Но гости не улыбались. Капитан был в эполетах и при оружии, приват-доцент – в черном сюртуке. Они вежливо, но холодно поклонились и выразили желание поговорить с главой семейства. Мордовцев сейчас же понял, в чем дело.
– Здравствуйте, господа секунданты, – сказал он в меру шутливо.
– Секунданты! – воскликнула Ольга Петровна, вскидывая к глазам лорнет и осматривая гостей, как диковину. – Отец Никодим, вы, пожалуйста, им объясните… – начала она, но муж не дал ей закончить.
– Очень рад вас видеть, как добрых знакомых, – сказал он, обращаясь к ним, – как секунданты – вы опоздали. Дело уже решено без всяких осложнений. Валентина, – повернулся он к дочери, – собирайся, ты сейчас же поедешь к мужу. Алла, прошу тебя доставить ее по назначению и вообще все наладить, ты одна это сумеешь сделать.
– А мама… – начала Вика, растерявшись.
– Марш! – прикрикнул отец. – И чтоб через минуту была готова.
– Николай, ты с ума сошел? Ты выгоняешь дочь из дому, – запротестовала мать.
– Не говори глупостей. Пусть приезжает сюда с мужем хоть каждый день. Ну! – повелительно повторил он, обращаясь к дочери. Та вскочила и быстро вышла.
– Господа шафера, прошу садиться и быть, как дома. Мы вас ждали, как полагается, – через неделю после свадьбы, так что ваш визит не был неожиданным, мы рады вас видеть.
– Так-так-так, – заговорил капитан, – вот оно как, в особенности, если без обмана.
– Я думаю, э-э, – вставил свое слово приват-доцент, – что наша миссия, если так можно выразиться, э-э, выполнена к полному удовлетворению сторон без всякого участия с нашей стороны.
– Как так без вашего участия? – сейчас же возразил Мордовцев. – Вы были шаферами, а потому ваше участие было очень даже существенным.
Отец Никодим смотрел на гостей с улыбкой облегчения.
– Вот сошлись наши пути на добром делании, – сказал он. – A гнева не надо. В гневе нет правды, спаси вас Господь. Когда увидите доктора, скажите ему, что я его благословляю и прошу проявить терпение, – вы понимаете? Впрочем, он человек умный и достойный, а потому и сам знает, как ему надо поступить.
Отец Никодим встал и начал прощаться.
– Алла, будь добра, поторопи Вику, ей и собираться-то нечего, все приданое давно у мужа. Только надеть шубку и айда. Побудь с ними, милая, – добавил он, понизив голос, – хоть два-три дня.
– Вика! – воскликнула мать патетически, увидев дочь в дверях, уже готовую ехать. – Подойди проститься с матерью. Тебя от меня отнимают, но ты не забудь, что я… я – твоя защита… – На этих словах мать начала всхлипывать.
– Ну, довольно, довольно, – перебил ее Мордовцев, – защита у нее – муж, и вообще ничего дурного с ней не приключится, – станет дамой, только и всего, – добавил он вполголоса, наклонившись к жене, и, лукаво подмигивая, сделал вид, что хочет ее поцеловать.
– Оставь меня! – взвизгнула мать. – Ты не понимаешь важности момента, у тебя на уме только плоские шутки… Я буду приезжать к тебе каждый день… – продолжала она, всхлипывая, – я тебя не оставлю.
– Ну уж нет, будешь сидеть дома, – решительно отрезал муж, – оставь их в покое, и все у них пойдет как по маслу.
– Успокойтесь, дорогая Ольга Петровна, – тихо сказал отец Никодим, – почитайте апостола Павла и приходите помолиться к нам в церковь за ранней обедней: она особенно располагает к молитве, и все обойдется ко всеобщему благополучию.
– Вы поймите, отец Никодим, она так чиста, так невинна, – с плачем продолжала мать, – а тут вдруг эта похоть. Такая грязь, такая пошлость.
– Дочь ваша чиста и муж ее тоже чист. Ничего пошлого у них не будет.
– Уверяю вас, Ольга Петровна, – вставил свое слово капитан, слушавший все с удивлением. – Уверяю вас: будет не пошлость, а поэзия.
Алла наблюдала сцену с иронической улыбкой, не вмешиваясь в разговор.
– Помни, милое чадо, о великих обязанностях, которые возлагает на тебя Господь Бог, – сказал отец Никодим, прощаясь. – Надо нести их с терпением, покорностью и любовью.
Благословив собравшихся, он вышел.
– Помоги вам Господь, – сказал он тихо, проходя мимо Аллы.
– Ну вот, кажется, наладили дело, – проговорил капитан, украдкой взглядывая на Аллу.
– Не знаю, мой дорогой, думаю, что дело пойдет не так просто и я, как всегда, окажусь во всем виноватой.
* * *
Доктор Поволжин мрачно сидел у себя в кабинете и ждал возвращения секундантов. Капитан обещал привезти дуэльные пистолеты. Доктор никогда их не видел и даже не знал, как с ними обращаться. "Как все это глупо, – подумал он. – Мой тесть, конечно, тоже никогда не видел дуэльных пистолетов. К тому же он симпатяга и я не имею к нему ни малейшего враждебного чувства. Как же я буду стрелять в него? Или он в меня? Какая чепуха… Теща – это другое дело. Ее надо было бы выпороть. К сожалению, это не принято. Наоборот, ей надо поцеловать ручку… Этакий вздор. Ответственна не она, а муж. В него надо стрелять, а ей ручку…"
Звонок в передней перебил его мысли. Он встал и нервно потянулся. Вздохнув полной грудью, он пошел навстречу своей судьбе. В дверях его чуть не сшибла с ног Лукерья.
– Приехали, – крестясь, шептала она, – благодарите Господа и ни в чем не сумлевайтесь: барыня Алла Степановна с ними. Это в самый раз. Уж лучшего и пожелать нельзя.
Доктор вышел в переднюю.
– Ну, Вика, кидайся на шею, – улыбаясь, подсказывала тетя. – Не виделись целую неделю. В таких случаях сейчас же бросаются в объятья. Поцелуйтесь, – приказала она обоим.
Вика, по обыкновению, подставила щечку и даже не улыбнулась.
– Что надо сказать? Как я тебе говорила? Совсем как ребенок, – подмигнула Алла доктору.
– Не сердитесь на меня, – запнувшись, начала Вика.
– И ты на меня не сердись, – поспешил ответить муж.
– Мне на вас сердиться не за что, – сказала молодая уже без подсказки, по собственному почину.
– Ну вот, умные речи приятно слышать, – одобрила Алла племянницу, похлопав ее по щечке. – Здравствуй, Глаша. Лукерьюшке мое почтение, – обратилась она к горничной и кухарке, которые, затаив дыхание, жадно схватывали каждое слово. – Ну, идем теперь осматривать твое хозяйство, ты ведь ничего еще не видела.
– Это вам Николай Иванович все рассказал?
– Он никому ничего не рассказывал, не такой он человек, тебе нужно поскорей узнать его. Таких мало. Все умные невесты тебе завидуют, а глупые воображают себя принцессами. Ну, пойдем.
Они вошли в столовую.
– Глаша, ты подай нам сюда чай. А мы пока полюбуемся подарками. Смотри, Вика, все так и стоит нетронутое. Тут тебе на два дня работы, чтобы во всем разобраться. Вот на буфете сервиз, смотри, с твоими инициалами, а ты и не посмотрела даже. Сразу же обратно, к маме. Ну и глупая. Я тебе прямо скажу: такого чудного мужа ни у кого сейчас нет.
Николай Иванович стоял около них сконфуженный и украдкой бросал на Аллу благодарные взоры. Заметив это, Алла, вздохнув, минуту помолчала.
– Иные женщины ищут и не находят счастья, – продолжала она в задумчивости, – а тебе оно само приплыло прямо в руки… Я не о подарках, – добавила она. – Я думаю о людях. Хороших людей очень мало на свете. Научись ценить их, когда тебе их сам Бог посылает. – Алла обняла Вику за плечи и привлекла к себе. – Ведь это надо заслужить, а тебе вот так все прямо с неба свалилось. Ты все это поймешь потом и будешь очень сожалеть, что не сразу оценила… Ну, пойдем теперь в гостиную… Видишь, как все здесь уютно и красиво. Николай Иванович много думал, чтобы создать для тебя приятную обстановку, а ты теперь сама подумай, стоишь ли ты таких забот? Каковы твои заслуги?
