- Вы не понимаете разницы и сходства ваших же звуковых ярлыков. Сторона и страна, странник и странный, strange и stranger - это для человека только источник каламбуров. Истинное слово - драгоценный камень и капля росы: всем владеет, не имея цели овладеть, все отражает и охватывает собою, не пытаясь схватить, понимает, не хотя поймать. Играет от избытка своей полноты и силы, как левиафан в морской пучине.
- Ох. Все это для нас с Валькой больно интеллигентные материи. Мы люди простые, неученые… сказочками вскормленные…
Я поднялся, слегка покачнувшись на пятках, и влез в башмаки.
- Давай я тебя подсажу на твоего иноходца, малышка, и поехали-ка до дому.
И ведь хорошо мне тут было, хорошо! А все-таки не по себе, будто травки слегка нанюхался и знаю о том, что в последний раз. Тянуло заводить пустые разговоры с домочадцами.
- Вам всем не хочется повидать другие деревеньки? - допытывался я у Лориена. - Не скучно тут?
- Так в других местах то же, одни декорации меняются, - ответствовал он, перелистывая стопу чистых наволочек. - Конечно, один вкус у жизни, когда хижины из живого бамбука и сухая жара чередуется с мокрым дождем, и другой - когда сидишь внутри окаменелого гриба-переростка, а снаружи то холодно, то дрожь пробирает. Однако жизнь остается жизнью, а дело делом, тем более тут еще Детишка Ру с ее проблемами.
- Откуда вы столько книг знаете? - спрашивал я подросших, но пока безымянных крысенят.
- Старших просим переписать или у Лориена в сундуке. Скряга тропическая! Целыми ночами не спит, читает, а другим и днем не дает.
Самой Руа я старался не надоедать. Иногда только прорывало.
- Твое тело здесь, а сны твои на иных берегах, - говорил я пророчески. - Или еще точней: ты стоишь на берегу, а мимо течет река.
- Каждый раз иная, - она хмурила бровки. - Река движется вокруг меня и сквозь меня - даже тогда, когда я перестаю ее чувствовать. Наши Старшие идут по лесу, еще и еще раз смыкая годичные круги, нередко уклоняясь с общего пути в поисках приключений. Случается, один из них приходит сюда сам по себе. Но это его судьба и его решение, а у меня - мои.
- Фаталистка ты, вот что. Ну хочешь, я тебя с собой возьму? Будет нас трое: ты, я и Дюранда. И ты сама будешь лететь, как на крыльях, вдоль мира, вместо того, чтобы позволять ему катиться через тебя вал за валом. Видеть города, широкие пространства, людей. Я тебя врачам покажу, ну, тем, которые лечат. У вас, наверное, одни знахари, да? Заклятье, подумаешь! Любая чертовщина основана на объективной реальности.
- Зачем врачи, когда ты можешь сам? Сказать слово. Исцелить.
- Да ты, девонька, совсем рехнулась в своей глуши. Я пока ни одной девицы не вылечил, только портил, прости Господи.
Она впервые поглядела на меня с такой откровенной насмешкой. Похоже это было на то, как распускают длинный шов, едва потянув за нужную нитку. Кажется, прочное целое, ан нет!
Тут я стало всерьез задумываться, как мне и в самом деле сыграть отходную своему пребыванию и выбраться из этого бездорожья, отстойника, болота, лесного тупика и прочее. И о Сали-то я совсем забыл, укорял я себя. Хотя, с другой стороны, он будто рядом со мной сидел и вдруг исчез куда-то. И о Дюрре - забросил, свинья эдакая. Задумывался и раскачивался я еще с недельку, пока Лори и макаки совсем не перестали обращаться ко мне со всякими поломоечными проектами. И как раз в это самое время подоспела Руа.
Я сидел на одиноком булыжничке посреди нашего двора и горько размышлял о том, как мне не хватает вокруг японского "сада без деревьев" - такого, где песок волнами вокруг камней. Она подошла ко мне, опершись руками о Вальтерову холку и передвигая его, как скамью, по мере своего продвижения. На запястье у нее болтался пестрый обруч.
