- Оставайся лучше дома, - бледно улыбнулся Громов, - серых мы выбросим, яблоки съедим, а потом займемся с Валей - не оставлять же девочку одну. Валя! Я тебе сейчас нарисую крокодила.
И, погладив девочку по головке, Громов принялся чинить карандаш.
Глава 6
Подходцев самый умный. Идиллия
Сумерки…
Подходцев лежал на кровати, заложив руки за голову, и мечтал бог его знает о чем. Изредка хмурился, сжимал голову руками, но потом, испустив легкий вздох, снова опадал, как внезапно ослабевшая пружина…
Громов безмолвно сидел на подоконнике, устремив упорный взгляд на улицу - "изучал кипучее уличное движение", как он вяло объяснил друзьям, заинтересованным его странным поведением.
Валя сидела на коленях у Клинкова и, по своему обыкновению, рассматривая в упор лицо своего взрослого собеседника, несколько раз тоскливо спрашивала:
- Где мама?
- Мама ушла по делу, - неизменно отвечал Клинков, разглаживая ее кудри. - Скоро вернется.
- Да она уже давно ушла.
- Тем больше резонов ей скорее вернуться.
- Чего?
- Резонов.
- Каких?
- Ты знаешь, что такое резон?
- Н… нет.
- Это такой человек, который детей режет, когда они пристают к нему с расспросами.
- А где он живет?
- На углу Московской и Безымянного…
- Он ходит по улицам?
- Да, уж такое его поведение, - рассеянно отвечал Клинков, прислушиваясь к чьим-то шагам на лестнице.
- А он маму не возьмет?
- Кажется, что мы все этого серьезно опасаемся, - с грустной насмешливостью ответил за Клинкова Подходцев…
- Не говори глупостей, - оборвал его Громов. - Раз Марья Николаевна говорит, что идет по делу, значит, дело существует.
- Конечно, существует, - как-то странно неестественно хрипло рассмеялся Подходцев. - А если бы вы слышали, как это "дело" звякает шпорами! Прямо малиновый звон.
Кубарем скатился с подоконника Громов и, подступив к холодно глядевшему на него Подходцеву, спросил дрожащим голосом:
- Что это значит?
- Шпоры-то? Да ведь шпоры были не сами по себе… Они были прикреплены к ногам… В темноте мне еще удалось рассмотреть живот, грудь, руки и голову. Все вместе составляло одного весьма недурного собой офицера… Он довозил ее до нашего подъезда.
- Может быть, это какой-нибудь родственник? - неуверенно предположил Клинков.
- Ну, да, - с некоторой надеждой подхватил Громов. - Она, вероятно, была у него по делу о разводе с мужем, и он довез ее потом до дому.
- Дескать, вечером одной опасно, - проговорил, призадумавшись, Клинков, - он ее и довез.
Громов добавил, ловя подтверждающий взгляд Подходцева:
- Обыкновенная вежливость.
- А не сыграть ли нам в карты? - вдруг ни с того ни с сего предложил Подходцев.
- Почему в карты? Во что именно?
- В "дураки". Конечно, игра эта ничего нового не прибавит к вашим характеристикам, но она лишний раз подтвердит то мнение о вас, которое я себе составил…
Громов и Клинков засмеялись, но ничего не возразили.
Громов стал тасовать карты, а Клинков повел Валю укладывать спать…
- Ну вот, Валя… Давай, я тебе сниму чулочки, башмачки и платьице, ты и ложись спать… Умыть тебя?
- Да ты всегда заливаешь мне воду за шею!..
- Это новый, открытый мной способ, на который я думаю взять привилегию. Иначе не умею.
- Мама лучше умывает.
- Ну, что там мама! У нее, брат, дел и без тебя много.
- Ну, вот видишь - опять всю облил.
- А ты сохни скорей, вот и будет хорошо.
- Ой, мыло в рот попало!..
- А я думал, ты взбесилась. Смотрю - изо рта пена. Выплюнь.
Долго возился заботливый, но крайне неуклюжий Клинков (с некоторых пор он заменил совсем павшего духом Громова) около девочки, пока не уложил ее в постель.
- Ну, спи, звереныш.
- Послушай, а Богу молиться… Почему ты меня не помолил?
- Ну, молись.
Девочка стала на колени.
- Ну? - обернулась она к нему.
- Что тебе еще?
- Говори же слова. Я ж так же не могу, когда мне не говорят слова.
- Ну, повторяй: "Господи, прости мою маму, Клинкова, Громова и Подходцева…" Они, брат, совсем, кажется, закрутились.
- … "Они, брат, совсем, кажется, закрутились", - благоговейно произнесла девочка.
- Нет, это не надо! Это не для молитвы, а так. Ну, теперь говори: "Спаси их и помилуй".
- А папу? - вдруг спросила Валя, глядя на него сбоку удивленным черным глазом.
- Папу? Ну можно и папу, - решил щедрый Клинков. - Бог его простит, твоего папу.
- Готово? - спросила девочка.
Клинков неуверенно согласился:
- Пожалуй, готово.
- А теперь сказку, - скомандовала Валя, ныряя под одеяло.
- Еще чего! Спи.
- Ну, скажи сказку, ну, пожалуйста.
- Да я все страшные знаю.
- Расскажи страшную!
- Ну, слушай: в одном доме разбойники убили старуху, отрезали ей голову и унесли, а туловище бросили в запертой квартире. Пришли домой, голову съели и легли спать. Вдруг ночью слышат, кто-то ходит по ихней комнате. Зажгли свет: глядь, а это старуха без головы ходит, растопыря руки, и ловит их: "Отдайте, дескать, мою голову"…
Неизвестно, до чего дошла бы эта леденящая кровь история, если бы из соседней комнаты не раздался окрик Подходцева:
- Клинков! Иди, я тебя в Громовых оставлю.
- В каких Громовых?
- Ну в дураках, не все ли равно.
Несмотря на все задирания Подходцева, друзья не парировали его шуток.
Слышались только краткие возгласы: "Тебе сдавать! Тройка! Ты остался!"
Глава 7
Клинков снова уезжает
Громов предъявил Подходцеву "тройку", состоящую из семерки, восьмерки и короля, и заметил:
- Сколько она у нас уже живет? Вторую неделю?
- Да, - подтвердил Подходцев, рассеянно покрывая короля валетом и принимая семерку с восьмеркой. - Девятый день.
- Первые два дня она тебя с собой брала, когда ездила по делам, а теперь все сама да сама…
- Может, она боится затруднять Подходцева, - задумчиво предположил Громов, набирая из колоды сразу семь карт.
- Не симптоматично ли, - криво усмехнулся Подходцев, - что ты, Громов, как раз в эту минуту остался в дураках.
- Ты предполагаешь, что в эту минуту? - злобно подхватил Клинков. - Я думаю - раньше.
Громов бросил карты на пол и вскочил с места.
- Ну, так я же вам скажу, что вы оба свиньи и самые грязные лицемеры. Как?! Вы меня упорно называете глупцом, упорно смеетесь надо мной… А вы?!! Ты, Подходцев, разве ты не пробродил от семи до девяти часов вечера по нашей улице?!
- Я папиросы покупал!
- Два часа? За это время можно купить целую табачную фабрику!! А Клинков?! Раньше он сравнивал детей с клопами, говорил, что они "заводятся" и что их нужно шпарить кипятком - что заставляет его теперь возиться с девочкой, как нянька? Откуда этот неожиданный прилив любви к детям?!!
- Я всегда любил ухаживать за детьми, - попробовал вставить свое слово Клинков в этот шумный водопад.
- Да! Когда им было больше восемнадцати лет! Разве я не вижу, что Подходцев все смотрит в потолок да свистит какую-то дрянь, а когда она приходит, он расцветает и прыгает около нее, как молодой орангутанг. Разве не заметно, что Клинков, под видом сочувствия к ее горю, то и дело просит "ручку" и фиксирует поцелуй так, что всех тошнит… И вот, оказывается, что вы оба правы, вы в стороне, а я - неудачный ухаживатель, предмет общих насмешек… и… и…
- Выпей воды! - холодно посоветовал Подходцев.
- К черту воду!!
- Мне эта истерика надоела, - сверкнув глазами, заявил Подходцев. - Я сейчас ложусь спать, и, если кто-нибудь еще вздумает оглашать воздух воплями, я заткну тому глотку своим пиджаком.
- Вся эта история чрезвычайно мне не нравится, - заявил вдруг тихо сидевший на своей кровати Клинков. - В воздухе пахнет серой и испорченными отношениями. Эта атмосфера не по мне. Вы как хотите, а я уеду. Сыт я по горло. Завтра сообщу свой адрес, а сегодня - прощайте.
Подходцев язвительно улыбнулся…
- Ага! Опять к дяде?
Клинков, не обращая на эти слова никакого внимания, сказал с озабоченным видом:
- Если девчонка вдруг проснется, пока мать не пришла, и начнет плакать, заткните ей рот мармеладом - у меня тут на шкапу для нее припасена коробка… Заверьте ее, что мать вернется с минуты на минуту. А то терпеть не могу этого визга.
- Да ведь тебя тогда все равно уже не будет!
- Ну, знаете, если такое сокровище раскричится, так и через три улицы слышно!.. Ну, вот и готово. Ничего, Громов, я сам. Чемодан не тяжелый.
Глава 8
Неожиданная развязка
В этот момент на площадке раздались шаги, и в дверь кто-то постучался.
- Она - пролепетал Клинков и, весь вспыхнув, без сил опустился на чемодан.
- Войдите!
В комнату вошел человек, по внешнему виду очень смахивавший на денщика.
- Первые его слова, - шепнул Подходцеву Громов, - будут: "Так что…"
- Так что, - сказал денщик, - барыня кланяются, и вот от них записка, сами же они в своем местонахождении, уехамши.
Подходцев, как человек с наибольшим самообладанием и авторитетом, прочел записку и засмеялся:
- Распаковывайся, Клинков!
- А что?!
- Дайте полковнику на чай и отпустите его. До свиданья, полковник!
- Вот, господа, ценный автограф: "Извините, что прощаюсь не лично, а письменно. Зайти к вам не могу. Почему? - секрет. Спасибо вам за хорошее отношение. За вещами пришлю, а Валю отведите к папе. Может быть, вы когда-нибудь меня поймете… Преданная вам М.".
- Та-а-ак… Заметь при этом, что вещи у нее поставлены на первое место, а Валя на второе, - скорбно заметил чадолюбивый Клинков.
Громов пожал плечами:
- Ну, это ничего не доказывает. Она, вероятно, была очень взволнована.
- Бедный ребенок, - прошептал Подходцев.
- Бедная мать, - сказал Громов.
"Бедный Клинков", - подумал про себя эгоист Клинков.
- Клинков! Ты заменял девочке мать, ты и веди ее к отцу!
- Да, но ведь я не знаком с ним, а вы знакомы.
- Знаешь?.. Такое знакомство, как у нас с ним, всегда проиграет перед незнакомством, - заметил, успокоившись раньше других, Подходцев, хотя губы его нее еще дрожали. - Ну, в таком случае пойдем втроем.
- Как, ты не спишь? - удивился Клинков, зайдя в маленькую комнатку.
- Да, ты мне рассказал такую страшную сказку, что я не могла заснуть.
- Все к лучшему, мой юный друг, - сентенциозно заметил Клинков, натягивая ей чулочки. - Страшная сказка пришлась кстати.
- Куда мы? - удивилась девочка.
- К папе. Видишь ли, там, собственно говоря, мама… то есть ее еще нет, но когда-нибудь она придет. Да! Наверное. Этим всегда кончается - верь мне, цыпленок, - так говорит мудрый Клинков…
Кандыбов уже собирался спать, когда раздался звонок в передней, и три друга, эскортировавшие крохотную девочку, предстали перед изумленным хозяином.
- Что это значит? - сурово спросил он.
- Прежде всего - уведите девочку. Глаша, или как вас там, извиняюсь, не знаю - возьмите ее, - распорядился Подходцев. - Вот… А что касается нас, то… простите, мужественный старик, что я о вас худо думал. Нас ввели в заблуждение, и первое наше впечатление в том и другом случае оказалось… гм! обманчивым. Ваша жена… да вот, лучше всего прочтите записку!
Мужественный старик прочел записку, нисколько не удивился и потом спросил:
- А чего, собственно, вы впутались в эту историю?
- Единственно из доброты, - угрюмо сказал Подходцев.
- Думали: страдающая мать, осиротевший ребенок, - сокрушенно подхватил Клинков.
- А дочка у вас чудесная, - похвалил Подходцев. - Как вы могли отдать нам ее, не понимаю! Повесить вас за это мало!
От похвалы дочери старик расцвел так, что даже пропустил мимо ушей неожиданный конец фразы.
- Славная девчонка, не правда ли?
- Очаровательная. Нам будет без нее скучно, - вдруг выступил вперед Клинков. - Вы будете иногда отпускать ее к нам? Кстати, - вспомнил он, вынимая из-за пазухи знаменитую громовскую корову. - Вот ее корова. Передайте ей. Молока не дает, но зато и сена не просит.
- Откуда эта корова?
- Громов подарил. Чудесная девочка!
Надо знать отцовское сердце, чтобы допустить, казалось бы, невероятный факт: через полчаса три приятеля сидели у гостеприимного хозяина в его столовой, чокаясь старой мадерой и запивая свое горе, каждый по-своему: Клинков с Подходцевым шумно, Громов - угрюмо, молчаливо.
- Что это он такой? - участливо спросил хозяин.
- У него большое горе, - неопределенно сказал Подходцев.
А Клинков прибавил:
- Такое же почти, как у вас, только больше.
Глава 9
Зловещие признаки, страшное признание
Громов сказал толстому Клинкову:
- Меня беспокоит Подходцев.
- Да уж… успокоительного в этом молодце маловато.
- Клинков! Я тебе говорю серьезно: меня очень беспокоит Подходцев!
- Хорошо. Завтра я перережу ему горло, и все твои беспокойства кончатся.
- Какие вы оба странные, право, - печально прошептал Громов. - Ты все время остришь с самым холодным, неласковым видом, Подходцев замкнулся и только и делает, что беспокоит меня. Вот уже шесть лет, как мы неразлучно бок о бок живем все вместе, а еще не было более гнусного, более холодного времени.
Тон Громова поразил заплывшее жиром сердце Клинкова.
- Деточка, - сказал он, целуя его где-то между ухом и затылком, - может быть, мы оба и мерзавцы с Подходцевым, но зачем ты так безжалостно освещаешь это прожектором твоего анализа?.. В самом деле - что ты подметил в Подходцеве?
Опрокинув голову на подушку и заложив руки за голову, Громов угрюмо проворчал:
- Так-таки ты ничего и не замечаешь? Гм!.. Знаешь ли ты, что Подходцев последнее время каждый день меняет воротнички, вчера разбранил Митьку за то, что тот якобы плохо вычистил ему платье, а нынче… Знаешь ли, что он выкинул нынче?
- И знать нечего, - ухмыльнулся Клинков, втайне серьезно обеспокоенный. - Наверное, выкинул какую-нибудь глупость. От него только этого и ожидаешь.
- Да, брат… это уже верх! Нынче утром подходит он ко мне, стал этак вполоборота, рожа красная, как бурак, и говорит этаким псевдонебрежным тоном, будто кстати, мол, пришлось: "А что, стариканушка Громов, нет ли у тебя лилового шелкового платочка для пиджачного кармана?" А когда я тут же, как сноп, свалился с постели и пытался укусить его за его глупую ногу, он вдруг этак по-балетному приподнимает свои брючишки и лепечет там, наверху: "Видишь ли, Громов, у меня чулки нынче лиловые, так нужно, чтобы и платочек в пиджачном кармане был в тон". Тут уж я не выдержал: завыл, зарычал, схватил сапожную щетку, чтобы почистить его лиловые чулочки, но он испугался, вырвался и куда-то убежал. До сих пор его нет.
- Черт возьми! - пролепетал ошеломленный этим страшным рассказом Клинков. - Черт возьми… Повеяло каким-то нехорошим ветром. Мы, кажется, вступили в период пассатов и муссонов. Громов… Что ты думаешь об этом?
- Думаю я, братец ты мой, так: из вычищенного платья, лиловых чулков и шелкового платочка слагается совершенно определенная грозная вещь - баба!
- Что ты говоришь?! Настоящая баба из приличного общества?!
- Да, братец ты мой. Из того общества, куда нас с тобой и на порог не пустят.
- Кого не пустят, а кого и пустят, - хвастливо подмигнул Клинков. - Меня, брат, однажды целое лето принимали в семье одного статского советника.
- Ну да, но как принимали? Как пилюлю: сморщившись. Мне, конечно, в былое время приходилось вращаться в обществе…
- Ну, много ли ты вращался? Как только приходил куда - сейчас же тебе придавали вращательное движение с лестницы.
- Потому что разнюхивали о моей с тобой дружбе.
- Дружба со мной - это было единственное, что спасло тебя от побоев в приличном обществе. "Это какой Громов? - спрашивает какой-нибудь граф. - Не тот ли, до дружбы с которым снисходит знаменитый Клинков? О, в таком случае не бейте его, господа. Выгоните его просто из дому". Что касается меня, то я в каком угодно салоне вызову восхищение и зависть.
- Например, в "салоне для стрижки и бритья", - раздался у дверей новый голос.
Прислонившись к косяку, стоял оживленный, со сверкающими глазами Подходцев.
Громов и Клинков принялись глядеть на него долго и пронзительно.
Переваливаясь, Громов подошел к новоприбывшему, поглядел на кончик лилового шелкового платочка, выглядывавший из бокового кармана, и, засунув этот кончик глубоко в карман, сказал:
- Смотри, у тебя платок вылез из кармана.
Подходцев пожал плечами, подошел к зеркалу, снова аккуратно вытянул уголок лилового платочка и с искусственной развязностью обернулся к друзьям.
- Что это вам пришло в голову рассуждать о светской жизни?
- Потому что мы в духовной ничего не понимаем, - резко отвечал Клинков, снова сваливаясь на кровать.
Лег и Громов (это, как известно, было обычное положение друзей под родным кровом). И только Подходцев крупными шагами носился по громадной "общей" комнате.
- Подойди-ка сюда, Подходцев, - странным голосом сказал Клинков.
- Чего тебе?
- Опять уголочек платка вылез. Постой, я поправлю… Э, э! Позволь-ка, брат… А ну-ка, нагнись. Так и есть! От него пахнет духами!!! Как это тебе нравится, Громов?
- Проклятый подлец! - донеслось с другой кровати звериное рычание.
И снова все замолчали. Снова зашагал смущенный Подходцев по комнате, и снова четыре инквизиторских сверкающих глаза принялись сверлить спину, грудь и лицо Подходцева.
- Ффу! - фыркнул наконец Подходцев. - Какая, братцы, тяжелая атмосфера… В чем дело? Я вас, наконец, спрашиваю: в чем же дело?!
Молчали.
И, прожигаемый четырьмя горящими глазами, снова заметался Подходцев по комнате.
Наконец не вытерпел.
Сложив руки на груди, повернулся лицом к лежащим и нетерпеливо сказал:
- Ну да, хорошо! Если угодно, я вам могу все и сообщить, - мне стесняться и скрытничать нечего… Хотите знать? Я женюсь! Довольно? Нате вам, получайте!
Оглушительный удар грома бабахнул в открытое окно, и белые ослепительные молнии заметались по комнате. А между тем небо за окном было совершенно чистое, без единого облачка. И мрачная, жуткая тишина воцарилась… надолго.
- Что ж… женись, женись, - пробормотал Клинков, тщетно стараясь придать нормальный вид искривленным губам. - Женись! Это будет достойное завершение всей твоей подлой жизни.
- А что, Подходцев, - спросил Громов, разглядывая потолок. - У вас, наверное, когда ты женишься, к чаю будут вышитые салфеточки?
- Что за странный вопрос! - смутился Подходцев. - Может, будут, а может, и нет.
- И дубовая передняя у вас будет, - вставил Клинков. - И гостиная с этакой высокой лампой?
- А на лампе будет красный абажур из гофрированной бумаги, - подхватил Громов.
Клинков не захотел от него отстать: