- Ай видал меня где-то? - насторожился князь. Неустрой чуть ослабил натянутую тетиву, но лука не опустил - наконечник стрелы по-прежнему глядел на пришлых кметей. А их всё прибывало - сколько же вёл с собой неведомый князь?
- По плащу признал, княже, - весело ответил Шепель. - Опричь князей на Руси красных плащей никто не носит.
- А я-то уж думал, - задумчиво потянул князь, оглядывая парней нехорошим размышляющим взглядом - Шепель даже пожалел мимолётно о своей догадке.
- Да опусти ты лук! - прикрикнул кто-то из кметей на Неустроя. - Никто вас грабить не будет, да и убивать тоже.
Но Неустроя, видно, заколодило - лука он не только не опустил, но и снова вскинул, целясь в князя. Княжье лицо как-то неуловимо изменилось, но он ничего не успел сказать альбо сделать - мелькнуло что-то стремительное, и Неустрой полетел в траву, уронив и лук, и стрелу.
- Ну, Вышата… - непонятно, то ли осуждая, то ли одобряя, протянул князь.
- Никак иначе, Ростиславе Владимирич, - пробурчал седой середович в богатой сряде, чуть потирая ладонь и не спуская глаз с замершего в стороне Шепеля. - А ну как он бы выстрелил?
Ростислав Владимирич? Волынский князь?
Чего это ему надо в наших-то краях? - смятённо подумал Шепель, неотрывно глядя на лежащего в траве Неустроя. Брат зашевелился, приподнялся на локтях, стал на четвереньки, мотая головой. Жив! Шепель облегчённо вздохнул.
- Вот что, парни, - задумчиво сказал Ростислав. - Живёте-то далеко?
- На хуторе живём, - бойко ответил Шепель. - Звонкий Ручей зовётся. Тут рядом!
- Ну и зачем нам это надо? - хмуро спросил гридень Вышата, сверля взглядом спину Неустроя. - Шли бы и дальше, к Тьмуторокани напрямик.
- Передохнуть дружине надо, наставниче, - усмехнулся волынский князь. - Полторы тысячи вёрст с лишком прошли - не шутка. А до Тьмуторокани ещё мало не полтысячи.
- Какого хрена нас вообще понесло через степь? - недовольно пробурчал пестун. - Надо было в Олешье сесть на лодьи и - морем!
- Я не уверен, что нас пропустили бы херсониты, - бросил Ростислав Владимирич. - И иная мысль есть…
Князь замолк, а пестун не стал переспрашивать. Надо будет - молодой князь сам скажет, что замыслил.
У ворот хутора остановились, когда уже начало светать. Неустрой стукнул в ворота, на дворе отозвались псы. Неустрой свистнул, но псы не послушали и взяли голосом ещё злее, чуя чужаков.
Шепель оглянулся и невольно остолбенел - следом за ними двигалась целая рать, не менее двух сотен оружных кметей. До того впотемнях и не разглядеть было, сколько воев с Ростиславом идёт, а теперь Шепель невольно призадумался: никак, князь всю свою дружину с собой в степь привёл. Перуне вразуми, чего они такое задумали?
А впрочем, не его это дело. Вон, Неустрой всё ещё на Ростиславичей исподлобья глядит, особо на Вышату. А ведь тот, пожалуй, не менее чем самого князя Ростислава пестун… альбо старшой дружины княжьей.
В груди у Шепеля защемило - ох, как хотелось сейчас в седло, да меч в руки. И скакать вместе с княжьими кметями по степи… хоть до самой Тьмуторокани!
Мелькнула какая-то неясная догадка, только Шепель так и не понял, какая. Словно бы что-то Перунова воля хотела им подсказать…
Со двора, меж тем, послышался отцов голос:
- Кто там?! Неустрой, ты, что ли?
- Не только, - угрюмо буркнул брат, косясь на Ростиславичей. - Гостей тебе привёл, отче.
- Что ещё за гости? - отец подошёл к воротам с факелом в руке. Тусклое пламя рвалось на ветру, разгоняя сумерки, тени плясали по воротам.
- Гой еси, хозяин, - князь подъехал к воротам вплотную.
