2
Вещий Олег был родственником Рюрика. Норманнское происхождение первого русского князя чрезвычайно раздражает наших историков. Потому некоторые считают его литовцем, а некоторые чистокровным русаком…
Гуревич пишет, что викингов привела в Исландию, затем в Гренландию, затем на Ньюфаундленд цепочка родственных убийств. (Что все-таки ведет к Ньюфаундленду меня?..)
Дочь Эйрика Рыжего не захотела отстать от отца и брата. Она тоже совершила плавание из Гренландии в Америку. Ее звали Фрейдис. И командовала она двумя кораблями.
Как и прежние попытки колонизации Ньюфаундленда, попытка Фрейдис не удалась по одной простой причине - колонизаторы (уже на земле) ссорились, дрались и царапались из-за немногих женщин. Фрейдис это надоело. Она вспомнила своих убийц-предков и навела порядок: убила двоих главных помощников. Но это не помогло. Тогда Фрейдис убила немногочисленных женщин.
Порядок настал, но настала и скука.
Колонисты сели на корабль и уплыли обратно - в Гренландию…
Тут я, конечно, художественно представил древних викингов-переселенцев, как они приплыли к незнакомой земле…
Белые вершины гор, глубокие и узкие ущелья, в которых белели водопады, и равнины, зеленеющие травой…
Они все плыли и плыли вдоль берегов, испытывая сложные чувства раздвоенности, растроенности или даже расчетверенности. Им все казалось, что за следующим мысом земля будет прекраснее.
Киты пускали фонтаны, резвились дельфины. Торжественно мерцали обломки айсбергов.
И наконец кормчий велел бросить за борт деревянный обрубок с изображением их дикого языческого божества.
Божество закачалось на волнах, медленно двигаясь к неведомым берегам. И кормчий приказал спустить парус. Мягкие складки синей шерсти накрыли гребцов с головой. Гребцы выбрали и уложили парус внутрь корабля, потом разобрали весла. Щиты, укрепленные за бортами, стукались друг о друга, и звенели, и блестели на незаходящем солнце отраженным светом, как луны.
И все люди смотрели вслед качающемуся на зыби обрубку дерева. Заржали, почуяв землю, кони, привязанные веревками к мачте. И заревел бык, и замычали коровы, уставшие от моря. И женщины, прижимая к груди детей, запели молитву деревянному богу. Они молили указать лучший кусок земли, потому что отныне эта земля станет родной навеки.
Обрубок вертелся в прибойной воде, среди пены и брызг, потом море вышвырнуло его на камни.
Кормчий вытащил из ножен огонь битвы - меч - и указал на камни: "Здесь!"
Никто не вышел встречать их, никто еще не жил на этой земле, она была пустынна, загадочна, но тверда и зеленела травой. И значит, здесь витали чужие духи. Их не следовало злить и тревожить. Потому кормчий велел срубить с носа корабля изображение их родного бога и спрятать его под синий парус.
Они отделили голову своего бога от штевня, и, кряхтя от натуги, звеня кольчугами, уложили его на дно корабля, и укрыли парусом.
Потом навалились на весла и выкинули корабль на берег.
Первыми вылезли женщины и вынесли детей. Они стояли на земле и качались, отвыкшие от тверди под ногами. Ветер дул с гор, приносил запах льда. Журчал ручей, и слабый звук его журчания пробивался сквозь шум морского прибоя.
Кони били копытами и рвались.
Коней вывели, впрягли их в корабль, и кони вытащили корабль далеко на берег - за дальний след штормового наката.
И, чуть отдохнув, переселенцы пошли делить новую землю.
Каждому мужчине было положено столько, сколько обойдет за день с факелом в руке, поджигая на границах своей земли костры. Каждой женщине было положено столько, сколько обойдет за день, ведя в поводу корову…
Мой творческий процесс прервал директор ресторана Жора.
Он был красен и зол.
И сообщил, что у него не хватает шести "кадров" - поваров, корневщиц, официанток.
- Куда они делись?
