Покончив со здоровяком, О`Тул обернулся в сторону капитана. В этот миг тело юнги легким перышком влетело между Свеном и испанским моряком, что приготовился ударить со спины. Испанец оказался проворнее, шпага вонзилась в грудь парня. Плотник бросился в сторону сражавшихся. Он видел, как мальчишка отбил шпагу противника и сделал точный выпад. Дэн силится удержаться на ногах. Шатается, борясь со слабостью. Брайан подоспел во время, подхватил парня, не дал упасть. Он помог Дэну вернуться на "Скиталец". Они в каюте. Данька чувствует под собой родной сундук. Дэна охватила слабость, апатия.
- Держись, Дэн, - повторяет плотник. Он разорвал рубаху на груди Дэна. - Сейчас мы тебя перевяжем.
Брайан мечется по каюте. Нашел непочатую бутылку рома, открыл ее. Смочил обрывки рубахи и протер рану.
- Погоди, сейчас перевяжу. - Брайан осмотрел рану, достал иглу с ниткой, они всегда были при нем. Джереми видел и не такие раны.
- Потерпи. Пара стежков. Рана большая. - Досталось парню. Не отбей удар, пришлось бы зашивать не тебя, парень, а парусину.
Данька закрыл глаза. Он чувствовал, как игла втыкается в тело.
- Все, сейчас забинтую, - доносится голос друга. Дэн пытается улыбнуться.
Брайан нашел еще одну чистую рубашку, разорвал ее на ленты и повязал на груди Дани.
- Как ты себя чувствуешь, Дэн? - Джереми Брайан О`Тул, думает он, к счастью не в этот раз тебе придется отдать друга морским волнам. Твоя иголка не сошьет саван.
- Нормально, - он воин, не тряпка, не станет скулить. Матросы не плачут, так учил капитан. Его капитан. Шум в ушах и слабость.
Брайан выкинул рваную рубашку.
- Брайан, ты бы мне какую-нибудь рубаху помог надеть. - Дэн пытается поудобнее усесться на крышке сундука.
Плотник огляделся, нашел рубаху и помог другу.
- Давай, сюда руку. Эту сюда, - поправил воротник, помог удобно устроиться на сундуке.
- Помоги застегнуть, - холодные кисти рук сейчас не справятся с такой простой работой.
Брайан застегнул пуговицы. Кивнул головой, прикрыв глаза. Крепкий парень, выдержит.
- Как ты? - Перед ним бледное лицо раненного товарища. Шальной пацан, в смелости тебе не откажешь. И верный друг.
- Жить буду. Спасибо. - Дэн не раз слышал такие слова с экрана телевизора. Крутой полицейский иначе не скажет.
- Обращайся, если надо зашить что. Я не только по дереву мастер. Отлично. Что не собираешься умирать. Мешки из парусины у меня плохо выходят. Ты посиди, а я побегу. Ребятам надо помочь.
Брайан убежал. Дэн сидел на сундуке. Надо же его ранили. Если капитан узнает, спишет на берег. Не выдержал, подвел. Свен скажет, зря тратил время на тренировки. Он, Данька, неловкий, трусливый мальчишка. Да куда его еще, на берег. Вон с корабля. Только бы капитан не заметил, только бы не увидел, - твердил Даня. Бой стих, и капитан вернулся в каюту. Данька слез со своего сундука.
- Капитан, умыться? - Бодрость в голосе. Талантливый артист живет в этом мальчике.
- Давай, - Свен скинул рубашку, потянул руки под струю воды.
За улыбкой Дэн прячет боль от раны. Пал или пропал, сказал Гамлет. Быть или не быть. И Данька сыграет свою сцену, свою роль. Большая игра. Высокие ставки. Пусть на кону его жизнь. Он не лукавил, когда в школьном сочинении писал: за такие каникулы готов заплатить любуж цену. Без "Скитальца" у него нет жизни, она ему не нужна.
Свен умылся, устроился в кресле. Данька стоял посреди каюты, немного боком к капитану.
- Капитан, - с улыбкой спросил он, - будем фехтовать?
Только бы капитан не заметил. Он готов до последнего драться за право остаться на корабле. Не отнимайте это право! Будет бороться с самим собой, со слабостью и всем миром.
Капитан отрицательно кивнул головой.
- Нет. Это твой первый бой. Ты, наверно, устал. Отдыхай. Я пойду, посмотрю, что в трюме испанца. Отдыхай, матрос. После первого боя можно и вздремнуть немного.
Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука. Родной. Прилег, укрылся одеялом. Ему был необходим отдых.
Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.
Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.
- Даня! - Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.
- Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! - Кричит она. - Тебя могли убить!
- Мама, не убили же. Я живой, - чуть сердится. Какая ерунда - убили!
- Даня, Денечка, как это вышло? - Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.
- Мама, я жив, все нормально. - Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.
- Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? - Жив, он жив. Ее мальчик жив. - Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.
Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.
- Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.
- Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.
Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.
- Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.
- Мам, не надо Я так уберу. - Одна суета от женщин.
Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.
Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.
- Даня, тебе больно?
Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.
- Матросы не плачут, мама. - Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.
А та тихо проговорила:
- Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.
Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:
- Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего! - При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.
- Даня, надо обработать рану. - Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.
- Только не йодом, мам, - стонал герой.
Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса - его пята. У юного пирата - раствор йода.
Часть 12
Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.
- Мам, - верещал Даня, - не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.
- Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила. - Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.
- Мам! - Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.
- Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал. - Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.
- А я и не плачу. Совсем не плачу, - хныкал Данька. - Йод - это больно.
Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.
- Даня, это что? - В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.
- Где? - Данька посмотрел на свою рану. - Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.
Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники - заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.
- Какие веревочки? Понавязал тут узлов! - Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.
- Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил. - Вновь объясняет он.
- Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил? - Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.
Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.
- Очень просто, мама. - Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.
- Брайан, он что, врач? - Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.
- Я тебе о нем рассказывал. Он наш плотник, на корабле. И матрос. Ты знаешь, он еще поет. Так замечательно поет.
- Даня, он… он… он втыкал в тебя иглу и пел? Садист!
Хирург, играющий на рояле, прокурор, чей голос ласкает слух, законотворец, поющий под гитару в наши дни не кажется необычным. Плотник-поэт? Создавший новое направление. Уолт Уитмен.
Грубые руки и грязная одежда скрывают горячие сердца.
- Нет, мама. Он поет в другое время. Не когда зашивает. - Даня улыбнулся. Если б Брайан запел о девушке, что лукаво избегает парня, а он рвет струны гитары. Плачет и молит голос, берет за душу. Такую песню надо слышать.
В тоске души кружатся шторы на окне, письменный стол прячет тоску разорванных струн в ящиках. Плачет за окном природа.
- Он всех, - не понимала мать, - зашивает?
- Не знаю, но меня заштопал.
- Даня, Господи, что у вас там за варварство такое. - Она готова сдаться. Ее сын рядом. Пусть поет, что вздумается. Я разрежу тебя и заштопаю вновь, я хирург по веленью богов.
- Нормальное. Он еще полбутылки рома вылил на рану. - Напиток мужчин не сравнить с позорным йодом.
- У вас там что, йода нет? - Нет укорота на этих баб.
- Не, мам, мы без этого обходимся, - Данька с опаской посмотрел на пузырек с лекарством. Какое счастье, что на Тортуге нет йода.
- Ладно, Даня. - Мария Петровна обработала рану, приложила марлевую салфетку. Забинтовала
- Мама, мне рубашка нужна. - Мужчину не остановят царапины.
- Зачем? Даня, ложись так. Тебе надо отдохнуть.
Первый плачь ребенка, его губы, коснувшиеся груди, мать помнит всю жизнь. Богородица, ты помнишь губы сына твоего, Иешуа Иосифа, ставшего Христом? Не только сына, мать распяли.
- Я пойду в школу, мама. - Упрямо глядит на мать.
- Даня, - мать хотела остановить сына, - какая школа? Ты ранен. Тебе надо отдохнуть, сил набраться. Тебе нужен покой.
Данька упрямо не соглашался:
- Я что, прогульщик? Я иду в школу. Давай рубашку. - Матрос, полный матрос не сдается. Вспомни Кронштадт, вспомни Варяг. Я духом из этой страны.
Мать поняла, что спорить с сыном бесполезно. Дала ему рубашку. Он натягивал ее и говорил:
- Мам, ты бы чайник подогрела. Чай попью и побегу.
Мария Петровна отправилась на кухню. Даня специально отправил мать. Он не был уверен, что сможет подняться, и не хотел, что бы мать это видела. Когда она ушла, он встал, сделал один не уверенный шаг, второй. Пробормотал:
- Сегодня, кажется, немного штормит. Что-то палубу качает, - но все же добрался до двери. Постоял, собираясь с силами, затем, стараясь двигаться уверенно, пошел на кухню.
Телевизор, стол, кресла, все обитатели дома, смотрели, как юный хозяин пытается пересечь зал. Качнулся, но удержался на ногах. Чертыхнулся. Печально вздохнул диван. Добрел до кухни, остановился на пороге, оперся на косяк рукой. Так стоял его отец. Сел к столу. Выпил чашку кофе. Мария Петровна посматривала украдкой на сына. Сдерживала наворачивающиеся слезы.
- Мама, я все. Побегу в школу. Максим меня, наверно, ждет.
- Давай. А ты, Даня, дойдешь? Ты уверен? - Спрашивала Мария Петровна. У нее такой уверенности не было.
- Дойду, мама. Конечно, дойду. - Данька старался выглядеть уверенным в своих силах.
Не откатится плод от яблони, повторит первородный отца. Не уронит в бою он знамени, не попросит пощады творца.
Он вышел на улицу. Но идти, как раньше не мог. Кочки и камни во двор бросались под ноги. Ямки злорадно ликовали. Желтые осенние листья печально падали на землю. Когда он подошел к троллейбусной остановке, Максима уже не было. Не дождался, ушел один. И Данька присел на скамейке на остановочном комплексе, что бы перевести дыхание. Моросил дождь. Навес над остановкой укрывает от штормов. Подходили и уезжали троллейбусы, хлопали дверьми, а он сидел. До школы добрался ко второму уроку. Зашел в класс и плюхнулся за парту. Скрипели парты, как уключины на лодке. Максим был не доволен.
- Где тебя носит? Я тебя ждал, ждал. Ты чего опаздываешь? Опять твои морские дела, что ли?
- Что-то воде этого. Потом, - отмахнулся Данька.
Не на одну из перемен он не выходил из класса. Был не уверен в своих силах. Уроки закончились, и друзья пошли домой. Даня шел медленно, старательно переставлял ноги. Дождь прекратился. На небе выглядывало солнце. Прохожие заняты своими делами. Максим спросил:
- У тебя что, мышцы болят? Капитан загонял? Тренировками изводит?
- Нет. Так! - Пытался избежать расспросов, но не так просто отделаться от Максима.
- Что так? Говори, - настаивал Макс. - Капитан тебя ругал или еще чего?
- Нет. Пойдем, Макс, - нерешительно добавил. - Ты помоги мне до дома добраться. Я как-то плохо себя чувствую.
- Не вопрос, помогу.
Максим видел, что друг двигается с трудом. Взял его под руку. Они вошли в квартиру Даньки. Друг помог ему устроиться на диване. Когда Дэн садился, пружины дивана жалобно скрипнули. Максим сел на стул напротив друга.
- Темнить опять будешь или расскажешь? - Только попробуй отмолчаться. Он не позволит спрятать самые интересные моменты жизни матроса, своего друга.
Данька вместо того, что бы что-то рассказывать, расстегнул пиджак, затем рубашку. Максим увидел бинт и капли крови.
- Тебя ранили, Даня? - Вот здорово. Настоящий бой, услышать о таком от участника событий. Сидеть рядом с героем.
- Есть немного. Видишь. - Дэн не хочет вдаваться в подробности. Придется еще ответить перед капитаном. Нет ему прощения. Какие оправдания можно придумать. Только попытаться скрыть от Свена. Достанется ему.
- Даня, а как получилось? - Максим ждет подробностей. Самый волнующий рассказ.
С волнением ждут рассказа и немые свидетели жизни людей. Шкаф с посудой замер. Пузатый телевизор на тумбочке притих в ожидании новостей.
- Это бой. Это я виноват. Не рассчитал. - Дэн готов повиниться в содеянном.
- Я с тобой посижу, Даня. Вдруг плохо будет или что понадобится. Что-нибудь подать? - Сам все расскажешь. Сам не выдержишь.
- Принеси водички, пожалуйста.
Максим побежал на кухню, налил стакан воды, вернулся. Отдал воду другу.
После тог, как сын ушел, Мария Петровна помыла посуду, посидела возле стола. Мысли путались в голове. Ее маленького мальчика могли убить. Если вчера мысли об опасности можно было гнать от себя, сегодня они стали реальностью. В любую из ночей она может потерять его. Тяжело поднялась, что бы отправиться на работу. Дорогу она не видела, шла, как слепая.
Аркадий Аркадиевич был на работе. Привык приходить рано. Когда Мария Петровна зашла в кабинет, он тотчас отметил бледность и подавленность Марии.
- Мария Петровна, вам не здоровится? - Аркадий Аркадьевич помог ей сесть.
Она сидела, тяжело опираясь на стол. Молчала.
- Мария Петровна, голубушка, на вас лица нет. Вы заболели?
Мария Петровна тихо произнесла:
- Даньку… Даньку ранили, - всхлипнула она.
- Что?! Как ранили Даньку?! Где? Как это произошло? - Засуетился Аркадий Аркадьевич.
- Ранили его, - Мария всхлипнула. - Я не знаю, как. Он нечего не рассказывал.
- А где он сейчас? - В какой больнице, в каком он состоянии.
- Он ушел в школу. На уроки. - Мария развела руками. Сама не понимала, почему отпустила сына. Уступила Даньке.
- И вы его отпустили, Мария Петровна?
- Он упрямый. Сказал, что пойдет в школу. Не будет прогуливать. - Ей надо было настоять, заставить Даню остаться дома. Не смогла.
- Рана тяжелая? - Спрашивал Аркадий Аркадьевич.
- Его этой, шпагой прокололи. - Мария с содроганием вспоминает, что увидела утром. Окровавленная тряпка, швы на теле мальчика.
- Как проколи? Насквозь? - Трудно представить, что человек с такой раной может куда-то пойти. Не укладывается в голове такое несчастье.
- Нет. В грудь воткнули. - Невольно прижала руки к своей груди.
- А потом? - обычному человеку сложно представить раны, полученные в бою.
- Его какой-то плотник иголкой зашил. Ну, швы наложил. - Мария вздохнула. Примитивный уровень медицины пугал.
- Плотник? - Какая-то путаница. Обычного плотника не допустят врачевать.
Музейные экспонаты на полках могли припомнить дела и более странные. В отдаленные времена раны перевязывали женщины и старики. Никто не спрашивал наличия соответствующего удостоверения. Любая помощь ценилась.
- Да. А потом грязной тряпицей обмотал. - Продолжала жаловаться Мария.
- Господи! Они там все с ума посходили, - возмущался Аркадий Аркадьевич. Микроскоп позволил увидеть соседствующих с нами микробов. С тех пор люди по-настоящему задумались об инфекции и прочем. Сами создали идеальные условия для жизни своих малых врагов и спохватились.
- Я ему то же говорила. Я, конечно, сменила повязку, обработала рану йодом, и он ушел в школу. Сама не понимаю, как отпустила его.
- Может вам, Мария Петровна, домой поехать. Вдруг Дане будете необходимы.
- Я немного посижу и поеду. Ой. Аркадий Аркадьевич… - и Мария Петровна заплакала. - Его могли убить. Моего Данечку могли убить. Заколоть.
- Успокойтесь. Успокойтесь, Мария Петровна. - Аркадий Аркадьевич обнял голову Марии. - Он же жив.
- Жив. - Магическое заклинание.
- Не плачьте. Он жив, и это главное.
Когда Мария Петровна вернулась домой, увидела, что Даня дома, и с ним Максим. Вошла в комнату и поздоровалась:
- Здравствуй, Максим. - Подошла к сыну убедиться, что ее мальчик не мечется в бреду. Температура, кажется, в норме.
- Здравствуйте, Мария Петровна. - Максим спокоен, и это хороший знак. Даня вне опасности.
- Как он?
- Мама, все нормально. Макс со мной. Ничего не случилось. Я бодр и здоров.