- Вот тебе подарок, Джошуа, - она протянула обруч. То была головная повязка вроде тех, какие дальнобойная шоферня носит в ветреную погоду поверх распущенных волос, хотя гораздо наряднее. - Только я вязала на круговых спицах и перекрутила петли первого ряда, а когда спохватилась, было поздно.
Связала она, таким образом, ленту Мебиуса: обычная ошибка новичков. Только вот не вязалась ни эта вещица, ни ее объяснение с фактами. Новичок такого мелкого и сложного узора не сотворил бы, а свою ошибку с перекруткой петель даже и он заметил бы со второго, ну - с третьего ряда. Да и узорчик не зря подобран для обеих сторон похожий…
- Ничего, я узел под волосами спрячу или сделаю вид, что так задумано.
А оно и в самом деле так задумано.
- Лучше прячь. Пусть не сразу видят, что ты человек поворота. Не годится выставлять наружу то, что у тебя внутри, - сказала она непонятное.
- Вот, я же говорил, что у вашего животного объявился сторож - лучше некуда, - прокомментировал Лориен. Он вспрыгнул на капот. Поверх всей крыши вялыми извивами разлеглось нечто бирюзовое в алую крапину и бордовую сеточку. - Она покушала, это с ней раз в году всего случается, и залегла в спячку в ближних кустах. Я и решил - пусть лучше переваривает свое сено с пользой для общества, а то вы правы: баловников у нас развелось - не продохнуть.
Он укоризненно поглядел на одного из муськиных отпрысков:
- Кто мою "Сумму против еретиков" прочел от корки до корки и преимущественно зубками?
- Вернули же какую ни на то. И буквы целы. А вообще чухня, "Ниша Света" куда интереснее.
- Вот и топай к тому своему арабу, чтобы он тебе авторский экземпляр написал собственноручно, - лемур пихнул удава пяткой, тот без звука смылся в кусты, шмякнулся брюхом о землю и снова застыл в каменной дреме. Судя по очертаниям, то была самка и будущая мамаша.
- Садитесь проверяйте.
- А куда ехать - назад в воду?
- Я вас учил, кажется, - куда вздумается. Поэтому чего ради вы станете причинять себе неприятность?
Итак, я включил зажигание, и пока Дюранда чихала и разогревалась, а зверики прощально махали мне передними лапками, ушами и хвостами, минутку подумал. Затем дотронулся до перехвата на повязке - на счастье. Зажмурился и газанул.
… Все та же аллея, только она оказалась пошире, как по моему заказу, и сплошь утыкана стрелками с надписью "Одностороннее движение. Четные дни - к жмуродрому, нечетные - к желтому дому". Когда я как следует протер глаза, непозволительные дополнения сами собой превратились в обычное цифровое расписание. Я убедился, что этот день наш и что меня развернуло рылом как раз нужную сторону. Липы отцвели и по новой не собирались явно: листва и та почти вся опала. Я нагнал небольшой фиолетовый фургончик с белой надписью "Милкивэй" (а буковками поменьше: "Продукты питания для мотелей и бистро"), и мы вдвоем мирно дотрюхали до магистрали, Проза!
А все-таки я снова шел по свежему следу, сам того не зная. В первом же мотеле, когда я полез на мою компьютерную страничку, разгреб рекламный мусор и вывел на принт единственную стоящую распечатку. Там стояло:
"Veni ad te gratulatum. Я пришел к тебе с приветом, зная, куда ты направишь стопы свои и куда тамошние жители тебя пошлют. Сережкин хозяин прислал для тебя еще и письмецо с адресом "на аббатство дедушке", потому что устно поздравить тебя не может: молчи, скрывайся и таи все чувства и мечты свои. Я в Собачьем Монастыре. Если надумаешь, приезжай повидаться со мной и, как я обещал, с рыжей псинкой".
