- Я вам рассказывал о наших отношениях с Ириной. Как весенняя погода - то дождь, то солнце. Все очень сложно. Нет, нет, что вы, я не жалуюсь….
Виктор Павлович сочувственно кивает головой.
- Простите, после смерти жены вы сами захотели остаться один или же?..
- Так получилось… Первый год казалось, что нет таких, как она, а потом… Время исцеляет… Были увлечения, были, но в мои годы трудно заново начинать семейную жизнь. К чему связывать себя? Ведь есть свои прелести и в этаком свободном образе жизни. В моем доме часто бывают гости. Интересные люди. И все же порой охватывает тоска. - И на лицо доктора наползает приличествующая случаю печаль. - Часто вспоминаю Елену. Я вам рассказывал о ней…
Доктор потянулся за лежащими на столе четками. Бутов уже давно обратил на них внимание, так же, как и на прекрасное немецкое издание путеводителей по Анкаре и Стамбулу, красовавшихся за стеклом книжной полки.
- Вы жили на Кавказе?
- Нет. Почему вы так решили? А, четки? У турок тоже принято…
- Вы бывали в Турции?
- В качестве туриста. Я, кажется, уже говорил вам об этом. Четки купил там, хотел их подарить близкому другу, он из Азербайджана. Но мы предполагаем, а бог располагает. Вернулся в Москву и узнал о его смерти.
- Вы любите путешествовать?
- Путешествовать, вероятно, любят все. Но в моем возрасте это особенно приятно.
- Вы остались довольны круизом? Интересно было?
- Да, очень… Одесса - Пирей - Афины - Александрия - Каир… Калейдоскоп впечатлений.
- Из Одессы прямо в Пирей?
- Нет, конечно. - Доктор смутился и торопливо стал уточнять маршрут: - Из Одессы - в Варну, Констанцу. Потом в Стамбул…
- Вам понравился этот город?
- Когда-то это была огромная мастерская роскоши - я выражаюсь языком гида… И бесчисленное количество легенд.
- Вы были в храме Софии? Чудо из чудес… Не правда ли? Мраморный пол, словно ковер, и купол… А восточный базар… Вам довелось бродить по улицам этого города в городе?
Рубин неохотно ответил:
- Да, но недолго…
И после небольшой паузы добавил:
- И без особого удовольствия. Очень шумно и очень многолюдно. Толпы народа. Можно отстать от группы…
И перевел разговор на происшествие с Ириной. В рассказе Захара Романовича не было ничего нового, и Бутов, терпеливо выслушав жалобы отчима, счел наконец возможным перейти к делу.
С лица Захара Романовича мгновенно исчезло предупредительно-благодушное выражение, с которым он по долгу хозяина дома вел светскую беседу. Теперь на лице его появилась настороженность.
- Что прикажете?
- Прежде всего сядьте и не волнуйтесь. Считайте, что наш интересный разговор о легендах Востока продолжается, хотя мы сейчас с вами займемся былью. Прошу вас…
Виктор Павлович достал из портфеля пакет с фотографиями и разложил их на большом письменном столе красного дерева: из этого дома модерн, кажется, был изгнан начисто. На обороте каждой фотографии стоял номер, соответствующий номеру в списке туристов. Рубин сразу же ткнул пальцем в фото под номером 27. Бутов заглянул в список - Егенс.
- Но это не Ивен, Захар Романович. Прошу вас, посмотрите еще раз.
- Он, никаких сомнений… Это он. А насчет фамилии… Мог и ослышаться…
Они выпили по рюмке коньяку, закусили лимоном, недолго поговорили на любимую доктором тему - о неблагодарных детях - и распрощались.
Итак, иностранец, напомнивший доктору Рубину о его давних обязательствах перед германской разведкой, сегодня действительно отбыл из Москвы. Один из вопросительных знаков можно перечеркнуть. Но, увы, нет еще у полковника уверенности в том, что на Рубина он может положиться.
ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ
Как и было условлено, Захар Романович пришел к Бутову в комитет на следующий день утром. Он выглядел еще более усталым. Доктор молча протянул полковнику папку, в которой лежали двадцать страниц, исписанных убористым почерком, - заявление в КГБ. Так же молча он подписал протокол опознания. Подписал и положил ладони рук на колени - знакомая Бутову поза: так обычно делают люди, лишенные свободы и уже смирившиеся с этим прискорбным обстоятельством. Доктор робко посмотрел на полковника, затем на Тропинина, оформлявшего протокол, как бы спрашивая их: "Ну, а дальше что? Что теперь ждет меня? Кто я - подсудимый, подследственный?" И Бутов, перехватив этот вопрошающий взгляд, мысленно повторил тот же вопрос: "Кто он?"
Посоветовавшись с прокурором и работниками следственного отдела, Бутов вынес постановление о возбуждении уголовного дела по факту преступления. Это была не пустая формальность. Складывалось несколько иное направление поисков, чем казалось сначала. Захару Романовичу эти тонкости были, однако, неизвестны, и он сидел, уныло опустив глаза. Ждал, что прикажут. Но ему не приказывали. Полковник спокойно, словно речь шла о малозначащих вещах, познакомил Захара Романовича с Тропининым и сказал:
- Так вот, значит, договоримся мы с вами, Захар Романович, о следующем.
- Слушаю…
Но Бутов не спешил.
- Захар Романович, придется на несколько дней оторвать вас от работы, от большой, так сказать, науки.
Доктор совсем сник, по своему поняв заявление полковника. Виктор Павлович, не повышая голоса, объяснил:
- В экспедицию отправитесь вот с этим обаятельным молодым человеком. Более красноречивого молчальника, чем он, не встречал. Итак, в путь-дорогу. На поиски зарытого вами снаряжения. Считайте, что сейчас это клад бесценный…
- Да, я понимаю. Драгоценнейший клад. И я приложу все силы…
- А как же иначе. Решается ваша судьба.
Тропинин поднялся, подошел к двери и открыл ее перед Захаром Романовичем. В кабинете капитана висела крупномасштабная карта района былого приземления Рубина. Красным кругом была обведена деревня Плетневка - место поиска…
Бутов погрузился в дела давно минувших дней. Они лежат перед ним, аккуратно подшитые, пронумерованные, пожелтевшие, но тщательно оберегаемые."Товарищ ЭВМ" уже успел сработать. Бутов листает доставленные из архива дела и одобрительно кивает головой: "Все пока правильно!"
…Справки на Брайткопфа, Квальмана.
Брайткопф, сын офицера, родился в 1910 году, окончил академию генерального штаба. На фронте возглавлял отдел абвера и был начальником диверсионно-разведывательной школы ЦС 273/В. Считался специалистом по вербовке агентов среди военнопленных. Брайткопфа характеризовали как разведчика тонкого, хитрого, с хорошей подготовкой. Начальство абвера ставило его в пример и не раз жаловало наградами.
…Квальман. В диверсионно-разведывательной школе абвера ведал несколькими конспиративными квартирами, где жили и обучались будущие агенты разведцентра. Других обязанностей у него не было.
В той или иной форме архивные дела косвенно подтвердили многое, что еще вчера казалось сомнительным. Но подтвердили только до определенного рубежа, до того часа, когда гитлеровский агент с документами военврача Рубина был переброшен на нашу землю.
А "товарищ ЭВМ" подбросил еще один факт. Да какой! Захар Рубин фигурирует в протоколе допроса Медички - иностранной студентки, учившейся в московском медицинском институте и работавшей по заданию вражеской разведки, штаб-квартира которой базировалась в небольшом европейском государстве. Бутов читает этот протокол.
"…- У вас в записной книжке на букву "Р" значится "Зах. Ром. Руб." Его телефон и адрес. Кто это?
- Доктор Захар Романович Рубин.
- Что вы можете сказать о нем?
- Он был в списке двадцати москвичей, на которых я представила шефу соответствующую разработку.
- Что входило в эту разработку? Вы помните?
- Да. Рубин был в плену. Бежал. Снова служил в Советской Армии. На фронте познакомился с будущей женой, актрисой, которая вскоре после войны умерла. Живет с приемной дочерью Ириной, студенткой. Длительное время тайно и достаточно активно занимался частной практикой. Потом бросил. Переквалифицировался. Занялся наукой. Работает в научном институте специального назначения, проявил себя талантливым исследователем. Сейчас медики очень решительно вторгаются в сферу физиков, химиков, космонавтов. Рубин один из таких медиков. У него большой круг знакомых. Жена ввела в его дом актеров, литераторов. Они и после ее смерти - частые гости Рубина. А сам хозяин принадлежит к числу веселых, жизнелюбивых людей, которые, несмотря на свои годы, не потеряли вкуса ко всем земным благам…
- Где вы познакомились с доктором Рубиным?
- На его публичной лекции. Точнее, не с ним самим, а со студентом-медиком, который хорошо знал Ирину и ее близкого друга. Медик познакомил меня с ними… Так я вошла в дом Рубиных".
…Бутов попытался было найти какое-то продолжение линии Рубина в архивах контрразведки, но не нашел и огорчился: "Жаль, жаль… А пожалуй, могли бы и заинтересоваться… Впрочем, кто его знает - бывает ведь и так: агенту разведки человек показался заслуживающим внимания, а на поверку пшик… Зря только тень бросили".
Поводов для огорчений у Бутова предостаточно. Больше всего его раздражают обстоятельства, замедляющие темп расследования. Сергей пока не найден. Но странное совпадение: почти одновременно улетел из Москвы Владик. Попросил на работе несколько дней отпуска за свой счет - по семейным обстоятельствам - и улетел. И тоже в неизвестном направлении. Ирина - еще у тетки. Глебов - мертв! Нити оборвались. Пока приходится довольствоваться докладом Михеева. Есть в нем небезынтересная деталь. Старушка, хозяйка квартиры, где жил Глебов, проявляла повышенный интерес к частной жизни своих квартирантов. Михеева она встретила поначалу несколько настороженно, а потом смахнула уголком платка слезу и со свойственной старым женщинам говорливостью стала рассказывать о Глебове всякую всячину. Человек он был общительный, зарабатывал много и деньгам счет не вел. А к деньгам деньги: как-то прилетел из Москвы и объявил, что по лотерейному билету "Волгу" выиграл. В Москву не часто летал, мать у него там, старушка. Но сынок не очень-то беспокоился о матери. Говорил о ней: "Задержалась… Умирать старушенции моей пора". Однако, когда год назад, под рождество, пришла телеграмма от матери - "Тяжело больна, прилетай. Мама", - мигом собрался и в тот же вечер улетел. Хозяйка даже удивилась: "Ишь каким прытким вдруг стал сыночек. Никак, за наследством полетел…"
О последних днях жизни Глебова она ничего, с ее точки зрения, примечательного сказать не может. Вот разве только звонок из Москвы. Двадцать шестого апреля вечером, когда Глебова не было дома, звонил из Москвы какой-то Владик. Еще раз он позвонил в тот вечер часов в одиннадцать. Старушка запомнила слова Глебова: "Можешь не беспокоиться. Обязательно встречусь с ней. Все будет, как условились…" Можно ли надеяться на память старушки, и есть ли уверенность, что речь шла об Ирине? Ну, а если так, то в чем смысл свидания Рубиной и Глебова и кто кому передавал катушки с антисоветскими записями? Вероятный вариант: хотел прощупать ее настроение. Но в таком случае Глебов действовал весьма топорно. Даже не верится…
Бутов ведет диалог с Бутовым, и Бутов напоминает Бутову: "А где же учет обстоятельств - активизация контрреволюции в Чехословакии, ее ставка на молодежь: противник пустил в ход все средства информации, а вернее, дезинформации, его рации круглые сутки передают "Последние известия из Праги".
…В тот вечер генерал Клементьев и полковник Бутов долго обсуждали самые неожиданные и порой исключающие одна другую версии в поисках ответа на вопрос - кто он, доктор Рубин: человек, когда-то оступившийся и ныне честно явившийся с повинной, или хитро петляющий враг, сбивающий контрразведку со следа? В любом варианте нити тянутся за рубеж, в штаб-квартиру одного из вражеских разведцентров.
Генерал счел нужным напомнить про английского "туриста", арестованного в Москве в тот самый момент, когда он по заданию иностранной разведки вручал "верному человеку" альбом, в который были запрятаны наборная касса миниатюрной подпольной типографии и письмо, адресованное лично "агенту" - ему присвоен персональный радиопозывной номер "У5У", - и инструкцию по приему и расшифровке кодированных передач, и сам код, и пленку с текстами антисоветских листовок, и энтээсовские брошюры.
"Все эти брошюры, листовки, - показал на следствии английский "турист", - должны были быть распространены среди молодежи. Но это только часть дела. Я вручил агенту адреса видных общественных и политических деятелей на Западе с такой инструкцией: проживающие в СССР люди, верные НТС, перепишут эти листовки и перешлют по указанным адресам за рубеж, чтобы создать там впечатление, будто в СССР существует антисоветское подполье".
Генералу Клементьеву, полковнику Бутову, советским контрразведчикам важно сейчас с максимальной достоверностью установить, какое место в планах вражеских разведцентров отведено тем, с кем их столкнули будни службы. Может, еще и не все "всплыло"? Может, затевается не только идеологическая диверсия: Захар Романович причастен к исследованиям весьма секретным.
"ЗРЯ ШУКАЕМ"
Солдаты работали весело, энергично. Знали, что ищут нечто необычное, хотя не были посвящены в суть дела.
Захар Романович указывал все новые и новые ориентиры. "Берег реки… Спуск с моста… Вон под той одинокой плакучей ивой… Косогор… Нет, нет, кажется, здесь, на опушке соснового бора…" И все безрезультатно. Тропинина ничем не удивишь, из себя не выведешь. Но и у него уже появилось желание заставить этого лысого человека копать землю вместе с солдатами: "Заварил кашу, пусть сам и расхлебывает. А то все командует: здесь ищите, там копайте".
Шел уже десятый час напряженных поисков, когда один из солдат положил лопату и сказал:
- Умаялись, товарищ начальник. Может, отбой?..
Тропинин испытующе вопросительно посмотрел на доктора. Но доктор молчал, хотя всем своим видом взывал: "Умоляю вас, давайте еще попытаемся…" Тропинин молча взял в руки лопату и стал рыть землю. С точки зрения законов воинского воспитания, этот ответ солдату был не из лучших, но должное впечатление произвел.
Копали до темноты, а на следующий день на рассвете возобновили поиски. И безуспешно.
- Нема, - мрачно буркнул все тот же солдат. - Це и малому хлопцу ясно - зря шукаем…
И хотя Тропинин, не проронивший за весь день ни слова, отбоя не давал и даже сердито поглядывал на солдата-скептика, Захар Романович окончательно сник. Грузный, устало обмякший сидел он на обомшелом пне. Провел ладонями по лицу, будто смывал усталость, и сказал:
- Значит, все… Конец! - Рубин тяжело вздохнул и спросил Тропинина: - Вы тоже считаете бесполезным продолжать работу?
Смотрел ли Тропинин, как работают солдаты, или сам работал вместе с ними, он не переставал наблюдать за доктором. Ему нужно было уловить тончайшие оттенки настроения Захара Романовича, чтобы ответить себе, Бутову, генералу на сложные психологические вопросы - действительно ли Рубин потрясен безрезультатностью поиска или же только ловко разыгрывает это потрясение, так как точно знает, что ничего он тут и не закапывал?
- Скисли, Захар Романович?
- Скис.
- Ну и зря!
Доктор неопределенно пожал плечами и развел руками.
- Двадцать пять лет… Поймите же, человеческая память бессильна в поединке со временем. Я надеюсь, что это будет учтено…
Тропинин не ответил. Нет, он не берется дать однозначный ответ.
Так он и доложил по возвращении Бутову. Неизвестно, что там на душе у Рубина, о чем думает сейчас, на что надеется, но на лице его - мрачность и потрясение. Потрясение человека, хорошо понимающего, - есть серьезное основание для того, чтобы поставить под сомнение достоверность двадцати исписанных им страниц.
ДРУЖКИ
Не на все вопросы Бутова ЭВМ ответила сразу: инженер, словно извиняясь, заметил, что для оператора слишком скромны исходные данные. И все же он надеется, что сможет в какой-то мере помочь полковнику.
Когда Бутов уже перестал рассчитывать на ЭВМ, отыскались дела, в которых фигурировал Сергей. Сообщая инженеру фамилию Сергея и скудные данные о нем, Бутов мало надеялся на успех. Но всякое бывает - вдруг да откликнется!
…Дело Крымова вел Михаил Петрович Клюев. Бутов хорошо помнил этого одаренного чекиста, рано ушедшего из жизни - тяжелая болезнь почек. Она-то, видимо, и помешала ему до конца проследить за судьбой Сергея. А жаль, очень жаль! Все могло сложиться по-другому. Конечно, сейчас ему, Бутову, легко рассуждать: "Упустили. Не довели до конца. Не уберегли парня". А Клюеву-то каково было? И в конце концов КГБ не исправительно-трудовая колония, не интернат для трудновоспитуемых. И обстоятельства тяжко сложились. Бутов не уверен, что сумел бы сладить с этими обстоятельствами, окажись он на месте Клюева.
…Сигнал тревоги подала Анна Михайловна Семенова, преподавательница английского языка одного из московских вузов. Сумбурное ее письмо в КГБ - видимо, писалось оно под свежим впечатлением услышанного от сына - сводилось в конечном счете к немудрящей истории.