Она бы опять очень испугалась, если бы поняла, что африканец говорит о рае буквально. Бедная женщина потеряла не только стыд, но и голову. О! Увидала бы ее в этот момент Марья Алексевиа, строгая классная дама из Смольного института! О!
Шкипер вполне оценил графиню. Любовь уже постучалась, как цветисто говорят в Офире, "в двери его сердца", и начальник дверей уже пошел открывать. Повторим, Гамилькару правились крупные женщины, потому что его мужская стать в боевом состоянии напоминала старинное корабельное орудие главного калибра, требовала к себе внимания и ухода, такой механизм нельзя доверить случайной обслуге. Как верблюду никогда не пролезть сквозь игольное ушко, так и Гамилькару не войти в лоно тощей стенографистки. С такой пушкой много возни, Даже расчехлить ее для малой нужды требовалось много времени. Такую чугунную пушку надо драить, мыть с мылом, смазывать маслом. Из такой пушки нельзя стрелять по воробьям, она требует соразмерной цели. Такой ствол во вздыбленном состоянии мелкой женской ладонью не обхватить. Женщина должна быть мягкой, большой и толстой, считал Гамилькар. Любить тощих женщин все равно что носить тесную обувь. У женщины все должно быть в размер.
Графиня Л. К. была женщиной "его размера" - то, что надо для этого дела. Вот только диван надо менять, этот диван не то, что Надо для такой женщины.
- Где ж я возьму новый диван? - удивилась графиня.
- Tranquillisez, je repasserai demain с новым диваном. Vous me ferez grand plaisir, - сказал Гамилькар.
- A demain, mon cher!
ГЛАВА 12
А ПОУТРУ ОНИ ПРОСНУЛИСЬ,
кругом примятая трава…
…Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Романс
Утром, едва продрали глаза, кинулись инспектировать пустые бутылки, но водки не осталось ни капли.
Встал вопрос: русский человек ночью водку всегда достанет, но утром где ее взять?
Принялись ругать негра на чем свет стоит: каков подлец, последнюю водку выпил! Как вдруг опять открылась дверь и на пороге возник улыбчивый ночной негр с бутылкой водки.
Произошла немая сцена, а негр объяснил, что его друг-сторож из того же овощного магазина отпускает ему водку в кредит.
Выпили на ура.
И тогда негр вытащил вторую бутылку. Слов не было. Не было слов! Это было уже не ура, а аура! Значит, негр понимает русскую душу! Значит, подсуетился с утра!
Стали расспрашивать: что да как? Негр Гайдамака родился в Офире, но в детстве в результате эфиопско-итальянской войны потерял этот рай земной, беспризорничал, очутился в Камеруне, с тех пор ищет свой Офир по всей Африке, Востоку и близлежащей Европе и не может найти. По призванию он поэт, артист, великий актер Оливье. В Африке бродячих актеров называют гайдамаками. В Камеруне же нету театра, нету водки, ничего там нету, кроме футбола. В Украину он попал по созвучию - какой-то турецкий полицейский чин перепутал Камерун с Украиной и выдворил Сашка из Стамбула сюда. Негру здесь очень нравится, он хочет жить в Украине, играть Отелло. Он тут же по случаю сочинил стихи:
Вот и водка налита, да какая-то не та:
как ни пробуешь напиться - не выходит ни черта.
Хорошие стихи, белому Гайдамаке понравились. Он забыл, что это его стихи. Но у негра денег нет, он их пропивает. Ему хочется выброситься из окна, так и тянет, непреодолимое желание. Это желание надо залить, потушить: и негр достал третью бутылку. Все его расцеловали, даже Шепилов - решив, что и среди негров встречаются хорошие евреи.
Выпили третью и уснули, потом пришла Элка с заначеной бутылкой спирта, потом опять спали и опять шли за водкой; три дня прошло, как один день, - день за три, как на фронте.
Отец Павло ушел к Элке будто бы писать свою "Летопись", но у него не пошло, и он вернулся. О чем три дня говорили - Гайдамака плохо помнил. Говорили про мост "Гуляй-градТель-Авив". Шепилов в этот мост не верил. Негр с Гайдамакой хотели прыгнуть в окно, чтобы доказать, что мост существует, их еле удержали. Негр говорил, что можно заработать много деньжищ - наладить по этому мосту переправу за бугор. Акционерное общество "Переправа". По мосту. Шепилов смеялся и всех любил, отец же Павло крепко задумался. Говорили о евреях. И Ленин евреем был, и Пушкин евреем был, и у Брежнева жена еврейкой была, и Джугашвили евреем был, только грузинским евреем. Даже Иисус Христос евреем был.
