И. Барков. Лука Мудищев
Уже через год русская богатенькая узейро Кустодиева, чудом спасшаяся от большевиков, сделалась отличным прикрытием для офирских террористов. Она круизировала по Средиземноморскому бассейну, сорила электрумом, приценивалась, устраивалась, размещалась в Европе. Ее уже узнавали на европейских таможнях и не проверяли чемоданы. Сашко был ее любимым сынком, а Гамилькар - черным мужем и купидоновым магнатом. Графиня Узейро, не будь дурой, остановила свой выбор на Италии. Она даже не вызывала подозрений - без всяких подозрений ясно было, что дело тут нечисто, итальянская полиция хорошо видела, но смотрела сквозь пальцы на то, что русский паспорт графини Кустодиевой выправлен в Эфиопии, что хлопчик-сынок на графиню не похож, а черный муж ее, хотя и состоит при Узейро pour се affaire, но, сразу видно, не как супруг, а любовник. Но полиция закрывала глаза за взятки, хотя знала Гамилькара как офирского националиста, хотя где находится эта страна, никто не ведал, даже чиновники МИДа. Что-то слышали - есть такая страна, маленькая странишка вроде Монако, Лихтенштейна или Андорры, где-то на водопадах Нила. Гамилькар подбирался к Италии кружным ганнибаловым путем через Марокко, Испанию, Францию, даже тоже перешел снежные Альпы. В Риме они сняли шикарную квартиру на третьем этаже с видом па Ватикан; с балкона можно было по пятницам наблюдать выезд из ватиканских ворот самого папы римского - каждый вечер в пятницу открывались помпезные створы, отлитые по эскизам Микеланджелло, которые нисколько не напоминали скромненькие врата в Офир, и папа Карел-Павел без свиты уезжал в простеньком, народном (папа косил под народ) черном "форде" до утра понедельника на уик-энд. "Форд", наверно, бронированный, прикидывали Гамилькар с графиней, наблюдая из-за занавески за папским выездом, ну, а за ними, в свою очередь, наблюдали филера итальянской полиции, которые опасались покушения па папу римского. Но особняк рядом с Ватиканом служил Гамилькару только для отвода посторонних глаз. Муссолини он решил взорвать на тайной дачке в домике в Бонцаниго - в этом домике по давней традиции скрывались или оттягивались высшие итальянские чины: здесь прятался Гарибальди, приезжал маршал Бадольо, наведывался Муссолини.
Вскоре атташе офирского представительства при эфиопском посольстве тайно и совсем недорого снял для них домик в горной местности у городка Бопцаниго, рядом с домиком Муссолини, который притулился прямо посередине крутой горы, к нему вели выбитые в скале ступени. Хозяин их домика - дон Карлеоне, плотник, худой, высокий, морщинистый, крепкий старик, зимой и летом в длинном помятом сером плаще, был похож на сельского падре, соседи звали его падре Карло, он плотничал и столярничал, чернорубашечников на дух не выносил, сочувственно относился к левым и ко всем противникам Муссолини. Он работал на какой-то стройке в Милане, ездил туда на черненьком "форде", в Боицаниго возвращался на выходные дни и жил в дачной пристройке по соседству с аптекарем и алкоголиком Джузеппе Верди. Карло и Джузеппе много пили, пели, играли в четыре руки на клавесине, катались по очереди на тяжелом германском велосипеде, ругали соседа-дуче, дрались и мирились, совсем как в какой-нибудь южной российской провинции. Дуче иногда приезжал сюда - в самые трудные свои минуты, пересидеть запой; но в этом году он здесь еще не появлялся.
Когда Гамилькар в очередной раз ушел через Альпы но каким-то своим делам (на этот раз по заданию негуса Фитаурари он посетил Ленина в Горках, чтобы посоветоваться с ним об организации профсоюзного движения в Африке (это был официальный предлог, на самом деле Гамилькар имел поручение склонить Ленина к предательству интересов рабочего класса и переходу на рельсы международного дофепизма); Гамилькар также тайно посетил Кремль и записал в своем дневнике дополненную цитату из Герцена: "Я с удивлением осмотрел в Кремле три символа российской государственности - Царь-Колокол, который никогда не звонил, Царь-Пушку, которая никогда не стреляла, и Царь-Фонарь, который никогда не светил", - так вот, пролетарский вождь заинтересовался проблемой советизации Офира, но уже не мог ничего присоветовать Гамилькару, а только по-детски мечтательно улыбался и делал под себя в кресле-каталке, - к сожалению, Ленин не был истинным первородным последователем дофенизма, потому что, как показало бальзамирование, фаллос у вождя был короткий и тонкий (его заспиртовали и передали в институт Революции) - свидетельств об отношении Ленина к дофенизму не сохранилось, но Гамилькар застенографировал свою беседу с вождем, в которой на вопрос о здоровье Ленин ответил: "Боюсь Кондратия".