Отец поднял голову, глянул князю в лицо, светя факелом, и отпрянул. Шепелю даже показалось - сейчас зачурается.
- Ты чего, хозяин? - князь тоже удивился.
- К… княже? - справился, наконец, с собой Керкун. - Мстислав Владимирич?
Неустрой глядел на них с раскрытым ртом.
- Не Мстислав, - поправил волынский князь, странно усмехаясь. - Ростиславом меня кличут. А вот что Владимирич - это верно.
Пахло одуряюще вкусно, и князь Ростислав невольно сглотнул слюну.
Вымоченная и жареная на углях дичина, тушёная в конопляном масле капуста, разваренная каша из дроблёной пшеницы, свежеиспечённый ржаной хлеб, уха из речной рыбы, варёные с укропом раки, долблёный жбан с пивом, чашки с маслом и сметаной, жбан кваса, молоко и яблочный взвар, мёд диких пчёл в плошках.
Хозяйка разлила мужикам по чашам пиво и повела рукой, приглашая гостей к выти.
- А я-то… - Керкун смеялся беззвучно, весело щурясь. - А я-то, княже, грешным делом, подумал, что князь Мстислав Владимирич воскрес, чуть не зачурался непутём. Больно уж вы похожи…
- Да… - задумчиво обронил князь. - Мне тоже говорили про то… Многие говорили… Знал, князя-то?
- А чего же, - Керкун отсмеялся. - И знал. Сколько лет-то минуло с того, как он на Чернигов от нас ушёл? Сорок?
- Ну да, - князь кивнул. - Сорок и есть. А то и поболе.
- Ну так вот, - Керкун улыбался чему-то далёкому альбо давно минувшему. - С ним и я шёл тогда. И при Листвене я тоже бился против деда твоего, против варягов да новогородцев.
Лицо Вышаты при последних словах Керкуна чуть изменилось, он глянул на хозяина внимательнее.
- А эвон, пестуна Вышаты дед у нас тоже при Листвене бился, - мгновенно сказал князь, заметив. - Да и отец. Только на другой стороне, с моим дедом вместях.
- Бывает, - ничуть не смутился Керкун. - Тогда вся Русь на части поделилась, совсем как нынче. А я и до того с Мстиславом-то Владимиричем вместе ратоборствовал против ясов да касогов, мне тогда всего-то лет пятнадцать было.
- А нынче же тебе сколько? - поражённо спросил князь, любуясь могучей статью хозяина.
- А чего, - заухал довольно Керкун. - На седьмой десяток никак поворотило.
- А детям твоим лет по шестнадцать, - князь кивнул в сторону близняков, которые из угла жадно ели взглядами войскую сряду Ростислава и Вышаты - больше никого из Ростиславлей дружины в избе и не было. - Поздно женился, что ли?
- Так это младшие, - пожал плечами невозмутимый хозяин. - Старший в трёх верстах отсюда живёт, вверх по Донцу, второго печенеги убили лет уж тридцать тому как. Дочка замужем, за Донцом живёт, на левом берегу.
- Вон что, - протянул Ростислав. - Большая у тебя семья, Керкуне…
- И род не из последних, - охотно кивнул хозяин. - Слыхал ли про то, что тут своя держава была? На Дону?
- Давно то было, - задумчиво сказал князь.
- И верно, давно, - подтвердил Керкун. - Лет триста минуло тому. Так в той державе мой пращур боярином был.
- Откуда ведаешь?
- Отец говорил, - Керкун весело щурился. - А ему - его отец, мой дед. Ну а ему…
- Его отец, - понятливо кивнул Ростислав.
- Ну да, - лицо Керкуна построжело. - Так и передавали в роду. Славное, говорят, времечко было. А после печенеги пришли. Козарская рать не устояла, наша помочь не поспела. Потом и наша рать погинула меж Волгой и Доном. А вот Дон мы ещё пять лет держали против печенегов-то… Теперь от державы той осколки только… Белая Вежа город, да станицы с хуторами в степи. Нас теперь козарами зовут - за то, что под хаканом жили столько лет… прилипло. Да ещё бродниками. По степи, дескать, бродим. Не больно-то побродишь - половцы кругом. Только и было полегче, когда дед твой печенегов побил.
