К 11.00 в лётную часть въехал УАЗик специалиста. Встречало его необычное число ВВСовских начальников. Отводя в сторону взгляды, они переминались с ноги на ногу. Было предложено пройти и распить. Специалист был не против, но после зачёта.
– Зачёта не будет… – сказало начальство.
– ???
– А принимать не у кого.
– ???
– Экипаж досрочно заменился в Забайкальский военный округ!
* * *
За распитием была озвучена достойная удивления история.
Две недели назад нагруженный произведёнными в Тбилиси комплектующими для МиГов ретранслятор вылетел в Ташкент. На завод, где эти самые МиГи собирали.
Дело было привычное.
На обратном пути экипаж, идя навстречу просьбам членов семей и руководства, затаривался дешёвыми азиатскими дарами природы. С наступлением голодных времён в самостийничающей Грузии в разряд "дефицитных даров природы" попали и полутора– трёхгодовалые бычки. Чтобы мясо не испортилось, его перевозили живым весом. Находчивые военные лётчики вливали в бычка бутылку красного грузинского вина, и тот мирно спал до самого прибытия в Новоалексеевку. Потом его забивали, а мясо делили согласно сделанным вкладам.
В этот раз произошла осечка. То ли кто-то из прапорщиков ополовинил заветную бутылку, то ли бык был привычен к виноградной лозе…
При перелёте ретранслятора через Каспий бычок проснулся. Для разминки он погонял по салону прапорщиков, а когда те заперлись у лётчиков – принялся упираться рогами в аппаратуру и борта многострадального самолёта.
Вид у него был поистине зверский, и добровольцев пойти и убить возмущённого перепадами ушного давления "минотавра" не нашлось. После недолгого совещания (благодаря резвым перемещениям бычка самолет изрядно покачивало) было принято решение – возмутителя спокойствия десантировать за борт. Сказано – сделано. Из кабины пилотов открыли аппарель и слегка свечканули. Бык и несколько ящиков помидоров покинули самолет на пятикилометровой высоте, аппарель закрыли, облегчённо вздохнули и полетели оправдываться перед участниками концессии.
Летчики и их жены – люди понимающие. Рисковавшие только вложенными деньгами, не сразу, но всё же простили тех, кто рисковал ещё и собственными жизнями.
Всё бы ничего. Но между Баку и Красноводском тогда ещё курсировали морские паромы. Это довольно вместительные суда с грузовыми и пассажирскими палубами, ресторанами, саунами и полутора тысячами пассажиров на борту. Кто-то заметил человека за бортом, машине скомандовали стоп, спустили катер и выловили привязанного к деревянной двери совершенно размокшего азербайджанца. Более-менее внятно изъясняться он смог только после второго стакана коньяка, но постоянно требующий коньячной подпитки стресс снова привёл его в невнятное (искушенный читатель сказал бы "нечленораздельное") состояние.
Всё что удалось узнать капитану парома и его помощникам – выловлен капитан, фамилия такая-то, с рыболовецкого сейнера, регистрационный номер такой-то. На сейнер что-то упало с неба, и он скоропостижно затонул с тринадцатью членами экипажа.
Капитан отбил в пароходство недоумённую телеграмму, довёз бедолагу до Красноводска, а там получил распоряжение этапировать коллегу назад, в порт приписки, в Баку. Всю обратную дорогу выловленный в Каспии капитан продолжал снимать стресс. Благо от желающих поглазеть, послушать и поставить выпивку – отбоя не было.
Комитет по торжественной встрече потерпевшего кораблекрушение впечатлял. Особой нервозностью отличался начальник азербайджанского рыболовецкого пароходства. Он сразу же схватил предельно пьяного подчинённого за грудки и, захлебываясь прорезавшимся от волнения акцентом, возопил:
– Ты?!!! Морд азвербажанский, где, где, я тебя спрашиваю, сейнер?
Его совсем не смущала аутентичность собственной национальности с национальностью пускавшего пьяные пузыри коллеги.
