- Ну, а коли все решено, поспешим, - сказала девушка.
Спустя несколько минут они уже быстро шагали по изрядно обледенелой мостовой. Ветер весело и настойчиво поддувал в спину, и молодым людям приходилось порой наклоняться друг к другу, чтобы расслышать тот или иной ответ.
- Надолго ли вы собираетесь меня бросить на произвол судьбы? - первым делом галантно поинтересовался молодой человек.
- Вы же не камень, чтоб вас бросать, - парировала девушка. - А у меня срочная работа. Сами, наверное, знаете - конец года, запарка и все такое прочее. Поэтому уж извините, до Нового года я просто не принадлежу себе. Или наоборот.
Вадим не понял последней фразы, зато немедленно сосчитал дни и взмолился.
- Помилуйте, Анна! Но ведь до тридцать первого - еще целых семь дней!
- Это если - включительно, - серьезно сказала девушка. - А так шесть. Значит, мне просто нужно очень постараться, чтобы все успеть к тридцать первому.
- Да вы понимаете, что говорите? - возмущенно воскликнул Вадим, совсем забыв о приличиях. - Ведь я уже завтра без вас места себе не буду находить! Каждый день для меня будет просто вечностью.
- Вечность тоже иногда кончается, - весело сказала девушка, внимательно глядя себе под ноги, поскольку уже дважды едва не поскользнулась. - Лишь бы только она не превратилась в Бесконечность.
При последнем слове девушки молодой человек вдруг явственно ощутил, как внезапно кольнул и сразу же вспыхнул крапивным ожогом узор, нарисованный на руке. Словно каждая точка горела и чесалась. Вадим даже осторожно потер локоть, хотя зуд уже проходил. И это, скорее всего, было обычной нервной реакцией на недосып или выпитое за последние часы спиртное.
- Каждый день без вас отныне для меня - Бесконечность, - уверенно заявил он, от души надеясь, что его искренность не позволит этой удивительной девушке обвинить его в выспренности и фальшивом мелодраматизме. Вадим терпеть не мог любовных сериалов, а тут вдруг заговорил так похоже на картонных героев, обреченных бесконечно блуждать в лабиринтах квартирных декораций!
- Расставаться тяжело, но час свидания сладок, - рассудительно заметила Анна. - Так любила выражаться одна моя давнишняя знакомая, в высшей степени прекрасная и удивительная женщина.
- Очень рад за нее, - буркнул Вадим.
- Эге, да вы, я гляжу, обиделись? - Анна остановилась и требовательно заглянула ему в глаза. - Бросьте, ведь шесть дней - это всего лишь неделя. И, кстати, за это время с вами может еще произойти много другого, хорошего и удивительного. Ведь впереди Новый год.
- Все хорошее и удивительное со мною произошло уже сегодня, - упрямо покачал головой молодой человек в полном расстройстве. - Боюсь, что ближайшие шесть дней я проведу в мрачном одиночестве и перелистывании календаря. Но уж тридцать первого числа я буду стоять под вашими окнами, Анна, как штык. Иль верный часовой, так и знайте! - подытожил он.
- Будущее всегда непредсказуемо, - тихо сказала девушка. - Пожалуй, только это о нем и знаешь наверняка. Между прочим, уже завтра с вами может произойти что угодно, Вадим. Вы даже можете встретить другую женщину!
- Я? Другую? - воскликнул молодой человек на всю улицу, к счастью, по ночному времени пустую. Он сардонически рассмеялся. - Ну, уж нет. Я не настолько влюбчив, чтобы каждый день встречать новую женщину. Уверяю вас, Анна, это аб-со-лют-но исключено.
- Любовь, если уж вы начали с этого слова, всегда чревата испытаниями, - ответила девушка. - А между тем, вы уже называете какие-то несчастные шесть дней чем-то трагичным! Просто непосильным для ваших чувств! Это разве испытания? Уверена, бывали случаи, когда человека подстерегали такие напасти, что он очень быстро менял свое мнение и тем более - симпатии.
- Знаете что, Анна? - решительно заявил Вадим. - Даже если в эту оставшуюся неделю я буду каждый день встречать по удивительной и прекрасной женщине… Ничто не поколеблет моих нынешних чувств! Верите вы или нет - мне все равно. Как хотите! Я знаю, - с некоторым оттенком театральной горечи человека, чувства которого все никак не могут оценить, прибавил он, - что уже больше никого не полюблю. Кроме вас. Мои ресурсы в этом плане отныне исчерпаны полностью.
И он засмеялся - тем беззаботным смехом, который свойствен мужчине, уверенному в своих чувствах настолько, что, по его мнению, они вполне могут обеспечить ему ответную взаимность женщины.
- Ну, хорошо, коли так, - тихо сказал Анна. - Ладно. Пусть эти дни до Нового года пройдут для вас действительно так же легко, как вы сейчас об этом говорите, Вадим. И я в свою очередь обещаю: я тоже буду ждать, что вы придете в последний день старого года. А дальше - как распорядится судьба. Вы ведь сами сказали, верно? Положимся на нее. А вот, кстати, и мой дом.
Она улыбнулась Вадиму так, что от него разом отлетели все неприятные мысли и переживания, а в душе принялись стремительно набирать цвет огромные незабудки.
Молодой человек поднял голову и увидел два угловых окна на третьем этаже. Они, несмотря на столь поздний час, почему-то светились, и молодой человек немедленно нахмурился. Анна покачала головой.
- Я живу одна, Вадим. Мой образ жизни, к сожалению, мало кто выдержит из нормальных людей. Наверное, это действительно должен быть кто-то особенный. Каких я прежде, честно вам признаюсь, еще не встречала.
- А вот посмотрим, что вы скажете тридцать первого декабря, - одновременно и дерзко, и счастливо, и успокоенно засмеялся Вадим. - Я приду и потребую ответа, так и знайте!
- Хорошо. Придите, - прошептала Анна. - Думаю, это было бы просто… удивительно. Но очень прошу вас…
- Что такое? - наклонился к ней Вадим.
И в тот же миг ощутил на губах мягкий и теплый поцелуй.
- Будьте осторожны по дороге, - ласково сказал она. - И если захотите… Одним словом, обязательно возвращайтесь. Я теперь, наверное, тоже буду надеяться.
Она повернулась и стремглав бросилась через улицу к дому. Вадим некоторое время смотрел ей вслед, даже когда она скрылась.
"Можно подумать, что это я с ней прощаюсь, - усмехнулся Вадим. - А не она дает мне отсрочку на целую неделю…"
Потом он улыбнулся, так широко, что кто-нибудь из его приятелей непременно назвал бы это глупой и бессмысленной улыбкой безнадежно проигравшего холостяка. Затем молодой человек вынул из карманов перчатки и при этом едва не выронил румяного игрушечного арлекина. Вадим заговорщицки подмигнул размалеванной кукле и торопливо убрал ее поглубже в недра кармана. Затем он пошарил и в другом, дабы убедиться, что вторая подаренная Анной елочная игрушка тоже на месте. А потом заметил вслух, обращаясь к обеим куколкам, смирно лежащим в карманах.
- Ну, вот, приятели, мы и остались втроем. И целую неделю, семь дней без нее - как бесконечность. Как думаете, не пропадем?
Игрушки, разумеется, ничего не ответили, но ведь молчание, как известно, не только золото, но и знак согласия!
- Хотя почему - семь? - пробормотал молодой человек. - Шесть, всего лишь шесть. Ведь на седьмой день я к ней вернусь, верно?
Игрушки вновь выразили безмолвную солидарность.
Он бросил взгляд на освещенное окно Анны - другое она уже погасила - и добавил:
- И в этом не может быть никаких сомнений. Вот так.
"Вот", - словно шевельнулся в левом кармане хитрый арлекин. "Так", - откликнулся справа грустный Пьеро, будто где-то вдали пробили часы. "И точка", - подытожил Вадим. Блаженно улыбаясь, он глянул на светящийся циферблат наручных часов и шагнул с тротуара.
