- И тигровая шкура будет в гостиной. На окнах будут висеть прозрачные гардины, а на столе раскинется пухлый альбом в плюшевом переплете с семейными фотографиями.
- А мы придем с Клинковым и начнем сморкаться в кисейные гардины.
- А в альбом будем засовывать окурки.
- И вступим в связь с твоей горничной!
- А я буду драть твоих детей, как сидоровых коз. Как только ты или твоя жена (madame Подходцева, ха, ха - скажите, пожалуйста!), как только вы отвернетесь, я, сейчас же твоему ребенку по морде - хлоп!
- Небось и елку будешь устраивать?.. - криво усмехнулся Клинков.
- Я твоим детям на елочку принесу и подарочки: медвежий капкан и динамитный патрон - пусть себе дитенок играет.
- А ты думаешь, Громов, что у него дети будут долговечны? Едва ли. Появится на свет Божий младенчик да как глянет, кто его на свет произвел, так сразу посинеет, поднимет кверху скрюченные лапки, да и дух вон.
- Да нет, не бывать этому браку! - с гневом воскликнул Громов. - Начать с того, что я расстрою всю свадьбу! Переоденусь в женское платье, приеду в церковь да, как пойдете вы к венцу, так и закачу истерику: "Подлец ты", скажу, "соблазнил меня, да и бросил с ребенком!"
- А я буду ребенком, - некстати подсказал огромный толстый Клинков. - Буду хвататься ручонками за твои брюки и буду лепетать: "Папоцка, папоцка, я хоцу кусать".
- Попробуй, - засмеялся Подходцев. - Я тебя накормлю так, что ног не потянешь.
И опять нервно зашагал Подходцев, и снова долго молчали лежащие…
Глава 10
Подходцев уходит. Элегия
Где-то между двумя подушками, где лежала голова Громова, послышался тихий стон:
- Подходцев, серьезно женишься?
- Серьезно, братцы… Ей-Богу. Надо же.
- Подходцев! Не женись, пожалуйста.
- Вот, ей-Богу, какие вы странные! Как же так можно не жениться?..
- Подумай ты только, - подхватил Клинков. - С нами ты живешь - что хочешь делай. Затеял ты легкую интрижку - пожалуйста! Мы тебе поможем. Напился ты пьян - сделай одолжение! И мы от тебя не отстанем.
- Пожалуй, и перегоним, - подтвердил Громов.
- Ну, вот видишь! А жена! Ты думаешь, это шутка - жена? Да вы лучше меня спросите, братцы, что такое жена!
- Ты-то откуда знаешь?
- Я-то? Я, братцы, все этакое знаю.
- Разве ты был женат?
- Собственно говоря… как на это взглянуть. Если хотите, то… Да уж, что там говорить - знаю! Пришел пьян - бац лампой по голове! Завел интрижку - бац тарелкой по спине. Сидишь дома - нервы, вышел из дому - истерика. А в промежутках - то у нее любовник сидит, то она платье переодевает, то ей какое-нибудь там кесарево сечение нужно делать.
- Странное у тебя представление о семейной жизни.
- Да уж поверь, брат, настоящее!
- Постой, Клинков, не трещи, - остановил его солидный Громов. - А не приходило тебе в голову, Подходцев, такое: просыпаешься ты утром после свадьбы - глядь, а сбоку чужая женщина лежит. И сам ты не заметил, как она завелась. То да се - хочешь ты к нам удрать - "нет-с, говорит, постойте! Я твоя мужняя жена, и ты из моих лап не вырвешься". Ты в кабинет - она за тобой; ты на улицу - она за тобой. Ночью пошел в какой-нибудь чуланчик, где грязное белье складывается, - чтобы хоть на полчаса одному побыть - не тут-то было! Открывается дверь, и чей-то голос пищит: "Ты тут, Жанчик? Что же ты от меня ушел? Ну, я тут с тобой посижу! Зачем ты меня одну бросил, Жанчик?" Ну, конечно, ты ей возразишь: "Да ведь двадцать-то пять лет ты жила же без меня, дрянь ты этакая?! Почему же сейчас без меня минутки не можешь?" - "Нет, Жанчик, - скажет она, - надо было бы тебе на мне не жениться… Раз женился - так тебе и надо!" Повеситься захочешь, и то не даст - из петли вынет, да еще поколотит оставшейся свободной веревкой: "Как, дескать, смел, паршивец, вдову без прокормления оставлять!"