- Зарезали их, Викторыч! - сказал Жора и схватился за голову.
- Где? - с некоторой тревогой спросил я, потому что все-таки был вахтенным помощником капитана.
- В санинспекции!
Это меня не касалось. Если бы их зарезали на борту, то это было бы уже другое дело.
- Как-нибудь обойдешься, - утешил я Жору. - В первый раз, что ли?
- И кладовщица на аборт легла! Утром еще молчала! - сказал Жора.
- Как придет старпом, я ему доложу, - сказал я и засмеялся.
- Чего тут смешного? - взорвался Жора.
Я коротко рассказал ему о Фрейдис, о переселенцах, норманнах, о том, как они ссорились из-за женщин и даже убивали их, чтобы жить спокойно на море и возле моря.
- Значит, уже тысячу лет женщины приносят неожиданности морякам, пора привыкнуть, паренек, - заключил я.
- Пошел ты к чертовой матери! - заорал Жора и сам куда-то ушел.
А я продолжал заниматься древними викингами, выписывал из книги Гуревича занятные цитаты и сопровождал их своими собственными глубокомысленными рассуждениями.
Если правда то, что мысль становится материальной силой, овладевая массами, то слово, вероятно, становится материальной силой, овладевая человеком.
Именно это упустил вещий Олег из виду, когда пихнул ногой череп своего коня. Он презрел веру предков в магию слов, в правдивость и мудрость народа - ведь волхвы вещали от имени самого народа.
Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен…
……………………………………
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твое предсказанье…
И вскрикнул внезапно ужаленный князь…
Интересно, что стихи называются "Песнь о вещем Олеге", но и еще один раз употребляет Пушкин слово "вещий": "Правдив и свободен их вещий язык".
Здесь я решил поставить точку, потому что услышал два судорожных звонка - вахтенный у трапа вызывал меня на палубу.
Я надел форменную фуражку, одолженную у капитана, - в нее легко помещались и оба моих уха, приосанился и пошел на зов.
Вахтенный матрос доложил, что слышит сильный запах дыма. Я тоже услышал запах дыма. "Не хватало еще пожара", - подумал я. И отправился по застекленной пассажирской палубе, шмыгая носом.
Горели всего-навсего окурки в мусорной урне. Я послал матроса за кружкой воды.
Снег кружил у фонарей на причале. Со старика "Репина", который стоял напротив, выгружали мокрые тюки.
Привычно хлюпала между бортами вода. Левее "Репина" мерцали сквозь снег городские огни. И вдруг я подумал, что уже отрешился от берега. Мне уже не хотелось сойти с трапа, отправиться в город. Это особенное чувство - отрешиться от берега, его забот и соблазнов, потерять к земле и всему земному интерес. Не на словах потерять интерес, а на деле. С таким ощущением, должно быть, закрывали за собой монастырские двери настоящие, истинные монахи. Это какое-то цельное, хорошее, чистое ощущение, но с примесью грусти, конечно, - ощущение близкого ухода в море.
Я уже знал, что пойду к берегам Америки не раз и не два. Я решил поплавать дольше - до весны.
Поднялся по трапу занесенный снегом человек, велел убрать с причала разбитые ящики - тару.
- Вы-то уйдете, а мне с ними что делать?
Он был прав - разбитые ящики были наши. Я вызвал боцмана-дракона, и мы с ним в четыре руки перекидали ящики за борт, чтобы в море пустить их плавать по волнам.
3
Я передал привет Норвегии от ее верных матросов Тессема и Кнудсена, спящих под камнями далекого Диксона, когда мы огибали мыс Нордкап. Его зеленоватое таинственное отображение мерцало на экране радиолокатора. Я брал на мыс пеленг и мерил до него расстояние, прижавшись лицом к резиновому наморднику выносного индикатора.
С боков в намордник проникал дневной свет. В линзе экрана я видел свое лицо увеличенным раза в два.
Каждую пору, и каждую морщину, и прыщик на щеке. Что поделаешь, если вдруг замечаешь свое старение, и дряблость своей кожи, и следы прощальной выпивки - и все это в двойном масштабе.
Весь рейс, склоняясь к экрану радара, я невольно думал о том, что я уже не тот, кем был. Крути - не крути. А иду четвертым помощником капитана. И продуктовый отчет - на моей шее. И заявки на питание экипажа, и книга приказов… А впереди огромный простор Атлантического океана, в котором я никогда не плавал и который изучал только по лоциям.
Не знаю, кто и что виновато в том, что я не плавал в Атлантическом океане. Но не могу винить себя в этом. Уж я бы не отказался, предложи мне кто-нибудь такое развлечение. Мне удалось поглядеть на Тихий океан - остальные остались за кадром. Ледовитый океан - понятие относительное. Северный морской путь проходит по его морям. Сам Ледовитый океан реальность только для моряков атомных подводных лодок и зимовщиков на СП.
Океан и море - разные вещи. Недаром эти слова разного рода. Океан - мужчина. Море - не мужчина и не женщина. Оно именно "оно". Море принадлежит океану и является частью его, хотя обязательно имеет свой нрав, характер и свои каверзы.
В море моряк мыслит понятиями портов, проливов и мысов. В океане моряк мыслит понятиями континентов и государств: "Сейчас ляжем на Исландию, оставим Англию по левому борту и повернем на Канаду". Только летчики и главы государств еще могут так свободно обращаться с континентами. Но государственные деятели - это, конечно, не то. Они не знают, чем пахнет дорога между континентами. Такое знают только те, чьи руки лежат на штурвалах.
Недавно один большой политик - премьер Австралии - решил сам понюхать, чем пахнут дороги между континентами, - нырнул в океан с аквалангом. И не вынырнул. Интересно, что думали акулы, когда жевали премьера, и какой у него был вкус?..
Такие низкие и высокие мысли бродили в моей голове, когда я уже окончательно забросил литературу и стоял первую ходовую вахту, а белоснежный лайнер "Вацлав Воровский" огибал Скандинавский полуостров, чтобы вскоре "заложить дугу" от Фарер на Сент-Джонс.
Я, конечно, думал и о тех вещах, о которых следует думать штурману на вахте. И еще испытывал радость. Это так приятно, когда руки лежат на штурвале! Хотя это и не твои руки непосредственно лежат на штурвале, а рулевого матроса, но они как бы твои собственные. Правда, и штурвала никакого нет. Есть две гладкие, приятные на ощупь кнопки или маленький полукруглый кусочек баранки…
- Вы ко мне зайдите после вахты, - сказал капитан-наставник, разрушая высокий настрой моих мыслей и чувств. - Побеседуем об Уставе и других интересных вещах… Вы ведь давненько уже самостоятельно не плавали…
- Есть, - сказал я.
И скис, как тогда, когда узнал, что в арктический туристский рейс отправляется куча профессиональных газетчиков.
У капитана-наставника было отвратительное настроение. Он узнал, что идет в длинное, утомительное и скучное плавание к Джорджес-банке, за час до того, как мы отдали концы. Он даже не успел попрощаться с женой, а жена должна была через неделю отмечать день рождения.
Должность капитана-наставника - странная должность. Делать ему толком на судне нечего, потому что существует основной, штатный капитан. А капитан-наставник должен помочь штатному капитану, ежели произойдут какие-нибудь особенные обстоятельства. В Уставе, кстати говоря, о такой должности не сказано ни слова. Так как безделье томит даже ленивых людей, капитан-наставник начинает придумывать для всех на судне экзамены, играть тревоги и записывать неизбежные грехи и промахи в книжечку-кондуит. От скуки капитаны-наставники любят путать штурманов хитрыми, каверзными вопросами. Они, например, могут спросить: "Охотник вышел из своей хижины на охоту и прошел на зюйд десять и три четверти мили, потом он повернул к весту и прошел еще десять и три четверти мили. Здесь охотник увидел медведя и стрелял в него. Медведь побежал на чистый норд и упал мертвым возле хижины охотника. Как зовут этого медведя и где находится хижина охотника?"
