Перелетные свиньи - Пэлем Вудхаус 9 стр.


– Нет, спасибо. Я не знаю, сколько пробуду, – ответила Моди, чувствуя, что пройдут часы, если не дни, пока она выскажет Табби Парслоу все. Как вы помните, ад не знает той ярости, какую в оскорблении испытывает женщина. Не смотреть же такой женщине на часы!

Машина подъехала к тяжелым воротам, железной решетке меж двух каменных столбов, увенчанных геральдическими животными. За воротами простирались лужайки, а за ними виднелась такая величавая усадьба, что Моди благоговейно вскрикнула: "Ух!" Табби явственно прошел большой путь с тех дней, когда он просил ее покормить его в кредит, поясняя, что именно кредит – двигатель торговли.

– Ладно, – сказала она, – высадите меня здесь.

2

Сэр Грегори Парслоу сел обедать, когда зазвенел звонок. Обед он заказал с утра, вложив в него много выдумки. Некоторые пьют с горя; он с горя ел. Освободившись от опеки, он собирался вознаградить себя за былые лишения.

Обед был такой:

Семга

Суп из шампиньонов

Филе камбалы

Венгерский гуляш

Спаржа под майонезом

Воздушный пирог "Амброзия"

Сыр

Фрукты

Кофе

Пирожные "Птифур"

Пирог "Амброзия" – это вещество, которое состоит из взбитых сливок, взбитого белка, сахарной пудры, бисквитного теста, очищенного винограда, тертого кокоса и апельсинового желе, а означает (во всяком случае, для падшего баронета) высшую свободу.

Сэр Грегори расстегнул нижние пуговицы жилета и стал выдавливать лимон на семгу, когда у парадных дверей поднялся шум. То была Моди, прорывавшаяся в дом, и Бинстед, вежливо, а там и злобно объяснявший, что хозяин обедает, беспокоить его нельзя. Вышеупомянутый хозяин только собрался сурово спросить: "Что за черт?" – как дверь отворилась и ворвалась Моди, за которой поспешал Бинстед, потерпевший поражение в неравной борьбе.

– Миссис Стаббз, – отчужденно возгласил он и умыл руки, предоставляя хозяину выпутываться самому.

Сэр Грегори застыл, как и семга на вилке. Всегда неприятно, если к обеду явится непрошеный гость, а уж тем более – призрак прошлого. Вспомнив, как подскочил Макбет, когда к нему зашел дух Банко, мы лучше поймем сэра Грегори.

– Что? Что? Что? Что? Что? – выговорил он, как бывало с ним в минуты волнения.

Синие глаза гостьи опасно сверкнули.

– Та-ак! – сказала она, легко щелкнув зубами. – Удивляюсь, что ты можешь смотреть мне в лицо, Табби Парслоу.

Сэр Грегори заморгал:

– Я?

– Да, ты.

Сэр Грегори схватил кусок семги, чтоб укрепить мозги; он слышал, что это очень помогает. Он схватил его и съел, но ничего не вышло. Видимо, тут нужна какая-то другая рыба.

Моди, дождавшись встречи, о которой она мечтала столько лет, приступила к делу немедленно.

– Красиво ты со мной поступил! – сказала она, как сама совесть.

– Э?

– Я ждала, ждала в церкви!..

Сэру Грегори опять показалось, что мозги ему не нужны.

– Ты? О чем ты говоришь?

– Не финти. Просил ты меня прийти в церковь седьмого июня в два ноль-ноль?

– Какого июня?

– Сам знаешь.

– Ничего я не знаю. Ты в себе?

Моди горько и коротко засмеялась. Примерно этого она и ждала. К счастью, она вооружилась до зубов.

– Не знаешь? – сказала она, вынимая что-то из сумочки. – Пожалуйста, вот письмо. Смотри, смотри.

Сэр Грегори проштудировал документ.

– Ты писал?

– Да, я.

– Ну, читай.

– "Дорогая Моди…"

– Нет, на другой стороне.

Сэр Грегори перевернул листок.

– Вот, ровно в два, седьмого.

Сэр Грегори вскрикнул:

– Это не семерка!

– То есть как не семерка?

– Так. Это четверка. Четвертого июня, яснее ясного. Только… странному человеку покажется, что это – семерка. О Господи! Неужели ты пришла в церковь седьмого июня?

– Конечно.

Глухо застонав, сэр Грегори схватил еще один кусок семги. Ослепительный свет вспыхнул перед ним. Сколько лет он думал, что произошло одно из тех печальных недоразумений, о которых любил писать Томас Харди.

– А я пришел четвертого, – сказал он.

– Не может быть!

Сэр Грегори не отличался тонкостью, но все же мог оценить глубину этой драмы.

– В цилиндре, – сказал он, и голос его дрогнул. – Мало того, я отдал его надеть на болванку, ну, выгладить, или что это с ним делают, и протер пивом, чтобы блестел. А когда я прождал два часа и решил, что ты не придешь, я снял его и на нем прыгал. Да, прыгал, а потом уехал в Париж, билеты я купил для нашего путешествия. В Париже хорошо. Конечно, страдал без тебя.

Моди смотрела на него, поводя кончиком носа.

– А ты не врешь?

– Конечно, не вру. Да Господи, разве я могу с ходу такое выдумать! Что я, писатель какой-нибудь?

Мысль его была так разумна, что рассеяла последние страхи. Моди всхлипнула, отвела рукой кусочек семги и едва выговорила из-за слез:

– Табби, какой ужас!

– Да. Нехорошо вышло.

– Я думала, ты спустил деньги на бегах.

– Вообще-то на бегах я был, но мне повезло, я выиграл. Шрапнель пришел первым, ставка один к двадцати. Выиграл сто фунтов. Потому я и смог купить цилиндр. Деньги мне вообще пригодились. Знаешь, как в Париже все дорого? Если тебе скажут, что там дешево, – не верь. Грабят на каждом шагу. Хотя еда этого стоит, готовят они…

Наступило молчание. Моди, как Глория Солт, думала о несбывшемся, сэр Грегори вспоминал название ресторанчика за Святой Магдалиной (Мадлен), где его особенно хорошо покормили. Именно там он впервые попробовал буйябез.

Бинстед, передышавшийся в буфетной, ибо Промысел не врывался еще так прямо в его тихую жизнь, обрел былой апломб и решился нести суп. Увидев его с суповой миской, сэр Грегори гостеприимно вскочил.

– Ура, суп! – сказал он, радостно улыбаясь. – Вот что, раз уж ты здесь, перекуси, а? Ну, не дури! Столько лет не виделись, а ты сбежишь, как кролик собачий. Поедим, поговорим. Мой шофер тебя отвезет. Кстати, где ты живешь? Как очутилась в наших краях? Я чуть не треснул, когда ты пришла. Р-раз – и здесь! Мы с миссис Стаббз – старые друзья, Бинстед.

– Неужели, сэр Грегори?

– Были знакомы бог знает когда.

– Вот как, сэр Грегори?

– Так где ж ты гостишь, Моди?

– В Бландингском замке.

– Как тебя туда занесло?

– Галли Трипвуд пригласил.

Сэр Грегори сурово надулся.

– Ну и нахал!

– Он очень милый.

– Милый, еще чего! Вошь в человеческом образе. В общем, присаживайся. А я жду не дождусь этой "Амброзии". Взбитые сливки, взбитые белки, сахарная пудра, виноград, кокос, бисквитное тесто, апельсиновое желе. Тает во рту, чтоб мне лопнуть.

При Бинстеде, насторожившем большие уши, нелегко было говорить о прошлом. Когда он подал кофе и ушел, сэр Грегори произнес с чувствительным вздохом:

– Хороший гуляш! Не всякий его приготовит в такой глуши. Тонкая работа. Кстати, старушка, помнишь, я повел тебя обедать в Сохо? Собственно, платила ты, но не в том дело. Какой там был гуляш!

– Помню. Весной.

– Да. Такой это весенний вечер, сумерки всякие, туманы. А мы пошли с ресторан и ели гуляш.

– Ты съел три порции.

– Да и ты не одну. А потом – омлет с вареньем. Вот чем я всегда в тебе восхищался – никаких диет! Ела и ела. Сейчас девицы просто свихнулись на диетах, и, я тебе скажу, это опасней, чем сап, чахотка или там ящур. Тут не захочешь, а вспомнишь мою бывшую невесту. Стройность и спорт – вот ее кумиры. И что же? Где ни пройдет – беда, просто сеятель какой-то.

– Разве ты не женишься на мисс Солт?

– Ни в коем случае. Она как раз прислала мне письмо, гонит ко всем чертям. Очень удачно. Не надо было к ней свататься. Все по оплошности, по глупости…

– Ты ее не любишь?

– Да не дури ты, старушка. Конечно, не люблю. Так, понравилась, стройная такая, но уж любить… Я люблю только тебя.

– О, Табби!

– Могла бы знать, сколько раз говорил!

– Это же было давно.

– Какая разница? Люблю, чтоб мне треснуть. Боролся, заметь. Пытался все забыть, если ты меня понимаешь. Но когда ты пришла, такая же красивая… Все. Как будто стою у бара, смотрю на тебя, ты наливаешь виски, открываешь содовую…

– О, Табби!

– А как ты ела пирог! Не клевала, как эти дуры, входила в самую суть. Ну, тут я себе сказал: "Она, и только она!" Мы с тобой близнецы. Родственные души. Вот так-то, старушка.

– О, Табби!

Сэр Грегори задумчиво пожевал сонную миндалину.

– Ну что ты заладила: "О, Табби"! Хорошо, близнецы, а что толку? Ничего не попишешь, ты замужем.

– Нет.

– Прости, ты забыла. Я совершенно ясно слышал, "миссис Стаббз".

– Да Седрик же умер.

– Сочувствую, сочувствую, – сказал вежливый Табби. – Сегодня – здесь, завтра – там… А кто такой Седрик?

– Мой муж.

Сэр Грегори застыл, другой миндаль повис в воздухе.

– Муж?

– Да.

– Умер?

– Пять лет назад.

От волнения сэр Грегори положил миндаль обратно. Голос его и подбородки дрожали, когда он сказал:

– Нет, давай разберемся. Давай спокойно разберемся. Твой муж умер? Скончался? Приказал долго жить? Так мы же оба свободны!

– Д-да.

– Мы можем сейчас пожениться! Помешает нам что-нибудь?

– Н-нет.

Сэр Грегори схватил ее руку, словно кусок "Амброзии".

– Ну как, старушка? – спросил он.

– О, Табби! – ответила Моди.

3

Увидев, что дама, с которой ты ехал, куда-то исчезла, почти все мужчины хотя бы зададут несколько вопросов. Но когда Альфред Ваулз почтительно ткнул лорда Эмсворта в бок, тот ничуть не удивился. Что уж удивляться! Если дама исчезла, ничего не поделаешь, а в свое время все объяснится. Поэтому он просто поморгал, проговорил: "Э? А? Что? Славно, славно" – и, мягко чихая, вошел в замок. Галли, проходивший по вестибюлю вместе с Джерри, озабоченно на него посмотрел.

– Что-то ты простудился, Кларенс, – сказал он.

– Что-то вы простудились, лорд Эмсворт, – поддержал его Джерри.

Появился Бидж, взглянул на хозяина и мигом поставил диагноз:

– Вы простудились, милорд.

Лорд Эмсворт, опустившийся тем временем в кресло, чихал, не отвечая, и они посмотрели друг на друга.

– При простуде, – сказал Галли, – надо пропарить ноги и положить лук в носки.

– Я бы посоветовал уксусный чай и сахар в керосине, – прибавил Джерри.

– Разрешите, мистер Галахад, – сказал Бидж. – Сегодня утром я прочитал в газете о новом американском средстве. Изготовляется оно из злаков. Содержит шестьдесят два процента нитроглутина. Насколько я понял, одна столовая ложка равна по питательности бифштексу. Очень полезно.

– Вот что, – вмешался Джерри, – может, я сбегаю на станцию?

– Прекрасная мысль. К Булстроду. Сейчас там закрыто, но вы постучитесь, он спустится. Куда ты, Кларенс? – строго спросил Галли, поскольку больной пошел за Джерри.

– Надо бы взглянуть на нее.

Галли и Бидж переглянулись. "Ни слова!" – говорил взгляд Галли; "Конечно, сэр", – говорил взгляд Биджа.

– Ты с ума сошел, – сказал Галли вслух. – Хочешь свалиться с пневмонией? Иди ложись. Бидж принесет тебе поесть. Принесете, Бидж?

– Конечно, мистер Галахад.

– И ни слова леди Констанс! При простуде надо избегать женской заботы.

– Миледи вышла, сэр. Она отправилась к викарию, на еженедельное собрание литературного общества.

– Очень хорошо. Безопасней будет. Ну, Кларенс, хоп!

– А как же Императрица?

– В каком смысле?

– Я бы хотел посмотреть, как она там.

Галли и Бидж снова обменялись многозначительными взглядами.

– Не беспокойся. Я к ней заходил, все в порядке. Глаза блестят, цвет лица – прекрасный. Иди-ка ложись.

Через некоторое время девятый граф лежал в постели с грелкой. Бидж принес ему еду и на всякий случай два-три детектива. Уезжая в Америку, младший сын лорда Эмсворта оставил дворецкому свое богатейшее собрание всяких "Дел", и тот охотно давал их почитать.

Но лорду Эмсворту было не до таинственных злодеев. Открыв первую книгу, он узнал, что горилла, взобравшись по трубе, обижает сероглазых и златокудрых девиц; но что ему гориллы! Тихо чихая, он предался мыслям о Моди. Ему было жаль, что он заснул и упустил редкий случай прошептать ей слова любви. В замке это было очень трудно, вечно все лезли, как будто им делать нечего.

Додумав до этого места, он посмотрел вдаль и увидел письменный стол. Тут он понял, что беседа – не единственный способ. В столе, в особом ящике, лежали открытки, конверты, бумага, на столе были перья, чернила, резинки, сургуч и какая-то штука, которой скорее всего вынимают камешки из подков. Лорд Эмсворт презрел сургуч, резинки и камневыниматель, но взял перо и бумагу и стал сочинять письмо.

Получилось просто прекрасно. Вообще он писем писать не умел, но с двух-трех попыток разогнался, и пламенная проза полилась из-под его пера. Перечитав письмо, он даже удивился. Именно то, что нужно, – почтительный пыл. Теперь он был рад, что заснул в машине, ему бы в жизни так не сказать. Автор Песни Песней и тот похвалил бы его.

Когда он лизал конверт, вошел Джерри, напоминающий мула с поклажей.

– Корица, аспирин, глицерин, тимол, черносмородиновый чай, камфарное масло, вата, льняное семя для припарок, – сказал Джерри. – Лучше, когда есть из чего выбрать, как по-вашему? Папаша Булсторд советует горячее молоко и фланелевую фуфайку.

Лорд Эмсворт кивнул, но думал он о другом.

– Э! – сказал он.

– Да? – бодро отозвался Джерри, верный своей политике.

– Вот я хотел вас попросить, – продолжал граф.

– Пожалуйста-пожалуйста! – воскликнул Джерри. – Что же именно?

– Я тут написал письмо… ну, такое письмо… в общем, письмо.

– Понимаю, – сказал Джерри. – Письмо.

– Вот именно. Миссис… э… Бенбери. Вы не могли бы его передать?

– Конечно-конечно. Какая мысль! Поразительная. Увижу – и передам.

– Нет, не надо. Тут всегда кто-то ходит. Лучше положите ей в комнату.

– А где ее комната?

– Вторая справа. Справа – и вторая. По коридору.

– Бегу, – сказал Джерри.

И он убежал, радуясь, что дело его продвигается. Конечно, ему очень хотелось узнать, что это старый хрыч пишет гостье, но подержать письмо над паром – нет, никогда! Как и лорд Воспер, он учился в Харроу.

Глава 8

1

Лорд Эмсворт лежал в постели и, как все авторы, думал о том, что надо бы подправить письмо в некоторых местах. Однако – опять же как все авторы – он знал, что оно прекрасно; а потому снова взялся за детектив.

Он как раз подумал о том, что неплохо быть наемной гориллой – никакого распорядка, лазай себе где хочешь, – когда услышал: "Хвост трубой!" – и увидел своего брата.