Однако не удержался и в последний раз оглянулся на далекое светящееся окно. В нем, в этом желтом квадрате за занавесками, теперь, как в рамке, была заключена вся его будущая жизнь, его ожидаемая судьба и безусловное счастье. Подумав так с явным удовольствием, молодой человек поправил шарф, нахлобучил теплый капюшон куртки и спешно перешел на другую сторону улицы. И тут же исчез.
Исчез вовсе не в том смысле, что растворился между домами или испарился во тьме тающей тенью спешащего и продрогшего человека. Нет, Вадим просто пропал, в том числе и для самого себя. И ни для кого в этом новогоднем городе и в этом снежном мире его больше не было. Впрочем, тут автор, как всегда, может и ошибаться.
День первый
ТОТ, КТО ЖДЕТ ПОД ВЕТВЯМИ
Глава 4
Завтрак в благородном семействе
- Апчхи!
За дверью кто-то чихнул. Да так оглушительно, с такой, по-видимому, долго сдерживаемой силой, что Вадим тут же проснулся.
Он очнулся как от неожиданного и резкого толчка в спину, что было особенно удивительно, потому что он и спал-то как раз на спине. За дверью тихо разговаривали, и примечательно, что речь, похоже, шла именно о нем.
- Ты когда-нибудь выздоровеешь? - спросил кто-то без тени видимого сочувствия, даже с мягким укором.
- Непременно. В следующем году, никак не позже, - ответил другой голос, язвительный и чуть хрипловатый, видимо, от простуды.
- Между прочим, ему и так давно пора вставать, - продолжил тот же голос. - Служанка Штальбаумов уже дважды вызывала к завтраку. А тут не принято опаздывать, здесь тебе не Россия, если хочешь знать!
"Ого!" - подумал Вадим, нежась под теплым и одновременно прохладным одеялом. Оно было явно заморским, стояло над ним шатром и никак не желало оборачиваться вокруг тела по собственной инициативе. "При чем здесь Россия, хотел бы я знать? Воображаю, как там сейчас холодно! Дымы из печных труб, на столах самовары с водкой и бубликами, прямо на улицах огромных заснеженных и пустынных городов медведи пляшут под гармошку вместе с бородатыми казаками. Бр-р-р… При чем здесь она?"
Он потянулся, стряхивая с себя магнетизм крепкого зимнего сна, сладко зевнул и только потом подозрительно воззрился на дверь.
"А кто это там шепчется, собственно?"
В ту же минуту в дверь вежливо, но настойчиво постучали, и она медленно отворилась, лениво поскрипывая.
Вряд ли кто любит, когда его застают в постели незнакомые личности. Женщины еще куда ни шло, их визит, как правило, заранее обещан. С мужчинами же чаще всего дело обстоит иначе, и Вадим немедленно сел, строго и недоуменно разглядывая утренних гостей. Собственно, гостями-то их назвать как раз было и неправильно. Вели они себя совершенно как дома, без церемоний.
Один - высокий и худой, средних, самоуверенных лет, с быстрыми движениями и подвижным курносым лицом, на котором навсегда поселилось выражение лукавой хитрецы и веселой энергичности. Он немедленно встал возле письменного стола и тут же принялся нетерпеливо выстукивать пальцами бодрый военный марш. Пальцы его, разумеется, оказались такими же длинными и худыми, как и все в этом человеке. При этом он почему-то вопросительно смотрел именно на Вадима. Точно это именно Вадим въехал к ним в гости только что, и прямо на кровати.
Второй подошел к окну и остался возле, слегка приоблокотясь на широкий подоконник, уставленный бесчисленными горшочками с геранью, домашними фиалками и прочей флорой. Был он чуть пониже своего товарища, благородной, отнюдь не выдающейся полноты и имел вид - а, по всей видимости, и привычки тоже - мелкого аристократа, временно испытывающего досадные денежные затруднения. Локти на пиджаке были протерты до блеска, как у конторщика, но вся одежда была аккуратной, хотя слишком уж мягкой, домашней, хорошо разношенной с виду. И сам он был задумчив, несколько печален и абсолютно уютен, как старые домашние туфли. Единственно, что в нем было действительно необычного, так это глаза.