Да что ж это такое? Что за нация такая? А Хрущев? Нет, но похож. Не, он не был. "А может быть, я сам еврей?! - спрашивал Гайдамака, и ужасное подозрение обжигало его. - А может, мы все евреи - и я, и ты, Шепилов, и негр, и отец Павло?" Отец Павло этого не отрицал, потому что все мы от еврейских Адама и Евы. Более того, он еретически предположил, что в исторической жизни Иисус Христос был негром, хотя чуть светлее. То есть, был эфиопом-иудеем, фалашем.
Например: эфиопы несли против итальянских танков хоругвь с надписью: "Белые распяли Христа", от. И это неоспоримо - убийство Христа лежит на совести белой расы. Правда, к ней принадлежал и сам Иисус. Но это для африканцев не очевидно. О цвете кожи Христа в Библии ничего не сказано. От.
"Некоторые идеологи африканизма, - объяснял отец Павло, - настаивают, что и Моисей и Иисус были неграми. На африканских лубках на кресте рисуют черного Христа. От".
Отец Павло был заражен марксистской фразеологией, как его отдаленный родственник поп Гапон. Он говорил так:
- Общественное развитие человечества определяется объективными социально-историческими законами. От.
Гайдамака изумился и развязал язык.
- Кто это говорит, отец святой?! - завопил он. - Вы ли это говорите, или вашими устами глаголет партийный работник?
- Ничего, хорошо говорит, - хвалил Шепилов.
- Вы должны сказать мне, что все объективное развитие истории человечества находится "в руце Божьей", от, и ни один волосок не упадет ни с чьей головы без воли Божьей, а вы что в торбе несете? - не успокаивался Гайдамака.
Негр продекламировал:
Плох тот митрополит, что не был замполитом!
И плох тот замполит, что не митрополит!
- Браво! От! - захлопал ладонями отец Павло.
Потом опять все исчезли - все негры, и поп, и примкнувший к ним Шепилов, а Гайдамака проснулся под жарким боком у Элки. К его удивлению, Элка была довольна.
От Шепилова на столе остался "Список 100", от отца Павла на гвозде в туалете осталось две страницы предисловия и начала к его еретической "Летописи". От: "Летописец разрешает всем, кому не лень, делать с этой "Летописью" все, что угодно, от: вставлять или зачеркивать слова, писать предисловия, послесловия или комментарии, делать заметки на полях, издавать ее в "Самиздате", от, переделывать в сценарии, перекладывать на музыку, переводить на любые языки, от, изымать из библиотек, сжигать на костре, подвергать цензуре, издавать с купюрами, от, вообще не издавать в любых тиражах с гонораром и без оного - "Летопись" от этого все равно не изменится. Разрешается ее запрещать, никогда ее. не читать и ничего о ней не знать, от.
Разрешается преследовать автора по политическим, религиозным, моральным, философским и всяким иным соображениям, где бы он ни находился, от. Разрешается обвинять автора в чем угодно, как это сделал его законченный недоброжелатель какой-то "г-н А-ин" в солидном издании "Русская беседа" в статье о русских богатырях, от".
Гайдамака прочитал первую страницу, ничего не понял и спустил ее в унитаз. Следовала вторая страница: "В лето, от. Первоначальный толчок Сашко Гайдамака получил в 6562 году от сотворения мира (1054 год от Рождества Христова) неподалеку от Киево-Печерской лавры на знаменитой Лысой горе, где, по преданиям, жил Змей Горыныч и проходили шабаши нечистой силы. От. Говорят, что когда академик Патон с прорабом Берковичем строили мост через Днепр и Лысую гору за ненадобностью сровняли, то в недрах ее бригада проходчиков обнаружила ведёрную, из толстого зеленого стекла времен гетьмана Наливайки, запечатанную сулею с горилкой, полуистлевшее помело да желтый клык какого-то допотопного животного, от. Работы были прекращены, взволнованные проходчики выпили доисторическую горилку и вызвали прораба Берковича, прораб схватился за голову и вызвал академика Патона, тот страшно манерился и приказал вызвать "скорую помощь", от. Но никто не пострадал, горилка оказалась отличная, осталось и прорабу, и академику, и врачам-санитарам, от. Работы в тот день уже не было.
Вызвали археологов. Клык чудища отдали в палеонтологический музей, где он затерялся в запасниках, пустая зеленая сулея заняла почетное место в музее историческом как величественный памятник быта времен До-Запорожской Сечи, а метлу за ненадобностью археологи отбросили в сторону. И зря. От. Проходчики с Берковичем, когда академик уехал и солнце село, увидели с пьяных глаз, как метла подпрыгнула, от, и запрыгала-запрыгала на палке к Днепру. У самой воды заколебалась, потрогала - холодная ли вода, потом вдруг завертелась пропеллером, взлетела невысоко над водой - "нызэнько-нызэнько", - совершила перелет через Днепр (а ведь "не всякая птица"!) и скрылась в зарослях кустарника Трухапова острова…" Гайдамака и вторую страницу отправил но назначению.