– Привет, Кларенс, – сказал Галли. – Как, получше? Я вот что придумал: вдохни воздух и держи сколько сможешь. Микробы перемрут. Выдохнешь – они вывалятся, то есть их тела. Хотя что микроб, когда к тебе сейчас явится Конни.

– Э?

– Да, я пришел предупредить.

– Ой Господи!

– Я тебя понимаю.

– Значит, вернулась?

– То-то и оно. Говорят, сердится. Я ее не видел, но Бидж с ней беседовал. По его описанию, похожа на разъяренную гориллу.

Такое совпадение поразило несчастного графа.

– Я вот как раз читаю про гориллу, – сообщил он. – Странный зверь…

– А что она делала?

– Ну, лазала по трубам, крала девушек.

Галли пренебрежительно фыркнул.

– Чепуха! Видимо, любительница. Подожди Конни!

– Что с ней такое?

– Хорошо, что ты спросил, – сказал Галли. – Я бы давно сказал, да все не к слову.

Присев на кровать, он поправил монокль и начал:

– Опустим рождение, детство и ранние годы. Начнем с того, как она вернулась после этого литературного собрания. Видимо, там было хорошо, она сияла, она почти летала, и я бы не удивился, если бы она спела песню. Словом, дитя могло бы играть с ней, и ничего.

Лорд Эмсворт не совсем понял.

– А ты говорил, она сердится, – сказал он.

– Она и сердилась, через две минуты. И вот почему: в передней, на столе, лежала телеграмма из Америки, от собачьего деспота. Говорилось там о миссис Бенбери.

– Они старые друзья.

– Она – быть может, но не он. Самая соль телеграммы в том, что он о ней в жизни не слышал.

– А черт!

– Именно это сказала наша сестра и побежала искать миссис Бенбери. Нашла у буфетной, в объятиях Биджа. Он обнимал ее и целовал в обе щеки.

Лорд Эмсворт чихнул.

– Бидж?

– Понимаю твое удивление. Это не принято, думаешь ты. Дворецкие гостей не целуют. Шоферы – может быть. Егеря – бывает. Но не дворецкие. Чтобы стало яснее, скажу, что он – ее дядя.

– Дядя?

– Да. Дядя Себастьян. Надо было раньше сказать, но как-то не довелось. Миссис Бенбери, в сущности, не миссис Бенбери. Она – вдова Стаббз. Девичья фамилия – Бидж, хотя я ее знал под псевдонимом Монтроз. В баре.

– Где?

– В баре. Она там служила. Потом вышла замуж за сыщика, который теперь – на небе. Потому я ее и пригласил, чтобы смотрела за Парслоу. Я думал, у нее острый, сыщицкий ум. Это не так, ничего не попишешь, но я не расстроился. Приятно с ней поболтать, вспоминаешь старые дни… Однако я отвлекся. Потрясенная и телеграммой, и объятиями, Конни спросила себя: что это, Бландингский замок или "Фоли Бержер", побежала в свою комнату и вызвала Биджа.

Галли учтиво подождал, пока его брат отстонет свое, и начал снова:

– Именно тогда Бидж подметил сходство с разъяренной гориллой, у которой приступ язвы, и мы не станем его осуждать. Себастьян Бидж – вернейший из людей, но у каждого есть пределы. Когда Конни идет, как на стадо – волки, это не всякий выдержит. Словом, он сдался. Прости?

Лорд Эмсворт ничего не говорил, он стонал.

– В общем, Конни узнала, что глава заговора – я. Может быть, она подозревает и тебя, с нее станется. Вот я и решил предупредить. Подготовь хорошую историю. Будь тверд. Цеди сквозь зубы. Ради Бога, Кларенс, не стенай! Она тебя не съест. Ну, хвост трубой! – И он удалился, бросив для ясности, что сам он ее не боится, но есть минуты, когда женщин лучше не видеть, пусть откипятится. – Не люблю грубых свар, – добавил он.

Брат же его лежал, словно Лотова жена мужского пола. Однако он не чихал. Медикам будет интересно, что из всех рекомендованных средств помог ему только этот удар. Он выздоровел, словно, напившись уксусного чаю, заел его полезным злаком и еще задержал дыхание, моря всех микробов без разбора.

Назад Дальше