V
Река текла в неглубокой и широкой впадине. Многие кони и звери даже поленились преодолевать порог и лезть в воду: огонь явно потерял свой пыл еще перед терновым венцом и теперь скорее чадил, чем горел. Впрочем, кое-какие травоеды явно были не прочь слегка ополоснуться - смыть копоть и пену. Хищники, напротив, с некоторой опаской повернули назад.
- Кормиться жареным будут, - пояснила Кардинена. - Для них, да и для всех, кто переждал стихию, настали тучные времена. Много семей, много приплода. Из чёрной земли через месяц-другой полезут буйные травы - значит, приманят всяких архаров, серн и газелей.
- Пожар сюда точно не придёт?
- Здесь же заливной луг… Если эту щётку можно считать лугом.
В самом деле, растительность во впадине была такая же, как во всех горах: короткая, с мелким листом, похожим на чешуйки. Лошади пробовали ее щипать, но без особого желания.
- Заливной?
- Каждую весну Зейа переполняет русло и уносит с собой половину береговой земли - возводить острова-крепости в своём устье. Валуны на порогах отламывает и ворочает, корни подмывает. Не всё берет - что-то на дно роняет.
Сама она решительно направила своего жеребца в поток, узкий, но быстрый. Сорди пнул своего малыша пяткой в брюхо - тот охотно последовал за старшими.
Перебралась на берег вся четвёрка вдалеке и от табуна, и от пожара.
- Узнаю эти места. Вот здесь настоящие покосы, - заметила Карди, соскочив со своего коня. Тот стоял на удивление спокойно и даже пригнул голову - цветочки нюхает, посмеялась она. Сложила наземь свой груз и начала в нём рыться.
- Ты тоже своего отпусти. Он парень привязчивый.
- Нравом хорош, да с виду не больно казист.
- А вот этого при нём вслух не говори. Это же самая лучшая для гор порода: и по горам ловко лазают, и по тропе без устали бегут, и в седле точно в зыбке качаешься, - на этих словах Карди достала именно что два небольших седла вроде бы спортивного фасона и две волосяных уздечки без трензелей. Надела одну узду на своего жеребца, другую протянула Сорди:
- Вон к той ветле обоих привяжи, там травка самая полезная с виду. Пусть пока не привязи пасутся, чуть позже мягкие путы наденем.
- Какие-то они совсем ручные.
- Просто человека вспомнили. И к тому же крещение огнём помогло.
- Чьё?
(Какая внешняя сила заставляет его задавать очевидные вопросы?)
- Твоё.
(И принимать как должное неординарные ответы.)
- Ты прошел воду, землю и огонь и со всем тремя побратался. Теперь тебе станут доверять. Видеть в тебе защитника.
Сёдла оказались, кстати, вовсе не спортивные - просто рассчитаны на здешних пони. Впрочем, Кардинена и против этого термина возразила:
- Пони определяются по высоте в холке. Сплошная арифметика. А наши скакуны - потомки лошадей викингов, порода, выращенная в чистоте. Жеребят от "золотых", соловых степняков и иных производителей сбывали на сторону. Возможно, по этой причине наши любимцы не страдают обычными конскими болезнями. А выводить можно и поменьше, и покрупнее. Вот Шерл - он ростом с арабчика, а это если не лучшая, то самая гармоничная порода в мире.
- Ты его знаешь. Правда твой был?
- А что, я похожа на мёртвую? Не более тебя, однако.
Сорди запнулся: чего-то он не понимал до конца. Сам он ощущал себя на редкость живым - такого с ним не было от самого рождения.
- Когда-то меня прозвали Киншем, точнее - Кинчем, в зависимости от местных вариантов произношения. В честь великой венгерской кобылицы арабских кровей, памятник которой стоит на главной тамошней площади. А вороного жеребца именовали Аль-Бахр, "Океан", или попросту Бархат.
- Не Шерл.
- Да, у этого кличка не арабская. Означает черный турмалин. Конь моего милого Волка.
Сорди снова побоялся спросить, кто это, но Карди ответила сама:
- Волк. Бурый Волк, по цвету одежды. Волчий Пастырь. Даниль Ладо. Он тоже имеет на меня виды, как Тэйн, и примерно такие же. Хотя нет: второй - почти друг, первый… первый - почти возлюбленный. Тоже посостязались однажды. До его смерти.
- Прости. Дом был его?
- Угм. Нас обоих.
- Это он там… оборотился?
- Угм.
- Но это колдовство! Магия! А ты говорила, что здесь этого нет.
- Здесь нет ничего, помимо законов природы. Здешней природы. А она нигде и никогда не была такой безмозглой, как считали тебе подобные. Колдовство - насилие, доброе или злое. Магия - легендарный вид особой энергии. Оба они требуют субъекта и объекта. Ты извини, что я тебя гружу терминами, только я вроде намекала на глобальный суперкомпьютер. Мы оба внутри.
Сорди не понял, но запомнил. Постепенно он уяснил себе, что запоминает всё говоримое без различий и различений. Даже то, что не выражено словами, а носится в воздухе рядом с дыханием воды, ароматами цветов, вместе с пыльцой. Вместе с пеплом.
Кардинена прервала его медитацию:
- Питаться будешь?
- Да нет. После такого…
- Далеко тебе до конской автаркии. Поостыли оба наших подарочка в воде, теперь траву хрупают. Как думаешь, нам не стоит тоже ополоснуться для аппетита? В одежде не совсем то, понимаешь.
И, не дожидаясь его ответа, пошла по кромке впадины, на ходу сматывая с себя золотной шарф и сбрасывая пропахшую гарью одежду.
Сорди последовал ее примеру - но отчего-то на сей раз нагота далась ему труднее прежнего.
В каком-то известном ей месте женщина спустилась вниз, цепляясь за мылкую глину пальцами босых ног. И сразу упала в воду - почти без шума, будто проскользнув между струями. Поплыла к середине, лавируя, как парусник под ветром.
Он проделал то же, однако не так ловко; холодная вода теснила плоть, спирала дыхание в глотке. Верхом на горячем конике было и в самом деле не то - Сорди пожалел, что не оставил на себе хотя бы тонкие шаровары за неимением плавок. Такая моральная ценность, как целомудрие покровов, явно не была популярна в Динане.
Впереди Кардинена отыскала, по всей видимости, мель или глубоко утонувшую корягу и выпрямилась на стремнине во весь рост.
- Греби сюда, эй! Не режь воду поперек, неуч. Опирайся как на стену, чтобы тобой, как косточкой из пальцев, выстреливало.
Сорди попробовал - вышло. Течение само понесло к месту - и прибило к большой скользкой глыбе.
- Никогда в быструю реку не окунался? Вот уж не поверю, - смеялась Карди, вытаскивая его, дрожащего, за руку и водружая на постамент.
- Не т-такую холодную.
- Врёшь. Горные речки все одинаковы.
Ему казалось теперь, что они, держась за руки, стоят на палубе парусника и волна перехлестывает через руль. Или омывает изножье парной статуи из тех, что укрепляют на носу корабля.
- Ты слишком напоминаешь мне юношу, чтобы я оставался спокоен, - сказал он, чтобы оправдаться.
- Ты слишком напоминаешь мне девушку, чтобы я оставалась спокойна, - повторила Карди насмешливым эхом.
И словно только сейчас поняла, о чём обмолвилась. Хотя - Сорди уже знал свою старшую напарницу достаточно хорошо, чтобы не верить во всякие непредумышленности.
У него тонкие черты лица. Мягкие, ковыльные волосы. Узкие плечи - заниматься силовыми видами спорта даже не пробуй, благодари Бога, что лопату в руках удерживаешь. И то - кисточкой расчищать куда ловчей выходит. Подгонять один к другому клочки да ошметки с античных помоек. Эксклюзивная, филигранная работа, все завидуют. Пальцы - будто зрячий глаз на каждом. Бедра и зад - как-то его сравнили со статуей Персея работы Бенвенуто, потом он отыскал изображение и понял всю силу издевательства. Персей - не юноша, скорее девица, хотя идеал гораздо более поздних времен. Не сдобный Ренессанс - суховатый югендштиль. Костяк рафинированный, мышцы практически отсутствуют - одни жилы. Даже ступни узкие, небольшие, а подъем высокий: найти добротную обувь было постоянной проблемой.
- Ты очень красив, - прервала паузу Кардинена.
Вода чуть спала или это ему показалось? Течение по-прежнему обвивало ему щиколотки своим арканом.
- Разве такое нужно мужчине?
- Да и женщине подобное лишь в тягость.
- Вот не знаю… то есть - ты разрешаешь мне говорить? Дело женщины - привлечь к себе иной пол. В том и прелесть, и ловушка, и погубление.
- Набор трюизмов. Хотя сила общих мест в том, что они общие. Обратная связь.
Теперь они вполне могли усесться рядом на глыбу.
- Лес уже кончил гореть - разлив больше не понадобится, - объяснила Карди. - Я же помню - на этом месте всегда был брод. Не считая весны, разумеется.
- Так вот, - продолжала она с необычно ровной интонацией. - Сказал "а", так будь любезен, говори и "б". Напросился - слушай.
- Ты вообще-то понимаешь, что женщина неспроста оказывается на мужской работе?
- Ну, конечно, есть и дагомейские амазонки, единственный достоверный случай женской армии, и индийская элитная гвардия раджей, состоящая из крутых дам. Русские эскадроны смерти. Времена, конечно, давние, но не такие уже. Да и в мое время фактически… разведчицы всякие. Радистки Кэт.
- Широкие у тебя взгляды. Тогда подберёмся с иного конца. Как ты полагаешь, я вполне отвечаю заявленному назначению? Ну, типа "баба-мужик", как твоя мама в детстве говаривала?
- Откуда ты знаешь?
- Я хороший лингвист и специалист по говорам. Устраивает объяснение?
Сорди подумал, что это ей подсказала либо здешняя разумная земля, либо память о прошлом бытовании.
И впервые посмотрел на Кардинену открыто, Непредвзято. Не оскорбляя даже тенью желания.
Она не такая, как ему показалось тогда, в подземной купальне. Да, телосложение вечной девушки, что стоит на самом пороге расцвета. Сухие мускулы без капли жира. Ключицы идеального фехтовальщика - ровные, длинные, как стрела. Лицо из тех, что напыщенно именуют иконописными - строгое, бесполое. И всё же…
Создаётся впечатление, что она систематически и с невероятным упорством приглушает, гасит свою женственность. Нет, не перегибом в сторону мужского начала - нисколько. Желая показаться просто человеком: формулировка из "Левой руки Тьмы" годится на все времена.
А теперь маскировка спала. И вовсе не вместе с одеждой, что стала привычна, как вторая кожа. С тем, что въедается в саму кожу, мясо и кости.
Клинок вышел из ножен и повернулся иной гранью.
Ярко-синие глаза на пол-лица. На самом деле они не такие большие и не такие васильковые - в глубине прячется отсвет грозовой тучи. Алые губы изысканной формы и цвета - такие сравнивают с розой, которой заперт смех, и с луком Амура, и брови такие, тонкие, "союзные", как у восточной пери, тоже с ним сравнивают. Шрам почти не виден - к Сорди повёрнута другая сторона, а он не спешит изменить положение. И невероятная грация всех до единого движений вплоть до мельчайших. Будто нет веса, нет привязанности тела к земле. И всё же эта плоть - отнюдь не облако, гонимое ветром. Плоть - от слова "плотная".
- Что - перед тобой очередное чудо?
- Говорят, великая Мэрилин такое умела: мгновенно перевоплощаться в саму женственность. Нет, Не знаю, что сказать. Я не умею смотреть на тебя глазами мужчины.
Она рассмеялась - но какой это был смех, какой голос! То же, что поразило его в первую встречу - только это серебро было очищено от черноты.
- Ты смотришь. Этого довольно.
И почти без перерыва:
- В Динане никогда не было особой разницы между тем, как воспитывали сыновей и дочерей, а я была сиротой. Соломенной: маму от меня забрали как политическую преступницу. В смысле - жену казненного за политику. А вместо детдома была эстафета добрых рук. У нас эти орфаны не приживались: слишком большая ценность - любое дитя.
Ну вот, в меня и вкладывали всего по максимуму, будто в общую копилку. Есть упражнения для девочек - называется "подготовка к ритуальным пляскам". Удивительные - не для одного тела, но и для голоса. И поэзию приходится изучать, как кельтскому барду: ты же под своё собственное пение танцуешь. Если подрифмованное - окончания стихотворных строк должны подчеркиваться одинаковыми жестами. Синэстезис. Мальчикам лет с пяти дают комплекс движений, заменяющий уроки фехтования на тяжелых клинках. Тоже своего рода танцы, не совсем похожие на эти… выпады, парады, терции и кварты. Или скорее тай-цзи, что ли. Много было чего еще - для ума и сердца, хотя и названное давалось не для одного физического развития, как говорят сейчас. Языки, философия, история религий, социология, культурология, математика…э!
А мне была охота стать как все. Ну, замуж выйти чистой и неоткупоренной, по страстной любви. Детей завести и воспитывать в горсти. Отдать им всё богатство, что ношу в себе.
Не учла, что у нас тогда родиться дочкой жертвы режима означало клеймо типа кармы. Меня нарочно старались от судьбы моей отвести, сделать многогранной личностью.
В ее голосе вновь появилась ирония.
- А вот Картли - он был куда проще иных. Тем меня и взял. Во всех смыслах. Ему лет тридцать, мне шестнадцать. Друзей отца по военной академии знал, хоть и понаслышке. Непробиваемо важные деятели оказались: эмигрировали вместо того, чтобы под пулями да саблями сгинуть.
Картли, кстати, был не грузин, это партийная кличка такая. По внешности был скорее на иберийского еврея похож, но лучше: глаза - черный огонь, лицо с точеными чертами, строен, гибок, как хищный зверь. Стрелял с двух рук с одинаковой меткостью и меня тому обучил. Боевой товарищ, словом. Экспроприировал - не деньги из банков, но заключенных из тюрем уж точно.
В общем, случился громкий процесс над представителями активной оппозиции. Первая моя отметина. Не такая уже и страшная: ребенка потеряла, венчанного мужа лишилась, но хоть сама выжила. Выползла. Я не о том собираюсь тебе говорить, это просто чтобы ты понял дальнейшее. Как говорится, первого раза хватило, чтобы наесться.
А потом подхватило меня. Гражданская заваруха и приятели покойного Картли, студенты отставные и мои добровольные репетиторы. Друзья друзей отца. В общем, говорят, с твоими данными как раз обучаться на эту… радистку Кэт. Ну, посложнее. Я ведь аристо наполовину, по материнской семье. Внешность такая… дубовато-благородная. Викинги из тех, кто сюда исландских пони завёз. Отцовская линия - крестьяне. Не простые - родовитые. Охотники, начётчики, самовитые такие - не подступись. Тоже собой хороши на диво: белокожие, синеглазые, светлый волос кольцамивьётся. Ты прости, что я тяну: это как тебе в холодную воду лезть с головкой.
В общем, решили, что я себя саму должна играть. Под одной из моих многочисленных фамилий.
И вот тогда я встретила девочку. В одной группе, готовили для совместной деятельности. Майя-Рена. Светленькая… Ты на меня не смотри, в Восточном Динане, где леса и влажные степи, таких, как я, немало. Весь отцов род, почти весь материнский род. А вот белокурых - по пальцам одной руки пересчитать можно. Не так уже умна, но далеко не глупа. Знаешь, из тех, с кем и говорить нет надобности, - и так всё про всё понимают. Не писаная красавица, но милая. Белее лилий, тоньше горностая. Умные руки - хороши на ключе работать. Идеальный слух. Верный, но ломкий голосок. Я рядом с ней как племенная корова рядом с трепетной ланью смотрелась. Забавно, правда?
Сорди промолчал. Верхним чутьем он понимал, что ответа не требуется. Смеха - тоже. Да и что слово "забавно" означает в устах Карди свою противоположность - понял почти сразу.