- Как вы тут живёте-то в степи? - подавленно спросил Ростислав. Он и ранее слышал про донских словен, только впервой вот так - от одного из них. И в торческом походе четырёхлетней давности - не довелось, они больше при черниговском князе были.
- Да как? - пожал плечами Керкун. - Так и живём. Тут ведь и лесов хватает, и перелесков. А плавни донские, донецкие да кубанские - природная крепь. Степнякам не вдруг и прорваться. Если много половцев придёт - в плавнях прячемся, тут стотысячную рать скрыть можно. А мелкие загоны - бьём. Да и сами не без греха - половцев, бывает, щиплем.
Помолчали.
- Живём семьи по две-три, а то и по одной, вот как я. А отбежишь в степь вёрст на десять - двадцать - там уже и половцы. А многие в Белой Веже живут сейчас - в городе будто бы спокойнее. Глядишь, так понемногу, держава и воспрянет. Там, на Веже-то Белой, преже князь был, Святослава Игорича сын, а как он помер, так город под тьмутороканскими князьями.
Вновь умолкли, занятые вкусной снедью, но ненадолго - Керкуна разбирало, и долго молчать он не мог.
- Князь Святослав Игорич сто лет тому почему сначала на Дон пошёл? - витийствовал он, глядя в удивлённо внимающие глаза князя. - Он на нас надежду держал, знал, что в Козарии словен много. Знал, что за него станем. И стали. И как было не стать - против козар-то. Мы ему семь полков выставили, полных пять тысяч воев. Из них три - конных. Потому он так легко Белую Вежу и взял. И Тьмуторокань. И Ясские горы - тоже. Ну, там кубанские русичи помогли…
Ростислав изумлённо молчал - он и не подозревал, что здесь, далеко на восходе, в степи, столько много словен.
- И дед мой там ратился, - продолжал Керкун, - со Святославом-то вместе.
- Да-а, - протянул Ростислав Владимирич, поражённый развёрстой перед ним бездной.
- А ты, княже… хозяин перевёл дух. - Далеко ли путь-то держишь?
- В Тьмуторокань, - усмехнулся в ответ князь.
Керкун молчал несколько мгновений.
- А ведь там Глеб Святославич, - сузив глаза, медленно проговорил он. - Война, что ли, княже?
- Ну отчего уж так сразу война? - Ростислав поднял глаза на бывалого воя. - Меня там ждут. И бояре… и иные мужи градские.
Князь и вправду проделал большую работу - пересылался с тьмутороканскими вятшими почти два месяца. И сейчас его там и впрямь ждали. Не быть Глебу Святославичу, брату двоюродному, тьмутороканским князем.
Неустроя и Шепеля так и тянуло наружу - поглядеть на волынских воев. Незаметно для отца, не глядя один на другого, они выбрались сперва на крыльцо, а потом и со двора.
Ростиславичи раскинули стан за Керкуновым двором - жгли костры, треножили коней. От стана дружины вкусно тянуло кашей и жареным мясом.
- Парни! - окликнул близняков какой-то воин, по виду знатный - длинноусый и чубатый, в синем плаще.
- Ну? - остановился Неустрой.
- Вы, верно, всё здесь знаете…
- Ну… - повторил Неустрой. - Чего надо-то?
- Да мне дозоры расставить надо. Подсказали бы, где лучше…
- У Дикой балки надо, да у Сухого ручья, - тут же вмешался Шепель, видя, что брат молчит. - Оттуда вся степь как на ладони, вёрст на сотню.
- А ну-ка, пошли, покажешь, - тут же позвал Шепеля кметь.
Неустрой остался один и побрёл по стану Ростиславичей, втайне досадуя на себя - ишь, раззявился, как тетеря, даже ответить годно не смог. А вот Шепель и в первый раз не оплошал, князя признал в Ростиславе вмиг, и тут…
Парень сделал несколько шагов, остановясь близ костра, у которого сидели четверо кметей. Они немедленно его окликнули:
- Присядь с нами, хозяин!
Неустрой не стал отнекиваться, сел. Но от чашки густого мясного отвара отказался.
- Не хозяин я, - буркнул он насупленно. - Отец мой хозяин.
- Ну, стало быть, наследник, - заключил кметь, улыбаясь в густые усы. - Не так?
- Так, - вздохнул Неустрой.
- А звать тебя как, наследник? - всё так же весело спросил кметь.
- Неустроем отец с матерью прозвали.
- Ну а меня Зарубой кличут.
- А чего же ваш князь так мало воев-то ведёт, Зарубе? - вырвалось у Неустроя. Он тут же прикусил язык, но было поздно.
- Отчего - мало? - степенно возразил Заруба. - Три сотни. Нам же не Козарию воевать, как князь-Святославу Игоричу. Всего-то - Глеба Святославича из Тьмуторокани выгнать.
Неустрой промолчал.
- А глаза-то у тебя горят, Неустрое, - весело сказал вдруг Заруба. - Хочется войской жизни-то хлебнуть, а?
Неустрой в ответ только вздохнул.
- Мечи манят, да кони? - Заруба усмехнулся. - Тяжела войская жизнь-то, Неустрое… Хочешь, так просись у отца. Но уговаривать не буду, а то ещё отец твой обидится - скажет, сманиваю.
- А зачем ваш князь на Тьмуторокань идёт? - вдруг спросил Неустрой, сам неожиданно для себя.
Кметь помолчал несколько мгновений.
- А его дядья обидели, - сказал он, наконец. - Стол ему дали малозначимый. Вот он и хочет себе ещё и Тьмуторокань прирезать.
- Разве же Волынь стол малозначимый? - удивился парень.
Но Заруба больше ничего прояснять ему не стал.
- Княжье то дело, Неустрое, не наше. Наше, войское, дело - в бой идти да голову сложить, если князь прикажет.
Шепель воротился из степи сам не свой. Молча ушёл куда-то на сеновал и там затих. Неустрой проводил его удивлённым взглядом, но смолчал. И сам за ним не пошёл - мало ли чего. Надо будет, так сам скажет.
Шепель выбрался с сеновала только часа через два. Всё так же молча. И работу домашнюю всю делал молча. Так ничего и не сказал.
Князь уезжал на другое утро. Кмети его так и ночевали в поле, по старинному русскому войскому навычаю - спали на попонах, седло в изголовье, стойно древлему Святославу Игоричу. И только князь да ещё Вышата-новогородец спали в доме Керкуна. Сами хозяева ночевали на сеновале, там, где днём отсиживался Шепель.
Трубили рога, ржали кони - дружина грудилась за воротами Звонкого Ручья, ожидая господина. Князь у крыльца прощался с радушными хозяевами. Тут и показался Шепель - в высоких сапогах и плаще. Подошёл нетвёрдыми шагами, кинул посторонь дикий взгляд и вдруг поклонился в пояс беглому волынскому князю:
- Княже! Ростислав Владимирич!
- Ну! - бросил князь, уже начиная понимать. Да и Керкун побледнел, глядя на одетого в дорожное сына.
- Прими в дружину, княже Ростислав, - выпалил Шепель одним духом. - Возьми с собой!
Пала тишина. И в этой тишине было только слышно, как глухо всхлипнула Керкунова хозяйка.
- Ну… - не враз нашёлся что ответить князь.
- Возьми, княже! - чуть ли не с мольбой выкрикнул Шепель. - Хоть отроком!
Князь покосился через плечо на Вышату, тот чуть повёл головой, словно соглашаясь, подмигнул Шепелю и негромко обронил:
- Гридень Славята говорил, что его и не отроком взять можно бы…
- Ну если так, - князь вздохнул. - У отца спроси дозволения.
Шепель поворотился к отцу, глянул отчаянно и дико. Поклонился.
- Отпусти, отче.
Керкун помолчал, потом тоже вздохнул и повторил за князем:
- Ну, если так…
- Собирайся, - велел князь, и Шепель сорвался с места, прокричав на бегу:
- Я мигом, княже!
А остолбенелому Неустрою отец велел:
- Оседлай для брата коня. Бурка оседлай.
Появился Шепель и впрямь быстро, уже с мешком за плечами, с ножом и саблей на широком войском ремне.
- Ого, - поднял брови князь. - И войская сряда имеется?
- Я и в боях бывал, княже, - похвастал Шепель быстро.
- Ладно, - оборвал его князь, хоть и мягко, но решительно. - Прощайся, а я поехал. Нагонишь нас в степи.
Он поворотился к Керкуну.
- Ну, спаси бог за приют, хозяин ласковый. Наедешь в Тьмуторокань, на княжьем дворе тебя всегда примем. А надумаешь навовсе перебраться - милости просим.
Князь троекратно расцеловался с Керкуном и с хозяйкой, поймал ногой стремя и взвился в седло. Вылетел со двора.
Шепель обнялся с отцом, расцеловался с матерью, у которой на глаза навернулись слёзы - всегда тяжело провожать со двора родное чадо.
- Ну, сынок, - отец хлопал сына по спине, пряча в седых усах слёзы. - Роду нашего не посрами!
- Не беспокойся, батько, - голос Шепеля дрогнул.
С братом тоже обнялись.
- Ладно, Шепеле, я тебе припомню, - шепнул на ухо один близнец другому.
2. Червонная Русь. Волынь. Владимир. Лето 1064 года, зарев
Ветерок ворвался в окно, шевельнул аккуратно убранные волосы, качнул занавеси. Принёс запах яблок - лето на исходе, сады ломятся от спелости.
Княгиня встала с кресла и подошла к окну.
За окном открылся вида на город Владимир и на княжий двор. Суетились слуги, стояли у ворот трое кметей, что-то лениво обсуждали. Наверняка, о бабах говорят, - с лёгкой неприязнью подумала Ланка, отводя глаза. Про что же ещё могут говорить мужики, а тем более, вои? На войне и службе - про баб, с женщинами - про войну, да про подвиги…
Город полого сбегал к реке. Ограждённый с полудня неширокой, но глубокой Смочей с болотистыми берегами, Владимир примостился на пологом, восходном берегу Луги. Ланка невольно вспомнила, как удивилась, увидев впервой город - давно, когда ещё ехала к жениху со свадебным поездом. Обычно все старались построить города на высоком берегу. А тут…
Княгиня перевела взгляд на Залужье, туда, где в полях пшеница и рожь клонятся мало не до земли от тяжести зерна, где лежат за лесами сёла с княжьими холопами, деревни и веси смердов.
Богатая земля.
Очень богатая.
Да только что ей-то, дочери угорского короля и жене волынского князя, с того богатства, если рядом сейчас нет её мужа. Любимого? Лада, как говорят русичи?
Княгиня вздохнула и отошла от окна. Княгиню грызла тоска.
Сзади скрипнула, отворяясь, дверь. Княгиня оборотилась быстро и встревоженно. Но тревожиться было не с чего.
Сын.
Старший. Рюрик. Рюрик Ростиславич, кровинушка.
Княгиня невольно вспомнила, как заспорили с мужем из-за имени для старшего сына. У наследника должно быть христианское имя, - доказывала Ланка, - твоя страна теперь христианская, да и моя тоже! Ростислав только смеялся в ответ - тому христианству всего семь десятков лет, два поколения христиан минуло, мы - третье… А вот обычаю давать особые княжьи имена - лет пятьсот, не меньше… И может ли быть большая честь чем дать наследнику, старшему сыну, первенцу, имя славного пращура… А крестильное имя у Рюрика, вестимо, будет, без того никак.
Хотя пращур ли он, Рюрик-то древний? Неведомо ещё - кто ведает дела тех давних дней опричь монахов-летописцев, кто чёл те летописи? Но этих слов она мужу своему сказать не посмела, хоть и сама неоднократно слышала от него. Знала уже, что русский человек может неустанно сомневаться в справедливости родовых преданий и скалить над ними зубы, но никогда не простит, если то же самое сделает иноплеменник…
Так и носил старший сын Ланки два имени - крестильное и родовое.
Но после, когда появился в семье сперва ростовского, а после волынского князя Ростислава Владимирича второй сын - Володарь Ланка уже не спорила. И только младшего настояла назвать одним лишь христианским именем - Василько.
Да и то сказать, спорила Ланка больше из приверженности христианской вере - в родной Венгрии точно так же носили по два имени и короли, и палатины, и простолюдины.
Рюрик остановился на пороге, озадаченно глядя на задумчивую мать.
- Мамо?..