Это был тоже особый вид сумасшествия, но вполне благопристойный: такими дурацкими хохмочками забита вся Бдительная база сыщицких данных, и эти типы даже не почешутся реагировать на очередную. Но показное чистосердечие по отношению к Сети и грациозный словесный данс макабр, что составлял угрозу для любого рассудка, были не тем, чем прикидывались. А именно: первое - хитростью, второе - шифром, о котором не договаривались даже друг с другом, такой он был секретный. Подделку он исключал - ни один Бдительный не смог бы так мимикрировать. К сожалению, взаимопонимание он исключал тоже.
У себя в номере я отряхнул пыль с мозгов, расправил извилины, перевернул и торжественно надел их назад.
Первый словесный выверт означал, что у Дэна, как у всех монахов, установлена тайная и прочная связь с домами известного назначения. То, о чем мне говорил этот… как его? Хорт. Ну и имя - словно у борзого пса. Глупые намеки на сережку и аллею - из того же источника. Сали, которого Бдители везли, я так думаю, не подвергаясь никаким приключениям, ухитрился выбросить записку или, скорее, - оставить условный знак, понятный любому бродячему отшельнику. Стихотворная фраза о "большом привете" - не просто монашеская кухонная латынь, но и перевод вещицы под латинским же названием "Silentium", оттуда же и дальнейшая цитата. Обет молчания дают, однако же, не в клостерах, как думает кое-кто наивный, а там, где нет права общения и переписки. Значит, в той тюрьме, куда поместили моего мальчика, свиданий не полагается, передач не принимают и вообще не докажешь, что он там.
Примерно такая же картина с "Собачьим Монастырем". Ловушка для тупоголовых. Многие знают, что это шутливое название Дэнова кружка. Надо надеяться, что эти биологические и хирургические светила, широкой струей уходившие в отставку, ныне воссоединились в месте, надежно защищенном от компьютерной и иной слежки.
Только это вовсе не обитель Санта-Бернардина, вовсе нет, хотя ее тоже называют Собачьей. Если бы я как почтительный сын (или Бдительный под видом почтительного меня) отправился туда с визитом, то нашел бы радушный прием и полное недоумение. Да, господин Даниэль пробыл здесь послушником столько-то времени, но обета не давал и уже уехал. Конечно, с имуществом, контейнер даже не распаковывали. Не дело мирянину осуждать то, с чем смирились клирики. Ну что вы, не говорите, что зря приехали! Посмотрите лучше, какие у нас собачки - кроткие, добродушные, а мосол толщиной в полицейскую дубинку перегрызают за четверть минуты!
В общем, настоящий монастырь служит ширмой для еще более настоящего…
- Аббатства, - сказало пространство звонким голоском Сали.
Сали прячет за собой Сальватора. Оба имени - полноценные. Латынь прячет в себе русскую стихотворную строку, кальку первой, но кальку, несущую в себе самостоятельный смысл. Автор стиха о молчании, внебрачный сын, получивший по прихоти отца изящную фамилию Фет, до конца жизни бьется над тем, чтобы скрыться от ее мирового резонанса под фамилией… под скромной аристократической фамилией…
Шеншин. Сен-сен. Синг-Синг. Фу! Самсунг.
Аббатство Шамсинг.
Книга пустыни
…Много позже они оправдывали свой выбор тем, что приговоренные - полные тезки. Вот только Назареянин, в отличие от Вараввы, слыл сугубой безотцовщиной.
Апокриф от Дэна
И вот я как следует заправился дистиллировкой, минералкой, очищенной родниковой, машинным маслом, концентратами и сублиматами - и направил стопы, то есть колеса, которые у меня, как и прежде, имелись, по дороге в ту обитель, куда, как я вычислил, навострился мой названый папаша. Официально ее, как и желтого детдома, на свете как бы и не было, но за жидкую валюту я раздобыл и карту закрытого района, и допуск на его территорию. Излишество, по бездорожью можно проехать где угодно, если у тебя такая Дюранда. Только я стал осторожен, а до аквавиты все равно никакой охотник.