– Я всегда ценила Николая Ивановича, – пробормотала Вика в некотором смущении.
– А если ценишь, так и живи с ним счастливо, не прячась у мамы. Спальню ты уже видела, даже переночевала в ней. Пойдем теперь на кухню, тебе все надо посмотреть.
Лукерья, наблюдавшая своих господ, стоя у порога, вдруг засуетилась.
– Погодите, я сейчас, – пробормотала она и поспешила на кухню.
– Не иначе, как там опять заседание, – проворчал доктор, стараясь улыбнуться.
Действительно, на кухне уже собрались любопытные, неизвестно каким способом пронюхавшие о том, что происходит. На табуретках у стены сидели дворник с дворничихой, просвирня из Введенской церкви и еще какие-то бабы – все, что нужно для немедленного разглашения интересных новостей.
– Здравствуйте, барыня голубушка, – заговорила просвирня. – Спасибочки, что приехали и касатку с собою привезли, как есть чистую голубицу, – слащаво, нараспев, говорила она, кланяясь в пояс. Остальные поддакивали.
– Мое дело сторона, – возразила Алла, – Лукерьюшку благодарите, а вообще язык чесать не надо, чтобы типуна себе не начесать.
Бабы пожирали господ глазами и готовились вступить в беседу.
– У Лукерьюшки всегда чистота и порядок, – сказала Алла Степановна, обращаясь к Вике. – Медные кастрюльки так и сияют, на столе прибрано, ложки и поварешки развешены по местам. А на счет тараканов, то всем известно, что без них обойтись невозможно. Как ни старайся, они все равно будут, так что на это дело надо махнуть рукой. А чтобы в комнаты не лезли, надо посыпать у порога персидским порошком.
Ввиду присутствия посторонних Алла решила не задерживаться в кухне и увела Вику.
– Правильная барыня, – сказали бабы, когда дверь закрылась, – с пониманием. Без тараканов, конечно, нехорошо: они к счастью. Не дай Бог, если уйдут, – это к беде, сохрани Господи.
Глафира подала чай в столовую. Все сели, и доктор наконец почувствовал себя законным мужем.
– Садись разливать чай, – отважился сказать он Вике, – ты хозяйка.
Вика смущенно села к самовару.
– Сначала тете, – подсказал муж, – потом мне, а после всех себе.
На этих словах он первый раз по настоящему улыбнулся и поцеловал жене руку. Вика покраснела и приступила к исполнению обязанностей хозяйки.
– Я имею намерение пожить у вас два-три дня, – сказала Алла.
– Хоть целый месяц! – с поспешностью воскликнул доктор и, к своему собственному удивлению, тоже покраснел, так как обнаружил свое неумение наладить супружескую жизнь собственными силами.
Алла улыбнулась.
– Твой чайный сервиз очень хорош, – сказала она Вике, – ты можешь принимать самых требовательных гостей, – только при этом не прячься за самоваром: надо, чтоб тебя гости все время видели. Ты любишь заниматься хозяйством?
– Да, мама меня учила. Я умею варить апельсинное желе.
– Прекрасно. Между прочим, вам надо начать делать визиты. Пропустили целую неделю. Все ждут, а вы тянете. Сегодня же составим список, кого вам надо посетить. Ты мне покажешь все твои платья, и мы решим вместе, какое и когда надеть. Ты, дурочка, не понимаешь, как это интересно. Ведь это первые твои шаги, а потом начнутся настоящие заботы. Ну, пойдем теперь, посмотрим, что у тебя есть, а Николай Иванович будет нашим консультантом.
– Скажите, Алла Степановна, – спросил доктор тихо, когда они встали, – вам неизвестно, э-э, приезжали ли к вашему брату э-э… мои друзья, капитан и приват-доцент?