Восьмиклассник сразу ответит, что медведя зовут Белый, а хижина находится на Северном полюсе. Но штурман на то и штурман, чтобы серьезно задуматься над этой историей. В голову лезут квазикоординаты, ортодромии, гномонические проекции и черт-те знает что.
И ляпнешь такую чушь, что потом не спишь две ночи от стыда.
Все может спросить капитан-наставник. Он может поинтересоваться тем, каковы обязанности вахтенного штурмана, если впереди по курсу разорвалась в дистанции тридцать миль атомная бомба на глубине пятидесяти метров. Ты, конечно, можешь ответить популярным анекдотом, что надо переодеться в чистое белье и медленно ползти на кладбище. Но он спросит: "А почему именно медленно ползти?" И если ты не знаешь, что ползти надо медленно, чтобы не вызвать лишней паники, то получишь двойку по спецподготовке и тебя не пустят в рейс. Вот что такое капитан-наставник, и вот какие он может задавать вопросы.
Я спустился в каюту и еще раз полистал Устав. Как всегда, бесчисленные пункты "обязан" смешались в кучу.
"Устав плавания на судах советского морского флота" - прекрасная вещь. В нем опыт аварий и недосмотров, которые случались и чуть было не случились с десятками поколений моряков. Именно поэтому никто запомнить Устав не может. Устав можно помнить и стараться исполнять исходя из главных сутей. Но когда надо сдать экзамен по Уставу, ты становишься в тупик. Или, как моряки говорят, упираешь рога в переборку. Ты, например, забудешь упомянуть, что при стоянке на якоре надо следить за якорем. Это не значит, что когда ты в самом деле стоишь на якоре, то тебе на это наплевать. Но на экзамене это пропустишь. Или не доложишь, что в случае опасности ты обязан принимать против этой опасности меры. Хотя только кретин не принимает мер против опасности, которая ему грозит. Или ты перечислишь все виды информации, которые следует получить у сдающего тебе вахту штурмана: о береге, своих огнях, встречных судах, погоде, видимости, прогнозах, предупреждениях, приказах капитана, но не скажешь о "распоряжениях по вахте", то есть о том, что повара надо пихнуть под ребро в шесть ноль-ноль по Гринвичу. И ты опять спекся.
Недаром Петр Первый велел:
Читай Устав на сон грядущий!
И поутру, от сна восстав,
Читай усиленно Устав!
Однако российский народ коротко ответил царю пословицей: "Жить по уставам тяжело суставам".
Без энтузиазма я переступил порог шикарной каюты-люкс, в которой жил капитан-наставник.
Приемный холл каюты выходил окнами на корму и оба борта променад-дека. За синими, вечерними стеклами окон виднелся, белел наш кильватерный след. В спальном отделении каюты стояли две широкие, роскошные кровати. Вероятно, лишняя кровать неприятно действовала на капитана-наставника, напоминая ему о дне рождения супруги.
Сам наставник сидел у стола и барабанил пальцами по Уставу. Звали наставника Борис Константинович Булкин. Он был, конечно, не молод, но и далеко не стар, сух, подтянут, имел губы тонкие, насмешливые: имел еще лысину, довольно уже порядочную.
- Итак, - сказал он, - вы, четвертый помощник, - писатель? Садитесь, пожалуйста.
Я сел и ощутил сухость во рту.
- Это имеет какое-нибудь отношение к будущей экзекуции? - спросил я. Я уже давно заметил, что звание "писатель" означает в глазах нормальных людей нечто совершенно несовместимое с серьезным знанием чего-нибудь конкретного на свете.
- Да, - сказал наставник. - Имеет. Если вы писатель, то на кой черт вас несет в этот рейс?
- Иногда полезно проветрить мозги, - сказал я.
У меня зрел план. Я хотел попытаться завлечь наставника в "травлю". Мало на свете моряков, которых нельзя "затравить".
- Чего вы тут проветрите? В таком рейсе мухи сдохнут от скуки.
- Ну что вы! - сказал я. - Ведь это опасный рейс! Поздняя осень. Атлантика… Я недавно читал, что в пятьдесят девятом возле Гренландии погиб "Ганс Гедтофт", датское судно, ультрасовременное, построенное специально для плавания в высоких широтах зимой, с двойным дном, с ледовой обшивкой, со знаменитым полярным капитаном Расмуссеном во главе. Они трагически исчезли в океане, успев дать одну радиограмму: ""Ганс Гедтофт" в шторм столкнулся с айсбергом…" Вы слышали об этой истории? Уже через час на месте гибели спасатели ничего не обнаружили… Может быть, вы знаете какие-нибудь подробности?
- Слава богу! - немедленно оживившись, сказал Борис Константинович. - Я шел тогда из Монреаля на Кубу. С этим "Гансом" погибли тринадцать ящиков национального архива, направленные в Данию на вечное хранение. Документики с 1760 года и до наших дней… И между прочим, со всеми пассажирами и командой погиб один умный член датского парламента от Гренландии. Он всегда восставал против использования пассажирских судов в гренландских водах в январе, феврале и марте. Его, естественно, считали ретроградом… Н-да, но сейчас октябрь, и мы пойдем южнее, много южнее… Так почему вас понесло в этот рейс?
Я чувствовал, что какая-то брешь пробита. Я верхним чутьем чуял, что можно попытаться увлечь наставника в сторону от Устава.
- Если совсем честно, то мне на время надо было уйти в кусты, смыться, - сказал я.
- Вот уж чего бы я никогда не сделал, если б был писателем, так это не отправился бы в такие кусты, как этот рейс, - с космическим упорством сказал наставник. - В чем все-таки причина?
Смешно было объяснять ему, что я не написал статью об арктическом туризме. "Где моя фантазия? - подумал я. - Беллетрист я или…" И вдруг вспомнил лопнувший чемодан и ощущение мужчины без ремня на брюках.
- Понимаете, - услышал я свой голос как-то со стороны. - Если честно, то… Я, Борис Константинович, убил человека… Вернее, он из-за меня погиб…
- Так бы сразу и говорили, - с удовлетворением сказал наставник. - Подробности помните?
- Конечно, - вздохнул я. - Он писал научно-фантастические романы. И печатался под псевдонимом Бессмертный. Он умер в подмосковном Доме творчества писателей. Вернее, я его там и убил. Понимаете, Борис Константинович, я не умею покупать себе вещи… Бессмертный погиб из-за моих подтяжек… Я купил их на Белорусском вокзале, когда ехал в Дом творчества писать рассказ о море. Я не знал, что подтяжки бывают и для детей. Мне всегда казалось, что подтяжки необходимы только таким мужчинам, как я, у которых брюки куплены без примерки и оказались здорово длиннее, или толстобрюхим мужчинам. Однако дети тоже могут нуждаться в подтяжках. На этом я, вернее Бессмертный, и погорел. Надо было завести детей, узнать тайны их одежек. Тогда он жил бы и до сих пор. И творил о бесконечном могуществе человеческого разума. А он трагически погиб, как "Ганс Гедтофт", и похоронен вдали от родины…
- Откуда он родом? - сурово спросил капитан-наставник.
- Из Душанбе, - ляпнул я и не моргнул глазом.
- Продолжайте, - сказал наставник и опять забарабанил пальцами по Уставу.
- Ну вот, приехал я в Дом творчества, пристегнул подтяжки и потянул их на плечи. Но ничего не получилось…
- Брюки резали в паху?
- Так точно. И тут прочитал на упаковке: "Детские". Я начал морскую службу с шестнадцати лет, - мимоходом ввернул я, - и знаю, что любую снасть можно удлинить или укоротить. Намочил подтяжки горячей водой в умывальнике и натянул на батарею парового отопления: пропустил тросик через грудные и спинные петельки, уперся в батарею коленом - как упираются в бок лошади, чтобы затянуть подпругу, - и деформировал резину, насколько позволяли мои силы…
- Не надо было упираться, - резко сказал наставник.