Муссолини утер рукавом френча жирные губы и принялся расспрашивать: поддается ли мясо купидона длительной консервации? Каковы темпы роста и созревания половозрелой птицы? Что есть купидон в зоологическом смысле - страус, что ли? Как он чувствует себя в макаронах по-итальянски с уксусом и красным вином?… Муссолини со своим внезапным интересом к купидонам теперь стал похож на Хрущева с его кукурузными пожарами - оба были огнеопасны, у обоих было предрасположение к внезапному возгоранию от, казалось бы, негорючих материалов, - и не удивительно, в конце концов, между Хрущевым и Муссолини было много общего - от внешности до характера.
- Эфиоп твою мать! Ты сказал: Офир?! - вдруг дошло до премьер-министра. - Значит, ты не эфиоп, а офирянин? - обрадовался Муссолини, будто не знал этого. - Я рад, что ты не эфиоп. Эфиопия варварская страна, недостойная находиться среди цивилизованных народов.
Он оставил купидонов в покое и потащил Гамилькара к громадной политической карте мира.
- Смотри сюда: вот Италия… - Муссолини обвел жирным указательным пальцем зеленый иберийский сапог и сделал значительное лицо - т. е. скорчил одну из своих знаменитых рож: выгнул толстую нижнюю губу наизнанку и выпучил глаза. - А вот Офир… - Указательный палец переплыл синее Средиземное море и вторгся в Африку. - Где тут Офир… не могу найти… Ладно, предположим, что сейчас Офир находится здесь… - Палец Муссолини оставил отпечаток синей типографской краски на африканском роге. - Я - Бенито, ты - Гамилькар, нам надо объединить наши усилия. - Он многозначительно посмотрел в глаза Гамилькару и нанес ему легкий крюк в челюсть. - Фашизм - это большая семья. В семье все любят и слушаются папу.
Затем Муссолини намекнул, что Гамилькар мог бы при случае - конечно, с помощью дуче - занять место самого офирского Pohouyam'a.
- Место? - переспросил Гамилькар.
- Да. Трон, - уточнил Бенито.
- Стуло, - сказал Гамилькар на суржике.
"Кто он такой, Муссолини? - не понимал Гамилькар. - Настоящий последователь дофенизма или обычный проходимец и маргинал? Клоун или корчит из себя клоуна?"
- Смотри: вот Хартум, - объяснял Муссолини. - В 3650 километрах от истоков почти под прямым углом в Белый Нил вливается с востока из Эфиопии Голубой Нил; его вода более темного цвета, и на протяжении 15 километров можно еще различить неперемешанные воды двух рек. Лишь соединившись, оба притока образуют, наконец, собственно Нил, и их особенности, их мощь создают самую удивительную реку планеты. Голубой Нил можно считать матерью Нила и плодородия в Египте, причиной нильского паводка, тогда как Белый Нил - отец его жизнеспособности, папа, наделяющий выносливостью и равномерностью, которые не дают всем землям на севере погибнуть летом от жажды.
"Великий географ", - подумал Гамилькар.
- Голубой Нил приносит в общий котел Большого Нила 51 400 миллионов кубометров воды, что составляет 57 процентов всего количества воды в Ниле, - прикидывал Муссолини. - Однако Голубой Нил начинает играть главенствующую роль лишь во второй половине года, во время сильнейших ливней в Офире. Исток Голубого Нила - река Атбай из озера Тана. Ниже по течению Нил принимает воды последнего значительного притока - реки Атбара. Она несет огромное количество почвы, смываемой с Офирского нагорья, - еще больше, чем Голубой Нил, - и потому арабы называют ее также Бахр-эль-Асуад, или Черная река. Помнишь - Черная речка, Пушкин, дуэль?
"Пушкинист", - подумал Гамилькар.
Стратегический план Муссолини был прост, как веник: захватить истоки Голубого Нила. Это означало: контроль над Египтом, а значит, контроль над всей Африкой, а значит, контроль над всем миром. Захватить Эфиопию, потом Офир и озеро Тана (об Офире и озере он умолчал, но Гамилькар разбирался в карте) - значит захватить Африку. Подкопать гору и пустить Ак-бару в Индийский океан - вот его стратегический план.