– Секунданты? Как же, как же, они явились к родителям невесты с визитом, как бывшие шаферы. Их встретили с распростертыми объятьями. Вика в это время уже одевалась, чтобы ехать к вам. Все вышло как нельзя лучше. Шафера в парадной форме: один в эполетах, другой в визитке.
– Это вы устроили?
– Ну, почему же все я? Я тут ни при чем. Это Лукерьюшка. Дай ей Бог здоровья, ее благодарите. Не кухарка, а министр в юбке, золотое сердце. У нас это называется – темная масса.
– Я другого мнения. Темнота очень часто гнездится и в нашей среде. За примерами ходить недалеко.
– Ну ладно, не распространяйтесь. Между прочим, надо поговорить с Лукерьей насчет обеда. Она вероятно в затруднении, так как не ожидала столь быстрых результатов и не знает, что готовить.
– Приглашаю вас в Аквариум, – радостно перебил ее доктор. – Вика, согласна? В восемь часов обед со всеми онерами по случаю твоего вступления в должность хозяйки.
– А тетя поедет с нами?
– Ну конечно. Ведь она член нашей семьи.
– Мама не любит ресторанов.
– Если бы любила, мы поехали бы с ней. А сегодня поедем с тетей.
– Ну, хорошо, пойдем, разберем твои платья, – сказала Алла, – а вы, Николай Иванович, почитайте пока газету.
* * *
В большом зале Аквариума было светло, шумно и нарядно. На эстраде, томно захлебываясь, играл большой румынский оркестр. Публики было очень много. У Вики зарябило в глазах. Она беспомощно цеплялась за тетку. С трудом достали себе свободный столик. Надо было заказать его раньше. Вика была очень хороша. Взоры многих сейчас же устремились на нее. Подошел метрдотель. За соседним столиком кавалеристы в парадной форме сразу заулыбались приятному сюрпризу. И Вика опять почувствовала себя королевой. Ей оказывалось всяческое внимание. Лакеи ловили каждое ее движение. Кавалеристы, встречаясь с нею взором, молча пили за ее здоровье. Вике это очень понравилось, она была опять центром притяжения. Алла замечала все маневры, но ничего по этому поводу не сказала, хотя ей это казалось в данный момент совсем ненужным, то есть отвлекало внимание Вики в сторону. Важно было, чтобы она оценила сначала качества своего мужа, а не гвардейских кавалеристов. Один из них вдруг встал и, поглядывая на Вику, сделал вид, что хочет произнести тост. Алла, притворно нахмурившись, погрозила ему пальцем. Он, звякнув шпорами и, молча ей поклонившись, выпил свой бокал. Вика смотрела то на офицеров, то на тетю с восхищенной улыбкой.
– Поверни свое внимание в другую сторону, – сказала Алла, – посмотри, как все заняты гастрономией, точно государственным делом: одни изучают меню, другие сосредоточенно вкушают. Правда, молодежь флиртует, но и то украдкой, чтобы не нарушать священнодействия. А более солидные клиенты, выбрав себе меню, переходят к другому, очень важному вопросу: о винах. Тут даже метрдотель приглашается иногда участвовать в совещании с правом голоса. Дело не легкое. Дамы любят сладкие вина, мужчины сухие.
– Мне очень нравится Шато Икем, но мама не позволяет больше одного глотка. Говорит, что от целого бокала меня может стошнить.
– Милая моя, тебе надо научиться облекать свою речь в более поэтическую форму. Можешь выпить весь бокал, но не сразу. Ничего с тобой не случится. Что ты смотришь с таким удивлением? Даже рот разинула. В чем дело?
– Папа… с какой-то дамой…
– Может быть, с мамой? Посмотри хорошенько. Мне неудобно оглядываться, этого еще не хватало.
– Нет, это Эльвира Францевна, моя бывшая бонна. Как же так? Мама ее выгнала от нас, не знаю, почему, а папа всегда говорил, что она переехала в другой город.
– Ну, ладно, это не наше дело, у папы своя голова на плечах.
Доктор, повернувшись в пол-оборота, смотрел на тестя, который медленно пробирался между столиками, сопровождая даму в вечернем платье с очень открытым бюстом. Мордовцев нес ее меховой палантин на согнутой руке, направляясь к столику, накрытому на два прибора.
– Уйдем отсюда, – сказала Вика в сильном смущении, – я не хочу, чтобы папа меня видел.
– Милая моя, в том, что он тебя увидит сидящей здесь с нами, нет ровно ничего плохого, – заметил доктор, – ты с мужем и с тетей. Ты лучше не смотри на него, а то его сконфузишь.
В это время взгляд Мордовцева скользнул по их столику. Он заметил Аллу и на секунду остановился. Брови его удивленно поднялись и губы скривились в неопределенную улыбку. Он пощелкал пальцами правой руки и двинулся дальше.
Музыка заиграла страстный вальс с паузами и замиранием. Мордовцев, дойдя до своего столика, сел спиною к дочери, которую, он казалось, вовсе не заметил. Его дама, не глядя ни на кого, вынула зеркальце и стала пудрить себе нос и ямочки на щечках.
– Пей свой Шато Икем и не комкай салфетку, – сказала Алла, – вот несут омара.
– Я не понимаю, как это может быть, – едва слышно прошептала Вика.
– Так бывает, когда жена недостаточно любит своего мужа, – заметила вскользь Алла. – Ну, ешь своего омара и ни о чем не думай.
Но Вика теребила край скатерти и никак не могла прийти в себя.
На эстраде появилась певица. Оркестр перешел на цыганский лад.
Туманно, туманно,
Ах, как все туманно… –
пела цыганка томно и страстно, вкладывая в эти слова мятущуюся силу своей тоскующей души. И у всех ответно ныло сердце, и все испытывали затаенную жажду какой-то неизведанной загадочной любви. Иные мутным, влажным взором смотрели на певицу, жадно впитывая каждое ее слово.
Но Вика не слушала пения. Смущение лишило ее аппетита. Она почти не ела и немного пришла в себя только тогда, когда подали пломбир. Она допила свой бокал Шато Икема, доела сладкое и сейчас же запросилась домой. Ей показалось, что дирижер оркестра, который одновременно играл и на скрипке, смотрел на нее странными круглыми глазами, точно делая ей знак, а молодой кавалерист за соседним столиком, часто поднимая свой бокал, молча пил все время за ее здоровье. Она со страхом покосилась на отца, но тот сидел спиной к ней и ничего не видел. Все это, вместе с музыкой, пением и шумом в зале, показалось ей фантастически невероятным.
– Тетя, я ничего не понимаю, – прошептала она тихо, – у меня кружится голова.
Муж сейчас же поманил лакея и, отменив шампанское, поспешно расплатился. Взяв жену под руку, он направился с нею к выходу. Алла шла рядом. Кавалеристы сделали печальные лица.
Поцелуем дай забвенье,
Муки сердца исцели… –
пела им вслед страстная цыганка.
Вика шла, чувствуя себя точно во сне.
– Ничего не понимаю, – шептала она едва слышно, – мне кажется, что я кружусь на карусели.
На нее заботливо надели шубку и посадили в карету, которая доставила всех троих домой. Алла уложила ее спать, не вызывая прислугу. Потом прошла к доктору, который ждал ее у себя в кабинете. На минуту ей показалось все в другом виде: будто Вика не жена доктора, а их дочь, которую они вывозят в свет. Странное чувство сжало ее сердце.
– Все благополучно, – сказала она, входя в кабинет. Доктор молча поцеловал ей руку и не сказал ни слова.
Алла вернулась в спальню и села в кресло под лампой, прикрытой абажуром. Вика спала спокойным сном. Дверь тихонько приоткрылась и в нее проскользнула Лукерья. Подошла к креслу, где сидела Алла, и, присев около нее на полу, заглянула ей в лицо.
– Ну как, барыня-голубушка? – спросила он тихо.
– Рано еще спрашивать, Лукерьюшка.
– Если бы не вы, то, ей-Богу, плеточкой бы надо по-нашему, по-деревенскому.
– Обойдемся и без этого, – ответила Алла. – А тебе спасибо, добрая душа. Если тебя никто еще не поблагодарил, так я благодарю.