Аллертон расхохотался. Смех у него был какой-то жуткий, безрадостный, больной, к тому же он и в самом деле, видимо, вызвал у него боль, потому что Аллертон вдруг опустился на стул и длинно выругался. Черные жирные волосы его подпрыгивали, разметавшись, как плохо причесанный парик, огромный живот подрагивал, свисая над перетягивавшим его ремнем.
- Ну, Питер, как же поживает наш друг Людвиг Зибкрон? Следит за тем, чтобы мы остались целы и невредимы? Спасает империю?
Не произнеся ни слова, Тернер и де Лилл поднялись и направились через лужайку к стоянке машин.
- Эй, кстати, а вы слыхали новости? - крикнул им вслед Аллертон.
- Какие новости?
- Эх, ребята, ни черта вы не знаете! Федеральный министр иностранных дел только что вылетел в Москву. Переговоры на высшем уровне для заключения советско-германского торгового соглашения. Немцы вступают в СЭВ и подписывают Варшавский договор. Все, чтобы угодить Карфельду и спутать карты в Брюсселе. Британию - вон, Россию - милости просим, Раппальский договор - только на этот раз о ненападении. Что скажете на это?
- Скажем, что вы врун, каких мало, - заявил де Лилл.
- Приятно чувствовать, что ты нравишься, - намеренно сюсюкая, как гомосексуалист, отпарировал Аллертон. - Только не говори мне, радость моя, что этого никогда не будет, потому что в один прекрасный день это произойдет. В один прекрасный день они на это пойдут. Вынуждены будут. Врежут мамочке по шее и найдут себе нового папочку для своего фатерланда. Но это будет, уж конечно, не Запад. Верно? Так кто же это будет? - И, повысив голос, поскольку они уже отошли от него, он заорал: - Вот чего вы, дурачье, не понимаете! Карфельд - единственный человек в Германии, который говорит правду: "холодная война" окончена. Всем это ясно, кроме вонючих дипломатов! - Последний его залп настиг их, когда они уже закрывали дверцы машины: - А впрочем, все это не страшно, дорогулечки, - донеслось до них. - Теперь мы можем спать спокойно, раз Тернер с нами!
Маленькая спортивная машина медленно продвигалась мимо стерильно чистых аркад американской колонии. Церковный колокол, усиленный динамиком, гудел, славя солнце. На ступеньках типично американской часовни жених и невеста позировали фотографам - то и дело вспыхивали блицы. Машина свернула на Кобленцерштрассе, и гул толпы захлестнул их волной. Наверху мигали электронные индикаторы, указывая скорости машин. Портретов Карфельда стало много больше. Мимо промчались два "мерседеса" с арабскими буквами на номерных знаках, обогнали их, врезались в один с ними поток, снова из него вышли и исчезли.
- Этот лифт…- сказал вдруг Тернер,-…в посольстве… Он давно вышел из строя?
- Бог ты мой, кто помнит, когда что случилось? Где-то в середине апреля, должно быть.
- Вы уверены?
- Вы все думаете насчет тележки? Она ведь тоже исчезла в середине апреля!
- А вы догадливы, - заметил Тернер. - Даже очень.
- А вы допускаете непоправимую ошибку, если считаете себя великим специалистом, - парировал де Лилл с неожиданной силой, которую Тернер однажды уже подметил в нем. - И не воображайте себя человеком в белом халате, а всех нас - подопытными кроликами. - Он резко свернул в сторону, чтобы не столкнуться с грузовиком, и за их спиной тотчас яростно завизжали тормоза. - Я спасаю вашу шкуру, хотя вы, возможно, этого и не замечаете. - Он улыбнулся. - Не сердитесь. Просто Зибкрон действует мне на нервы - вот и все.
- У него в дневнике стоит буква "П", - неожиданно сказал Тернер. - Запись сделана после рождества: "Встретиться с П. Пригласить П. на обед". И больше никаких упоминаний об этом П. Ведь это мог быть Прашко.
- Мог.
- Какие министерства расположены в Бад-Годесберге?
- Строительства, науки, здравоохранения. Насколько мне известно, только эти три.
- Он ездил туда на совещание каждый четверг во второй половине дня. В какое из этих министерств он мог ездить?
Де Лилл остановил машину у светофора. Сверху на них хмуро смотрел Карфельд, похожий на циклопа: один глаз у него был содран чьей-то возмущенной рукой.
- Не думаю, чтобы он ездил на какие-либо совещания, - осторожно предположил де Лилл. - Во всяком случае, в последнее время.
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что сказал.
- Послушайте…
- А кто вам говорил, что он ездит на совещания?
- Медоуз. Причем Медоуз слышал это от самого Лео. Лео сказал ему, что он ездит каждую неделю на совещания по договоренности с Брэдфилдом. Это как-то связано с финансовыми претензиями немецких граждан.
- О господи, - еле слышно пробормотал де Лилл. Он вывернул машину влево, пропуская вперед сигналивший ему белый "порш".
- Что значит "о господи"?
- Сам не знаю. Но, наверно, не то, что вы думаете. Никаких совещаний не было. Во всяком случае, таких, на которых должен был присутствовать Лео. Ни в Бад-Годесберге, ни где-либо еще, ни по четвергам, ни по каким- либо другим дням. До приезда Роули он, правда, бывал на совещаниях низшего звена в министерстве строительства. Там обсуждались частные контракты на восстановление домов, поврежденных во время маневров союзных войск. И Лео утверждал их.
- До тех пор, пока не приехал Брэдфилд?
- Да.
- А что произошло потом? Эти совещания окончились, что ли? Так же как и вся его работа.
- Более или менее.
Вместо того чтобы свернуть направо к воротам посольства, де Лилл повернул влево, решив сделать еще один круг.
- Что значит "более или менее"?
- Роули положил этому конец.
- Совещаниям?
- Я же сказал вам. Гартинг выполнял там чисто механические функции. Разрешение можно было давать и письменно.
Тернер чувствовал, что близок к отчаянию.
- Ну чего вы крутите? В чем дело? Прекратил Брэдфилд поездки на совещания или нет? Какую роль он в этом играл?
- Спокойнее, - предостерег его де Лилл, приподняв руку, лежавшую на руле. - Не спешите. Роули стал посылать меня вместо него. Ему не нравилось, что такой человек, как Лео, представляет посольство.
- Такой человек, как…
- Я имею в виду, человек временный. Только и всего! Временный сотрудник, не имеющий постоянного дипломатического статуса. Роули считал, что это неправильно, и передал эти функции мне. После этого Лео перестал со мной разговаривать. Он решил, что я интриговал против него. А теперь хватит. Не спрашивайте меня больше ни о чем. - Они снова проезжали мимо гаража "Арал", только на этот раз в северном направлении. Служитель, заливающий бензин, узнал машину и весело помахал де Лиллу. - У вас свои мерила и правила, у меня свои. Я не стану обсуждать с вами Брэдфилда, даже если вы будете орать на меня, пока не посинеете. Он мой коллега, мой начальник и…
- И ваш друг! Кого вы, черт возьми, здесь представляете? Самих себя или несчастных маленьких налогоплательщиков? Хотите, я скажу вам кого: клуб. Ваш клуб. Этот чертов Форин офис. И если вы увидите, что Роули Брэдфилд стоит на Вестминстерском мосту и торгует вразнос архивами, чтобы немного подработать к основному окладу, вы отвернетесь, черт побери, и сделаете вид, будто ничего не заметили.
Тернер не кричал. Но он произносил каждое слово отдельно и так весомо, что это придавало его речи необычайную силу.
- Так бы и наклал на вас на всех. На весь ваш паскудный, насквозь прогнивший балаган. Пока Лео был с вами, вы и двух пенни не дали бы за него, ни один из вас. Ну, что он был такое - ничтожество, мразь! Ни именитых родителей, ни привилегированной школы в детстве - ничего. Загнать его на другой берег, где никто не станет обращать на него внимания! Упрятать в посольские катакомбы вместе со служащими-немцами. Угостить такого стаканом вина можно, а обедом - уже нельзя. Ну, и к чему это привело? Что он дал деру, утащив с собой половину ваших секретов. И тут вы вдруг почувствовали свою вину и застыдились, как девственница, - придерживаете рукой передничек и рта не смеете раскрыть перед чужим мужчиной! Все - и вы, и Медоуз, и Брэдфилд. Вы знаете, как он сюда проник, как всех облапошил, всех провел за нос и бежал с украденным. Вы знаете и еще кое-что: знаете о существовании в его жизни дружбы, любви - это-то и выделяло его среди вас, делало интересным. Он жил в своем особом мире, и ни один из вас не хочет этот мир назвать. Что это был за мир? Кто был этим миром? Куда, черт побери, он ездил по четвергам во второй половине дня, если не в министерство? Кто направлял его действия? Кто ему покровительствовал? Кто давал ему задания и деньги и кто получал от него информацию? Кому на руку он играл? Ведь он же шпион, черт побери! Он же залез к вам в карман! И вот как только вы это обнаружили, вы стали на его защиту!
- Нет, - сказал де Лилл. Они остановились у ворот посольства, машину окружили полицейские, в окно застучали. Но он не спешил опускать стекло. - Нет, все это не правда. Вы с Лео - одного поля ягода. Вы оба - по ту сторону барьера. И тот, и другой. Понять и найти Лео - ваше дело. Несмотря на все объяснения и все ярлыки. По тому-то вы так и взбиваете пену.
Они подъехали к стоянке для машин, и де Лилл свернул к столовой, где утром, глядя вдаль, стоял Тернер.
- Мне нужно осмотреть его дом, - сказал Тернер. - Нужно. - Оба помолчали, уставившись прямо перед собой в ветровое стекло.
- Я так и думал, что вы меня об этом попросите.
- В таком случае забудьте об этой просьбе.
- Почему? Я не сомневаюсь, что вы все равно попробуете туда пробраться. Рано или поздно.
Они вылезли из машины и медленно пошли по асфальту. Фельдъегери лежали на лужайке неподалеку от своих мотоциклов, стоявших возле флагштока. Под солнцем пламенели герани, выстроившиеся в ряд, точно крошечные солдаты на военном параде.
- Он любил армию, - произнес де Лилл, когда они уже
поднимались по ступенькам особняка. - Действительно любил.
Оба остановились, чтобы показать пропуска сержанту с лицом хорька, и Тернер оглянулся на аллею, по которой они только что проехали.
- Смотрите-ка! - воскликнул он, - Та самая пара, что прицепилась к нам в аэропорту.
Черный "опель", покачиваясь, подъехал к проходной. На переднем сиденье - двое. Отсюда, со ступенек, Тернеру хорошо видны были блики солнца, отражавшиеся от длинного смотрового зеркала.
- Ну что ж, Людвиг Зибкрон проводил нас на ленч, - с сухой усмешкой заметил де Лилл, - а теперь привел домой. Я ведь говорил вам: не считайте себя великим специалистом.
- В таком случае где вы были в пятницу вечером?
- В сарае, - рявкнул де Лилл, - поджидал леди Анну, чтобы убить ее и завладеть прославленными бриллиантами.
Шифровальная была снова открыта. Корк прилег на раскладную кровать на колесиках, возле него на полу валялся проспект с виллами Карибского побережья. На столе в рабочей комнате лежал голубой конверт со штампом посольства, адресованный Алану Тернеру, эсквайру. Имя и фамилия были напечатаны на машинке, стиль письма сухой, довольно неуклюжий. Автор доводил до сведения мистера Тернера, что ему известен целый ряд вещей, связанных с проблемой, приведшей мистера Тернера в Бонн. Если мистер Тернер не возражает, продолжал автор письма, он готов встретиться с ним за бокалом вина по указанному выше адресу в половине седьмого. Место встречи в Бад-Годесберге, а автором письма была мисс Дженни Парджитер из отдела прессы и информации, прикомандированная в данное время к аппарату советников. Подписавшись, она - для ясности - напечатала ниже свое имя и фамилию на машинке. Крупная буква "П" бросилась Тернеру в глаза, и, открыв книжку-календарь в синей дерматиновой обложке, он позволил себе многозначительно улыбнуться. "П" могло означать Прашко, "П" могло означать и Парджитер. А именно "П" стояло в записной книжке. А ну-ка, Лео, за глянем в твою тайну.
8. ДЖЕННИ ПАРДЖИТЕР
Понедельник. Вечер
- Насколько я понимаю, - начала беседу с заранее подготовленной фразы Дженни Парджитер, - разговор конфиденциального характера не может явиться для вас неожиданностью.
На низеньком стеклянном столике перед диваном стояла бутылка шерри. Квартира была темная, неприглядная: викторианские плетеные стулья, немецкие тяжелые гардины. В нише над обеденным столом - репродукции Констэбля.
- У вас своя профессиональная этика - как у врача.
- О, будьте спокойны, - сказал Тернер.
- Сегодня на утреннем совещании у нас в аппарате советников говорилось о том, что вы ведете расследование по делу Лео Гартинга. И нам было предложено не подвергать этот вопрос обсуждению, даже между собой.
- Со мной вам его обсуждать можно, - сказал Тернер.
- Без сомнения. Но я, естественно, хочу знать, на сколько может простираться доверительность нашей беседы. В частности, например, каков ваш статус применительно к Управлению кадров?
- Это зависит от характера полученной мной ин формации.
Она подняла бокал с шерри и держала его на уровне глаз, словно прикидывая, сколько в нем налито. По всей видимости, это была попытка продемонстрировать присутствие духа, придать беседе непринужденно-светский характер.
- Предположим, кто-то в чем-то слегка перешел границы… предположим, я. В чисто личных делах.
- Все будет зависеть от того, с кем вы перешли границы, - ответил Тернер, и Дженни Парджитер внезапно залилась краской.
- Я вовсе не это имела в виду.
- Вот слушайте, - сказал Тернер, пристально наблюдая за ней. - Если вы придете и признаетесь мне по секрету, что забыли в автобусе папку с документами, я обязан буду доложить об этом Управлению кадров. А если вы сообщите мне, что время от времени встречаетесь где-нибудь с каким-то вашим приятелем, я не упаду от этого в обморок. Как правило, - сказал он, пододвигая к ней свой бокал, чтобы она налила ему еще шерри, - Управление кадров предпочитает не знать о моем существовании. - Он сидел, свободно развалясь в кресле, и произнес это очень небрежно, словно разговор мало его интересовал.
- А если вопрос касается третьих лиц, о которых надо позаботиться, так как они не могут сделать этого сами?
- Значит, это опять-таки вопрос безопасности, - сказал Тернер. - И если бы вы не считали дело серьезным, вы бы вообще не обратились ко мне. Так что решайте сами. Я не могу дать вам никаких гарантий.
Резким, немного угловатым движением она взяла сигарету, закурила. Она была не лишена привлекательности, но одета как-то не по летам - то ли слишком молодо, то ли наоборот, - и, может быть, поэтому она показалась Тернеру человеком другого поколения,
- Пусть будет так, - сказала она и с минуту хмуро-сосредоточенно смотрела на Тернера, словно стараясь определить, в какой мере можно ему довериться. - Тем не менее вы неправильно поняли, почему я пригласила вас сюда. Дело вот в чем. Поскольку до вас, несомненно, дойдут всевозможные сплетни относительно Лео Гартинга и меня, я предпочитаю, чтобы вы услышали правду из моих уст.
Тернер поставил на стол бокал и открыл записную книжку.
- Я приехала сюда в самый канун рождества, - начала Дженни Парджитер. - Из Лондона. А перед этим я была в Джакарте. В Лондон я возвратилась, чтобы обвенчаться. Быть может, вы видели в газетах объявление о моей помолвке?
- Боюсь, что это как-то прошло мимо меня, - сказал Тернер.
- Человек, с которым я была обручена, решил в последнюю минуту, что мы не созданы друг для друга. Это было очень мужественное решение. Тогда я добилась назначения в Бонн. Мы знали друг друга много-много лет, учились вместе в университете, и я всегда считала, что у нас с ним много общего. Но он взглянул на вещи по-другому. На то и существуют помолвки. Я ни в коей мере не чувствую себя обиженной. И не вижу никаких оснований выражать мне сочувствие.
- Итак, вы приехали сюда на рождество?
- Я специально просила о том, чтобы мне дали возможность провести праздники здесь. Все прошлые годы мы обычно проводили рождество вместе. За исключением, конечно, тех лет, когда я была в Джакарте. Оказаться в эти дни… врозь было, как вы понимаете, мучительно для меня. Я очень рассчитывала на то, что новая обстановка поможет мне забыться.
- Ясно.
- Одинокой женщине в посольстве на рождество отбою нет от приглашений. Почти все сотрудники аппарата советников приглашали меня провести праздники в их семье. Брэдфилды, Крабы, Джексоны, Гевистоны - все звали меня к себе. Пригласили меня и Медоузы. Вы, конечно, уже познакомились с Артуром Медоузом?
- Познакомился.
- Он вдовец, живет со своей дочерью Майрой. В сущности-то, он - "Б-3", хотя официально эти ранги теперь уже у нас не в ходу. Я была очень тронута, получив приглашение от сотрудника ниже меня по положению.
Ее произношение временами выдавало провинциалку, хотя она и очень старалась это скрыть.
- В Джакарте мы всегда придерживались таких традиций. Общались шире. А в таком большом посольстве, как здесь, в Бонне, все склонны скорее замыкаться в своем более узком кругу. Я не хочу сказать, что не должно существовать никаких перегородок: это, по-моему, тоже не годится. У сотрудников категории "А", например, другие интеллектуальные интересы, другие запросы и вкусы, чем у сотрудников категории "Б". Но я нахожу, что в Бонне эта обособленность слишком уж резко бросается в глаза и разграничения слишком строги. "А" - только с "А", "Б" - только с "Б", даже если они работают в разных местах - в торговой миссии, в атташатах, в аппарате советников, - все держатся в рамках своих крошечных каст. Мне кажется, что это неправильно. Хотите еще шерри?
- Спасибо.
- Словом, я приняла приглашение Медоуза. Кроме меня, он пригласил еще и Гартинга. Мы очень приятно провели у них целый день. Вечером Майра Медоуз была куда-то приглашена… Она ведь перенесла очень тяжелую душевную травму: в Варшаве у нее был, как я поняла, роман с каким-то подозрительным типом из местных, и все это едва не кончи лось трагедией. Я лично против предуказанных браков. Ну, словом, Майра отправлялась куда-то, где собиралась молодежь, сам Медоуз был приглашен к Коркам, и нам
с Гартингом оставалось только откланяться. Когда мы уходили, он предложил немного прокатиться. Тут неподалеку есть славное местечко, сказал он, и было бы неплохо подышать свежим воздухом после всех этих яств и возлияний. Я обожаю ходить пешком. Мы немного погуляли, и потом он стал уговаривать меня поехать к нему поужинать. Он был очень настойчив.
Она больше не глядела на Тернера. Она сложила руки на коленях, соединив кончики пальцев.