В шушенской бане один крестьянин сказал мне: "А ты, Ильич, помрешь от Кондрашки", и на мой вопрос "почему?", крестьянин ответил: "Да шея у тебя больно короткая" (конечно, крестьянин под шеей подразумевал другой ленинский орган); Гамилькар собирался предложить больному вождю переселиться в Офир, но так как тело Ленина решено было не хоронить, мавзолей уже был построен, то и вопрос отпал; чтобы закончить с этой неожиданно возникшей ленинианой, надо напомнить, что негус Фита-урари, будучи уже Pohouyam'ом, предложил ВЦИКу купить ленинский Мавзолей вместе с мумией для офирского Национального музея, переговоры велись до скончания века и завершились к взаимному удовольствию сторон - мавзолей был куплен по весу чистого золота, его разобрали, каждый кирпич пронумеровали и завернули в бумажку, перевезли в Офир и установили в центре Амбре-Эдема рядом с гранитным фаллосом и пушкинским Бахчисарайским фонтаном), - так вот, когда Гамилькар в очередной раз ушел через Альпы, падре Карло кинул глаз на графиню.
- Sortons un peu au potager, - сказал падре Карло, - lе temps est si beau, et c'est si rare a Boncanigo. Ot.
- Aves le plus grand plaisir.
- Да скажите, пожалуйста, для чего же мы с вами говорим по-французски? - спросил падре.
- Я не хочу коверкать итальяно.
Они пришли в огород, где последовал разговор с эротическими сигналами:
- Смотрите, от, какие мне удалось вывести помидоры.
- О, какие красивые красные помидоры. Я хочу поглядеть на капусту.
- И serait bien aimble a vous de venir me ranimer. Ot, - шепнул он ей.
Гамилькар отсутствовал уже второй месяц, а графиня, привыкшая pour "c'est affaire", souffrir sans "c'est affaire". Падре внушал ей доверие, даже более чем доверие. Это его простецкое "ot" так напоминало ей задумчивую частичку "вот" или "от", которые русские любят вставлять в разговор. "Se amor поп е che dunqe?" - думала графиня.
- Gueule du bois? - понимающе спросила она. - Je suis a vous… Ne me jouez pas un mauvais tour, - подумала и добавила она.
Падре ответил:
- О, что вы! A quoi pensel-vous!
Наконец Элка зашла в гости к дону Карлеоне в дачную пристройку.
- А не выпить ли нам чаю? - сказал падре известный любовный пароль.
- Почему бы не выпить? - правильно ответила графиня.
- Ах, какой у вас верстак! - сказал плотник дежурную фразу.
- Хотите на нем поработать? - опять правильно спросила графиня.
Плотник, не теряя времени, увлек графиню Кустодиеву на большое letto matrimoniale, le met a l'aise и, как говорится, имел ее. Вот.
Плотник был восхищен.
- Vous la plus jolie, chere comtesse. Ot.
- Какая из меня к черту графиня, - ответила тоже восхищенная Элка, натягивая трусы. - Была графиня, сплыла графиня.
Плотник взял недельный отпуск на своей стройке, и они семь дней без перерыва восхитительно трясли матримониальное ложе в дачном сарайчике, вкусно пахнущем стружками, кукурузной олифой и столярным клеем. Восхитительно! С плотником было восхитительно по-другому, чем с Гамилькаром. Плотник был груб и не царских кровей, его дрын, прости господи, не уступал величиной гамилькаровой елде, но поверхность, как и полагается плотницкому дрыну, была рашпелевидной, что придавало новые ощущательпые нюансы. Восхитительно! Плотник дополнял Гамилькара, Гамилькар дополнял плотника.
Их связь не осталась незамеченной.
- За неимением горничной имеют дворника, - однажды сказал вечно пьяный музыкант Джузеппе Верди и получил за такую шутку поленом по голове. Пришлось вызывать "скорую помощь" и увозить Джузеппе с разбитой головой в больницу для бедных, откуда он с сотрясением мозга был вскоре изгнан за пьянство.
Гамилькар в очередной раз перешел через Альпы и вернулся в Бонцаниго. Плотника в доме не было, он уехал на заработки в Милан, но в доме пахло плотником. Гамилькар что-то почувствовал, раздул ноздри, внимательно посмотрел па графиню и сказал:
- Vous etes terrible avec votre petit air innocent.
- А вы что думали du train, que nous allons! - с вызовом ответила графиня. - Просто il me faisait la cour.
В домик по вечерам наведывались темные личности. От Рима было недалеко. Жили на две квартиры.
- Одной zhopo'y на двух стульях, - говаривала графиня.
Вечный город был хмур и грязен после войны. Какой-то бомбист недавно взорвал в Риме эфиопское консульство, но подозревать в этом взрыве Ленина и комиссаров у римского комиссара полиции не было никаких оснований. Подозрение пало на Гамилькара, как на эритрейского сепаратиста. Его, конечно, не арестовали, но с поблажкой за ним приглядывали.
- Пусть взрывает себе всяких эфиопов, это его дело, но догляд нужен, - сказал комиссар полиции.
Теперь, находясь наконец в Италии, Гамилькар вволю мог ненавидеть все итальянское: Рим, макароны, карабинеров, Муссолини. Он бродил по Риму, как когда-то но Севастополю. В Великой Блуднице - Сашко говорил: "Велика шлюха" - Гамилькару нравился один лишь разваленный Колизей, в этих развалинах он чувствовал руку Карфагена.
Но вот пришло время пощупать самого Бенито. Эфиопским консульством были сделаны через МИД Италии дипломатические намеки, и Муссолини решил принять этого эритрейского сепаратиста.
ГЛАВА 4. Товарищ майор (окончание)
В недрах каждого хохла скрывается много сокровищ.
А. Чехов
- Так и запишем, - повторил майор Нуразбеков, но ничего записывать не стал. - Вот как славно мы о Гумилеве поговорили. Правильно. Вы с Гумилевым не знакомы, откуда. А Скворцова Николая Степановича - знаете?
- Тоже поэт? Не слышал.
- Не поэт. Человек такой: Скворцов Николай Степанович. Знаете такого?
Гайдамака задумался, прикрыл ладонью глаза и забормотал, забормотал, мучительно вспоминая:
- Скворцов, Скворцов, Скворцов…
- Ну, зачем же так откровенно дурака валять? - поморщился майор Нуразбеков. - Вы же прекрасно знаете Николая Степановича Скворцова. Вот и отвечайте: знаю.
- Ну, я с ним, в общем, свиней не пас, но знаком немного… ик-к… Вот только имени-отчества не помнил и не сразу сообразил, о ком речь, товарищ майор, - Гайдамака в свою очередь влепил для проверки "товарища майора" и стал ожидать ответной реакции.
- Ну, и какое у вас о нем сложилось впечатление? - никак не отреагировал на "товарища" товарищ майор, хотя мог бы ответить классически: "Тамбовский волк тебе товарищ". Значит, пока "товарищ" прошел обоюдно.
- Ну, трудно сказать…
- Ну, скажите, попробуйте, - майор Нуразбеков подрезал очередное "ну", как теннисный мячик.
- Ну, какой-то он весь такой… - прямоугольно отбил подачу Гайдамака, путаясь в местоимениях и боясь даже подумать о той десятитысячной пачке из скворцовской запазухи. Кто его разберет, этого восточного телепата, - может быть, он мысли читает. По спине бить - рад стараться, товарищ майор! Смотри, как бы в морду кулаком не заехал. Знает он о трех сторублевках или не знает?
- Ну, какой?
- Ну, какой-то не такой…
- Ну, подберите слово: какой? - опять сделал подачу майор Нуразбеков.
- Ну… Примороженный он какой-то. Вот, точно: примороженный! - отбил подачу Гайдамака.
- Ну, вспомните хотя бы: кто вас познакомил? Где, когда и как вы познакомились со Скворцовым? Кто, где, когда и как?
- Ну, не помню я! - взмолился Гайдамака и даже обрадовался: правду он говорит: ну, не помнит он! Начал припоминать: - По пьянке, что ли? Или на каком-нибудь собрании? Да, на собрании.
- На партийном собрании?
- Нет.
- Верно, вы беспартийный. Значит, на профсоюзном?
- Нет… Не помню. Да, вспомнил! На каком-то торжественном собрании!
- Ну, положим, на торжественном собрании трудновато познакомиться. Все сидят, спят, читают… Или Скворцов к вам умышленно подсел?
- Ну, значит, в антракте. Или после собрания, когда все пошли водку пить. Нет, он не подсаживался.
- Ну, на каком именно собрании?
- Ну… В честь чего-то там.
- Ну, вспомните. Когда именно и в честь чего именно там?
- Ну их же до черта этих собраний! Мы же с этих собраний не вылезаем… Ну, не помню я! Кажется, в честь наступающего ше-сти-де-ся-ти-пя-ти-ле-тия чего-то там… - Гайдамака чуть свой длинный язык не сломал.
- В честь шестидесятипятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции? - помог ему майор Нуразбеков, отбрасывая теннисную ракетку.
- Точно! Вспомнил! В честь Великого Октября! Еще помню - мокро было, слякоть. И холодно. Погода шептала: "Займи и выпей". Вот я у Скворцова и занял пятерку!
- В ноябре позапрошлого года, перед тем как Леонид Ильич умерли?
- Ну, - опять подбросил мячик Гайдамака.
- … гну, - беззлобно выругался майор и потянул носом. - Вы что, выпили с утра?
Гайдамака смутился.
- Для храбрости? - догадался майор.
- Для бодрости.
- Это одно и то же. Странно, чего вам бояться? Нет, в самом деле, интересно! - оживился майор Нуразбеков. - Почему все так боятся нашу контору? Вот вы, лично… Объясните между нами, девушками: ведь вы лично ничего такого не совершали в смысле опасности для нашего государства, а боитесь! Не пойму: в чем тут дело, а?
"Бэ, - подумал Гайдамака. - Дурак он, что ли? Не-ет, вумный шайтан, все прекрасно понимает, но девочкой прикидывается, вызывает на откровенность".
- Впрочем, для безопасности нашего государства вы тоже ровным счетом ничего не сделали, - продолжал майор Нуразбеков, не дождавшись ответа. - Вообще-то, за вами числятся всякие-якие антисоветские мелочишки, но это уж как водится - все мы не без греха.
- А что за мной… ик… числится? - полюбопытствовал Гайдамака.
- Перечислить? Да вы сами знаете. Опять замолчали.
"Ни черта он не знает про те сторублевки, - твердо решил Гайдамака. - Чепуха. Откуда? Свидетелей не было. Ждет, когда я сам на себя клепать начну. Тут-то он на меня по совместительству всех собак и навешает. Фиг ему!"
- Перечислить, что ли? - опять с сомнением переспросил майор Нуразбеков, подошел к окну, растворил пошире, высунулся но пояс, задрал голову и внимательно осмотрел палящее и выгоревшее от солнца небо над Одессой. Потом свесился и стал изучать внизу на углу улиц Карла Маркса и Бебеля потных прохожих, которые увязали в расплавленном от августовской жары асфальте.
ГЛАВА 5 Встреча с Дуче, после которой Гамилькар принимает решение убить Муссолини
- Завтра у меня встреча с Муссолини, - как бы между прочим сказал Гамилькар.
Графиня Л. К. засуетилась и послала будущего прадеда африканского Пушкина в Бонцаниго, в аптеку дядюшки Джузеппе Верди, за вином и колбасой.
Встреча Гамилькара с итальянским премьер-министром состоялась в его римской резиденции, в Венецианском дворце. У входа во дворец два охранника с разводящим играли в "морру", выбрасывая пальцы на счет "три". В кабинете Муссолини висели портреты Карла Маркса и его собственный. Бенито Муссолини, бывший репортер какой-то утренней бульварной газетенки, неспешно застегиваясь и надевая на громадную лысину белую фуражку яхтсмена (при военном-то френче!), вышел из-за обширного стола навстречу Гамилькару; любовница премьер-министра Кларетта Петаччи спрыгнула со стола, подтянула чулки, поправила юбку и, виляя бедрами, удалилась в боковую дверь.
Пока они сходились посреди кабинета, Гамилькар никак не мог вспомнить, кого Муссолини ему напоминает. Наконец вспомнил - Муссолини разительно походил на телохранителя Ленина матроса Жириновского, который в Горках возил вождя в каталке по 40-градусному морозу и угощал Гамилькара водкой "из горла", вот только Жириновский был вечно непричесан, а Муссолини - лысый.
Дуче встретил Гамилькара точно посреди кабинета. Правым кулаком, покрытым волосами, он дружески заехал Гамилькару в солнечное сплетение, а левой ладонью похлопал Гамилькара по спине. Муссолини был большим шутником и корчил из себя великого дофениста. Такой вот Я! Недавно на вопрос американского корреспондента Хемингуэя: "О чем вы сегодня будете говорить в парламенте?", Бенито похлопал себя по заднице и ответил: "Сегодня моя zjhopa будет разговаривать со скамейкой". ("В переводе это означало, что сегодня он выступать не будет, - объяснил Хемингуэй, - хотя настоящий, уважающий себя дофенист знает цепу крепкого словца и таким весомым классическим непечатным словом, как zjhopa, разбрасываться не станет".)
Гамилькар вспомнил прием у Врангеля и начал с купидонов. Звероферма на севере Офира очень заинтересовала Муссолини, как в свое время Врангеля. Дуче тут же отведал ножку купидона, причмокнул, облизнулся, закатил глаза и не без юмора воскликнул:
- Брависсимо! Это именно то, чего не хватает моему народу и моей славной непобедимой армии.