Аббатство Шамсинг имело циклопические стены из плоско отесанных глыб и выглядело частью матери природы. Кверху стены сужались, по их скатам карабкались ежевика и лимонник, цепляясь за выступы и щели своими коготками.
Жизнь вне стен проявлялась, но скудно. На вшивом огородике у подножья рукотворной горы копались два лысых монашка в широких черных портах и длинных рубахах навыпуск.
- Мир вам, братья, - сказал я, останавливаясь и открывая дверцу Дюранды.
Они кокетливо заулыбались, блестя острыми белыми зубками: оказывается, то были девицы.
Я осведомился насчет въездных ворот и въездной визы. Они показали, все так же любезно и с некоторой долей насмешки. Одна спросила:
- Так, значит, господин не по приглашению?
- Нет, я ищу одного вашего собрата.
Я удержал выразительную паузу и чуть погодя назвал имя папаши.
- Тогда, если господин позволит, я побегу рядом. Могут не пустить и отказаться разговаривать.
Притормаживал я не очень, но босые ноги моей сопроводительницы передвигались по фантастически неровному грунту почти так же резво, как Дюрандины шины. Ворота здесь оказались шикарные: в игольное ушко, однако двустворчатые, из вороненых стальных пластин, слегка протравленных под средневековье и утопленных в камень сверху, снизу и по бокам.
Я остановился и вышел. Парень из привратницкой и моя дева позвали для военного совета еще одну здешнюю особь в плаще с капюшоном и окладистой бороде. Оная растительность была на конце забрана в косицу, а долгий волос на голове перехвачен поперек бечевой, которая врезалась в лоб. Все трое обнюхали меня на манер Пульхерии, от чего у меня пуще прежнего засвербило под черепной коробкой и я едва не возопил, что я честный гражданин, сиречь горожанин, а не какой-нибудь там… перевертыш.
- Письмо он получил, - сообщил наконец бородач.
- И прочел быстро, - добавила моя лысая девушка. - Это из-за переменчивого камня?
- Скорее, из-за знака трансферта, - ответил он. - Странно: такой информации о нем мы не имеем.
- А что такое этот… - начал было парнишка, но его быстренько перебили:
- Те, кто это сделал, не обязаны отчитываться перед нами, а мы вынуждены верить им на слово. И хватит вопросов, дети мои.
- Ну как, - вмешался я, - достоин я того, чтобы доверить мне страшную тайну: по адресу я попал или в Божий свет как в копеечку?
- Брат Данило Раббани здесь, - провещал бородач, - однако мы его бережем от постороннего вмешательства, ибо делались попытки вернуть его в лоно матери нашей официальной науки, и неоднократные. Правда, именно сюда никто не прибредал; кроме вас, натурально.
С этими словами он постучал тяжелым башмаком о порожек, и ворота растворились. Следовало бы сказать - в камне: ушли в стену сразу по всем четырем направлениям, потому что порог исчез тоже.
- Загоняйте амфибию, - скомандовал бородач. - Не волнуйтесь, в самый раз пройдет, если действовать аккуратно и впритирочку. Стены толстые, вот и создается оптическая иллюзия.
Навидался я этих самых оптических иллюзий и того, как они переходят в физические ловушки… Ну ладно.
Двор, вымощенный двуцветным - темным и светлым - кирпичом и довольно нарядный, был тесен для глаза и окружен гульбищем, этакой двухъярусной галереей из колонн с кудрявыми капителями. Окрестность была пуста, только дрыхла на солнцепеке собака некоей трудноуловимой породы и сидел на корточках, завернувши пятки кверху, некто худой и задумчивый.
- Брат эконом о вас уже предупрежден, - крикнул вратарь мне в затылок, и двери опять сомкнулись, как диафрагма на фотоаппарате, который выстрелил из себя мгновенный снимок.
Мы с девицей поднялись на второй этаж и двинулись по гульбищу. Здесь было куда прохладней, чем во дворе, и возникший сквознячок со все нарастающей силой струил нам навстречу вкуснейшие запахи, напомнившие мне все близкое и до слез родное. Потом потянуло жаром иного качества, чем уличный, и я понял, что мы у цели.
На кухне вполне апокалиптического вида клубился пар, между чанов сновало штук пять монашков в грубой парусине. Заправлял этим явно мой экс-папаша: его собственная хламида неопределенного цвета и покроя была подвернута в рукавах и спереди заткнута за шаровары. Облик его осложнился и другими новыми деталями: распятием из огнеупорной глины с двумя рептилиями, переплетенными на манер кельтского орнамента или ДНК, и лысиной совершенно того же образца, как у ирландских клириков: от уха до уха. Прежняя заповедная плешь тоже пораздвинулась, и на ней просматривалась крошечная шишечка. Вот аккуратист он был прежний, даже на этой работе не прокоптел и не засалился.
Узрев нас, он всплеснул ручками, бросил деревянную ложку-пробник на край огнедышашей плиты и заключил меня в объятия. Монахиня снова улыбнулась, поклонилась нам обоим сразу и побежала назад.
- Мир тебе, сынок мой. Однако же долгонько ты ехал, а? Можно подумать, по дороге в яму провалился… или в озеро.
Судя по тону, он не только читал у меня в башке, как все, кому не лень, но и как-то способствовал моему нечаянному приключению. В том его письме опять же…
- Как ты тут, Дэн - не обижают тебя? Как Агнесса?
- Поздоровела, оправилась, хромота почти не заметна. Врожденное искривление таза и ущемление нерва, а главное, гены. Иначе говоря, щенков ей нельзя иметь, а жаль. Можно было бы в принципе вырастить ее детей в подходящей собаке, но как-то неэтично, что ли. Впрочем, этот вопрос пока не возникал: дает отлуп всем кавалерам подряд.
- Ты вроде и тут кухаришь?
- Это эпизод, из-за собак. Пример показываю. Вообще-то я ведаю размещением братьев и веду приходо-расходные и ужинно-умолотные книги.
- Считаешь, что ли, сколько за ужином умолотили?
Нет, сколько сжали и сколько с гумна свезли, - он стукнул меня в лоб согнутым пальцем. - Я же говорю не ужинные, а ужинные. С акцентуацией у тебя и в детстве было неважно - в книги воткнулся раньше, чем лепетать приспособился.
- Ужиные - это от такой змеи?
- Не занимайся поверхностным каламбурением, не идет. У нас тут натуральное хозяйство, что поработаешь, то и поешь. Вот мы и поедим сначала, а уж потом поговорим как следует.
А что мне безусловно захочется проверить, какова монастырская кухня, - это для него было без сомнений.
Мы набрали по широкому и глубокому блюду всяких разностей и уселись на продуваемом всеми ветрами подоконнике. Готовил он по-прежнему классно, только почти перестал солить и возмещал это пряной зеленью, которую полагалось сыпать сверху на уже готовое блюдо.
- Суть вопроса в том, - объяснил он, - что почти все люди подкармливают бедных животных тем, что едят сами, и никакого удержу им не предвидится. Теперь смотри: свинина собакам вредна? Вредна, от нее кишечник прослабляет. Сняли. Теперь соль: лизунец любит каждый, от ежика до лошади, но это лишь лакомство, стандартную человеческую дозу ради них убавить трудно. А не совать белый порошок в братский котел совсем просто - так и делаем. За общим количеством мы как-нибудь уследим: рацион животинам урежем. Им сколько ни дай, все равно в твою миску смотрят. Привыкли, что самое лучшее детям, хитрецы. И чтобы чужой едой наедались, а не объедались, надо ее самую малость подпортить. Скажем, сделать так, чтобы она пахла слишком сильно для тонкого звериного нюха. Так что разрабатываем оптимальный вариант. Хотя бывает всякое: один неофит кобелю дольку апельсина подбросил, тот удивился, однако сожрал. А ведь там какие эфирные масла - прямо глотку жгут!
- Хорошо у тебя собакам живется. Кофе ты их поить не пробовал?
- Нельзя, угнетает рост, - ответил Дэн на полном серьезе.