– Убью, азер вонючий! Новый с иголка сейнер, в полный штиль, среди сраный озеро!.. – кричал начальник, и жаркий бакинский воздух весело гонял под завязку набитое нецензурными выражениями эхо между стальными корпусами стоявших у пирса паромов.
– Отвечай, когда тебя начальник спрашивает! – наседал он.
В голове у болтавшегося как тряпичная кукла капитана что-то щёлкнуло, он открыл глаза и вполне внятно, но безо всякого выражения, произнёс:
– Мамой клянусь – бик с неба упал…
На этом его запал кончился, он уронил голову и сбился не невнятное бормотание о том, что бык сломал часть палубы и борт, утонули все, а вот он, верхом на двери, ремнём, брючным…
Замолкшего капитана погрузили в подъехавшую санитарку и увезли в местную дурку…
Не знаю. Может так и рождаются легенды о Бермудском треугольнике, кракене, летающих тарелках… Отчего им, тарелкам, не летать, если даже говядина парит аки птица?
Ирония судьбы заключалась не только и не столько в точности бомбометания – маленьким быком, посреди огромного Каспия, попасть в маленький сейнер – непостижимым роком представлялось то, что впервые в истории Азербайджана на промысел осетровых вышел полностью национальный экипаж. От капитана до последнего матроса. Сам капитан долго стажировался у более матёрых коллег, и вот теперь был облачён высоким доверием. Местная пресса взахлёб писала, что с первым выходом упомянутого сейнера на путину, Азербайджан становится по-настоящему морской республикой. Меж строк сквозил неприкрытый намёк на способность быть таковой и без помощи изрядно надоевшего "старшего русского брата".
Не судьба. Думается, даже Олег Ефремов не подозревал, что испытание "Часом быка" может быть настолько буквальным.
И сами частенько участвовавшие в закупке "говядины" ВВСовские начальники быстро смекнули, откуда взялся сумасшедший капитан, в столь смачных подробностях расписанный местной прессой. Экипаж ретранслятора в срочном порядке отправили для дальнейшего прохождения в Забайкалье. Подальше от рук закавказской фемиды…
Специалисту-майору пришлось обучать новый экипаж. Прибывшие из Забайкалья прапорщики, как и их закавказские коллеги, имели весьма смутное представление о своем истинном штатном предназначении. Правда, помимо шашлыков, они умели отменно делать отбивные из медвежатины и виртуозно парить начальство берёзовыми, дубовыми и экзотичными пихтовыми вениками.
За время обучения двух экипажей сухопутный майор налетал годовую лётную норму и, из чувства законного противоречия, написал рапорт о засчитывании ему последнего года службы из расчета "год за два" и начислении двойного оклада. Как офицеру лётного состава.
Рапорт действующим приказам не противоречил, командировка у специалиста была подписана в самых верхах, поэтому никто из должностных лиц не упустил возможности безнаказанно довести ситуацию до полного абсурда. По истечении трёх дней, отведённых уставом на рассмотрение обращения майора, оно, с пометками "юридических оснований для отказа не вижу, прошу рассмотреть вопрос в компетентной вышестоящей инстанции", попало на стол Начальника штаба округа.
Отсмеявшись, Начальник штаба спросил коренастого Начальника войск связи:
– Он у тебя с приветом или с юмором?
– С юмором, – ответил Начальник войск связи и, вздохнув, забрал украшенный резолюцией "ОТКАЗАТЬ!" и размашистой генеральской росписью рапорт.
07.06.2002 г.
Идиш
Страна катилась в тартарары – пиво, вместо пивных кружек, разливали в баночки из-под маринованных огурчиков. Пьющих пиво мужчин это не останавливало. Разве что наиболее ортодоксальные, к примеру офицеры, перестали употреблять сей продукт на открытом воздухе. Действительно, негоже офицеру пить прилюдно. Да ещё из залапанной до полной неотмываемости посудины.
Но, отказываясь от распития, мы увеличиваем число тех, кто наутро обнаруживает, что выпил лишнее. А это, как ни крути, не по-офицерски. Поэтому, перестав пить на улице, офицеры стали пить дома и на службе. Не сказать, что больше, чем до необъяснимой пропажи кружек, но уж и никак не меньше. Дело не в количестве, а в передислокации действия на новый театр.
Впрочем, в Грузии офицеры пиво не пили. Или пили его крайне редко. Уж слишком оно было здесь отвратительным. Разбавленным и безвкусным. Даже то, которое в бутылках.
В Грузии пили вино и коньяк. На худой конец – чачу.
Время, как и пиво, тоже было отвратительное.
Во всех отношениях.
Выходных у штабных связистов было немного: обстановка в Грузии больше располагала к казарменному положению, чем к отдыху. Каждый свободный день, когда не надо было торчать на службе, был на вес золота. Ставший привычным режим погружения в многочисленные проблемы и вводные свободного времени не оставлял.
Вводных, по мере их решения, меньше не становилось. Скорее наоборот. А потому каждый выходной воспринимался офицерами как праздник.
В один из таких выходных, трое холостяковавших связистов – два майора и капитан – предавались чревоугодию. На троих. Как водится, не забывая и о распитии, чтобы закуску зря не переводить.
Один из майоров был замполитом. Второй майор и капитан – инженерами.
Не удивляйтесь. В армии не только не боящиеся удара головой о броню командиры служат.
Инженеров звали Алексеем и Александром. К имени третьего персонажа – замполита – мы вернёмся несколько позже.
Ещё не время, товарищ.
В начале лета офицеры отправили семьи "на большую землю", и одной головной болью у них стало меньше. Режим наступившего холостячества более чем благоприятствовал устроенному ими распитию.
Само распитие началось ещё в Штабе, за день до описываемых в нашем рассказе событий. День рождения, случившийся у одного из наших героев, – повод для такого безобразия более чем достойный. Официальная часть мероприятия закончилась к двадцати двум ноль-ноль. Но, как это регулярно случается, нашлись желающие продолжить. Раз уж такая масть пошла. Оставшаяся в резерве десятилитровая канистра, под завязку заполненная молодым вином, "внезапному" желанию офицеров благоприятствовала. И весьма.
Продолжать поехали к одному из инженеров. К тому, который майор. Дома у майора Саши, после тотального списания двух попавших в зону разрушения спитакского землетрясения высокогорных ретрансляторов, случился внушительный запас всевозможных консервов. Тогда, под шумок, округ списал не только связное оборудование нескольких высокогорных ретрансляционных точек, но и завезенное для их зимовки продовольствие.
Помните, как это было в "Кавказской пленнице"?
"Семь порций шашлыка!" – "Восемь!" – "Пусть будет восемь!" – "Выбросила в пропасть!"
Завезенное на ретрансляторы продовольствие списали по Инспекторскому свидетельству. Списали и тут же вычеркнули из приходных книг.
Совершенно неопровержимые документы свидетельствовали: запасы консервов, круп, муки, макаронных изделий, картошки и мороженого мяса перестали существовать.
Землетрясение "сожрало".
Для спасения голодающих точек с продовольственных складов округа был экстренно получен дублирующий комплект консервированных деликатесов. Деликатесы – в армии такое не впервой – учли в приходных книгах и разобрали по домам, пустив на закуску. На фоне наступившего в Грузии продуктового дефицита, чуть ли не голода, это "лихоимство" было очень кстати.
Итак…
Наступили долгожданные выходные.
Вечером и большую часть ночи, друзья общались. Был и смех, были и немногословные тосты, при которых они не сговариваясь вставали и выпивали, не чокаясь, а, усевшись на места, ещё долго не произносили ни слова.
На второй день, ближе к обеду, выспавшиеся герои повествования оказывали знаки внимания жареной картошке и оставшемуся в канистре вину. Хозяин, исключительно для шумового фона, включил телевизор.
Канал был выбран случайно. Из-за музыкальной программы.
В тот день тбилисское телевидение, помимо опостылевшей физиономии президента Гамсахурдиа, транслировало довольно мелодичный концерт. Толково и зажигательно народец пел. Что-то насквозь национальное, и при этом очень ритмичное.
За неимением альтернативы оставили эту программу.
Пили друзья вяло, потому как уже устали – всё-таки вторые сутки "оттяга".
Один из майоров возьми и скажи: хорошо, мол, поют, жаль ничего не понятно. После этой фразы майор Саша допил оставшееся в стакане вино и наклонил голову, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Он так немного посидел, подумал, а потом взял да и перевел исполняемую песню.
В общих чертах. Конспективно. О чём, собственно.
Друзья покосились на него, но ничего не сказали: надо будет – сам объяснит, чего это он в переводные фантазии ударился. Когда песня закончилась, бархатный голос женщины-диктора за кадром сделал то же самое, что и майор Саша: коротко изложил самую суть прозвучавшей на непонятном языке песни. Только сделано это было с выражением и не без определенного пафоса. Да ещё и в рифму.
Совпало.
Дальше, больше.
Народ отставил в сторону канистру и заинтересовался:
– А на каком это, Саня, оне поють?
– А "х.е.з.", – ответил спрашивающим Саня. – Что-то напоминает, но что – никак не въеду.
– ??? – не поверил народ.
– Клянусь – не знаю!!! – заволновался тот. – Само в голове всплыло! С бодуна, наверное!
Судя по лицам друзей, они всё равно Сане не поверили – раз уж переводит, а переведённое совпадает, значит должен знать с какого!
Но в серьёзном мужском коллективе торопиться с выводами не принято. Так они и сидели, в ожидании окончания концерта. Чем чёрт не шутит: а вдруг там, по ходу процесса, возьмут и объявят – кто и на каком языке только что пел? Друзья даже о вине забыли.
Минут через двадцать трансляция закончилась. Тот же бархатный голос объявил:
– Вы смотрели концерт артистов еврейского театра из Биробиджана! Исполнялись народные еврейские песни на идиш!
Замполит и капитан Лёша окаменели. А, окаменев, недоумённо вытаращились на майора Сашу. Тот не менее недоумённо развёл руками.
Возникшую за столом паузу прервал выпуск грузинских новостей.
Несколько придя в себя, народ, с непосредственностью, свойственной для давно друг друга знающих людей, поинтересовался:
– Слышь, Саня! А ты у нас сам по национальности-то кто?
– Действительно, ты, случайно, там, в недрах импортного трико, усеченного "по самое не могу", древка фамильного флага не скрываешь? Нут-ко, предъяви народу своё боевое орудие!
– Идите в ж… – обиделся Саня. – Мне скрывать нечего. Русский я!
– Ага! Он, значит, русский! Это с фамилией-то Шевчук? – возмутился замполит. – Если ты, брат Саня, – русский, то я, куда с большими основаниями, – внебрачный внук царицы Тамар! По линии её второго, тайно загулявшего мужа Давида Багратиона! А по совместительству – праправнук потрясателя вселенной Тамерлана! Со всеми вытекающими, а также втыкающими и вытыкающими! Князь я!!! Как, кстати, перед князем сидите, хамьё?!!
Тимур, так звали замполита, как и Давид (Сослан) Багратион – был осетином. И как-то уже намекал, происходил не из последнего на Кавказе рода. Так что был в его словах определённый резон, присутствовало в них и определённое правдоподобие.
Инженеры после заявления замполита поначалу опешили, но потом Алексей, более молодой из собутыльников, а, значит, по определению более наглый, нашёлся:
– Слышь, князь? Тебе с нами, наверное, и за одним столом сидеть "западло"? Ты, брат, если что, не стесняйся. Так и скажи. Мы не обидимся.
– Правильно! – поддержал капитана второй инженер. – Веди себя так, как и подобает князю! Величественно встал и сиятельно свалил!!! Дверь не заперта! А мы, на ход ноги и за Уастэрджэ, осетинского бога путников, выпьем! – и абсолютно нейтральным тоном добавил: – Вечером, между прочим, плов будет! Я уже и рис замочил…
При упоминании о плове самообъявленный князь сразу же сдался. Он смущенно прокашлялся и примирительно поднял руки:
– Ладно-ладно! По дореволюционным меркам все мы уже дворянами считались бы. Как вступил в капитанский чин – уже дворянин! Так что нет никакого смысла соревноваться по части "дворяне и смерды". А посему, господа офицеры, давайте выпьем! И не будем ссориться по пустякам! – осетинский князь ухватил ополовиненную канистру и наполнил бокалы друзей лёгким молодым вином. Улыбнулся: – Знаешь, Саня, а ты всё же предъяви обществу своё "боевое орудие". Для устранения так сказать "невольно возникших сомнений".
– Зачем предъявлять? – резонно отказался Саня. – Всего неделю назад мы все вместе ходили в баню на Исани. Неужели за три часа, пока парились да пиво пили, не разглядели?
– Ну, это… В принципе… Оно, конечно, – капитан чувствительно ткнул упорствующего замполита в бок. – Видели. В расчехлённо-небоевом состоянии. Так что давай, расчехляй! "И онанист, недрогнувшей рукою…" – на оперный манер пропел он.
– Ага! Прям сейчас расчехлю, приведу в боевое состояние и произведу контрольный отстрел кого-нибудь из здесь сидящих!
– А тут альтернативы нет! – быстро сориентировался капитан и указал пальцем на замполита. – Ударим по каждому, у кого нет рабоче-крестьянского происхождения! Кто сказал, что классовая борьба не принимает и такие, сугубо эротические, формы? Принял дозу катализатора, и вперёд! Молодое вино – оно бодрит! Да и классовое чутьё с бодуна только обостряется! На пьяные глаза оно вообще осечки не даёт! Я, кстати, могу подержать этот осколок феодализма, чтобы не брыкался и не шарахался от орудийных залпов! Боеприпасы будем расходовать эффективно и с толком. Долой самодержавие в отдельно взятом воинском коллективе! Да здравствуют интернационализм и перекрёстное осеменение!!!
– И скучно, и грустно… и вылюбить некого уж… – сладко потянувшись, поддержал капитана майор Саша.
Заволновавшееся самодержавие, в лице замполита Тимура, поспешно вскинуло ладонь в примиряющем жесте, а затем энергично погрозило развеселившимся инженерам пальцем, призывая их к тишине.
– Всё, завязываем! Нашли занятие – сравнивать чьё орудие кошернее и боевые стрельбы в жилом доме устраивать!
Друзья ненадолго замолкли. Успокоились, отпили вина, но так просто оставить такую интересную тему не получилось.
– А всё равно, Саня, – не выдержал Алексей, – язык-то ты откуда знаешь?.. Колись, откуда?! Сдаётся мне, по банным-то воспоминаниям, видок у тебя покошернее нашего будет! Я, конечно, не специалист, но от знакомых мне мусульман ты не отличаешься! И вот что я думаю: если раньше твоё обрезанное орудие и знание чуркменского языка можно было списать на азиатское детство, то как теперь прикажешь трактовать нехилое знание идиша? Колись, короче!
– Налицо полнейший алогизм, осложнённый алкоголизмом и поллюциями! – добавил любивший цветистые выражения замполит. – Всё явное становится тайным! Всё тайное становится! А всё неявное не становится, но это – тайна!
Хозяин квартиры, совершенно запутавшийся, сбитый с толку и загнанный в угол столь изощрённой логикой, окончательно расстроился:
– Честное слово, мужики, в первый раз сегодня этот язык услыхал…