Они казались слегка подведенными по краям, ресницы тоже выглядели несколько подкрашенными, зато зрачки были глубоки, темны и абсолютно непроницаемы. Эти глаза выдавали человека скептичного, возможно, даже отчасти циника, однако весьма сдержанного в настроениях; при этом доброго душой и меланхоличного характером. И кого-то эти глаза Вадиму сильно напоминали, хотя ни в первые минуты, ни много позже он никак не мог понять, кого именно.
- Примечательное утречко, хозяин, - сообщил худой из-за стола. - Можно сказать, просто-таки знаменательное.
И тут же оглушительно чихнул, так что Вадиму показалось, даже брызги полетели во все стороны. Причем сам худой, казалось, ничуть не смутился этим.
- Вы полагаете? - озадаченно спросил Вадим. То, что эти типы считают его своим хозяином, было для него новостью.
- Вполне, - хором заявили оба.
- Ладно, - Вадим решил зайти с другой стороны. - А вы кто?
Оба понимающе переглянулись, как если бы говорили сейчас с малость умалишенным.
- Известно кто, - сказал тот, что возвышался над столом, и даже хмыкнул от неудовольствия.
- Мы - ваши новые слуги, - добавил тот, что стоял у окна.
- И вам давно пора спускаться к завтраку, - сообщили они нестройным хором.
- Семейство Штальбаум, полагаю, уже в сборе, - заметил худой.
- А господин советник не любит опозданий к столу, - мягко напомнил "аристократ".
- Штальбаумов знаю, - покачал головой Вадим. - И сам пока еще в своем уме. Но вот загвоздка: я совершенно не знаю вас, господа.
- Это вовсе неудивительно, - кивнул "аристократ". - Мы прибыли только сегодня.
- И пока вступали в курс ваших дел и познакомились с хозяином и всей семьей, - добавил длинный.
- Прибыли, простите, откуда? - уточнил Вадим, решивший потихоньку одеваться. При этом гости бросились было ему прислуживать, но Вадим решительным жестом отверг помощь незнакомцев. Тогда они деликатно отвернулись и с деланным равнодушием уставились, кто на стену, кто - в окно.
- Нас прислала одна известная вам особа, - пожал плечами длинный.
- Вот как? А что за особа? И зачем? - быстро уточнил Вадим, ловко управляясь с застежками башмаков.
- Она пожелала остаться неизвестной, - пожал плечами теперь уже "аристократ". Фраза у него прозвучала шикарно: похоже, он всю жизнь только и делал, что выполнял конфиденциальные поручения и неукоснительно соблюдал всевозможные протоколы и ритуалы.
Он окинул Вадима откровенно оценивающим, хотя и беглым взглядом и осведомился:
- Господин баронет, ведь вы не потребуете от нас раскрытия имени сочувствующей вам высокой особы без ее на то соизволения?
От такой откровенной наглости Вадим в первую минуту даже не нашелся что ответить. "Эти слуги явно не из простолюдинов и, по всему видать, плуты и пройдохи, - подумал он. - По сути - идеальные качества для ловких слуг при моем нынешнем положении в этом постылом доме. Что ж, рано или поздно все выяснится, а пока действительно - пора завтракать".
Оставалось выяснить только одну формальность.
- Что ж, пожалуй… А вы-то хоть сами знаете цели вашей госпожи?
- Безусловно, - заученным хором отвечали слуги. - Всячески угождать вашей милости и оберегать вас от превратностей судьбы.
- Прекрасно, господа. Видит бог, как же мне вас прежде не хватало… И как же вас прикажете именовать, почтенные? - сощурился Вадим.
- Я Пьер, - с достоинством сказал "аристократ". - А моего коллегу можете звать "Апчхи". - И он иронически покосился на длинного.
- Вот еще! - обиженно буркнул тот. - Не "Апчхи" я никакой. Мое имя - Арчибальд. Для близких просто - Арчи.
Ничего себе слуги, усмехнулся молодой человек и вдруг похолодел. Оба новоявленных слуги как по команде сунули руки за обшлага сюртуков, что более всего походило на жест наемных убийц. Наверное, именно там у них обычно и хранятся мизерикорды - миниатюрные "кинжалы милосердия".
Однако Пьер с Арчибальдом достали вовсе не кинжалы, а изящные и трогательные платочки: один - белый, другой - голубой. После чего как по команде дружно промокнули губы, точно желая очистить их от скверны. Очевидно, с новым хозяином слугам надлежало вести разговоры исключительно чистыми устами. Вадим иронически оглядел их с головы до ног, махнул рукой и принялся готовиться к завтраку.
Торопливо приведя себя в порядок, в приподнятом настроении, но весьма заинтригованный, Вадим отправился в столовую, где за накрытым завтраком его уже поджидало все благообразное семейство Штальбаум. Разумеется, слуги последовали за ним парочкой, исполненной почтения, граничившего с подобострастием.
Во главе стола восседал сам Вольфганг Штальбаум, советник медицины, важный и внимательный господин. Рядом - его румяная и пышная супруга Марта. Далее разместились дети: некрасивая, желчная старшая дочь Луиза и ее младший братец Фриц, сдобный живчик и непоседа. Картину дополняли крестный, высокий и худой господин Христиан-Элиас Дроссельмейер, род занятий которого Вадиму не был в точности известен, а также лечащий врач семьи, доктор Вендельштерн. Плюс - на маленьком столике возле Фрица восседали две куклы в пышных платьях, очевидно, досточтимые госпожи Трудхен и Клерхен собственной персоной.
Надо сказать, что неустанный полководец и бессменный главнокомандующий непобедимой армии оловянных солдатиков Фриц не случайно принял на себя заботу о двух куклах уже с самого утра. Обеих гранд-дам он прочил в королевы сопредельных кукольных государств, между которыми нынче же утром обещал разразиться нешуточный дипломатический скандал. По глубокому убеждению Фрица, такого рода скандалы должны разрешаться непременно и только войной. Поэтому сейчас мальчик обдумывал некоторые аспекты территориальных и политических притязаний каждой из сторон. Это у него получалось превосходно: обе куклы уже давно ревниво поглядывали друг на друга, тая и вынашивая коварные планы вторжений, предательств, аннексий, контрибуций и репараций. Правда, пока они только выучивали эти новые и непривычные для них слова, но Фриц внимательно следил за ними и считал, что его новые ученицы уже делают вполне определенные успехи в нелегком искусстве военной тактики и дипломатической терминологии.
Напротив хозяев были стулья для баронета Вадима Монтага и его слуг. Баронет был кандидатом в женихи младшей дочери Штальбаумов, юной Мари, и прибыл сюда два дня назад для ожидаемой помолвки.
Не было за утренним столом лишь самой Мари.
Явление новых слуг молодого господина Монтага было встречено за столом самыми дружескими восклицаниями и улыбками. Получалось, уже с самого раннего утра эти два типа каким-то образом успели обворожить все семейство! Вадим решительно не мог представить, когда и каким образом им это удалось. Но зато он сразу убедился - в ловкости его новоиспеченным слугам не откажешь.
И еще его сверлила одна и та же мысль, не дававшая покоя. Он приехал за три дня до Рождества в семейство Штальбаумов фактически инкогнито для всех соседей, что чрезвычайно удобно при утрясении сердечных дел. Так кто и откуда мог узнать о его пребывании в семействе? И не просто узнать, а еще и отреагировать в столь необычной и вызывающе-утонченной форме, послав ему двух ловких слуг, всецело преданных и умеющих держать язык за зубами? Кто был этим неведомым ангелом-хранителем? Одна известная ему особа? Но кто она и чего ради?