- Погоди, прошу тебя. И прости, что внедрился в паузу. Это ведь… Синдром Мерфи. Каждый застревает на уровне своей некомпетентности.
- Ха! Лихо. Так вот они внедрились со своим заёмным светом в Динан, когда он проявился, и позже засели в нём инородным телом. Бревном в глазу. Вляпались или влопались. Ни туда, ни оттуда, ни вверх, как Иштен, ни вниз. Хотя в одну сторону могут, пожалуй… Да, тебе понятно или не очень?
- Не очень. Это не мозгом, наверное, а всем телом надо постигать, как танец. Сердцем. Они нам опасны?
- Нам ничто не опасно.
- Ну, могут навредить из-за меня?
- Как сказать. Они - не те, кто тебя с горки спустил. Как и ты не совсем тот.
- А Тэйн нас здесь в узком месте не подстережёт?
- И не помыслит. Подождёт чистого поля. Я ему, видишь ли, прилюдную схватку задолжала, перед лицом ваших и наших. Прошлый раз верх-то мой вышел.
Сунула ему большую миску и две малые чашки с ложками - вытереть расхожей тряпицей и выполоскать. Сняла плащ и положила на пол, бросила в изголовье оба заплечных мешка. Сказала с холодноватой интонацией:
- Теперь ложись отдыхай. Я тут кое с кем из местных поговорю, но тебе не надо при этом присутствовать. И на берег озерца не выходи тем паче.
Сорди упал на постель как был - в одежде и обуви. И снова заснул, как умер. Но уйти далеко не успел. Ибо его позвали.
В узком проходе встала луна - или нет, он сам сделался луной, круглым осколком зеркала, похожим на то, что дала ему Карди для бритья, но девственным и не тронутым никакими изъянами, как сама античная богиня.
Нечто свыше подняло Сорди с ложа и окунуло в Луну. По лунной дорожке он не двигался подобно прочим смертным - плыл, купаясь в молочном, серебряном волшебстве. И сам не понял, как очутился в месте, что было ему запретно…
Нет, не так. Смотреть издали - не находиться, подумал он. И берега нет: озеро встало вровень с краями своей чаши, это его вода сияла живым фосфором. А у самой воды, в одной светлой рубахе и шароварах, - увидел он - лежала Карди. Запрокинутое так, что коса полощется в лунной воде, лицо казалось высеченным из здешнего мрамора: не подрагивают веки, не трепещут круглые ноздри. А вокруг всего тела…. Чёрное, лоснящееся, со сложным рисунком более светлых ромбовидных пятен и зигзагов…
Огромная змея, что обвила человека кольцами, подняла изящную стреловидную голову и уставилась немигающими глазами в полупрозрачной плёнке - в другие глаза, плотно закрытые веками. Спящие. Зачарованные.
Видимо, Сорди непроизвольно подался назад, вообще шевельнулся. Ибо змей рывком повернул голову - отверстая пасть, кинжальные клыки - и с почти беззвучным шелестом ринулся навстречу святотатцу.
Но наперерез ему уже летел, поворачиваясь вокруг оси, уже раскрытый "Белый Волчонок", неведомо как вышедший из-за пазухи и возникший в руке Сорди.
Клинок ножа ударил точно поперек шеи, звякнув о камни. Голова отлетела к ногам убийцы - челюсти судорожно раскрывались и открывались, язык трепетал обоими концами, как алая лента на ветру.
Кольца раскрутились, соскользнули вниз. Кровь пролилась в воду и пригасила своим пурпурным цветом фосфорное сияние.
- Недоумок, - Кардинена, полуобнаженная и злая, подобрала нож и держала его, по-прежнему раскрытый, на отставленной в сторону руке. - Это ведь с ним я говорила. Хорошо, что беседа наша уже шла к концу, а то бы тебя не так еще приласкало.
Теперь Сорди почувствовал немоту во всём теле и понял, что его парализовало. Как жену Лота. Откуда повылезли некстати эти библейские реминисценции…
- Это как раз ерунда, - она плеснула ему в лицо тепловатой водой из озерца, и он вмиг очнулся. - Ты нарушил запрет. Ты убил вместо того, чтобы самому стать на пороге гибели. Здесь за такое полагается вира.
- Я заплачу.
- Сказано смело. Откуда ты знаешь, как и чем? При всём том ученик не платит и ничем не платится - за него отвечает учитель, - Кардинена подобрала змеиную голову, приложила к извивающемуся в последних судорогах узкому телу. Теперь, в более естественном свете небольшой лампадки на стене, который проявился, когда озеро помутнело, стало видно, что змей скорее атласно-коричневый, чем чёрный, а узоры на нём - золотистые и алые, как пламя.
- Я виноват… Но мне было страшно за тебя, и я разозлился.
- Убить со страху презренней, чем от злости. Что ты выбираешь?
- Второе, Карди.
- Хорошо. Учту, когда придётся тебя наказывать. Не сей же час, разумеется, а когда у меня будет пояс с тяжелым набором вместо этого шарфика или хотя бы жеребец в полной боевой сбруе. Кстати, можешь меня спросить, пока я не занята тем или иным: верный вопрос - зачёт в твою пользу.
- Я убил разумного?
- Да, но, по счастью, не высокоразумного. Главу Подземного Народа. Единая мысль природы - вот это Высокий Ум, Вселенская Связь Разумов. Капли, что сливаются в реку, не теряя своего вкуса и запаха.
Кардинена произносила двухсловные и трехсловные термины так, что отчётливо звучали прописные буквы.
- Ну что же, сделанного не переделаешь. Остаётся использовать то, что дано в непосредственном опыте. Я хотела взять от Змея силу для твоей инициации - придётся совершать иной ритуал, хотя с прежним смыслом. Вот твой нож, забирай. Свежевать змею сам будешь? Ну, шкуру снимать? Ученику положен выползок, старая кожа, что кай-коаты оставляют внутри грота, пробираясь наружу сквозь щель, но судьба вновь нас переиграла.
Теперь Сорди почувствовал уже не страх, как в самом начале, - но неподдельный ужас.
- Я не смогу.
Однако принял своего "Волчонка" и сунул в узкий карман на внутренней стороне плаща.
- Немногое ты можешь, однако.
Карди забрала свой камзол из кучи, где были сложены все ее вещи. Откуда-то из недр вынула плоский, величиной в палец, кинжальчик и начала не торопясь снимать змеиную кожу, выворачивая наизнанку чулком.
- Мы должны показать, что взяли жизнь Нейги не понапрасну. Единственное, что может нас извинить. Да, что глазеешь попусту? Огонь высеки - здесь не принято его мхом прикрывать. Воду здешнюю в котелок набери и вскипяти, пока назад не ушла.
В самом деле, под ногами уже показались края обрыва, поросшие здешними непонятными растениями, и Сорди пришлось перегнуться ради того, чтобы черпнуть жидкости, до того, как ему показалось, для них запретной. Некоторые водоросли показались ему отчасти высохшими - когда собрал и подложил под кресало, зажглись вообще как порох. Вода в сосуде, который он с умением, куда большим прежнего, укрепил на рогатке над костерком, тоже вскипела почти мгновенно.
Тем временем Карди совершенно обнажила и разрезала тело змея на куски, побросала в котелок. Взломала хрупкий череп, вынула и разрезала надвое мозг, похожий на грецкий орех в сетке прихотливых извилин, протянула мужчине половину на кончике лезвия:
- Это надо есть непременно сырым. Пополам: мне и тебе. И не кривись напоказ, будь другом.
Сорди покорно проглотил, стараясь не слишком давиться. Однако мучения были разве что нравственными: подрагивающая масса оказалась нежной, солоноватой и чуть пряной на вкус.
- А варёное мясо съешь один. Дабы…как его там? Обрести змееву мудрость и ведение.
И добавила, сжалившись:
- Можешь не всё. Но непременно чтобы с благоговением. И не смей вырвать, чтоб тебя!
Однако плоть мужа из рода кай-коат оказалась, даже если отвлечься от ее сакрального значения, вполне приемлемой на вкус. Более того - Сорди понял, что в некоем смысле именно такой пищи он желал всё время.