От негров же на память ничего не осталось. Впрочем, через месяц Элка принесла несвежую "Гуляйградскую правду" с заметкой о том, что в больнице "Скорой помощи" умер камерунский негр без прописки с фамилией Гайдамакайя, которого привезли пожарники с белой горячкой ("У кого горячка-у негра или у пожарников? У негра, наверно, должна быть черная горячка? У пожарников - красная?" - подумала Элка), сняв его с края крыши Гуляйградского Драматического театра (ГДТ - "гыдота", как называли свой театр гуляйградцы), когда африканец в шапке-ушанке изображал из себя Отелло и кричал собравшемуся внизу пароду:
Я - царской крови и могу пред ним
Стоять как равный, не снимая шапки.
Народ аплодировал и кричал:
- Давай еще!
- Читаю стихи! - кричал негр.
- Давай! - отвечал гуляйградский народ.
Пожарники уже выдвинули лестницу и лезли на крышу.
Негр закричал:
Я памятник себе воздвиг среди Сахары -
Кастальский чистый ключ поэзии моей.
Ни юный эфиоп, ни караванщик старый
его не обойдут в жару январских дней.
Нет, весь я не умру! Но, вознесенный к тучам,
прольюсь, как свежий дождь. И, бедный бедуин,
я буду знаменит, пока под солнцем жгучим
жив будет негр - хотя б один.
Пожарники уже были на крыше.
Пускай ползет гюрза за ядом в тень анчара - а мне не страшен яд хандры и забытья.
О, Русская земля! Ты тоже как Сахара - нечерноземная, пустынная моя.
Твой сын, Сковорода! Твоих цветущих вишен вошел в меня озноб.
И, черный негритос, я был тобой любим,
когда бродил, нелишен, среди беленых изб, черемух и берез.
Негр продолжал декламировать, когда пожарники бережно снимали его с крыши, пораженный народ внимал и безмолвствовал:
И пушкинский мой дар - божественный гостинец! -
оценит, полюбив, разумный индивид:
Негроид, и русак, и щирый украинец,
и друг пустынь - семит.
И долго буду тем любезен я потомкам,
что, воспевая страсть, я улетал в астрал,
что сердце я вспорол стихом, как бритва, тонким
и с кровью века кровь свою смешал.
В больнице негр кричал, что он "народный артист Камеруна", и порывался выброситься из окна, поэтому держали его на первом этаже, пока он не переселился в мир иной. В Камерун была послана телеграмма, а пока артиста похоронили на городском кладбище возле забора. Там много заброшенных могил, и кладбищенской администрации следует привести все беспризорные захоронения в порядок - перекопать, свалить всех в одну братскую могилу и установить памятник "Неустановленной личности".
ГЛАВА БЕЗ НОМЕРА
13 числа каждого месяца в Офире никто не работает.
Из записок путешественников
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ "ДЕЛА О СЕКСУАЛЪ-ДЕМОКРАТАХ"
(авторское отступление)
Бойтесь одесских репортеров!
А. Чехов
Была ли у сексуалъ-дофенистовъ положительная программа? Безусловно. Почти целый век основную продукцию "Суперсекстиума" составляли прокламации эротического содержания. Oua (программа) зафиксирована даже на вывеске веселого заведения мадам Кустодиевой. Эта программа заключалась в одном-единственном слове, которое Великие французские энциклопедисты почему-то забыли вписать в свой Великий лозунг своей Великой революции, хотя в черновике это слово было. Как видно, в начале французской революции Ж.-Ж. Руссо в страшной спешке успел написать три слова (и каких! Это вам не тухлые "мир, труд, май"): СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И…
Но последнее, четвертое, написать не успел: уже обмакнул кисть в белую краску, по стоявшие над душой нетерпеливые граждане бабефы, лаптопы и Робеспьеры схватили недописапный лозунг и потащили па улицу. С Великими Словами, как сказал один офирский Pohouyam, спешить не следует - иначе пойдут гулять по улицам в незаконченном виде, а потом объясняй на каждом углу, "что ты хотел сказать". С четвертым словом революционный лозунг приобрел бы понятный и всеобъемлющий смысл развития человеческих отношений - недоставало последнего слова, и улица-дура, чувствуя его нехватку, дописала сама: …ИЛИ СМЕРТЬ!
СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО ИЛИ СМЕРТЬ!
Но нет, не угадала улица; а вот аристократические записные шутники, когда их везли на эту самую ИЛИ СМЕРТЬ, кричали с повозки: СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И БЛЯДСТВО!
И были ближе к истине.
Император Наполеон I тоже чувствовал недостачу последнего слова и тоже приписал отсебятину: …И СОБСТВЕННОСТЬ!
И тоже угодил пальцем в небо. Вот последнее слово: …ЛЯМУР!