"Пустить Нил в Индийский океан. Захватить Африку, - меланхолично подумал Гамилькар. - Убить Муссолини".
- Что станет с Египтом, если однажды сюда не придет паводок, несущий плодородный ил? - продолжал Муссолини. - Засуха, голодомор. В древней легенде говорилось о том, что паводок зависит от великодушия офирского негуса, которого звали Лаллибелла. Однажды Нил обмелел, послали в Офир патриарха с дарами. Негус принял его и спросил, что ему нужно. Патриарх поведал, что Нил пересыхает и людям от этого большой урон. И тогда негус приказал вновь открыть перегороженную долину, и вода в Ниле поднялась на три локтя и оросила все нивы египетские. Патриарх же вернулся и встречен был с большими почестями. Дурак Лаллибелла, - сказал Муссолини, хватаясь за свою огромную лысую голову с шишками. - Какой дурак этот Лаллибелла!
- Местность, где находятся водопады, - объяснял Муссолини, водя пальцем по карте, - наклонена к востоку; и если бы вот эта гора не противостояла этому вот уклону, Нил потек бы на восток, а не в Египет. Если эту гору пройти насквозь - не так уж велика работа, лет на десять, по сколько новых рабочих мест, какая занятость черного населения! - то весь Нил можно было бы отвести в Индийский океан, и тогда вся Африка наша! Я начну Великую Географическую войну! Я - мы с тобой! - будем держать в руках всю Африку, Средиземное море - а это вся Европа, весь арабский мир - а это Штаты и Англия. Но все это грязная политика. Моя великая гуманитарная цель - раскопки райского сада. Найти Офир и раскопать Эдем!
"Такое вот", - подумал Гамилькар.
- Тебя не вдохновляет такая программа?!
Крупное тело Муссолини ни секунды не оставалось в покое - он надувал щеки, оттопыривал нижнюю губу, ковырял в носу, таращил глаза, чесал ягодицы, пожимал плечами. Прощаясь, Беиито доверительно пнул Гамилькара коленом под зад. Муссолини ни секунды не верил, что Гамилькар офирянин, он думал, что Гамилькар эритреец, сомалиец или эфиоп; и выдал ему все свои планы. Хитрый Муссолини часто выдавал свои планы. Верх хитрости - говорить правду так, чтобы тебе не верили. Mundus vult decipi - ergo decipiatur. Муссолини обращался с толпой, как разъяренный лев, но в частной беседе был настоящей овечкой, особенно с иностранцами: он был готов раскрыть всем свои карты, а затем тут же маскировался, принимая позу великого государственного деятеля, который говорит то, что думает, и не беспокоится по пустякам.
"Разве это не обман? - подумал Гамилькар. - Chest un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. Если человек тебе лжет, сделай вид, что поверил лжи, и обмани его".
Гамилькар не был черным расистом, но все же не переносил, когда дорогу ему перебегала белая кошка. "Все-таки надо его пощупать", - решил Гамилькар и па прощанье больно ущипнул Муссолини за задницу.
Муссолини вытаращил глаза и никак не ответил. Гамилькар вышел из резиденции, вытирая пальцы носовым платком. Задница у дуче была тугая, как бегемотова кожа, но он сумел ущипнуть больно. Такая задница могла использовать всю Африку как гальюн. Дуче следовало убить.
ГЛАВА 6. Компромат
Бросая камешки в воду, гляди на круги, ими образуемые, - иначе такое занятие будет пустою забавою.
К. Прутков
Майор Нуразбеков вернулся к столу, закурил новую сигарету и вынул из голубой папки отпечатанную страницу:
- Ну, пожалуйста… Сами на компромат напросились. Вот, например… Это вы сказали в ноябре позапрошлого года в пьяной компании: "Брежнев умер, и мне что-то нездоровится"? И все вокруг смеялись при этом.
- А что тут смешного? - прикинулся Гайдамака. - Ничего смешного не вижу.
- Вот и я не вижу. Ну, про Брежнева - это еще туда-сюда, сойдет, пропустим мимо ушей, Брежнев - уже пройденный этап. А вот что это вы несли в ресторане "Подсолнух" насчет пана Щербицкого? Какая у него жопа? Напомнить? "Жирная" - так вы сказали. Хороший, мол, амортизатор для наших дорог… А вот перл: "Везде дураки засели, ряхи отъели, гнать их надо сраной метлой". Это как?… Или вот интересная цитатка: "Сквегной догогой идете, товагищи!" Кто это сказал после партхозактива? Кого это вы "пегедгазнили"? Кого перефразировали?… Молчите?… Да, а почему ваши дорожные рабочие бастуют, как на гнилом Западе? А вы им за это "андроповку" выставляете и обедами кормите. Да за такие выступления плюс за поддержку забастовки плюс за скрытый саботаж с вами в 37-м, знаете, как поступили бы?… Что прикажете делать с этим компроматом? Распустились, ядри вашу творческую интеллигенцию! Ну, положим, вы не творческая интеллигенция, а рабочая кость - тем более! - Майор Нуразбеков потряс компрометирующей бумагой, смял ее и швырнул Гайдамаке. - Читайте, читайте! Так и быть, дарю! Используйте ее по назначению.
Гайдамака расправил бумагу и принялся разбирать куриный почерк майора. Так, почитаем, что о нас пишут в КГБ…
"нтсвтск прпгнд гтц"
Ясно: "антисоветская пропаганда и агитация"… Этот майор Нрзб писал без гласных и заглавных букв, как древний еврей, хоть и слева направо. Почерк был не куриный, а еще круче - вроде двойной колючей проволоки вперемешку с зигзагами кривой сердечной аритмии.
"жрн жп пн щрбцкг…", "врн дрг дт тврщ", "бржнв…", "ндрпв…", "чрннк…" и т. д.
Про жирный амортизатор пана Шербицкого все правильно записано. И про Брежнева, и про Андропова, и про Черненко - все верно. Нет, все-таки наши чекисты сейчас хорошо работают - культурно, грамотно, чужих слов не шьют. Что было, то было - все это Гайдамака не один раз вслух говорил на людях, будто его черти за язык тянули. Постой, помолчи, послушай, что говорят другие. А то, что товарищ майор любезно подарил ему компромат на подтирку, - хороший признак. Значит, не нужен уже компромат майору? Целый час уже прошел, даже больше. Наверно, сейчас отпустит домой с Аллахом. Скажет: "Идите и не грешите, товарищ Гайдамака! Эй, Вова, кто там у нас следующий?" Отпустит, отпустит, куда он, сука, денется? Напугал пациента для профилактики и отпустит. За длинный язык сейчас не сажают - если, конечно, язык не подкреплен делами. Слово и дело надо различать, не при Бироне живем, а, слава Богу, при Константине Черненко. Он же, Гайдамака, конечно, в жизни всякое языком молотил, но никогда ничего такого не делал в смысле опасности для нашего социалистического отечества. Наоборот: хай живэ социалистический лагерь! За длинный язык сейчас не сажают, а просто выгоняют с работы. Да он и сам уйдет, надоело дураком прикидываться. Так, глядишь, не заметишь, как в дурака превратишься - привычка, как известно, вторая натура. Сам, сам подаст заявление и уедет в Нижневартовск за длинными сторублевыми купюрами с портретом отца-основателя в овале. Или в Нарым. Или в Надым. Там тоже дороги плохие и дураков хватает. Интересно, кто там следующий после него на допрос к товарищу майору? Кому там на 12.00 назначено?
Ох, и подотрется он той компрометирующей бумагой - подотрется как надо, с большим мазохистским удовольствием - даже Гаргантюа с Пантагрюэлем, знавшие в этом деле толк, такими бумагами не подтирались - куда им! - и воду за собой три раза спустит, чтоб уж концов от той поганой бумаги не осталось. Все-таки подлец Скворцов. Сволочь. Настоящий хрен из-за бугра, все про него выложил! Впрочем, у американских шпионов свои резоны. А может быть, и не Скворцов раскололся? Откуда Скворцову знать, какой амортизатор у пана Щербицкого, если про жопу Щербицкого Гайдамака при Скворцове не распространялся? Где ж это он разболтал государственную тайну?… Вспомнил: в районной прокуратуре!
"Вышинский, сука, раскололся! Не выдержал допросов при ясной Лупе! - догадался Гайдамака. - И про забастовщиков только Вышинский знал. Вот кто после меня придет на допрос - Семэн с Мыколой. А эта говняная бумага - всего лишь черновая выписка из протокола допросов районного прокурора Вышинского. Апрельские тезисы. У майора таких бумаг - хоть задом ешь. А "Дело" с американским шпионом в унитазе никак не утопишь".
- Коньяк с Иваном Трясогузом где пили? Здесь у нас внизу, па углу Маркса с Привозом? - спросил майор.
"Все знает! - обалдел Гайдамака. - Следил он за нами, что ли?… Недаром Ванька предупреждал!"
- А вы что думаете? - читал мысли майор Нуразбеков. - Думаете, я тут на чердаке сижу и ничего не знаю? Высоко сижу, далеко гляжу! У меня долг службы такой - все знать. Думаете, я тут с вами в допросы начну играть, жилы из вас тянуть и по морде бить? Много чести! Отвечайте: какой коньяк пили? Молдавский?… Молдавский, молдавский, чую! Амбре какое! И охота вам по такой жаре такую дрянь пить? Вы два но сто выпили, а Трясогуз, конечно, сразу целый стакан засосал?… И объяснил, что в КГБ нужно дураком прикидываться?
"Ох, и вумный монгол!" - ужаснулся Гайдамака:
- И "Красной Шапочкой" закусили, волки?… Завидую я вам, птички божьи. Сейчас бы мне принять грамм сто пятьдесят армянского коньячка и в постельку на бочок.
- С какой-нибудь Красной Шапочкой, - с опаской пошутил Гайдамака.
(Еще шутит!)
- Оно бы не плохо, по мне сейчас не до Красных Шапочек. Выспаться хочу. А тут сиди с вами.
- Что, плохо с похмелья? - от всей души посочувствовал Гайдамака, страстно желая перевести разговор с опасного пана Щербицкого и сквегной ленинской дороги к нейтральным красным шапочкам и молдавскому коньяку. - Так я могу за бутылкой сбегать!
Гайдамака с готовностью хлопнул по своему карману и тут же с досадой вспомнил, что все деньги в спешке отдал Андрюхе Лукьянеико, ни рубля себе не оставил, даже на обратную дорогу.
- Ну-с, и где мы будем распивать эту вашу бутылку? - очень заинтересовался майор Нуразбеков. - В женском туалете, что ли? Или прямо здесь, на моем рабочем месте?… Вы что думаете, я тут по ночам в КГБ коньяк распиваю и пульки расписываю? - рассердился майор. - Работаю я здесь! Ночные допросы веду при ясной Луне, бля! Разбирайся тут с вами! Вы летописи писали когда-нибудь?
- Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, - сказал Гайдамака.
- А вот о чем. - Майор вынул из голубой папки очередной лист и прочитал: - Называется так: "Летопись, от".
- От кого? - спросил Гайдамака.
- Просто: от. "От" - и все. Часть речи такая, вроде "бля". Засорение языка. Летописец ставит "от" в конце каждой фразы или периода, как выдох.
Ужасное подозрение возникло у Гайдамаки.
- Сидите, слушайте и поймете, от. - И майор стал читать что-то совсем уж несусветное:
"В лето 6562 от сотворения мира. От. В те времена Лысая гора еще не была историческим местом. Отец Павло, который потом сделался святым, каждую ночь обходил монашеские кельи, желая знать, как проводят монахи время. Если услышит, как кто-либо беседует, собравшись вдвоем или втроем, то он тогда стукнет к ним в дверь, дав знать о своем приходе, и отойдет. А наутро, призвав к себе, заводил разговор с притчами да намеками. От. Одевался он так, что даже нищие принимали его за своего; а Гайдамака сказал, что многие святые во все времена носят латаные штаны, хотя вполне могут купить себе приличный костюм. От. Одно из трех: то ли они прикидываются, то ли им наплевать на свою внешность, то ли латаные штаны нужны им как символ во имя. Так сказал Гайдамака. "Труд облагораживает человека", - говорил ему отец Павло, а Гайдамака отвечал: "Если трудно, значит, плохо. Облагораживает безделье". От.
Однажды незадолго до пасхи Гайдамака с братией угощались телом и кровью господней, тут отец Павло опять стукнул в дверь и ушел, а утром сказал Гайдамаке: "У тебя, брат, сердце ржавою коростой обросло. Сущий диавол! Зачем ты из монастыря колхоз устраиваешь и братию смущаешь? Не лучше ли тебе уйти от нас, пока я княжью дружину не вызвал?" Гайдамака осерчал и ответил: "Я свободен, я и пойду!" - "Иди, иди… от", - был ответ отца Павла с осквернением уст".
- Вам что-то непонятно? - спросил майор. Гайдамака пожал плечами. Подозрение перешло в холодную уверенность: отец Павло предал, написал компромат, его слог. Майор усмехнулся и продолжил чтение:
"Гайдамака и пошел, куда глаза глядят. Не успел он спуститься к Днепру, как вдруг из оврага, который впоследствии станет Крещатиком, выехали ему навстречу три добрых молодца в полном богатырском параде с кистенями в руках. От. Посреди Гайдамака узнал своего оруженосца Алешку Поповича, а по бокам двух братьев Свердловых. Пока он рассуждал как бы половчее вооружиться, они дорогу к Днепру перекрыли - ни пройти, ни проехать. В ответ на эту демонстрацию Гайдамака вырвал с корнем молодой дубок и потряс им, очищая корни от земли. На Свердловых это произвело впечатление, теперь можно было поговорить. "Зачем ты, Алешка, в богатырское вырядился, костюм оскверняешь?" - спросил Гайдамака, хотя уже понимал, в чем тут дело. Оруженосец смутился, но ответил нагло: "Зовут меня теперь не Алешка, а Алексей Алексеич. Меня вчера сами Илья Иваныч Муромец под богатырскую присягу привели". - "За что же тебе такая честь без кандидатского стажа?" - удивился Гайдамака. "А за подвиги мои богатырские. - Тут Алешка стал загибать пальцы. - За победу над Васькой Прекрасным, да за победу над Змеем Тугариным, да за победу над разбойниками в грязях смоленских… да за открытие Сибири, от!" - "Ты что болтаешь, дурень? Это же мои подвиги!"
Майор взглянул на Гайдамаку, прервал чтение и спросил:
- Что с вами?
Икотка прошла, но навалилось кое-что похуже - у Гайдамаки потемнело в глазах, и всеми фибрами живота он почувствовал, что от внезапного липкого страха перед ночными допросами при ясной Луне, бля, ему уже не сдержать в желудке опять взбунтовавшуюся конину, которая уже съела гороховый суп и красную шапочку, набралась сил и хитроумно решила на этот раз прорваться на волю не вверх и вперед, а с тыла - вниз и назад.
- Можно мне в туалет сходить? - жалисно попросился Гайдамака, хватаясь за живот.
- Облегчиться, что ли? Оправиться? Почему же нельзя, если приспичило? Сходите. Только добро зря для храбрости переводите.
- А это… Сопровождающего не надо?
- Еще чего! Вы что, арестованный? Или собственноручно не сумеете спустить штаны?
- Так я ж не знаю, где тут в вашей конторе мужской туалет, - скорчился Гайдамака. - Ничего не вижу, бля, аж круги в глазах!
Сорное словечко "бля", как блоха, уже успело перепрыгнуть на него с майора Нуразбекова.
- Верно, мужской гальюн далеко, не добежите, - прикинул товарищ майор, с садистским наслаждением наблюдая за муками Гайдамаки. - Да уж не дизентерия ли у вас? А может, холера? Могу вас в госпиталь…
- Нет, не холера, - простонал Гайдамака. - Суп гороховый, с салом.