Пауза.
- Подходцев!
- Ну? - приостановился Подходцев.
- Не женишься? - робко спросил Громов, считая почву достаточно подготовленной.
- Женюсь! - вздохнул Подходцев. - Жалко мне вас, но что же делать… женюсь! А который теперь час?.. Ой-ой… Пять! А мы в половине шестого должны кататься. Друзья! До свиданья! Целую вас мысленно.
- Подавись ты своими поцелуями.
- Громов! Можно надеть твой серый жилет?
- Нельзя. Он мне сейчас будет нужен.
- Для чего?
- Чернилами буду обливать.
- Гм!.. Ну, прощайте, братцы. Бог с вами.
Клинков поманил его пальцем.
- А подойди-ка… Видишь, какой ты неаккуратный: кончик платка опять вылез.
- Осел ты пиренейский, - завопил Подходцев. - Да ведь так же и нужно, чтобы он торчал. А ты его уже в третий раз засовываешь.
Клинков уткнулся в подушки, и плечи его запрыгали: неизвестно было - смеялся он или оплакивал гибнущего друга?..
Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися, Подходцев вышел в двери как-то боком, виновато.
По уходе его Клинков тяжело встал с кровати, подошел к зеркалу и с плаксивой миной стал разглядывать себя.
- Клиночек! Что с тобой? Охота тебе всякую дрянь разглядывать! Уже не думаешь ли и ты жениться?..
- Знаешь, что я сейчас почувствовал, Громов? - обернулся к нему Клинков, и углы губ его передернулись.
- Ну?
- Стареем, брат, мы… Подходцев женится, а у меня уже седые волосы на висках появились.
- А с ребрами благополучно?
- С какими ребрами?
- Беса в ребре не ощущаешь?
- Какого беса?
- Ну, говорят же: седина в бороду, а бес… и так далее.
Клинков кротко, печально улыбнулся.
- Не острится нынче что-то…
- Голова не тем наполнена.
- Ну, в отношении себя ты преувеличиваешь.
- Почему?
- Она у тебя ничем не наполнена.
- Нет, Клинков, - улыбнулся Громов еще печальнее, чем давеча Клинков. - И у тебя ничего не получается. Не остри, брат.
- Плохо вышло?
- Чрезвычайно.
- Да, действительно. Что-то не то…
И долго сидели так, осиротевшие, каждый на своей постели, пока не окутали их синие сумерки…
Глава 11
Вести оттуда
В большой комнате, в которой жили раньше трое, а теперь, после женитьбы Подходцева, только двое, было тихо… Даже мышь не скреблась под полом - вероятно, издохла от бескормицы. В комнате находился один толстый Клинков.
Конечно, он лежал на кровати.
Его дела, как и дела Громова, пришли в упадок: доходов не было, а расходы требовались колоссальные: на одну еду уходило не меньше рубля в день. Да квартира, на оплату которой расходовалось вместо денег чрезвычайно много нервов (при объяснениях с хозяйкой), да папиросы, да то и се…
Беззвучные вздохи раздирали массивную грудь Клинкова.
"А тут еще Громов исчез, - думал Клинков. - Наверное, попал в компанию меценатов и забыл и думать обо мне".
Но в этот самый момент в виде наглядного, фактического опровержения в комнату влетел запыхавшийся Громов.
- Что это ты, брат?! - спросил Клинков, скосив на него глаза. - Будто бы только что из церкви вырвался?
- Почему… из церкви?
- Да ведь ты принадлежишь к тому незадачливому разряду людей, которых и в церкви бьют. Вот я и думал…
- Ты? Думал?! Может ли с тобой это случиться?
- Тебя это удивляет? Очень просто: я думаю бесшумно, поэтому снаружи ничего не заметно, а ты, когда над чем-нибудь задумаешься, то в твоей голове слышно легкое потрескивание. Будто чугунная печка постепенно накаливается.
- Хочешь, я тебя сейчас водой оболью?
- Если ты этим докажешь высокое состояние твоих умственных способностей - обливай.
- Просто оболью. Чтоб ты не приставал.
- Не надо. Я предпочитаю сухое обращение.
- Недурно сказано. Запишу. Может быть, в редакции "Скворца" за это нам заплатят рублишку. Кстати! Сейчас швейцар передал мне письмо с адресом, написанным женским почерком…
- Тебе письмо?
- Нет.
- Мне?!
- Нет.
- А кому же?!
- Нам обоим.
- Странный вы народ, ей-Богу. Сколько вас по всем церквам ни бьют, все вы не умнеете. От кого письмо?
- Недоумеваю. Наверное, какая-нибудь графиня, увидя меня на прогулке, пишет, что я поразил ее до глубины души.
- Возможно. Если она гуляла на огороде, а ты стоял в своей обычной позе - растопыря руки и скривившись на бок для наведения ужаса на пернатых…
Не слушая его, Громов разорвал письмо и вдруг вскричал в неописуемом удивлении:
- Не сон ли?! Знаешь, кто нам пишет? Madame Подходцева!
- Уже?
- Что уже?
- Собирается изменить Подходцеву?
- Кретин!
- Первый раз слышу. Что она там пишет? Не просит ли развести ее?
- "Многоуважаемые Клинков и Громов"…
- Видишь, меня первого написала, - съязвил Клинков. - А тебя приписала так уж… из жалости.
- "Я знаю, что, выйдя замуж за Боба [ ], я похитила у вас любимого друга, но, надеюсь, вы на меня не сердитесь. Чтобы доказать это, приходите нынче вечером пить чай. Познакомимся и, думаю, будем друзьями".
- Ишь ты, пролаза, - проворчал Клинков. - Сколько сахару! Больше там про меня ничего нет?
- Есть. Вот: если Клинков, благодаря своей толщине, не пролезет в квартиру, мы ему вышлем чаю на улицу, к воротам… Впрочем, может быть, он сидит в лечебнице для умалишенных, и потому…
- Брось, надоел. Как она подписалась?
- "Ненавистная вам Ната Подходцева".
- Правильно. Так что же мы… пойдем?
- Противно все это. А?
- Тошнехонько. Вышитые салфеточки, на чайнике вязаный гарусный петух…
- Верно. А Подходцев лежит в халате на диване, курит трубку и заказывает кухарке на завтра обед.
- А сбоку полотеры ерзают по полу, стекольщики вставляют стекла, а в углу мамка полощет пеленки.
- С ума ты сошел? Они всего два месяца как поженились!
- Ну да, - скептически покривился Клинков. - Будто ты не знаешь Подходцева. Так пойдем?
- Черт их знает. Правда, что там накормят. А я с утра ничего не ел.
- Красивая она, по крайней мере?
- Клинков!
- И о чем с ними говорить, спрашивается?
- Сейчас видно, что ты не бывал в хорошем обществе. Ну вот, предположим, приходим мы… "Здравствуйте, как поживаете?" - "Ничего себе, спасибо. Садитесь". Сели. Оглядываемся. "Хорошая у вас квартирка. Не дует?" - "Что вы, что вы!" - "С дровами?" - "Без дров. А за дрова теперь так дерут, что сил нет". - "Да, уж эти дрова". - "Можно вам чаю стаканчик?" - "Пожалуй". Понимаешь? Этакая нерешительность: "пожалуй". Могу, мол, и не пить. А то ведь я тебя знаю… Предложишь тебе чаю, а ты хлопнешь себя по животу, да еще подмигнешь, пожалуй: "Ежели с ветчиной да с семгой, то я и полдюжины пропущу".
- Гм… да. Может, там речи какие-нибудь за столом нужно говорить?
- Какие речи?
- Ну там по поводу брака; "ум, мол, хорошо, а два лучше".
- Там будет видно. Только ты уж не забудь, когда войдем, ручку у нее поцеловать.
- На этот счет я ходок.
- Еще бы. Сколько побоев принял - пора научиться. Кстати… могу тебе дать три совета: на ковер не плюй, в самовар окурки не бросай и, если будешь есть крылышко цыпленка, - руки потом об волосы не вытирай.
- О свои не буду. А об твои готов хоть сейчас.
Переругиваясь, эти странные друзья принялись за свой туалет.
Глава 12
В гостях у Подходцева
Подходцев, видимо, немного конфузился своего нового положения. В передней встретил Клинкова преувеличенно шумно.
- А-а!! Клинище-голенище… Здравствуй, старый развратник! Давно пора… А где же Громов?
- Он там… на площадке.
- Почему?
- Стесняется, что ли. Капризничает. Не хочет идти.
Подходцев выглянул из дверей и увидел Громова, с громадным интересом и вниманием читавшего дверную доску, на которой было ровным счетом написано три слова.
Затратив на чтение время, достаточное для просмотра газетной передовицы среднего размера, Громов обернулся и увидел Подходцева.
- Чего ж ты остановился тут, на площадке, чудак?!
- Я сейчас. Отдохну только тут немного… Почитаю.
- Иди, иди. Нечего там. Вот, господа, позвольте вас познакомить с моей женой: Наталья Ильинишна.
Клинков прищелкнул лихо каблуком и стремительно клюнул красным носом узкую душистую ручку. Громов томно поднес другую ручку к губам и с некоторой натугой проворчал:
- Хорошенькая у вас квартирка…
- Осел, - толкнул его тихонько в бок Клинков. - Мы же еще в передней.
Перешли в гостиную.
- А, действительно, прекрасная квартирка, - воскликнул Громов с преувеличенным восторгом. - И много, скажите, платите?
- Сто десять.
- С дровами?
Подходцев не удержался.
- До вашего прихода квартира была без дров; теперь - с дровами.
- А была, ты говоришь, без дров, - спросил Клинков. - Можно подумать, что ты никогда не бываешь дома…
- Пойдемте пить чай, - сказала хозяйка, выглядывая из столовой.
- Что ты говоришь! - ахнул Подходцев. - Неужели это правда? Откуда ты это взял? Неужели сам придумал? Наверное, кто-нибудь сообщил?
- Ну, покажи же нам свою квартиру, - подтолкнул Клинков Подходцева. - Я думаю, изнываешь от желания похвастаться благополучием…
- Да что ж вам показывать… Вот это столовая.
- И верно. Столовая. Все в аккурате. А где гарусный петух, который на чайник нахлобучивают?
- Петуха нет.
- Упущение. А гардиночки славные. Прямо сердце радуется. И салфеточки вышитые.
- Ты, кажется, грозил мне, что будешь в них сморкаться…
Клинков вспыхнул и отвернулся от Натальи Ильинишны.
- Не выдумывай, Подходцев.
- Да уж ладно. Это вот мой кабинет.
Громов похлопал ладонью по спинке кресла:
- Кожа?
- Она самая.
- Здорово пущено. А чернильница-то! Когда я помру - поставь ее над моей могилой. Совсем как памятник. А книг-то, книг-то! Каждая небось с переплетом рубля по три…
- И все десять заплатишь, - подхватил Клинков с непроницаемым выражением лица.
- А ковер-то! Фу-ты ну-ты…
От яркого ли света или от чего другого, но тени на скулах Громова сделались резче и обозначились двумя темными впадинами. И голос, несмотря на наружный восторг, изредка вздрагивал и срывался.
- Ты похудел, Громов, - мягко заметил Подходцев. - Как дела?
- Дела? Замечательны. Денег так много, что мы стали вести с Клинковым грешный образ жизни, что, как известно, ведет к похудению.
Перешли в гостиную.
- Это вот гостиная, - отрекомендовал Подходцев.
- Как ты не спутаешься, - удивился Клинков. - Каждую комнату узнаешь сразу.
Наталья Ильинишна окинула хозяйским взглядом преддиванный столик и удивленно спросила:
- А куда же задевался альбом?
Подходцев смутился.
- Да я его… тово… положил на этажерку.
- С чего это тебе вздумалось? Всегда лежал на столе, а ты вдруг…
И безжалостная жена извлекла откуда-то и положила на стол пухлый плюшевый альбом, точно такого вида, как описывал его ядовитый Клинков перед женитьбой Подходцева.
Чтобы замаскировать смущение. Подходцев отвернулся от стола.
- А вот, господа, рояль.
Громов добросовестно осмотрел и рояль, приблизив глаза к самой полированной крышке, будто бы он рассматривал не рояль, а маленькое диковинное насекомое…
- А теперь к столу, господа, к столу!
Было все… Сверкающий самовар. Бутылка коньяку. Бутылка белого вина. Графинчик рому. Свежая икра. Семга. Ветчина. Сардины. Холодные телячьи котлетки. Сверкающая белизной посуда. Чудесно вымытые салфетки. Около икры - лопаточка! Около сардин - другая! Около семги - двузубая фигурная вилочка!
Подходцев не знал, куда девать глаза. А Клинков сидел, ел за троих и жег Подходцева горячим взглядом.
После третьей рюмки Громов вдруг застучал ножом по тарелке. Бедняга сделал это машинально, просто по привычке к ресторану, где таким образом подзывается официант для перемены тарелок или для чего другого.
Но тут же опомнился и с ужасом поглядел на хозяев.
- Браво, - не понял его Подходцев. - Громов хочет сказать речь. Говори, дружище, не бойся.
Это все-таки был выход.
- Господа! - начал Громов, запинаясь. - Русская пословица говорит: "Одна голова не бедна, а если и бедна, так одна"… Гм! То есть не то! Я хотел сказать другое. Впрочем… Зачем слова, господа? Главное - поступки! Гм!..
И совершил поступок: сел и обжег себе губы чаем.
Домой возвращались угрюмые.
- Насколько я понял твой стук ножом по тарелке, - сердито сказал Клинков, - ты просто звал официанта?
- Понимаешь… Я совсем машинально. Привычка…
- Знаешь, чего я боялся?
- Ну? - робко взглянул на него измученными глазами Громов.
- Что ты, когда поужинаешь, вдруг застучишь по тарелке и скажешь: "Человек, счет!"
- Ты психолог.
Оба остановились, обернули лица к лунному небу, и Клинков сказал тихо:
- Нет… Нам с тобой в приличных домах нельзя бывать.
Громов серьезно добавил:
- Кто знает. Может быть, в этом тоже наше счастье.
- Аминь.
Глава 13
У Клинкова оказались принципы
Комната большая, но низкая.
Меблировка довольно однообразная: три стола, заваленные книгами, исписанной бумагой и газетами; три кровати, две из которых завалены телами лежащих мужчин; и наконец, три стула - ничем не заваленные.
Третья кровать - пуста.
Зато у ее изголовья прибита черная дощечка, как на больничных кроватях.
А на дощечке написано:
"Подходцев - млекопитающее, жвачное, и то не всегда.
Заболел женитьбой 11 мая 19…
Выздоровел…"
- Клинков?
- Ну?
- У моей кровати сзади стоит безносая старуха с косой.
- Худая?
- Очень.
- Жаль. А то можно было бы зарезать ее этой косой и съесть.
- Клинков?
- Ну?
- Уверяю тебя, что тебе не нужны серые диагоналевые брюки. Ну, на что они тебе?
- Нельзя, нельзя. И не заикайся об этом.
- Ты и без них обойдешься. Человек ты все равно красивый, мужественный - в диагоналевых ли брюках или без них. Наоборот, когда ты в старых, черных - у тебя делается очень благородное лицо. Римское. Ей-Богу, Клинков, ну?
- Не проси, Громов. Все равно это невозможно.
- Ведь я почему тебя прошу? Потому что - знаю - ты умный, интеллигентный человек. В тебе есть много чего-то этакого, знаешь, такого… ну, одним словом, чего-то замечательного. Ты выше этих побрякушек. Дух твой высоко парит над земными суетными утехами и интеллект…
- Не подмазывайся. Все равно ничего не выйдет.
- Вот дубина-то африканская! Видал ли еще когда-нибудь мир подобную мерзость?! Если ты хочешь знать, эти брюки сидят на тебе, как на корове седло. Да и не мудрено: стоит только в любой костюм всунуть эти толстые обрубки, которые в минуты сатанинской самонадеянности ты называешь ногами, чтобы любой костюм вызвал всеобщее отвращение.
- А зато у меня благородное римское лицо, - засмеялся Клинков. - Ты сам же давеча говорил.