Дальше оба шли молча, но так быстро, что Сорди не мог как следует подкормиться и тем, что было ему положено по договору: только успевай переступать через плети куманики, что пытались переползти через дорогу - ягоды на них вызрели как-то уж очень рано, - или подушки мелких, похожих на строчки, грибков. Усталости, впрочем, он не чувствовал совершенно, несмотря на то, что тропа резко повернула в гору, и даже слегка удивился, когда его спутница, что двигалась впереди широким шагом, велела ему отойти к плоским валунам, которые высились поодаль.
- Кремнёвые желваки. Твой ножик подострим, а заодно и бритву.
Сорди невольно провёл ладонью по щеке - гладкая, точно у младенца. Вроде бы и не так удивительно после такого краткого времени - и всё-таки…
Кардинена, руководствуясь некими неведомыми соображениями, забрала у него "волчонка", а ему бросила изогнутое складное лезвие и странный брусок - не тонкого наждака, а того же камня, что под ногами.
- Вот, поправь пока на оселке. Это более для тебя привычно?
Сорди хотел было сказать, что эти две вещи совершенно не подходят одна к другой, но с первого движения убедился в обратном: сталь бритвы оказалась мягче и податливей камня и легко брала заточку. "А сабельку и сама не гладит, и мне не даёт - нет нужды или просто я того не достоин? - подумал про свою старшую. - Не сумею, и верно".
Камни оказались хороши и с другой стороны - широкие искры, что отлетали в нарочно расстеленный перед женщиной сухой мох, подожгли его. Карди тотчас огородила место булыжниками, велела поддерживать огонь таким же мхом, что, видимо, оставался с прошлого сезона, и, пока костерок разгорался, наломала в него веток. Чуть позже она водрузила над костром котелок на железной рогатке и засыпала туда круп, по всей видимости, более тугоплавких, чем утренний кускус. Все необходимое появлялось как бы по первому зову и без затраты сил: вода из родника, сухостой, даже сам огонь.
Когда оба поели и ополоснули каждый свою чашку, а Карди вытерла котелок травой, она спросила:
- Ты стал очень скромен. Разве тебя не удивила повсеместная, так сказать, податливость здешней натуры?
- Я над этим работаю.
- Гм. И к какому выводу пришёл?
- Если бы я погубил птенцов - такого бы не было.
- Ой. Уж больно вглубь ты зришь, отрок. Нет, каннибализм сразу бы обстановки не ухудшил. Здесь, в стране Динан, Стрела Аримана далеко не летит. Ормузд ее на лету перехватывает.
- Ты уверена, что я читал "Авесту", Карди?
- Ну, про второе правило термодинамики и закон возрастания энтропии, уж верно, слышал. Так вот, здесь это работает иначе. Далеко не так фатально. Земля, не отягощённая злом…
Она поднялась, отряхнулась от налипшего на мантию сора.
- Кстати, ученик не имеет права спрашивать, но вполне может намекнуть этак обиняками. "Какая чудесная погода", скажем. Или - "Раньше я не видел таких высоких снежных гор, как эта, далеко в распадке".
- Раньше я не видел таких прекрасных заснеженных гор, как эта, далеко в распадке. Это ведь пик Сентегир, самый высокий в центральном хребте Луч.
- Именно. И могу тебя обрадовать, Сорди. Мы как раз туда и направляемся.
Ее рука указала на широкое острие серебряного копья, что вырвалось из курчавой иссиня-зеленой шкуры окрестных склонов.
- Как близко. Но я по опыту знаю, что это лишь иллюзия близости.
- О, никак, в тебе самозародился юмор? Дойдем, не бойся. Причём именно что вместе. Но - сама не знаю когда. Как придется. Или через неделю, или через месяц, или через годы. И что там нас ждёт - тоже заранее не предскажешь.
Снова дорога, но уже не такая лучезарная. Словно устаёт вместе с путниками и не так охотно стелется под ноги и высылает подарки. Липнет к подошвам, словно хочет уйти вместе с путниками к мифическому Сентегиру. И солнце держится совсем близко к земле, кровавит ее своим светом.