- Теперь возьми меня за правую руку и слушай мои слова, но не повторяй. В том нет нужды.
Оба стали на кромку берега, и Кардинена произнесла первые слова:
- Глубины и хляби, внемлите мне. Своды и склепы, слушайте. Нечто дрогнуло в незыблемом мире. Всколыхнулась и ожила, пошла медленными кругами поверхность водоёма. Зыбь пошла по бугристым стенам, накрыла светом, точно сетью из крупных световых ячей.
- К мудрости вашей прибегаю, древностью вашей клянусь. Вот отысканное странником в мирах живое бремя, кого именует он отныне частью его здешнего пути. Ученик - плоть великого Негайры, в нём ум и сердце великого Негайры, и вашей волей да будет он отныне облечён в кожу великого Негайры. И да станем мы оба едино с Народом Вод и Недр: мастер и ученик.
Под конец этой речи фосфоресценция грота померкла. Озеро втянулось, будто в воронку, вернулось в прежние берега, и оба человека увидели на гладком сером песке радужные извивы огромных рептилий. Змеи самого различного вида и цвета, иные, как казалось, с лапками и зачатками крыльев, выходили из подземного водоворота и скользили по песку, оставляя борозды, с лёгким шипением поднимали головы, смотрели - причем взгляд их явно был более пристальным, чем у простых особей. И - они явно слышали голос Кардинены, а не только ощущали вибрацию воздуха: по обеим сторонам головы у них находились как бы крошечные чешуйчатые раковины.
А когда голос утих, с десяток самых ярких и крупных созданий поплыли вверх по склону навстречу женщине и мужчине.
- Теперь не шелохнись и не пикни, храбрец, - прошептала Кардинена, - а то, чего доброго, навек замолкнешь.
Живая масса обвилась вокруг ног Сорди и тотчас перекинулась на плечи - он со стеснением в груди подумал, что это будет похоже на ледовую глыбу и вмиг опрокинет его навзничь. Однако от змей исходило тончайшее сухое тепло, одевая его грудь и спину, они, по всей видимости, опирались на хвост, чтобы не тяготить человека сверх меры, известной одним лишь скальным ползунам, не имеющим ног и обладающим мощью и лёгкостью движения, которыми с этого мига будут одарены их духовные чада на дороге вечной и принадлежащей вечности, в которой нет ни живых, ни мёртвых, но есть только идущие - те, кто принял Путь, стал Путём и следует ему так же точно, как лучшему в самом себе…
Наверное, Сорди опять зачаровало, и надолго. Ибо когда он очнулся, слегка вздрогнув, ни на берегу, ни в тёмной воде, неподвижной, как и прежде, не было ни души. Только он и Кардинена, которая уже не держала его руки, а возилась, сворачивая нечто у самых своих ног в тугой рулон.
- Нас простили, - сказала она. - А свой змеиный накосник ты получишь, когда я его чуток обомну, просолю и вымочу в растворе едкой травки. Потом бы еще прикоптить маленько на индейский манер. Работа не очень долгая, если умеючи: вот только таскать придётся за собой в мешке. Ты не возражаешь, надеюсь?
- Нет, - еле ответил Сорди. - Я снова могу спрашивать?
- Можешь.
- Я ведь умер? Ты меня приняла в совсем ином Динане?
- Угм. Ты слышал, что перед смертью часто очень хочется пописать? До конфуза сильно? Ну вот, сие и было последним твоим деянием на том свете, а конкретно тебя спасать мне пришлось уже в этом. В смысле от голодного обморока, который за тобой и сюда последовал. Что до меня самой - я ведь из тех, кто свободно проникает в разные миры. Такая уж уродилась.
- После смерти попадаешь в ад или рай, но это место не похоже ни на то, ни на другое.
- В чистилище ты, значит, не веришь, как и положено истому правоглавцу. Ладно, суть не в ярлыках. Ибо, как говорит святой Даниль, некоторые люди попадают в рай по обетованию и застревают там на веки вечные… а есть такие, кои сами есть свой рай, и эти свободны. Похоже, тебя прибило именно к тому берегу, к какому нужно. Вообще-то здесь нет ничего, никаких частей суши, кроме Большого, иначе Великого, Динана: а это остров или даже континент посреди океана, где собираются персоны вполне исключительного склада. Скажем, которые в прежней жизни не долюбили. Или не додрались, что для них почти то же самое. Ты в себе соответствующих задатков не замечал?
- Я - не знаю, правда. Но мои бывшие собратья - неужели и они…
- Признаться, я тоже сему удивляюсь. Такие постные, такие целомудренные и вообще неубиенцы. Своими руками, имею в виду. Впрочем, всякая тварь нужна для своей цели, даже если сама цель ей неведома. Может быть, и не они сами были важны - один ты.
Каковы были цель и смысл того, что произошло между ними и змеем, думал тем временем Сорди. Показать ему, что он, в своём праведном или неправедном возмущении, нисколько не лучше тех, кто зарубил Иштена? Что в глубине души он такой же зверь, каннибал и адское исчадие? Или, напротив, - достоин того, чтобы помочь ему, Кардинене - да, в какой-то мере самому Большому Змею - совершить ритуал посвящения в ученики, соблюдая все подобающие тонкости? Кто знает?
"Меня сподобили, - вдруг подумал Сорди внятно и вполне чётко, как будто желая передать кому-то другому свою мысль. - Или, если по-простому, спровоцировали на неподобающее деяние".
Но вслух этого не произнёс. Только снова сказал:
- В последний раз спрошу, ладно? Змей умер для этой земли. Иштен умер для этой земли. Каков смысл во всём этом?
- Не умрёшь - не поднимешься. Многого ли стоит жизнь, если ты на нее обречён? Не покажется ли она тебе - рано или поздно - чужой и скучной? И вообще: жил, умер, потерял, нашёл - какая разница, мой человечек. Мой чела…
IV
- Вот теперь мы можем уходить отсюда. Что могли - сделали, - сказала Кардинена без капли иронии.
Ну да. Причастились тьме и смерти, подумал про себя Сорди. Змеи издавна числились в психопомпах, проводниках на тот свет. Может быть, оттого он сам и понял, кто он есть: живой покойник. Труп, обречённый на вечные скитания.
Тем временем снаружи настало утро - жемчужно-серое, прохладное. Сорди выскользнул навстречу ему с куда большим изяществом и легкостью, чем накануне проникал в пещеру с озером: даже сам слегка удивился. И еще больше - тому, что бессонная ночь и переживания никак на нём не сказались.
Туман спускался с неба вниз, ложился на тропу, заставлял искать в себе броду. Впереди и по бокам колыхались непонятные тени - куда больше, чем, на взгляд мужчины, должно было здесь быть. Перед ногами молочные струи вились, изгибались зловеще.
- Опасно, - заметила Карди. - В такую погоду и на ровном-то месте жди невиданного. А пережидать внутри нам не велят. Вот, возьми снова конец поясного шарфика, что ли. Не теряй и не отставай.
Так, в короткой связке, они двигались порядочное время, пока женщина не сказала с неохотой:
- Тебе, пожалуй, интересно, куда мы побрели в этакую муть? Да в те места, куда и собирались. Теперь уж точно придется успеть дотемна.
На этих словах тропа явно свернула под гору, причём резко.
- Пояс отдай обратно. Спускайся задом, держись руками за кустики, - послышалось спереди. - Внизу будет полегче, хоть это вроде как против законов физики.
- Прости, не понял. Причём тут физика?
- Туман обыкновенно в расщелинах скапливается, а не наверху, - донеслось еле слышно - будто и звуки начали пропадать вслед за образами. Кажется, Карди говорила еще что-то, но слушать вскоре стало некогда. Приходилось следить, чтобы жёсткие стебли какой-то ветвистой травки крепко сидели на корнях, корни - в земле или скальной щели, а подошвы ботинок надёжно упирались в торчащие из склона бугры. "Нога должна камень хорошо чуять", - вспомнил Сорди. Вроде как это свойство само собой прорезается: или просто обувка понизу сносилась от здешней почвы?
Напоследок он не выдержал - сорвался и заскользил, срывая с насиженных мест всякую известковую мелочь. По счастью, до дна было недалеко - он приземлился, удачно спружинив обеими ногами, прямо на ровную землю.
- А ты стал ловок, - отметила Карди, становясь с ним рядом и расправляя чуть задравшийся в полёте плащ. - Будь здесь не тропа, а просто большой камень, - и то сумел бы притормозить.
- Думаешь?
- По ухватке вижу.
Вижу. Сорди машинально повторил фразу, оглядываясь по сторонам. Вижу…
Тумана как не бывало. Сухая редкая поросль горных скатов как-то враз стала густой и жирной - стоило ему сделать шаг вперёд, как трава оплела не только щиколотки - колени. Замшелые стволы дубов и вязов стояли в ней едва ли не по пояс. Душный и влажный воздух приносил запахи прели, как осенью, когда небо стоит близко к земле.
Только не было этого самого неба. Далеко вверху могучие ветви сплетались намертво, сочащийся оттуда сумрак казался иззелена-серым, навстречу ему вырастал почти белый и как бы узорчатый мох, горбились осклизлые грибные шапки. Рядом с широкой тропой растекался ручей без берегов, мыл в себе длинные русалочьи пряди: водоросли или трава? На подтопленных ручьём местах нагие древесные скелеты постукивали белыми ветвями без коры, еле выгоняя робкую зелень из самой вершины хлыста. Осока, что вырастала здесь вместо подлеска, ниспадала книзу, купалась в блестящей маслянистой черноте тихой воды.
- Урочище Древнего Леса, - проговорила Карди. - Нигде такой вековечной поросли нет, кроме как здесь. Травы и мхи глушат кустарник. Деревья умирают стоя, как говорится. Как в такой тесноте они не захватывают человеческой дороги, хотел ты спросить? Не любят нашего запаха. Не терпят убитой ногами земли. Хотя это, пожалуй, до времени.
- Мой свёрток. Шкура ведь сразу не сгниёт?
- Заботливый. Нет, ему даже лучше будет - точно отмоется в этом воздухе. Тяжело нести? А то дай, может быть, на другую сторону надо перевернуть и скатать заново.
Но Сорди покачал головой: не хватало еще числиться в слабаках. К тому же самой мистической частью своей души, не задавленной правоглавами, он чувствовал себя наследником. Оттого, казалось ему, происходит и нынешняя гибкость тела, и ловкость движений, и неутомимость. И нечто еще.
"Наверное, готовлюсь сменить кожу. Если не сменил уже", - усмехнулся он.
- Здесь и змеи есть, конечно. В изобилии. А чего им? Источники несут тепло подземного огня, свет не слепит глаза, - в лад его мыслям заговорила Карди, которая шла по обочине дороги рядом с ним. - Люди если и проходят, то мимо и редко: на войну или с войны. А лошадей гадюки сами побаиваются.
- Лошадей?
- Когда убивают всадника, его конь не может послужить никому - такая им всем даётся выучка. Их ведут сюда, расседлывают, снимают узду и оставляют на вольный выпас. Трава здесь сочная, снег выпадает неглубокий - оседает на ветвях. В холодное время есть где укрыться. Естественных врагов нет, вернее - почти нет. Кобыл поначалу не хватало на всех жеребцов: воины их не шибко любят, оттого что рядом с ними жеребцы становятся безумны. Но здешние самцы ведь дерутся за главенство над табуном. Те, кто выживает, становятся холостяками-одиночками. И вот им, этому второму или третьему поколению отпущенных на волю, становится одиноко. Они же не дикие - лишь одичавшие.
И тогда кони выходят к человеку, хотела она, пожалуй, добавить, но не успела. Потому что Сорди увидел цепь широких, как чаши, следов на вязкой глинистой земле и обернулся к спутнице, показывая рукой.
- Да-да. Они единственные не боятся здесь пройти. Наверное, этому парню показалось мало травы или в тех местах она была жёсткая, будто осока. Нет, ты смотри - там целый косяк пасется.