- Гражданин Черечушкин, будет лучше, если вы признаетесь чистосердечно: сколько за вами осталось казенных денег в Семипалатинске?
- Что вы, товарищ капитан! Ничего я не должен!
- Я для вас - гражданин капитан. Так. Говорите: денег не значится? Значит, имущество похитили? Что именно взято? Список можете представить?
- Какое имущество? Какой список?! Они еще мне остались должны! Мне! Мне! Понимаете: мне!
- Аааа… старая история: увез государственное добро, а теперь придумывает, будто это в зачет долга. Тэк-с. Сумму примерно можете назвать?
- Какую сумму, какую сумму?!
- Между прочим, Черечушкин, вы тут деточкой не притворяйтесь: мы и не таких видали. За ложные показания знаете сколько вы получите? Ну и вот давайте откровенненько: что именно за вами числится? Деньги, вещи, ценные бумаги?! Ну?!
- Режьте меня на куски: ничего за мною не числится!
- Кто это вас будет "резать"? Резать нам не положено. Мы законным путем уговорим вас дать сведения. Законным! Законным! Между прочим, подпишите вот это, Черечушкин: насчет невыезда из города. Тоже карается, если нарушить. Учтите. Ну, как - будем сознаваться или еще поиграем в молчанку?..
А какая тут молчанка, когда я сам с собою даже по ночам теперь разговариваю, все время повторяю: "Двадцать три копейки, главбух Долбилин, подписка о невыезде, двадцать три бабы, за ложные показания - до двух лет, отвод кандидатуры, моральное разложение, уголовный кодекс, общественный суд, железнодорожный трибунал, тихий бред, буйное отделение…"
А ведь я жениться хотел. На Светочке Караваевой. Хотел! А добрые люди ее мамаше на меня тоже сигнализировали. Я, ничего не зная, прихожу к ним, Света выбегает ко мне со своими лучистыми глазами и румянцем во всю щеку, а ее мамаша загораживает дочку собственной тучной персоной и топает на меня обеими ногами:
- Вон из этого чистого дома, негодяй! Света, не смей на него глядеть: у него где-то там, в Барнауле или в Ташкенте, - целый гарем! Вон отсюда, Черечушкин! Я кому сказала?! Брысь!
И я, пятясь задом, ухожу. А что мне остается делать?!
И вы знаете, к счастью, при этом уходе Светин дядя меня ударил по лицу галошей. Как я ему благодарен, вы себе не можете представить!.. А как же?! Теперь у меня есть на кого подать в суд!
Ведь до этого удара на кого бы я мог жаловаться? На Долбилина? Так он же хлопочет насчет законности. Все остальные проявляют бдительность по долбилинским сигналам. А вот дядя Сергей Степанович, тот меня конкретно стукнул при свидетелях. Милый, милый, добрый старичок! Никогда не забуду твоей мягкой галоши! В суде будет слушаться дело об оскорблении действием, а попутно суд разберется во всем: и в моем моральном облике, и в двадцати трех копейках, и во всех сигналах, разговорах, отводах…
Может быть, Света еще выйдет за меня замуж!.. Может быть, меня выберут членом культкомиссии месткома!.. Вообще я надеюсь, что со временем ко мне вернется мой незапятнанный моральный облик. И люди не будут меня презирать за то, что я позволил себе не получить в Облгорстройкройдрайсарае причитающиеся мне двадцать три копейки!
Принципиальный человек
- Одевайтесь, - сказал врач, и, пока Кошконосов поднятыми над головой руками ворошил рубашку, продолжал: - Значит, так: для начала мы с вами попробуем десять нарзанных ванн. Процедурная сестра даст вам талончики. Вы, значит, захватите с собой все, что нужно для купания, и завтра - с богом на первую ванну!
Кошконосов, головою найдя в рубашке отверстие ворота, вынырнул оттуда и солидно отозвался:
- Ну что ж. И захватим. И пойдем. Тоже нет-нет, а купались иной раз на своем веку…
- Вот и отлично. Попросите ко мне следующего товарища. - И врач наклонился над рукомойником.
Назавтра в шесть часов вечера Кошконосов вошел в одну из светлых кабин нового здания кисловодских ванн. Расторопная санитарка наполнила ванну нарзаном пополам с теплой водой, проверила температуру этой смеси и ушла.
Кошконосов неторопливо разделся и аккуратно разместил на вешалке платье, а на полу - башмаки. Затем развернул сверток, обернутый газетной бумагой; извлеченную оттуда простыню повесил на крюк вешалки, а мочалку и мыло взял в руку. Подошел к ванне, лихо крякнул и сел в пускающую мелкие пузырьки жидкость.
Удобно упершись ногами в торцовую стенку ванны, Кошконосов хихикнул от удовольствия. На лице его появилось игривое выражение человека, которому легонько щекочут пятки.
- Ну и пузырьки! - пробормотал он. - Ишь как стараются. Будто понимают, чего от них требует медицинская часть: так и щекочут, так и щекочут… кругом добираются до тела!..
Просидев в полном спокойствии минут пять, Кошконосов энергичным движением лицевых мускулов заменил разнеженную улыбку чисто деловой миной. Он сам на себя прикрикнул:
- Пора, пора и лечиться! Поблаженствовал - и будет!
С этими словами Кошконосов принялся тереть мыло об мокрую мочалку и в короткое время покрыл густыми хлопьями пены шею, затылок и плечи…
Когда мыло подобралось уже к самым глазам Кошконосова, в кабину вошла санитарка. Глянув на Кошконосова, она крикнула:
- Гражданин, что вы делаете?
- Беру ванну, - вразумительно ответил Кошконосов, локтями отводя от глаз угрожающую им пену. - Приобщаюсь, так сказать, одновременно и к медицине и к гигиене. Может, потрете спинку, а?
- Какую такую спинку?! - завопила санитарка. - Вы что думаете - наши ванны для мытья?
- А для чего же? - добродушно спросил Кошконосов. Он зажмурился и, ощерясь от этого, шарил руками в воде, ища выскользнувшее мыло. - И куда оно подевалось, проклятое?.. Главное, глаз не могу открыть: щиплет!..
Санитарка сердито хлопнула дверью, и через три минуты дежурный врач убеждал полуодетого Кошконосова:
- Поймите, после вас еще люди будут сидеть в той же ванне! Да и вредно это: в нарзане нельзя делать лишних движений.
Кошконосов саркастически улыбнулся:
- По-вашему выходит, купаться надо без мыла? Выходит, не знаете вы, что есть ванна! А еще врач, за чистотой следить должны…
- Да ведь какая это ванна?
- Какая ни есть. Раз ванна - значит, мойся. Раз мойся - значит, с мылом…
- Ну, словом, гражданин, имейте в виду, что у нас это строго запрещено. Если повторится, отберем курортную книжку.
Кошконосов полуиронически, полупечально улыбнулся. Это означало: бессмысленно продолжать спор, когда твой противник порет явную чушь.
Через день, когда Кошконосов ждал своего времени у дверей назначенной ему кабины, мимо прошла давешняя санитарка. Она внимательно поглядела на Кошконосова и прошептала что-то на ухо своей товарке, работающей сегодня при данной кабине. Та тоже пытливо посмотрела Кошконосову в лицо.
Затем Кошконосов, как в прежний раз, разделся и сел в ванну с мылом в руках. Намыливая шею, он бормотал:
- Умора, ей-богу, тот раз… Врач, а сам не знает, что есть ванна!
- Вы что же, гражданин, опять? - сказала вдруг появившаяся в дверях санитарка.
- Угу. Я еще восемь раз буду. Сколько прописали. Я даже думаю мочалку и мыло где-нибудь здесь оставить: не таскать же их взад-назад в санаторий…
На этот раз дежурил другой врач, и потому разговор почти повторился.
- Не буду я ходить грязным из-за ваших капризов! - кричал Кошконосов. - Арестовывайте меня, а я чистоту все-таки буду уважать!
- Это уже он второй раз, - науськивали врача обе санитарки: и сегодняшняя и третьегодняшняя.
Врач вразумлял:
- Мы не можем пойти на то, чтобы в наших ваннах мылись!
- Вы мне скажите откровенно: что есть ванна и для чего она берется? - стучал по столу Кошконосов. - Да я, может, в Москве из-за перегруженности моюсь в два месяца раз, так вы меня хотите и на отдыхе чистоплотности лишить?! Не выйдет! Я к прокурору пойду!.. Вы у меня еще все полетите отсюда как миленькие за саботаж чистоты и гигиены в общекурортном масштабе! Да-с!
Но когда сторону администрации принял и врач санатория, Кошконосов сдался. Третий раз он пришел в ванную с очень скучным лицом. Демонстративно при санитарке развернул простыню, чтобы показать, что в свертке, кроме простыни, ничего не было, и, обиженно отвернувшись, плюхнулся в нарзан.
Так, с обидой, застывшей в уголках губ и в зрачках, Кошконосов просидел минуты две. Затем глубокое страдание исказило его физиономию.
Кошконосов со стоном вылез из ванны и, оставляя на кафельном полу влажные следы и даже лужи, подошел к своему платью. Мокрыми руками он стал переворачивать жилет и извлек из нижнего кармашка обмылок. Воровато оглядываясь, вернулся в ванну, сел, и опустил в воду обмылок. В шершавых ладонях Кошконосова крохотный розовый кусочек "земляничного туалетного" сразу стал выделять пену…
- Не знают они, что есть ва… - начал было Кошконосов, но в этот момент скрипнула открываемая дверь.
Кошконосов молниеносно сунул под мышку обмылок, крепко прижал к бокам локти, а ладони опустил в воду.
Вошла санитарка. Она осмотрела все и сказала:
- Ну как, больной, больше мыться не думаете?
- Как видите, - сухо отозвался Кошконосов. При этом он повернул лицо к своему платью и хитро подмигнул жилету, брошенному поверх остальных частей костюма.
Снова скрипнула дверь: санитарка ушла. Кошконосов двумя пальцами правой руки извлек из-под левой подмышки обмылок. Принялся быстро растирать его меж ладоней. Хихикнул самодовольным смешком хитреца и сказал:
- Слава богу, я-то уж знаю, что есть ванна… Меня им не запугать, не запутать!.. Мыться будем на совесть!.. Жаль только: парного отделения у них нет… Хорошо бы отведать нарзанного пара… Чтобы нос этак щекотало бы: всьв-всьв-всьв-всьв!.. Вот бы здорово!..
Приворотное зелье
Со мною в одной квартире живет такая божья старушка - баба Капа - Капитолина Васильевна. Она и гадалка, она и лекарь: вылечит кого хочешь и от чего хочешь. Будущее предсказывала и по картам, и по кофейной гуще, и по сырковой массе.
Придет, например, гражданочка и просит сказать, что ее ожидает в ближайшем квартале. Баба Капа сейчас укутается в черную шаль, кошку к себе на колени - специально для этого черную кошку себе завела - и начинает вещать басом:
- Есть около вас трефовый король, но вы ему не верьте, поскольку этого короля ожидает казенный дом, правда, без поражения в правах и без конфискации. А еще предстоит вам бубновая дорога в червонный санаторий на двадцать шесть дней, согласно путевки…
И гражданка ахает, словно сам господь бог открывает перед ней завесу будущего. Вам, может, смешно, а к этой бабке кто только не ходил!.. И ответственные жены, и генеральши, и заведующие, одна даже приходила кандидат наук.
Но вы не думайте, что одни женщины ее навещали. И мужчины появлялись, но реже. Один, например, голубчик все приходил прыщи выводить на своей личности. Другой забежал узнать: сколько он получит по суду за растрату?.. Баба Капа раскинула карты и пообещала ему всего-навсего один год принудработ по месту службы. Так он так обрадовался, - тут же увеличил растрату еще на десять рублей: отвалил, значит, самой Капе…
Но главное дело - как она лечила! Ее аптека-то у нас на кухне делалась. При мне то есть баба Капа разливала по бутылкам свое снадобье. А из чего оно состоит? Немножко уксусу, валерьянки чуть-чуть, марганцовка и водопроводная хлорированная водичка. Нальет из-под водопроводного крана бутылок пятьдесят, заправит, закрасит кое-как и продает. И сколько же продает!.. У нас в переулке ей все сдавали порожнюю посуду, как все равно в приемный пункт.
И вы знаете, вышло, что я этой бабе Капе самолично закрыла всю коммерцию. Как? А вот послушайте.
Раз под вечер открываю я дверь на звонок. Смотрю - стоит гражданочка из себя вроде ничего, но уж очень хлопотливая по части, значит, красоты и обольщения: шляпка у нее на манер как чашечка у желудя, только - с бантом. И кудряшки вокруг всей головы мелко-мелко накручены, как вот в нашей парикмахерской на вывеске. И заместо пуговиц на пальто - бантики. А на туфлях - бантики, пряжечки, зубчики, дырочки… словом, живого места нету… И на лице тоже живого места не осталось: все, что придумали хитрые люди, все тут: пудра, румяна, крем, помада, тушь, карандаш…
Не успела я рта раскрыть, эта фифа мне говорит:
- Здравствуйте, моя дорогая, я к вам!
Ну, раз ко мне, прошу пройти в комнату. Только затворила я дверь в коридор, она опять:
- У меня на вас одну вся надежда! Спасите меня, я вас умоляю!
- От чего спасти-то?
- Я боюсь: он меня бросит! Он от меня уйдет!
- Да кто - он-то? Куда уйдет?
- Он! Ну, мой "он" - понимаете?! Он беспременно уйдет к жене, я это чувствую, потому что я такая чуткая, как все равно собака… Там у него - трое детей, жена все узнала…
Эге, думаю, вот ты какая! А сама ей говорю:
- Что же тут плохого, что муж вернется к жене да к детям? В добрый час!
А она:
- Нет, вы не знаете, как он мне нужен морально. Он культурный человек, заведующий продовольственной базой, у него такой кругозор!.. Я через него так расту, так расту, даже знакомые удивляются: какая я стала элегантная женщина!
- А я-то что могу сделать?
- Вы все можете!.. Мне про вас рассказывали Инна Константинна, и Анна Степанна, и Сусанна Алексанна. Погадайте мне, во-первых. А во-вторых, дайте мне какое-нибудь средство, чтобы он меня любил бы безумно!..
Вы понимаете? Она принимает меня за бабу Капу.
Ну, думаю, я тебе дам средство. Раз ты такая "культурная" и веришь в приворотные средства, я тебе помогу… И потихоньку посылаю своего внука в аптеку за касторкой. А сама говорю этой фифе:
- Сделаю. Все я для тебя, красавица моя, сделаю, только сразу такое средство не сварганишь. Надо над ним похлопотать, наговор произнести…
Да. Для оттяжки времени села я ей гадать на картах. Раскинула, значит, колоду и плету:
- Угу, видно, что около вас крутится бубновый король, а его на себя оттягивает бубновая же дама и при ней три валета мал мала меньше.
Она аж заходится от удивления:
- Ну, точно! Точно! Скажите, как это карта все знает?!
А я дальше:
- Безусловно, эта бубновая дама на вас подала заявление в червонную организацию за трефовое разложение…
Она:
- Да, да, да! Точно!
Я:
- Но в этом деле произойдет неожиданный переворот через пиковый пузырек, который вы получите от пожилой дамы неопределенной масти… Не благодарите, а то не сбудется!
После того выхожу я на кухню, а в комнате заместо себя пустила черную кошку - ну, Калину… Кошка ходит вокруг этой дурехи, мяукает, а она млеет и думает: может, сейчас кошка ей тоже что-нибудь объяснит или предскажет…
А я тем временем с касторки ярлычок соскребла, сунула в карман себе. Потом в другой пузырек намешала скипидару, машинного масла, перцу и уксусу. Всего вышло - граммов восемьдесят. Тоже пробочной заткнула и несу ей.
- Вот, - говорю, - вам два средства. Это - заговоренное масло, на нем своему голубчику сделайте винегрет или рыбу зажарьте. А вот из этой склянки подлейте ему в кофе уже после масла. Как будете подливать, то произносите такие вещие слова: "Лейся, лейся, скипидар, мне верни любовный дар, чтобы я бы да ему полюбилась самому; а кто будет поперек, чтобы в этот, значит, срок отвалились от него - во, и боле ничего!" Запомнила?
Она губами пожевала-пожевала и кивает головой:
- Кажется, уже помню!.. Сколько я вам обязана?