Вот подлинный лозунг истинного сексуалъ-демократа: СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И ЛЮБОВЬ!
…И ЛЮБОВЬ!
Проблеме "любви" посвящен весь несгораемый архивный шкаф КГБ. Перелистывая "Дело", легко сообразить, что и ротмистр Нуразбеков, и полковник Акимушкип, и чекист Гробшильд-Гробштейп (все тот же вечный следователь Нуразбеков, но в другой реальности), и военный преступник капитан Изнуреску (как видно по почерку - он же), и бериевский любимчик комиссар Мыловаров - все они могли стать Пржевальскими и открыть купидона, если бы сразу соотнесли доносы тайных агентов с нравами вольнолюбивых и жизнерадостных жителей Южио-Российска - этого южного Гуляйграда. "Дело" могло быть закрыто в две-три недели и никак не позднее Нового года. И, значит, план по раскрытию подпольных борделей и запрещенных партий мог быть в Российской империи перевыполнен, а купидон был бы обнаружен во благо человечества на девяносто лет раньше. Каждый из сыщиков, если бы сильно захотел, мог бы войти в анналы зоологии, но дело в том, что каждый (каждый!) из них так или иначе пользовался услугами веселого заведения мадам Кустодиевой и так или иначе лоббировал ей и игнорировал это "Дело".
Сейчас, задним числом, понятно, что не следовало пускать полицейских ищеек по следу "двух грузчиков очень крепкого телосложения". Миф о какой-то р-революционности южнороссийских грузчиков и биндюжников распускали сами грузчики и биндюжники - чтобы их боялись и больше платили.
Эти вполне аполитичные орангутаны придерживались тредюнионской экономической стратегии, они, конечно, занимались контрабандой - но, безусловно, контрабандой не подпольных гамбургских типографий, а французских фильдеперсовых рейтуз и модных тогда американских литых презервативов из бразильского каучука. Генералу Акимушкину следовало послать грузчиков к черту и предположить самое простое: быстрее кого бы то ни было издать прокламацию с подробным художественным описанием потасовки в веселом заведении могут только САМИ УЧАСТНИКИ ЭТОЙ ПОТАСОВКИ!
Маху дал генерал Акимушкин. Следовало предположить, что десять пудов железа могут таскать по городу не только два южно-российских грузчика крепкого телосложения, но и ОДИН чертовски сильный человек. А именно: Сашко Гайдамака, чемпион Средиземноморья по французской борьбе и самое активное действующее лицо первой прокламации. Вот уж кто мог так мог (на пари в 25 тысяч рублей) ухватить под боки два чемодана с "Суперсекстиумом" и пробежать с ними из Южно-Российска в Санкт-Петербург, останавливаясь в придорожных трактирах лишь для того, чтобы сменить стоптанные сапоги и принять допинг в виде бутылки водки и соленого огурца с кашей.
Сыщикам надо было перелистать подшивку вездесущего "Южно-российского вестника" и выписать летний спортивный маршрут Сашка Гайдамаки по циркам Средиземноморских городов, что и сделал вечный следователь Нуразбеков: Лиссабон - Барселона - Марсель - Тулон - Монако - Генуя - Неаполь - Палермо - Вена - Гамбург - Мальта - Афины - Стамбул - Констанца - Южно-Российск Потом он перечитал донесение агента Родригеса, бляха 3682, который еще весной подслушал у открытого окна веселого заведения разговор Сашка Гайдамаки с хозяйкой "Амурских воли" вдовой купца 1-й гильдии Кустодиевой. Гайдамака горячим шепотом что-то просил у вдовы:
- Дай мне… (Родригес не расслышал - что именно.) Купчиха Кустодиева отвечала: - Езжай туда… (Дворник не расслышал - куда.) …привези мне… (Не расслышал - что.) тогда и получишь то".
Нуразбеков пытался представить, что именно просил чемпион Средиземноморья Сашко Гайдамака, терпеть не могший революционно-озабоченных курсисток, у вдовушки Элеоноры Кустодиевой. Что может просить влюбленный шкаф у прекрасного буфета?
Что же она ему отвечала? "Езжай туда… привези мне… тогда и получишь то". То есть, ставила какое-то предварительное условие: прежде чем получить "ЭТО САМОЕ", Гайдамака должен был привезти своей возлюбленной "ЧТО-ТО ЭТАКОЕ".
"Что именно? - спросил себя майор Нуразбеков. - Французские фильдеперсовые рейтузы, как тогда назывались колготки? Всего лишь?" Странно. Почему он, Нуразбеков, ротмистр в той реальности, не снял трубку вертушки, не соединился с морской пограничной таможней, не изучил Гайдамакину декларацию (вот же она, в "Деле"!) и не вызвал его в охранку? Предложил бы стул, папиросу, здоровье, успехи, то-се, и между делом поинтересовался бы: