.
Голос был не такой музыкальный, как обычно, да и вид невеселый.
– В чем дело? – спросил граф.
– Так, ничего.
– Не крути, моя дорогая. Даже в сумерках видно, что ты похожа на поникший цветок. Не лучше Мартышки. Ну, ну, что случилось?
– Дядя, дядя!
– Ой, Господи! Что ты, что ты!
Полли не сразу отняла лицо от его плеча.
– Простите. Такая глупость…
– Глупость? Нет. Всем нам бывает нужно выплакаться. Порекомендую Мартышке. Кажется, я понял, в чем дело. Ты встретила Рикки, а не Хореса. Боец победил в нем поэта.
– Просто ужас! Я его понимаю.
– Как не понять! Бедный крошка…
– Нет, я понимаю. Я обещала не видеться с Хоресом.
– Такая терпимость греховна, мой друг. Какое право у твоего бабуина решать, кого тебе видеть, кого не видеть?
– Он страшно кричал.
– После бала он тоже кричал, ты его умаслила.
– А сейчас – нет.
– Хоть пыталась?
– Нет, я тоже кричала.
– Это хорошо.
– Это очень плохо. Теперь он меня ненавидит.
– А ты?
– Я его люблю!
– Хотя он кричит?
– Конечно.
– Удивительные вы созданья! Ничего, я все улажу. Как раз собирался с ним потолковать.
– Какой смысл?
– Именно это говорили Колумбу. Не волнуйся, дорогая. Я знаю, на что способен, и порой удивляюсь. Неужели, думаю я, ему подвластно все? Зачем тебе нужен этот субъект, не совсем понятно, но если нужен – будет.
С этими словами лорд Икенхем направился дальше и, подойдя к воротам, увидел машину. Неподалеку, словно тигр перед обедом, ходил взад-вперед молодой человек.
– Если не ошибаюсь, – обратился к нему граф, – мистер Гилпин?
Глава XVI
В этот апрельский день с Рикки столько случилось, что мы не удивимся его печали. Когда мир кишит Пудингами, герцогами, Давенпортами и неверными Полли, только очень философский человек сохранит приветливость. Рикки ее не сохранил. Ему не понравился изящный незнакомец.
– Кто вы такой? – угрюмо спросил он.
– Лорд Икенхем.
– О!
– Вижу, вы меня знаете. Полли говорила?
– Да.
– Ну а я поговорю о Полли.
Могучее тело Алариха-младшего горестно содрогнулось.
– Нет, – отвечал он, – не надо. Между нами все кончено.
– Не скажите!
– Скажу.
Лорд Икенхем вздохнул:
– Ах, молодость, молодость! Она играет счастьем, как безумное дитя… – он поразмыслил немного в поисках образа, – мыльными пузырями. Прискорбно, весьма прискорбно. Рассказать вам одну историю?
– Нет.
– Давным-давно я любил одну девушку…
– Вы, часом, не видели Хореса Давенпорта?
– …нежно и пылко.
– Увидите, передайте, что я буду ждать хоть месяц.
– Мы поссорились из-за пустяка. Слово за слово, и она стала женой плантатора.
– Рано или поздно он явится, а я его растерзаю.
– Через много лет пришел букетик фиалок и записка в несколько слов: "Мы могли быть счастливы". Трагедия, а? Я страдал, мистер Гилпин, и я вам вправе сказать: не бросайтесь счастьем из гордости!
Раздался звон. По-видимому, Рикки пнул ногой машину.
– Вот что, – сказал он, – не теряйте попусту время. Полли вас послала…
– Меня? Ну что вы! Разве вы не знаете, как она горда?
Граф помолчал. Рикки впервые вышел в круг света, и он его разглядывал.
– А вот, скажите, – спросил он, – ваш отец не Билл Гилпин из ирландского полка?
– Его звали Уильям, он служил в армии. А что?
– Так я и думал. Вы очень похожи на него, мой дорогой. Теперь я не удивляюсь, что вы себя глупо ведете. Хотел бы я получить пять фунтов за каждую попытку его образумить! И в барах, и в ресторанах… ах, что там! Такого обидчивого осла…
– Если разрешите, об отце мы потолкуем в другой раз. По-вашему, можно крутить с этим Давенпортом, когда ты обещала…
– Мой дорогой! Как же вы не поняли? Вот послушайте, а если и потом вы не сгорите со стыда, вам неведомы чувства. Начнем с того, что на бал она пошла из-за вас. Приятно, чтобы тебя видели с очкастым зулусом? То-то и оно. Полли пошла на бал, чтобы защитить ваши интересы. Она хотела, невзирая на муки, попросить у Хореса денег.
– Что?!
– Неделями готовила она почву, обучая его танцам, и в эту ночь собиралась нанести удар. Она надеялась прийти к вам и сказать, что все в порядке, можно пожениться, а там – и кормить супом тех, кто выжил после ночных возлияний. Но ваши неразумные поступки разрушили ее план. Нельзя занять деньги у человека, которого тащат в участок: как-то чувствуешь, что он их не даст. Полли решила ждать другого случая. Узнав, что Хорес едет сюда, она приехала, встретилась с ним, получила деньги…
– Что?!
– Деньги. И собиралась отдать их вам.
– Откуда она знала, что я здесь?
– Чутье, – ответил граф, растерявшись на малую долю секунды.
– Но…
– Да и важно ли это? – продолжал лорд Икенхем. – Она знала. И бежала к вам, как дитя, которое спешит показать свое сокровище. А вы? Вы вели себя как трус и подлец. Не удивляюсь, что она благодарит небеса за избавление.
– Благодарит?
– Конечно. Она мне только что сказала, и я ее не виню. Нет любви, если нет доверия.
Если бы Хорес Давенпорт увидел сейчас Рикки Гилпина, он бы не поверил, что грозный взгляд может стать таким овечьим, железная челюсть – похожей на недомерзшее бланманже. Будущий Король супа выглядел так, словно его ударили по затылку мешочком мокрого песка.
– Да, я не прав, – сказал он, и голос его напоминал писк полупроснувшейся птицы.
– Вот именно.
– Я все запутал.
– Не без того.
– Где Полли? Нам надо повидаться.
– Не советую. Она не в духе. Когда вы собирались уехать?
– Вечерним поездом.
– Правильно. Полли скоро вернется. Тогда купите ей шоколада и пошлите, вложив записку.
– Хорошо, пошлю.
– А уж после этого ищите встречи. Просите, умоляйте.
– Да-да.
– При должном сокрушении все уладится. Она вас любила, значит – может снова полюбить. Я с ней поговорю, похлопочу…
– Спасибо вам большое!
– Не за что. Рад услужить сыну старого друга. До свидания, мой дорогой. Помните – шоколад. Шоколад и сокрушение.
Вероятно, мы обрадуемся, что Мартышка не видел, как дядя его докладывает об этой беседе. Если бы он видел, он бы огорчился.
– Почему вы его ко мне не пустили? – горевала Полли.
– Моя дорогая, все пошло бы насмарку. Ты бы бросилась в его объятия. А сейчас – ест из рук. Прими шоколад как можно холоднее. Пусть твой Рикки побегает, похудеет, сменит власяницу-другую – вот тогда ты его простишь. Мужчинам такого типа нельзя давать поблажки.
Полли нахмурилась:
– Так что ж нам, бороться за власть?
– Конечно. Брак – битва, а не ложе из цветов. Кто же это сказал? Неужели я? Нет, какой афоризм! Обычно они приходят в голову, когда купаешься.
– Я его люблю.
– Очень хорошо. Но в браке надо прежде всего показать, кто главный. Моя дорогая жена показала очень скоро, а посмотри, как мы счастливы!
– Чепуха. Не надо. Пойду поищу его.
– Будешь жалеть.
– Пожалуйста.
– Ты подумай, как я старался!
– Спасибо вам, дядя Фред, вы меня просто спасли. Но я не хочу бороться с Рикки. Ну и пусть будет главный. Мне это нравится.
Граф глубоко вздохнул:
– Что ж, дело твое. Спорить бесполезно. Швыряешься дарами судьбы – Бог тебе в помощь. А Рикки ты не найдешь, он уехал. Потерпи до завтра.
– Это очень долго! Может, послать телеграмму?
– Нет, – сказал лорд Икенхем, – всему есть пределы. Где твое достоинство? Ну хоть притворись. Почему бы Хоресу не отвезти тебя вечером в Лондон?
– Вы думаете, он согласится? Он же ехал сюда, устал.
– И с удовольствием поедет обратно, тем более с тобой. А мы с Мартышкой отправимся этим хваленым 8.25.
– Разве вы тоже уезжаете?
– Да. Спроси Хореса, он расскажет. Если сразу не увидишь, не уходи, загляни в шкаф. Я пока что пойду сообщу новости Мартышке. Он обрадуется. Ему не понравилось в Бландингском замке. Кстати, ты его не встречала?
– Встречала. После Рикки.
– Это хорошо. А то я беспокоился насчет денег.
– Да, он предлагал, я не взяла.
– Не взяла?
– Нет. На что они мне?
– Дорогая моя, на суп! На свадьбу, если хочешь.
– Да, он что-то такое говорил, но я поссорилась с Рикки и собиралась утопиться. Какие свадьбы! А теперь… Передайте ему, пожалуйста, что я их возьму.
Лорд Икенхем застонал, хотя и негромко:
– Легко сказать! Конечно, щипцами, под наркозом, деньги я вырву. Ради тебя готов на все. Принесу к вам домой завтра часа в два. А теперь – беги ищи Хореса. Он будет рад поскорей уехать.
– Бегу. Дядя Фред, вы ангел.
– Спасибо, моя дорогая.
– Если бы не вы…
Пятый граф снова ощутил, что его обнимают, и ответил на это много теплее, чем хотелось бы строгому Мартышке. Но еще минута – и нежный голос Полли уже звучал в темноте, распевая на ходу.
А через десять минут, по пути в Маркет-Бландинг, лорд Икенхем услышал другой голос. Мартышка редко пел, тем более как жаворонок, и граф содрогнулся, подумав о том, что сейчас нанесет удар любимому племяннику.
– Мартышка?
– А, дядя Фред! Какой вечер!
– Приятный.
– Воздух! Звезды! Цветы!
– Да-да. Кстати, насчет этих денег…
– Для мисс Плум? Я как раз хотел сказать. Она не взяла.
– Э… ы…
– Она поссорилась с Рикки, ей не нужно.
– Да, но с тех пор…
– Так что пошел на почту и послал: двести – Джорджу Бадду, пятьдесят – Пуфику. Заказным. Ты представить не можешь, – прибавил Мартышка, – насколько мне легче!
Пятый граф заговорил не сразу. Какое-то время он теребил усы и задумчиво смотрел на племянника, немного досадуя, что Провидение так усложняет жизнь.
– Жаль, – произнес он наконец.
– Тебе жалко?
– Да.
– Почему? Казалось бы…
Мартышка замолчал, испуганный внезапной мыслью.
– Ой! – воскликнул он. – Неужели передумала?
– Да.
– Помирилась с Рикки?
– Да.
– Хочет деньги?
– Естественно.
– Ой, ой, ой!
– Вот, – сказал лорд Икенхем, – жаль и тебе. Я сообщил Рикки, что деньги – в кармане, и он уже видит стада алчущих и жаждущих супа. Полли я обещал принести деньги завтра в два, она тоже радуется. Трудно будет открыть им правду.
– Может, я позвоню Биллу и Пуфику, пусть вернут?
– Не вернут.
– И я так думаю. Что же делать?
Граф внезапно просиял. Его неутомимый мозг не заставлял ждать долго.
– Знаю! – вскричал он. – Пудинг!
– А?
– Плум-Пудинг. Вся надежда на него. Видимо, ему не понравится, что деньги достались не дочери, а чужому человеку. Да, я его уговорю, при моем-то красноречии! Сыграем снова.
– С Бошемом?
– Что ты! Те, кто играет с Пудингом в "Персидского шаха", больше на это не идут. Нет, не Бошем – Эмсворт.
– Старый гриб? Ну, знаешь!
Лорд Икенхем кивнул:
– Да-да. Он нас поит, кормит, а мы… Я и сам не рад, но что делать? В такие минуты не до чувств. Говорил я тебе, что завтра приедет Валерия?
– Что?
– Хорес сказал, ему верить можно. Значит, уехать надо с утра, в 8.25, а сейчас – добывать деньги. Вопрос не в том, хорошо ли грабить старого доброго человека. О нет, не в том! Я спросил бы: богат он или беден? Он богат. Я иду. Позже загляну к тебе, отчитаюсь.
Глава XVII
На втором этаже, у себя мрачный Мартышка долго ждал дядю. Наконец дверь отворилась.
– Ну как? – воскликнул он.
Однако первый же взгляд показал, что дела плохи.
– Ничего хорошего, мой друг, – печально сказал граф.
Мартышка тяжело опустился в кресло, и мы поймем, как он страдал, если заметим, что он не одернул брюки.
– Пудинг не стал играть?
– Что ты, стал! Да, сперва он заартачился, но я его убедил. Он вынул колоду и нежно ее погладил, словно клинок перед боем. Тут вошел Эмсворт.
Мартышка скорбно кивнул:
– Понятно. И отказался.
– Что ты, что ты! Ничуть. История сложная, мой друг. Лучше не мешай мне, а то мы не управимся к обеду.
– С чем?
– С тем, что я задумал. Но сперва я кончу рассказ. Итак, вошел Эмсворт, очень взволнованный. Глаза торчат, пенсне висит… В общем, украли свинью. Пошел к ней после чаю, а ее нет.
– Смотри-ка!
– Я бы нашел для трагедии более уместное слово. Юность бесчувственна. Свинью украли. Эмсворт заподозрил герцога. Я сказал, что герцог сидит у себя с самого ленча. В сад он выйти не мог, на газоне рыщет Бакстер, а он, если помнишь, к столу не вышел. У него что-то с желудком. Так вот, он говорит, что и герцог не выходил. Перед нами – одна из тайн истории вроде Железной маски. Тщетно гадаем мы…
Мартышка покачал головой.
– Не гадаем, – вставил он. – Чихать я на это хотел. Свинья! Ну и черт с ней. Как Пудинг, как этот шах?
– Прости меня, – сказал граф, – мы, старики, многоречивы. Надо было помнить, что тебе безразлична свинья Императрица. Я предложил Эмсворту отвлечься. Пудинг прибавил, что по случайности у него есть колода карт, и они сели к столу.
Лорд Икенхем почтительно помолчал.
– Ах, какая игра! – сказал он. – Какое мастерство! Пудинг играл ради дочери, это его вдохновило. Обычно противнику дают поначалу выиграть, но он отринул условности. Когда они кончили, Эмсворт встал, поблагодарил и выразил радость, что играли не на деньги. С этими словами он и ушел.
– Ой, Господи!
– Да, неприятно. Пудинг говорит, его когда-то укусила овца, сейчас было еще хуже. Минут пять он повторял: "Это надо же!" Однако потом лицо его осветилось изнутри, оно ожило, словно политый цветок. И, оглянувшись, я увидел, что вошел герцог.
– А!
Граф покачал головой:
– При чем тут "а"? Я не скрывал с самого начала, что счастливого конца не будет.
– Герцог не стал играть?
– Что ты заладил? "Не стал", "не стал"… Пудингу не отказывают. Герцог очень обрадовался. Он сказал, что в молодости неплохо играл в эту игру. Они сели за карты…
Граф помолчал. Страсть к обстоятельному рассказу боролась в нем с жалостью. Победила жалость.
– Данстабл не хвастался, – закончил он. – Конечно, Пудинг устал, он был расстроен. Как бы то ни было, за десять минут он потерял триста фунтов.
– Триста фунтов?
– Да.
– Наличными?
– В высшей степени.
– Значит, они у него были! Почему он не дал их дочери?
– А, понимаю! Пудинг – странный человек. Дочь, не дочь, а с выигрышем он не расстанется. Собственно говоря, я могу встать на его точку зрения.
– А я не могу.
– Что поделаешь! Ну, не становись.
– Нет, ты скажи, что нам делать?
– Нам? Залезть к нему, забрать деньги.
Привычное чувство дурного сна вернулось к Мартышке. Он слышал ясно, а поверить не мог.
– Забрать?
– Да.
– Это кража.
– Не без того. Считай, что мы их заняли. Отдадим частями, с букетиком белых фиалок.
– Нет, послушай…