- Ох, - говорю, - это средства дорогие - по двадцать рублей каждое. (Я расценкам у бабы Капы научилась.)
Фифа выворотила всю сумку, достала пятнадцать рублей и еще снимает с пальца колечко с бирюзой;
- Возьмите пока вот это, а я на неделе у вас обменяю бирюзу на деньги…
Я все спрятала в шкаф, проводила ее до дверей и стала ждать, когда мои приворотные зелья подействуют. А подействовали они, видать, очень скоро: уже на другой день часа в четыре - звонок. Кто-то из жильцов открыл дверь, а в подъезде стоят: плотный гражданин в кожаном пальто, за ним - моя фифочка, вся заплаканная, кудри нечесаные висят сосульками…
А сзади, вижу, - милиционер.
Входят они в квартиру, я из-за своей двери наблюдаю: что будет. А на кухне аккурат баба Капа разливала свое снадобье в шестьдесят бутылок. Сама, значит, хлопочет, и невестка, и племянница… И еще Капа на них ворчит:
- Вы уксуса-то поменьше расходуйте, только бы пахло… Водички, водички доливайте: от нее никакого вреда быть не может…
Гражданин в кожаном - прямо к ней:
- Вот тебя-то, ведьма проклятая, мне и надобно!.. Ты это чем меня отравила, а?!
Баба Капа норовит от него отойти, а тут уже милицейский ей предлагает:
- Давайте, гражданка, составим акт на вашу нелегальную аптеку. Это вы что разливаете?
Она: мек-бек… А фифа протерла заплаканные глаза - они у ней все черные от туши размазанной - и визжит:
- Это не она! Не она мне давала средства…
- А кто же?
Тут я выхожу вперед и заявляю:
- Ну, я давала. Вот вам ваши деньги и колечко. А что касается до самого зелья, то ничего опасного: масло было касторовое.
Гражданин восклицает:
- Я так и думал!..
- Конечно, - говорю, - вам виднее. А второе средство - тоже домашнее, безо всякого яду.
- Да зачем вам это нужно было?!
- А затем, чтобы ты одумался: с какой дурой ты путаешься, ради кого жену бросил! Вот зачем…
Этот, в кожаном пальто, сразу застеснялся так и говорит:
- Ну, я пошел… вы ведь мой адрес знаете, товарищ лейтенант…
Фифа к нему:
- Куда вы?
- Туда, - говорит, - где меня не будут отравлять разными зельями!
И - будьте здоровы: ушел.
А милицейский сказал:
- Ну, этот случай насчет касторки нас прямо не касается. А вот гражданка с оптовой продажей - другое дело. Вторично предлагаю; давайте составим акт. Вот вы будете понятой!
Это я то есть. Баба Капа уже перестроилась и заявляет:
- Никакой аптеки тут нет. Просто я ополаскиваю посуду под квас.
- Хорошо, - говорит милиционер, - это под квас. А еще четыре заявления на вас лежат у нас. Пройдемте сейчас!
Так и закончились у бабы Капы и врачебная практика и аптека.
Человеческий документ
- Гражданин судья, граждане народные заседатели! Я признал свою вину в ходе судебного следствия. И сейчас я воспользуюсь последним словом подсудимого не для того, чтобы бессмысленно запираться или передергивать факты. Нет, все это было: шестого июля сего года, проходя мимо ателье верхнего платья номер четыре нашего района, я внезапно ударил головою в стеклянную вывеску ателье, вследствие чего разбил таковую вывеску; затем, высоко взметнув правую ногу, раздробил стекло витрины размером два метра на три, сорта "Фурко"; затем я ворвался в самое помещение ателье и там изорвал: четыре квитанционные книжки, семь комплектов бумажных выкроек, два журнала мод. Я проглотил, не разжевывая, справочник цен на пошивочные работы, выплеснул на столы красные и фиолетовые чернила из пяти чернильниц и клей из двух пузырьков. Преследуя сотрудницу ателье Попенкову, я разорвал лично ей принадлежащее вискозное платье, в которое она была одета, а закройщика того же ателье Свиридова пытался задушить клеенчатым сантиметром, каковой сантиметр он обычно носит на шее, находясь на работе.