Кардинена оборачивается:
- Устал, я вижу. До такого же странноприимного места, как прежнее, идти немало, а наверху придётся спать посменно. Только ведь ты не выдержишь бдения. Не оправдаешь. Скажешь, нет?
- Мне приходилось долго не спать. Но уши у меня не чуткие на природный шум и нескоро такими будут.
- Может быть, и скоро. Иным хватало недели…
Вдруг женщина оборвала себя:
- Вот оно. Держись чётко позади и не вмешивайся нипочём. Волосы наружу выправь.
Но Сорди не успел. Ничего. Ибо из-за ближнего поворота выехали люди. Конные.
Оружие и одежда почти такие же, как у Кардинены. Первое - нарочито щегольское, второе выглядит небрежно, как наряд записного денди. Ягмурлуки вот не бурые - чёрные. Все темноволосы, темноглазы и бороды скоблят, наверное, кремневым топориком. У старшего кос даже две, разделённые пробором, - так изобильны; проседь мешается в них с еле заметной рыжиной.
- Привет тебе, Тэйнри.
Он кланяется едва ли не в пояс - серая прядь, что выпала из причёски, почти касается седельной луки.
- Здравствуй и ты, Карди. Я пришёл ради мира и блага.
- Вижу, благородный вождь. Кто бы в том сомневался.
- С миром и благом - оттого, что у тебя ученик. Приёмный сын, что защищает своего мастера, как младенец - свою мать. И ученик воистину прекрасный! Тонкая кость, карие волосы с примесью золота, серые глаза. Обновление крови всему роду Борджэге.
- Неужели заберёшь? Полно тебе.
- Знаю-знаю, что не по нашему обычаю. Хочу обменять. Один из твоих кешиктенов…
- Нет у меня гвардии, ты знаешь.
- Нет при тебе. Ладно, не буду спорить. Тайно и беззаконно за тобой пошёл, ибо хотел охранить. Я его уступаю - ты отдаёшь права на юнца.
- Плохой обмен. Без чести. Нет.
- Ты даже имени не захотела спросить.
Кардинена кивнула:
- Да. И ты не называй. Для записного карточного игрока все пальцы на руках одну цену имеют.
- Биться за пленника, значит, не станешь, Кардинена Та-Эль бану Терги?
- Нынче не стану, Тэйнрелл бану Борджегэ. И не проси.
- Что же, ходите невредимо. А захочешь на него посмотреть - препятствовать не будем и дороги назад не загородим. Только не медли, Карди.
- Благодарю тебя, Тэйн.
Всадники поклонились уже все - и исчезли в зарослях.
- Поторопимся, Сорди. Неприкосновенность мне они гарантировали, а ты и так ее, выходит, имеешь.
Он не спросил, почему: дисциплина на него давила или шок от опасной встречи? Кардинена шла впереди невиданно широким шагом, уже не по тропе - перепрыгивая с камня на камень и балансируя с риском провалиться в щель или сорваться с обрыва. К своему изумлению, он поспевал за ней почти без труда и с той же ловкостью.
Наконец, оба остановились на выступе вроде того, откуда Сергея сняли при помощи пояса.
- Хочешь смотреть - на, орвьетан проглоти, - женщина выпростала из фольги, протянула назад крупную пилюлю. - Шевелиться нельзя, кричать нельзя. Портить моему человеку настроение - тоже.
Внизу, вокруг небольшой арены, собралось почти все племя - бану Тэйнрелла. Полузабытые определения и различия из тех, что заставляли Сорди учить в самом начале несостоявшейся миссионерской карьеры. В этих местах в ходу пограничные стычки, говорили ему, каждый род мнит себя племенем, а скопище родов - государством. Угоняют табуны, воруют скот. Режутся в споре на саблях один на один. Нечестивцы. А самый Вавилон - город по названию Лэн-Дархан, средоточие трех вер. Современный с виду, набитый благами цивилизации, сплошные театры, библиотеки, мечети да синагоги с костёлами, а храма нет ни одного. Гроб повапленный.
Внизу двое юнцов, похоже, простые воины, застелили круг толстым сукном или войлоком. Вынесли саблю вместе с поясом - такие здесь называются карха-гран, тяжелая сабля, вспомнил он. У степняков, что захаживают в горы, - кархи-мэл, злые, малые сабли, по виду - круто изогнутые серпы.
Клинок бережно и с почтением обнажили. Из ковшика облили его по всей длине струйкой чистой воды.
"Я видел похожее, - сказал себе Сергей. - Фильм по книге "Последний…"
Он не успел додумать название. Из-за рядов внутрь круга вышел человек с совершенно седыми косами, в рубахе распояской, но руки свободны. Владелец "погибельного железа", понял Сорди. Тот самый пленник.
- Иштен, - пробормотала женщина так тихо, что ее спутнику показалось, что он слышит ее мысли. - Погано, да хоть не самый гроб.
Подошёл Тэйн, приподнял конец одной косы. Что-то спросил Иштена - тот покачал головой. Тогда один из молодых подвёл нагую саблю лезвием к затылку и, чуть повернув к себе, поддел обе косы изнутри - они упали с лёгким шелестом, будто лист осенью. И, перехватив за лезвие, вручил клинок вождю вперед рукоятью.
- Не захотел, чтобы за волос удерживали. Самого большого почёта для себя пожелал, - снова объяснила Кардинена будто бы одной себе.
Иштен стал на колени - спокойно, истово, будто в церкви.
Тэйн занес саблю над вытянутой вперёд шеей и резко опустил.
Сдавленный то ли крик, то ли нервный хохот вырвался из глотки Сергея, его спутница мигом перехватила его ладонью поперек лица и оттащила упавшее тело от края пропасти.
- Нет, это почти смешно - его стало так…так мало!
- Не закатывай сцен, мальчишка. Уходим, живо!
Там, внизу, до странности куцый обрубок, оставшийся от живого человека, прикрывали алой мантией. Тэйнрелл почтительно обтёр саблю тряпицей, одел в ножны, заткнул за широкий пояс. Но этого не видели оба.
Немного погодя Кардинена, лёжа рядом на камне и приобняв за плечи Сорди, который и в самом деле бился в тошнотной истерике, извергая из себя всё, что можно, и еще кое-что сверх того, приговаривала:
- Ну вот вышло так - прижгло тебя до времени. Это пройдет, только чуток перетерпеть надо.
- Если бы знал - сам бы пошёл к этому бандиту.
- Тебе у Тэйна бы преотлично жилось. На первых порах - скорее любимец, чем любовник. Нашему главному ремеслу стал бы обучать: всадник и следопыт от Бога, фехтовальщик от дьявола, как у нас говорят. Я ему и то по большей части уступаю. Дали бы тебе полную волю гулять - хоть с такими же юнцами, хоть с девицами. Слышал насчет обновления рода?
- Тогда… не знаю. Мне такая жизнь и такая воля - вторая смерть.
- Не преувеличивай. Вторая - не первая. А вот выжмешь из себя по капле правоглавское сектанство - и первой перестанешь бояться.
- В любом случае спасибо тебе. Но… как ты смогла?
- Иштену скоро семьдесят - слишком большой риск умереть в своей постели. А после семидесяти пяти любой из нас начинает исцветать: сил нет жить, как прежде, а размышлять над тем. что прошло и миновало, научается из нас не всякий. Оттого Иштен и обычай нарушил: решил последовать за тем, кто учится одинокому пути. За мной то есть. Теперь он погиб самой лучшей и почётной смертью - от храброй руки да своего клинка. Ради сего и от послабления отказался. Мы ведь зачем косы растим? Почти для того же, для чего индеец отпускает прядь, а запорожский казак - свой оселедец. Чтобы ухватились, когда с одного взмаха голову рубят, а потом голову к седлу приторочили… Нет, последнего Тэйн делать не будет. Разве что праздничную чашу велит выточить из черепа - чтобы дорогого противника наравне с собой вином поить на пиру.
- Врага?
- Нет. Противник - не враг. Это, считай, почти что друг. Враги всем - твои правоглавы: вишь, окопались у себя в долине, так за границы никакими посулами не выманишь. Протестанты посговорчивей были: боевитый народ и пристальное понятие о чести имеют. Раззадорить - раз плюнуть. Не буквально, разумеется: оскорблять ни у кого из здешних не в обычае.
От этих разговоров Сорди стало чуть легче. Наркотик больше не заволакивал восприятие, последние события парадоксальным образом приобрели некий возвышенный смысл, и даже Карди показалась вроде бы мягче нравом.
- Я могу спросить?
- Всё равно уже спрашиваешь.
- Он, Тэйнрелл то есть, сказал, что я ученик. В самом деле?
- Нет. Я же велела волосы показать - ты не успел. Ученик их под своим браслетом в две пряди скручивает и в такой узкий чехол прячет, воин - в три, а мастер - во сколько захочет. Чем дольше живёт, тем коса гуще отрастает.
- А волосы на лице?
- Ха. Зависит от веры. Вот муслимы любят себя по бородке поглаживать во время степенной беседы за чашечкой кофе - и выходит по их желанию.
Усмехнулась:
- Тебе чего - хоть скобли, хоть лелей. Молод для такого, вот и бородка редкая. И в походе легче: меньше бреешься - меньше зеркальце показываешь. Расколотое. Он так понял - неспроста это, про зеркало. Знак? Что-то братья по вере ему говорили про иное братство. Еретическое.
Тут Карди прибавила уже совсем серьёзным тоном:
- Теперь уж тебе от ученичества при мне никуда не своротить. Ради того, чтобы Тэйнри сам себе не солгал и меня во вранье не уличил. Ну, и чтобы старому кешиктену в своей могиле мирно лежалось. А пока лишний раз волосом не тряси - не девица.
Почему-то Сорди не удержался - спросил напоследок:
- А как здешние девушки и жёны волосы убирают? Настоящие. Ведь не в косы, пожалуй?
- Я тебе, что ли, не настоящая? Да как им вздумается, так и убирают. Винтом, торчком, водопадом, крутым бараном…
III
- Не знаю, как тебя по горам тащить такого расхлёстанного, - проговорила Карди. - Душа мал-мала упорядочилась, но в кишках ветер свистит.
- Я что - я ничего, - ответил Сорди. - Голода не чувствую, только голова разнылась и под ногами земля пружинит. Но насчет земли - даже хорошо. Ступать мягче.
- Это он и есть - настоящий голод. До того ты знал только воспаление аппетита.
Мужчина хотел возразить, что там, на скале, он… И вдруг засомневался: между тем моментом, когда он испытал первые болезненные судороги в пустом желудке, и фразой, что была брошена в воздух наудачу, а угодила в его будущую спасительницу и ментора, зияла пропасть. Нет, не из таких, на краю которых они с его старшей время от времени балансировали, передвигаясь по узкой кромке. Безмозглая, бессмысленная. Где-то в этой тьме, наполовину стёртое, маячило мгновение, когда Сергей из какого-то невнятного бахвальства приподнялся на ватных ногах, расстегнул ширинку - и отомстил наступающей тьме единственным возможным для него способом. Весьма нагло.
"Такое чувство, что я после того потерял сознание так прочно, что мои алчные мучения прошли мимо, нисколько меня не задев, - подумал Сорди. - И голода я в самом деле не испытал. Но Карди - она-то откуда взялась? Где она существовала между обоими моими жестами - первым в досмертии и вторым - в посмертии? И откуда, кстати, взялись эти мысли о несуществовании?"
- Не тормози, юноша, - ворчливо проговорила здешняя и вполне осязаемая Карди. - В то уютное гнёздышко, куда я собиралась тебя направить, мы не поспеваем, но есть шанс до темноты устроиться неплохо. Правда, в отличие от вчерашнего, постоянный хозяин там есть - и еще какой.
Тем временем они отошли в сторону от большой тропы, прошли по уступам, что сходили за дорогу, по видимости, лишь в глазах местных жителей, и приблизились к очередному склону, сплошь покрытому вертикальными складками.
Карди указала на щель почти в рост человека, что пряталась в одной из складок:
- Вот, давай сюда. Или нет, конечно. Сначала рискует мастер, потом подмастерье.
Она сняла плащ, подвинула саблю ближе к переду, повернулась боком, как-то сразу сузилась вся и начала протискиваться.
- Да сюда впору одной змее пролазить, - сказал Сорди ей вслед.
- Ты не представляешь, малый, насколько ты прав, - хихикнуло оттуда нечто вроде эха. - Вот и вообрази себя ею. Или диггером: не развлекался этак до того сакраментального обращения?
- Нет, только спелеологом немного.
- Отлично! Вот вернись мыслью в свое грешное и разнообразное прошлое - и валяй.
Как ни странно, кожу он с себя не содрал; даже одежда осталась почти невредимой. Пара-другая царапин на рукавах куртки, каменное крошево на ткани свёрнутого и протянутого перед собой ягмурлука - и всё.
Внутри оказалось просторно: ход не тянулся коридором, как в прошлой пещере, а обрывался в довольно глубокую впадину с гладкой, как бы даже отполированной стенкой, по которой подошвы скользили с опасной прыткостью. Зато искать или зажигать свет не понадобилось: здесь слегка фосфоресцировал сам воздух, вернее - некая взвесь парящих в нём частиц. А внизу мертво стояло круглое озерцо с тёмной, тяжёлой на взгляд водой и широкими песчаными берегами.
- Споры, - отрывисто сказала Карди, опуская ношу на влажный песок. - Светящиеся споры. Это от растений здешних - вон какие бороды на дальнем склоне. Снова мох или, верней сказать, водоросль. Вообще-то не опаснее болотной гнилушки, но зрелище имеем недурное.
В самом деле - стоило глазам чуть отойти от вечернего солнца, как замерцали уже стены грота, песок и даже вода.
- Можно пить с берега внаклонку или прямо из горсти, если ты хочешь, - продолжила Карди. - Но не очень рекомендуется. Лучше подожди, пока устроимся в задних помещениях.
Они обошли озеро по краю, поднялись по противоположной стороне чаши - растения не скользили, а лишь слегка пружинили - и увидели низкую арку хода. Идти по ней можно было лишь пригнувшись, а позже - и вообще ползком.
Когда запыхавшийся и вконец истомлённый Сорди сумел, наконец, подняться на ноги, его старшая уже била кремнем о кремень, зажигая огонь в светильнике чугунного литья.
- Хорошо быть запасливой, что скажешь?
- Хорошо весьма. Это всё ты с собой принесла?
- Только камушки. Ты примечай - металл тяжёлый, работа местная. Богатая.
Узор вокруг глубокой плошки был неожиданно изысканный - крылатая змейка с раскрытой пастью. Жало в виде языка пламени перевешивалось внутрь сосуда - оттого казалось, что огонь в нём есть продолжение самого гада.
- Затейливо, - ответил Сорди. - Да, прости, я могу отпускать по делу какие-никакие замечания?
- Конечно, юноша. Запрет на слова и даже на вопросы - вовсе не самодурство: ты должен учиться слышать те тихие ответы, что звучат здесь со всех сторон.
Когда они поели - нечто вроде толокна, заболтанного водицей, которая была запасена у них во флягах с прошлого раза, - Сорди высказался вторично:
- Карди, это я по твоему примеру стал вегетарианцем или окрестная натура подсказывает?
- Говоришь в том смысле, что ты моей затирухой не наелся?
- Ну… не знаю. Живот вроде набил, а морального удовлетворения как не было, так и нет.
- Знаешь, тут место особое. Впрочем, во всем Динане места особенные, а в горном Лэне - тем паче. Вот как было, или не было, или в какой-то мере всё-таки существовало царство пресвитера Иоанна.
- Умберто Эко, "Баудолино". Да, я читал.
- И только-то? Маловато. В таких книгах поселяться внутри надо, чтоб их суть познать. Знаешь, как твои православцы здесь оказались? Динан по своей природе точно книга, страницы которой перелистывает нездешний ветер. И оттого как бы мерцает. То встраивает себя в человеческое бытие вплоть до заметок в прессе и дружественных визитов глав государства, то стирает следы подчистую. Обыкновенная жизнь ведь тоже с двойным дном, только вы того не замечаете. То есть, то нет, то горит, то тухнет и протухает. Одна сторона - свет, другая - тьма, одна - плюс, другая минус. Двоичный код. А твои приятели свет не по чести воруют. Берут то, что им пока не предназначено от Бога. Заповеди блаженства соблюдают, а внутренний смысл для них закрыт. Получили чаемое - а потом стоп машина.