Игра в потеряшки
(Потерянный II)
Среди сослуживцев и прочего личного состава Витя был известен под кличкой "Потерянный".
Кто первым назвал Витю Потерянным – оставалось неизвестным. Кличка возникла как-то сама собой, без привязки к сколь либо заметному событию. Многим казалось, что Витя прибыл для прохождения службы уже с этой кличкой. Впрочем, чего только в армии не бывает…
Стригся Витя крайне редко, поэтому фуражка едва держалась на его шевелюре. По обыкновению непрошибаемый лейтенант имел невозмутимое выражение лица, а, впав в меланхолию, вообще переставал реагировать на любые внешние раздражители.
Когда в части кипела работа, и все были заняты делом "по самое не могу", – любимым номером Вити было сбежать с порученного ему участка. Словно усердно метящий свою территорию пёс, беглый Витя начинал озабоченно прохаживаться по гравийным дорожкам учебного центра. Вид у прогуливающегося Вити был донельзя целеустремленный: слегка ссутулившись, он передвигался широким размашистым шагом, по-наполеоновски заложив руку за отворот шинели. Со стороны казалось, что озабоченный лейтенант Витя спешит куда-то с крайне ответственным заданием.
Иллюзия быстро рассеивалась. Обнаружив, что гравий перестал похрустывать, а под ногами возник отмытый до невообразимой чистоты асфальт, Витя останавливался. Возмущенно бормотал себе под нос нечто невразумительное, выполнял чёткий разворот кругом и возобновлял движение. В противоположенном конце дорожки ситуация повторялась.
"Мотать круги" Витя мог часами. Впрочем, будем справедливы: направление движения он периодически менял, сворачивая на ответвляющиеся от основной дорожки тропинки.
Иногда Витин путь проходил за учебным корпусом, и тогда вид внезапно появившегося из-за угла лейтенанта вносил сумятицу в стайки отлучившихся на перекур молодых солдат. Они судорожно прятали в рукава шинелей недокуренные сигаретки, и напряжённо застывали, ожидая выволочки.
Напрасно те, кто был в курсе, шептали, что это Потерянный, и бояться нечего.
Лишь когда отрешенно-серьезный Витя проносился как Летучий Голландец мимо – напряжение спадало. Впрочем, ощущение потусторонности происходящего ещё долго не покидало молодых солдат.
Однажды молодой солдатик из Витиного взвода ошивался по каким-то своим солдатским делам вблизи караульного городка. Возникший из-за угла Витя, стал к нему приближаться стремительным похрустывающим шагом. Остекленевшие глаза лейтенанта недвусмысленно указывали, что он в очередной раз впал в прогулочный транс.
Солдатик посторонился, пропуская отца-командира, и, когда Витя поравнялся с ним, рывком приложил ладонь к срезу косо сидящей пилотки и восторженным воробьиным дискантом выдал:
– Здравия желаю, товарищ лейтенант!
Эффект от его внезапного приветствия напомнил картинку из старой детской игры, в которой после слов "… морская фигура замри!" – все играющие замирают в самых живописных позах.
Витя застыл на полушаге. С поднятой в стремительном броске правой ногой. С правой рукой за отворотом шинели. Если бы не ветерок, качавший ветки ближайших деревьев и изредка хлопавший полами Витиной шинели, то представшая картина напоминала бы цветную голограмму.
Солдат от такого зрелища опешил.
Несколько томительных секунд Витя оставался в описанном нами неудобном положении. Затем его правая нога вернулась на шаг назад и, нащупав оставленную было твердь, утвердилась на спрессованном мелком гравии. Не вынимая руки из недр шинели, Витя в два коротких рывка повернул голову направо.
Его взгляд несколько раз попытался сфокусироваться на солдате… Тщетно. Бездна не отпустила. Однако какая-то, сохранившая вялое восприятие реальности, часть Витиного сознания сработала, и он тускло поинтересовался:
– Закурить есть?
– Нет… – растерянно ответил воин и впал в окончательный ступор.
Для разъяснения сложившейся ситуации проясним три момента:
Первый: молодой солдат не курил. Не приобрёл пока такой пагубной для лёгких привычки. О чём, не далее как вчера, лейтенант Витя недрогнувшей рукой сделал соответствующую запись в "Журнале бесед".
Второй: отец-командир проигнорировал приветствие подчинённого. А отвечать на воинское приветствие – это не столько воинский этикет и требование уставов, сколько рефлекс. Причём весьма стойкий. А отсутствие рефлексов у человека в форме бывает только тогда, когда он покойник.
Третий: никогда, ни при каких обстоятельствах, уважающий себя офицер не станет "стрелять" у нищего солдата сигаретку. Тем паче у солдата-первогодка.
Не дождавшийся сигаретки Витя не обиделся. Он в два приема привёл голову в исходное положение, глаза его сфокусировались на гравийной дорожке, в окружающем ментальном пространстве что-то почти ощутимо щёлкнуло, и прогуливающийся Витя возобновил прерванное движение.
– Чего ты? – толкнул в бок продолжающего пребывать в ступоре солдата подошедший товарищ.
Очнувшись, тот пожал плечами, покачал головой, неопределённо улыбнулся и, мотнув подбородком в сторону удаляющегося лейтенанта, восторженно прошептал:
– Потерянный!..
Гамбургер
(Der Hamburger)
Гамбургер уже изобрели, но как он выглядит в то время ещё никто не знал. Знали об этом только там – "за бугром".
У нас тогда еще и "Макдоналдсов"-то нигде не было.
Из наших первыми гамбургеры распробовали "выездные".
Лейтенанты Шевчук и Тонких были выездными.
Полдня они мотались по Будапешту, прикупая в преддверии отпуска аппаратуру и презенты многочисленным родственникам. Устали и проголодались.
Очень кстати подвернулся киоск, в котором торговали горячими гамбургерами.
Такие киоски очень напоминали привычные для нас, ещё с дореволюционных времён, круглые афишные тумбы. За одним исключением, что непосредственно внутри тумбы размещалась продавщица, микроволновка, кассовый аппарат и запас соответствующих полуфабрикатов.
В венгерской столице такие киоски были единственными местами, к которым выстраивались очереди.
В очередь встал сызмальства способный к иностранным языкам Шевчук, а с коробками и пакетами, аккуратно уложенными нашими героями на случившуюся рядом садовую скамейку, остался постоять Тонких.
Очередь продвигалась медленно, и Шевчук довольно продолжительное время замыкал собой её хвост. Он поминутно перемигивался со своим, как и он, проголодавшимся товарищем, изредка показывая скупыми жестами, что и как они сделают с вожделенными гамбургерами и тем пивом, которое уже ожидало своего часа в одном из пакетов.
И то правда – купленные магнитофоны и усилители следовало обмыть незамедлительно.
Беззвучная беседа лейтенантов была прервана приближением пожилой пары.
Граждане Союза угадывались в ней издалека. Как по характерной напряженности фигур пенсионеров, явно ожидающих непременной провокации или вербовки, так и по нетипичной для Европы отутюженности одежды и подчеркнуто официального её стиля.
И действительно – приблизившаяся пара переговаривалась на русском.
Ну не столько переговаривалась, сколько переругивалась.
И, что характерно, переругивалась довольно громко.
Следует заметить, что не только у нас иностранные туристы галдят как стая вспугнутых ворон. Раздражающей простых обывателей громкоголосицей грешат и наши, гостящие за рубежом, соотечественники.
Пожилая чета приятным исключением не была.
– Старый козёл! – приглушённо, но удивительно отчетливо третировала своего спутника интеллигентного вида старушка. – Вот скажи, куда, куда мы идём? Обрадовались! Припёрлись в Европу! Заказов понабрали, как идиоты! А где это у них всё продается, и спросить не у кого! И что теперь делать? Куда теперь идти?
Дождавшийся паузы в её монологе супруг терпеливо, судя по всему уже не первый раз, попытался урезонить свою половину:
– Люся, успокойся! Сейчас спросим у кого-нибудь, и нам всё расскажут.
– Как же, расскажут! Покажут! С собой дадут! – сварливо отвечала та. – Тут тебе не наше болото! Здесь все не по-нашему говорят! Вот на каком, интересно, языке ты их спрашивать собрался?
Старик досадливо поморщился, но изначально взятого успокаивающего тона не сменил.
– На немецком спрошу!
– На немецком? – не на шутку возмутилась старушка. – На каком таком немецком? Это же Венгрия! И живут здесь мадьяры! И говорят они на венгерском, к твоему сведению!
– Какая же ты у меня тёмная, Люся! – буркнул явно начавший раздражаться старик. – Это бывшая Австро-Венгрия! И это с нами у них закрытая граница! А с Австрией – открытая! Электрички без остановки на таможенные дела туда-сюда ходят. А наши местные ровесники так те все поголовно в своё время Гитлеру служили! Вот и посуди!!!
– Всё равно! Что ты, старый пень, по-немецки с войны, кроме "хенде хох", помнишь? – не сдавалась его жена. – И у кого, интересно, спрашивать-то собрался?
Старик поджал губы, осторожно освободился от руки вцепившейся в него супруги. Упрямо шагнул вперед и, указав подбородком в сторону Шевчука, небрежно бросил:
– Да вот хотя бы у этого молодого человека!
Шевчук с готовностью повернулся к приближающемуся соотечественнику. Дальнейшего он никак не ожидал…
Дед расправил плечи, взгляд его стал суровым и требовательным, в голосе внезапно прорезался металл…
– Guten Tag, junger Mann! Sagen Sie bitte, – обратился он к Шевчуку на довольно неплохом немецком. – Wie komme ich zur Rakotsi-StraЯe? Wir brauchen Geschдfte! Wir mьssen Einkдufe machen!
Опешивший лейтенант, ни секунды не медля, указал рукой в требуемом направлении и машинально ответил на том же языке.
– Sie mьssen hier nach rechts, Vдterchen! Und dann die zweite StraЯe nach links einbiegen! Dort gibt es viele Geschдfte! Sowohl des Kaufes! Da kцnnen Sie alles kaufen! Die Augen werden auf die Stirn hervortreten!!! – отвечая, он успел мельком, для себя, отметить, что старичок, судя по всему, всю войну где-нибудь во фронтовом СМЕРШе пленных немцев с садовыми ножницами в руках (или чем их там тогда было принято пугать) допрашивал. Вон как на языке Гёте и Шиллера до сих пор чешет! – Тот ещё, надо полагать, фрукт!
Дед расплылся в горделивой улыбке.
Довольно оглянулся на опешившую бабку…
Судя по его дальнейшим действиям – он решил закрепить свой триумф.
– Danke, junger Herr! Ich bedanke mich recht herzlich! – продолжил он.
Затем старый СМЕРШевец отступил на шаг, приложил руку где-то между сердцем и желудком, низко поклонился и, распрямившись, продолжил уже на русском языке:
– Спасибо Вам, молодой человек, от русского человека! Большое человеческое спасибо!
Шевчук немедля отвесил такой же поклон.
– Пожалуйста, дедушка! – ответил он на том же самом чистейшем русском. – Вам через два перекрёстка – налево! Как раз будет квартал супермаркетов! Всё что надо и не надо – найдёте! Да сразу всё не хватайте – приглядитесь сначала к товару, к ценам! Удачных Вам покупок!
Дед поражённо застыл.
До не менее поражённой бабки понемногу стал доходить истинный смысл ситуации. Так получилось, что к лейтенанту Тонких дед стоял спиной… А вот его супруге вытиравший счастливые слёзы и томно сползавший по коробкам с усилителями напарник Шевчука был виден как на ладони. Она схватила супруга за рукав и потащила его, упирающегося, в сторону указанной Шевчуком Ракоци… Дед не сразу, но стал вырываться.
– Люся! – восторженным дискантом восклицал он раз за разом. – Во даёт! ВО, МЛЯ, ДАЁТ!
Его супруга, окончательно разуверившись в своём языковом инкогнито, шипела на него тихо и невнятно.
25.01.2005 г.
Закавказье, час быка
или Минотавры ВВС
Шёл 1991-й год. Грузия, смущённо шаркая ножкой, бормотала на разные голоса о собственной самостийности и лукаво строила глазки центральному союзному правительству. У власти уже был Гамсахурдиа, а антисоветские и антирусские митинги не прекращались ни на день. Но до реального отделения было ещё далеко, и особенно нетерпеливые грузинские мачо, вообразив себя крутыми диверсантами, занялись мелкими пакостями.
Одни, собравшись в стайки по пять-восемь человек, били физиономии одиноким припозднившимся офицерам и их, отлучившимся в магазин или в парикмахерскую, жёнам. Другие – резали и жгли идущие к "оккупационным" воинским частям магистральные и внутригородские кабели. При этом частенько страдали и родные грузинские сугубо гражданские связные магистрали, но народным мстителям было не до тонкостей совместной прокладки кабеля и уж совсем не до мудростей вполне доступных специалистам схем внутригородских коммуникаций. Собственная безнаказанность кружила головы, а погибшие во время "диверсионных акций" по собственной глупости соратники требовали немедленного отмщения.
В то время никто не вдавался в частности. И когда абсолютно условный Резо, слегка промахнувшись, перепиливал ножовкой не связной, а совсем на него не похожий силовой кабель, то в молниеносном, украшенном высоковольтными разрядами, вознесении, без сомнения, были виноваты коварные русские. А если не менее абстрактный Гиви, подсветив себе зажигалкой у связного кабельного колодца, взлетал на воздух – он тоже объявлялся жертвой коварного КГБ. Революционно настроенные сподвижники не подозревали, что, согласно действующим правилам, чугунную крышку колодца надо откидывать в сторону, а не оставлять её лишь слегка сдвинутой прямо на его проёме. Что перед началом работ колодец положено проветривать, и даже после проветривания под землёй нельзя пользоваться открытым огнём. Революционеров не волновало, что в колодец, как на грех, просочился метан из соседней много лет не чиненой газовой магистрали.
Коллеги-диверсанты так и бросили вполне реального Гиви на месте его героической кончины, обезглавленного чугунной крышкой, взлетевшей словно пушечное ядро над стволом-колодцем, успев лишь, в панике и спешке, произнести прощально-скорбное "шени деди могеткхан".
Есть на Кавказе такая традиция – говорить что-нибудь велеречивое и торжественное у тела погибшего товарища.
Приехавшие на место аварии связисты-линейщики долго не могли решить с чего начать: с ремонта порванных взрывом газа кабелей, или с сообщения о своей уникальной находке и принятия связанных с ней мер.
Командование Закавказского военного округа, скованное продажной нерешительностью Москвы, печально взирало на все эти безобразия. Но связь, есть связь. Отсутствие связи – это потеря управления. А потеря управления фронтом одной из своих армий или армейским корпусом – это большое безобразие. В военное время за это дело можно даже под суд не попасть: грамотный супостат ни за что не упустит возможности безнаказанного избиения ослепшего и оглохшего противника.
Между тем ремонт разорванной кабельной магистрали – это долгое и дорогое занятие. Проблему надо было решать. И светлые умы вспомнили, что именно для таких ситуаций в штатном расписании военного округа предусмотрен самолёт-ретранслятор.
Начиненный связной электроникой Ан-26-й, по замыслу связных стратегов, должен был воспарить над территорией военного округа (в военное время – фронта), и соединить расчлененные группировки достаточным количеством качественных радиорелейных каналов.
Но это теория. На практике всеми забытый полупустой Ан-26-й использовался лётным начальством как личное такси. По будням в 12.00, взяв "утомившихся на службе" ВВСовских командиров и начальников штабов на борт, 26-й брал резвый разбег по Новоалексеевской бетонке и через сорок минут приземлялся на мысе Цхакая. На самом берегу самого Чёрного моря. На послеобеденном разводе загоревшее и перекусившее шашлыками начальство, проделав обратный путь, грозно орало на вверенный ему личный состав. Смысл изрекаемого сводился к тому, что оно, это начальство, служит родине не покладая рук и без обеда… а посему и остальным надо усилить, нажать и вообще…
Как на самом деле обстояли дела на ниве начальственного рвения знали все, но, по сложившейся традиции, было положено сочувственно кивать и брать под козырек. И все дружно кивали и брали.
Два штатных прапорщика-связиста за годы службы на ретрансляторе научились бесподобно вымачивать шашлыки, виртуозно сервировать столики и стойко переносить бесчувственное вэвээсовское начальство с "поля боя" в родное "воздушное такси", а из него – по домам. Умели ли они когда-нибудь работать на штатных релейках и радиостанциях – история умалчивает. Но, если и умели, то, за долгие годы нецелевого использования ретранслятора, навык был прочно забыт.
Всё хорошее когда-нибудь кончается. Кончилась и беззаботная жизнь экипажа ретранслятора. Даже отговорка о сложнейшей неисправности аппаратуры не спасла.
Всё было просто, как дважды два. Начальник связи Воздушной Армии в бытность учебы в академии дружил с качком майором с залихватской украинской фамилией. Прошли годы. Дослужившийся до полковника бывший майор получил генеральскую должность. Называлась она просто: "Начальник войск связи ЗакВО".
Но как бы успешно мы ни делали карьеру, академическая дружба не ржавеет. На помощь другу культурист-полковник отправил своего, поднаторевшего в ремонте упомянутых релеек, подчинённого. Откомандированный к вевеэсовцам сухопутный майор был экипажу ретранслятора, мягко говоря, не в тему. Он сразу же выяснил, что техника на борту вполне исправна (для экипажа это оказалось новостью). Майор оказался не только старшим инженером, но и заместителем командира отнюдь не последней в округе связной части. В силу этого вариант "надавить авторитетом" или объявить специалиста "некомпетентным дилетантом" "не прокатил". Весёлая жизнь закончилась, у экипажа начались учебные будни.
К 11.00 утра УАЗик подвозил специалиста к прогревавшему двигатели Ану. Специалист связывался через крышевые антенны с расположенной на горушке в Коджори ретрансляционной точкой и давал команду на взлёт. Набрав высоту, самолёт брал курс к Мингечаурскому водохранилищу. Специалист переключался на подфюзеляжные антенны и связывался с Баку или Ереваном. Каналы регулировались, переводились в транзитный режим, и Штаб округа начинал отрабатывать вопрос управления войсками через самолёт-ретранслятор, а майор принимался нещадно дрючить прапорщиков, вбивая в их головы теорию и практику работы на штатной технике.
Известно, что при должной настойчивости, можно и медведя научить ездить на велосипеде. Месяц спустя прапорщики вполне сносно справлялись со своими, внезапно востребованными, прямыми обязанностями. Близился день приема зачёта…
И он наступил.