- Учили меня в разведшколе великолепно, ее - самым обыкновенным образом натаскивали. Мне повезло, что привозной сэнсей на меня глаз положил. Вкладывал в меня не столько боевые приёмы - они проявляются бессознательно, как раз себя выдашь. Выносить боль научил. Уходить внутрь себя. Вообще-то я снова резинку тяну изо рта, знаешь.
Когда день проходит в постоянных ухищрениях, необходимо хоть глухой ночью оторваться. Я и моя горничная… Моя причудница.
Кардинена прервала себя, засмотрелась на потоки воды у себя под ногами. Из белой пены уже выставились гранитные клыки и плахи. Брод.
- Заберёмся в ванну и массируем друг другу мышцы - снимаем напряжение. Свернемся в двуединый комок на барской кровати и лежим так без сна - дышим совместным теплом. Ласкаемся, как кошки, - они ведь так у себя стресс снимают, могут даже перед лицом самой главной беды умываться. Чешем носом за чужими лопатками - тоже кошачьи ухватки. Нет, насчет секса я тебе и посейчас не скажу - не знаю. А любовь - она ведь ни общей склонности не следует, ни предмета не выбирает. Ну вот представь себе - каково инопланетянку любить. Или инопланетянина. Который даже движется не так, как ты. И сложен по-другому. И пахнет иначе. И разрез глаз нечеловеческий - узкий, что ивовый лист, почти без белков. Не говоря о генах.
Снова отвлеклась.
Когда нужно заслать много агентов, причем срочно, о тщательной подготовке речи быть не может. Берут количеством и заранее обсчитывают провалы. Нас с Ма из-за меня в оборот взяли - я криптограф была уникальный. Такие коды ни одна дешифровальная машина расколоть не могла - да и посейчас не может, наверное. Достояние Братства…
В общем, когда нас взяли и привезли в Замок Ларго, тамошнюю тюрьму, меня сильно трогать побоялись. А вот Майю-Рену… да специально на моих глазах…
- Видишь ли, - проговорила Карди каким-то по-особому деловым тоном, - в некоторых положениях чудовища получаются из самых обыкновенных людей. Возможно, я не обыкновенная: не знаю. Выдержать такое… А может статься - да. С самого начала я могла не допустить худшего. Променять цифирь на живого человека. Гонор - на покорность. Сотню безразличных мне человеческих особей - на одну возлюбленную. Или, на худой конец, голову о стенку разбить - ведь не следили же за мной всё время.
Но нет, я сидела и впитывала в себя зрелище насилия. Закрыться от него никак не получалось. Стадо распалённых чудовищ с голыми дубинками. Тоненькие заячьи крики. Мольба, под самый конец уже невнятная, и обращена она была ко мне. Скажи, выдай, неужели ты вовсе без сердца? А я только и умела, что принимать в себя то, что выплеснулось из этих через край. Не вместилось в Ма. Их похоть. Их извращение. Жажду чужой боли. Знаешь, я молилась, чтобы они удушили своими мясными кляпами, порвали насмерть… ладно. Те, кто допрашивал, были умны - среди них был хирург. Любопытно, врачи старых пыточных застенков тоже Гиппократову клятву давали?
Ладно, всё кончилось, нас обеих бросили тут же - отправились отдохнуть и переспать. Врач остался - залатать что можно.
Молодой, знаешь. Рассудительный такой - когда от него скотское наваждение отошло.
Я говорю:
- Какая будет цена, чтобы моей подружке не очнуться?
Отвечает:
- А где ж ты раньше была, дева траченная? В самом начале могла всё купить. Даже жизнь и здоровье. Обеим.
- Это почему? - спрашиваю.
- Ты думаешь, мы не угадали в тебе человека Братства? - говорит.
Я и не знала - это вроде как сказочка такая была. Про Братство Расколотого Зеркала, которое творит и блюдёт справедливость. Многие считали, что помогают ему, в нём самом не состоя. Наверное, так и было: руки и ветви Оддисены простирались широко.
- С какого бодуна ты нам чужие тайны не продаёшь - твой личный кураж. Твой груз на душе, - говорит далее.
Прав он был. Упрямство меня оседлало, а не долг. И вдруг оно…это упрямство… говорит моими устами за меня саму: