- Чего? А. Той, когда ты сидишь, а весь твой интерес вокруг твоего пупа вращается.
- Идет б-буква Ка! Подтянись, кто на Ка! Кокунько Гертруд Иванович из деревни Гологузово… Стой, ты мужик или баба? Женщины пока в сторону, в сторону, дамский староста вспомогательного подразделения еще не утвержден…
- Штурмбаннфюрер Канцер Отто из деревни Вениктребен!
- Гони его отсюда, немчуру проклятого! - вмешались новобранцы. У них там очередь в три раза нашей длиньше, даром что страна с ноготок, вот он и выдает себя за русского еврея. И вообще, он хоть за фюрера умер, а свой фатерлянд не предавал, как мы, у него заслуг поменее.
- Канцер, идите в хвост очереди, может быть, и примем, если успеем. Далее Крот Феодор Трофимович, друзья и созахоронщики Дохликов, Гробов, Замогильный… Тьфу, куда претесь, щас все на букву Ха полетите, в конец алфавита. Кумовство сплошное, а нам, секретарям, распутывай, что вербовщики налопатили…
- …Буква Эль пошла! Лихобаб Никифор Михайлович… в личной жизни был холост, ну ясно же… Опять дружки не по порядку списка, ну что такое! Венерцов Иван Мосеевич, расстрелян за злоупотребление семейным положением… какое, интересно… Голомудько Алексей, деревня Лысые Мухи Тверской губернии… Ничего-ничего, не смущайтесь, как раз сгодитесь на сало или дамским подразделением командовать, когда навербуем. Вон в тот уголок, прошу, знакомьтесь со своим будущим ограниченным контингентом. Ша! Кто следующий?
- Неминущих Иван Федорович, слесарь Пятой авиаразделочной базы!
- Стой, повторника пустите: Виноградник Илья Теодорович, из села Червона Дубина.
- А, это тот, кто младший полутруп?
- Да политрук я, а не полутруп, и вообще беспартийный, потому что билет свой сжег. Писарь богов опять ваньку свалял…
- Все одно гони документы, что умер! Достал? Ага… ага… Смотрим: "Дана имярек, что он умер от б-брюшного тифа в госпитале номер пятьсот сорок семь литер Эн, похоронен в селе Подколодновка". Ладно, гуляй пока, рассмотрим твою кандидатуру, - дребезжал один голос.
- Сы! Кто на Сы? Страхолес Федор Иваныч, деревня Толстый Колодец… Гм… Вот, учитесь, Виноградник: два раза похоронился, да еще в разных местах. Деревня Нелеповка Костромской и Коточиховка, Пьяно-Перевозского района Липецкой области. М-молодца, без конкурса пойдет, - вторил ему другой.
- Б-бурлака! Где Бурлака, - надрывался ем временем "барашек". - Стратон Гордеевич из села Гадинковцы! Который раз ищем! У тебя по медальону близкие родственники в селе Комсомольское проживают, это что? Ах, одно и то же? Слава нечистому, наконец разродился. Извиняйте в таком разе за наше беспокойство, катись покуда цел. Обмундирование направо, серные бани налево, и смотри обкурись получше, только земных паразитов и дармоедов нам тут не хватало.
- Чертовских Алексей Федотович из Красноярского Дома Ребенка, приписано, что идет вне конкурса и аттестации: фамилия больно соответственная.
- Рад стараться!
- Шляпинтох Иван Иванович из деревни Скотоватая!
- Есть!
- Ты ж мирянин, чего тебя в военгоспиталь сдыхать понесло?
- Не мирянин, а штатский, и не просто штатский, а вольнонаемник, ваше препаскудие, смерть шпионам!
- Извините, извините… подвиньтесь, - бормотал я, протискиваясь между мослов и окороков. Вылез из дверцы и придавил ее как мог покрепче.
Снаружи было так же дрянно и давило на мозги, но хоть одной только адской жарой, без прочих флюидов. Я снова брел неведомо куда, мимо белых вспышек и выбросов синеватого пламени, сторонясь тухлых провалов в почве, где колом стояла жижа, нимало не похожая на воду, с чувством, что заблуждаюсь безнадежно и бесповоротно. И время то ли тянулось, как жвачная резина, то ли вилось по кругу, как шакал за своим хвостом, а бледные огни хитро перемигивались за моей спиною.
Но тут я увидел иной огонь, рыжий, стойкий и ясный, и понял, что иду прямо на него.
Это был костерчик из сухих веток, который шипел и стрелялся искрами и угольками, и около него мне почему-то стало на редкость славно. Я стоял и глядел на угольки, как они шипят и рассыпаются, как вокруг них змеятся веселые, переливчатые ленты и струйки, как копится над ними седая шапка пепла, чтобы укрыть и сохранить. Дряхлая цыганка в черном отрепье сидела напротив меня, согнувшись в три погибели, темный платок неряшливо сидел на ведьмовских космах, курчавых и почти белых; в ушах болтались золотые серьги в виде подков, во рту сипела трубка - топорик с прямым черенком.
- Что, малый, на меня любуешься, - смеялась она всеми своими морщинами, играла шельмовскими своими, переливчатыми глазами, и крепкие зубы ее были с прожелтью, как дорогая слоновая кость. - Или знакомую узнал в чужом месте? Да как не чужое это место, и забрел ты в нем не туда. Эх, вот что скажу: бывает и так, что чавалэ не в тот сон заснет, морок найдет на него. Одно спасение - моего табачку курнуть. На вот, возьми, попробуй с него еще разок заснуть и проснуться куда надо.
Она вынула изо рта свою трубку и протянула мне. Головка была резная, ее узоры вились как живые. Я принял ее, сунул мундштук в рот и неумело затянулся.
Почти тотчас голова моя снова закружилась, трубка выпала куда-то в моховую черноту, пролились струи холодного ветра…
Снова я был рядом с моим мальчиком, хотя толпа уж начала отбивать нас друг от друга. Слышался ропот:
- Что же ты, Вар-Равван, молчишь? Мы подняли тебя на клинках…
- Возьми свою судьбу - ты герой, ты властен и неустрашим…
- Он уходит и приходит назад, как юный бог… - тянул голос, на слух женский.
- Нет! - крикнул я. - Я не царь, не бог, не герой - я никто для вашей потребы. Думаете, нашли себе короля - регента, кантора, вашего подпевалу? Да я десяток раз бы поставил свою подпись под тем, что бросил вам в лицо мой брат! Напомнить или так обойдетесь?
Получилось не больно-то связно, однако тем пуще их проняло. Из брюха горы донесся лязг и маслянистое урчание разогреваемых моторов. Близлежащая публика, нагибаясь, хватала что под руку попало: осколки кремня, допотопные раковины с иззубренным краем, кирпичи и палки, которыми укрепляли облицовку фундамента. Почему это при таких казусах всегда экономят личное оружие, торопливо подумал я. Чтобы не знать, кто именно прикончил?
- Ну валяйте, валяйте, длинноухие и необрезанные, - говорил мой голос тем временем - очень громко, размеренно и очень спокойно. - Если у вас духу хватит закидать нам двоих своим поганым стройматериалом. Мальчишка и юнец одни против разъяренной толпы. Какой замечательный снимок для предвыборного плаката, а господин Марцион, или вы не собираетесь баллотироваться в президенты? Ваша правда, валяйте сразу в короли, мы уж вам уступим пурпур и багряницу!
Старался я не совсем зря. Еще у меня возник соблазн повертеть перед их общим носом моей батистовой занавесочкой, все равно от нее почти ничего не осталось, но тореадорить не пришло пока время. Я еще только пододвинулся к Сали так, что загородил его спиной, а надо было под общий шумок оттеснить его за изгиб скалы. Глядишь, и от камнепада уберегу.
Но в этот самый момент некто появился на пустующей кафедре, возвысившись над толпой от силы на половину человеческого роста.
Если бы он выпрямился и стал в позу, никто на него в раже и внимания не обратил. Но он сначала, полусогнувшись, копался в механизме, а потом сел на бортик по-дамски, свесив наружу ноги в тяжелых ботинках, и уж тогда позволил разглядеть себя в подробностях.
Чернь постепенно замолкала, словно от него исходили концентрические круги тишины. И ведь ничего в нем не было потрясающего - ровным счетом ничего! Добротный, несколько старомодный костюм стального цвета с искрой, широкий муаровый галстух с узором "павлиний глаз", бронзовые подковки в булавке рубашечного воротничка и на рифленых подошвах. Европеоид, несмотря на темную кожу: белокур и светлоглаз.
Стой. Как это я… как все они, ручаюсь… как мы видим цвет его глаз? Почему они оказались так близко от моих, от любых широко отверстых зрачков?
- Ну, пошумели-успокоились, вот и ладно, вот и хорошо, - заговорил этот денди. - А теперь рассредоточились, уважаемые. Вот так. Что вы, спрашивается, на этих двоих насели? Ради чего с ножом к горлу пристаете? Я вон тоже родня их матери по отчимовой линии, однако же меня никто на королевское сиденье не тащит и затащить не сумеет. Хотя насчет императорского, пожалуй, не поручусь.
- Якуб! - тихо восторгнулся Сали, уцепив меня за руку.
- А, оба тезки снова рядышком. Забирайтесь-ка в колесницу: я тут в полу рычаг обнаружил, и мы сами-трое мигом окажемся над битвой. Если она вообще состоится: я думаю, охлосу будет любопытно узнать, что мы пробились через экранирование, созвали всех пси- и кси-операторов, какие были не на приколе, а они в свою очередь соединились с теми, кто оставался в стенах их родных монастырей, лечебниц и прочая. Под стенами Донжона ни в одну дальнобойку снаряд не вобьешь, а все орудия самосуда, будучи пущены, завернутся по кривой назад, бумерангом.
- Так вы сумели! - Сали запрыгал на месте.
- Сумели, Еши-королек, сумели, братишка. Это потому, что кое-кто не весьма понимающий знак трансферта с головы все же не сронил и цепи, считай, не прервал.
- А что рвет цепь, Якуб?
- Предательство, из добрых побуждений или иных каких. Да, Джошуа, вы идете с нами?
Я подсадил мальчика к нему в гнездо и помахал обоим.
- Нет пока. Еще один свой сон не досмотрел, а то и несколько. Вы как-нибудь без меня шуруйте.
Второпях я, как был полуголый, влез в Дюранду с пассажирского места, тесня Агнию к рулю. Она радостно и беспокойно потявкивала, целуя меня в нос мокрым языком и не догадываясь перелезть через мои колени. Потом положила передние лапы на баранку и приподнялась на задних, глянула вперед и напряглась. И Дюрра тронулась на первой скорости! Щебень и песок брызнули из-под ее копыт, дорога плавно повернула машину - мы разогнались и теперь мчались в белый свет как в копеечку, а меня душил нервный смех, такая залихватская вышла картина.
Что получилось дальше - мнения свидетелей расходятся. Многие считают, что марционовцы заминировали Дюранду небольшим направленным зарядом, который подействовал бы на одного шофера, а пассажир только вылетел бы из салона, как из катапульты, и приземлился в песок. Кое-кто сомневается: а как же колдовство Якуба, оно ведь действовало на все оружие неизбирательно? Или та гадостная бомба была из гексогена пополам с сахаром и из-за того не так прочиталась? Мои бессловесные девочки изрядно переволновались: они были свидетелями теракта и позже приложили все старания, чтобы меня на опасное место не допустить. Но почему же все-таки… В общем, посреди каких-то незнакомых барханов машину подбросило, и я закувыркался в воздухе, краем глаза наблюдая, как рядом парит моя собака. Дюранда осталась далеко под нами, постепенно заволакиваясь туманной дымкой.
Потом мы с Агнешкой оказались на твердой земле. Я взял ее, слегка перепуганную, но чем-то довольную, на руки, как в старину, и понес. Земля была сухая и гудела, как чугун, но зловещих огоньков не было и в помине.
И тот бублик оказался, конечно, на месте, правда, пооблупился с тех пор, как мы не виделись, и вроде бы одомашнился. Дверь осталась только одна. Вместо другой, ближайшей, был рельеф: змея, широко распялив свой ротик, заглатывала свой собственный толстый хвост, усеянный чешуйчатыми ромбами. Мы проникли внутрь с некоторой робостью, но вояки уже рассосались, и из полусвета вычленились жесткие фанерные стулья. Я присел. В противоположной стене обнаружились окошки, как в кассе, но меня оттуда не окликали, вот я и не напрашивался. Агния грела мне колени, стул, сохранивший чье-то тепло, - спину и мягкие места, и от волнений сегодняшнего дня меня разморило.
Как раз тут я был деликатно взят за плечо:
- Молодой человек, вы не меня, часом, ожидаете?
То был седой, курчавый, загорелый и чуток сутуловатый, но довольно бодрый человечек в мешковатом и долгополом пиджаке типа "клифт", сером в крупную черную клетку, надетом на черные колготки и обтяжную майку с глубоким вырезом. Весь он был, пожалуй, так себе красавец, но черные брови над искрометными карими глазами - моей жене бы такие, да где она, моя женушка!
Я встал и поднял с колен Агнию.
- Простите, вы, судя по всему, лицо известное, но я не…
- Разумеется-разумеется. Представлюсь: Самаэль Френзель. Именно через два "а": терпеть не могу, когда меня окликают Самуилом, Сэмюэлом или дядей Сэмом. Еврей я, что ли, или буржуазный элемент?
Я тоже назвался.
- Гм. Интересное у вас имя, господин Джошуа, отлично нам всем знакомое. Вы за что сюда? Да не стесняйтесь!
- Я так понимаю, за предательство.
- И, ручаюсь, непреднамеренное или со смягчающими обстоятельствами. Чепуха! Плюньте, разотрите и забудьте. Тут у вас начнутся иные проблемы. Вначале мы вас приоденем…
- В униформу? - вспомнил я.
- Зачем же. Во что угодно, хоть грандом, хоть металлистом. Ах, вы, наверно, думаете, что я сюда ради солдатни повадился: вовсе нет! Да пойдемте, пойдемте отсюда, казенная атмосфера и на меня действует пагубно.
Мы вывалились из тороида уже под ручку; на другой моей руке висла Агния. Реагировала она на господина Френзеля благодушно: верный признак, что человек (человек?) он порядочный.
- Мне эти кровопийцы даром не нужны, - развивал он свою мысль, - ассортимент уж больно вульгарный. - Вот если какая-нибудь экзотика: воин Эрнандо Кортеса, что потонул в Ночи Печали с золотыми цепями наперекрест, как пулеметный припас на широкой матросской груди. Или крестоносец первого выпуска, особо знатный, а еще лучше - из тех, что Константинополь по идейным соображениям загадили. Благородный ярл с боевым топором на плече и рогами на медном черепе: мозгов ни капли - к чему они христианину - зато великолепно смотрится где-нибудь на фасаде или у подножья! Фалангисты, то есть воины Македонца, и другие представители примитивных цивилизаций, - маори, этруски там, анты - в общем, выглядят не хуже в смысле колорита, но сменяемость уж очень частая. Легче проскакивают через барьер: и совесть не угрызает, и большую ответственность за содеянное на них не взвалишь.
Я почти не понял, о чем это он, но решил обидеться за антов и этрусков.
- Шуточки у вас, - произнес я с легкой укоризной.
- Ну, не принимайте их близко к сердцу. У мелкого беса и пакости мелкие, - пожал он плечами. - Как видите, я самокритичен.
На противоположной стороне пропускного пункта было заметно прохладнее, и трава росла погуще, но зато пыль стояла ужасающая. Мы поднимали ее столько, что хватило бы целой роте на марше. Я даже загородил Агнии морду ладонью.
- Фильтрик бы, - вычихал я господину Френзелю азбукой Морзе.
- Что? А, понимаю. Не беда, сейчас полегче станет - мы на шоссе выбрались.
Шоссе вело к маленькому городку или поселку - кирпичные домики, издали довольно аккуратные, с налетом благопристойной старомодности (и, как выяснилось, кое-каким иным).
- Мне позарез нужны интеллектуалы. Моя белая супруга… я ведь, представьте себе, платонически женат, а в данный момент соломенный вдовец… Так вот она в один из своих прочих наездов учредила школу. А знаете, почем нынче образование?
- Я ведь неуч, - ответил я, улыбнувшись. - Как я помню от Данте и прочих, у вас должны быть всякие античные мудрецы, жрецы Осириса и персидские маги, философы Просвещения… Носители древней мудрости, словом.
- А вы и поверили. Тысячелетье не то на дворе, сударь. Текучка среди них страшнейшая, и, кстати, слава Милосердному. Хотя мне от того не легче. Представители новейших цивилизаций, физики там, лирики, атомщики и авангардисты, - оказались того похлеще гастролеры. Все выше, и выше и выше стремим мы полет наших крыл. Так что мы, то есть нижние, в вечном прорыве, и страшнейшем, правду вам говорю. Никаких стабильных программ и учебных планов.
Он перевел дух.
- У заграничных, преимущественно в нижних слоях, родятся детки. Я шарю по окраинам и их забираю по негласной договоренности, никто и пикнуть не пробует. На кой им там всем сосунки! Вот о детях-то моя головушка и болит. В младенцев от шести до четырнадцати нужно втолкнуть полный курс наук, хотя бы in breve. А то потом они сами начинают размножаться, весьма азартно и прямо-таки со страшной силой. Гуверняньки тоже занадобливаются, не только учителя, Но это не такая проблема, мы их вербуем из подростков, которые позадумчивее и не очень в прыг-скок играют.
Мы вступили в пригород: домики викторианского, что ли, стиля, довольно симпатичные, такие красно-бурые в белых завитушках лепнины, однако обшарпанные, словно из лавки старьевщика, и заросшие патиной атмосферных осадков, осыпанные пудрой минувших галантных веков. Тротуары были деревянные, поднятые на вершок от земли, чтобы не ступать по праху, в которые стремительно превращался этот мир. Были здесь и деревья, похожие на чугунное литье - непостижимо, но они жили и дышали.
Народ попадался редко и в самом деле только молодой. Старше двадцати пяти-тридцати среди них, похоже, не было.
- Вот ваш контингент, если захотите, - махнул рукой господин Самаэль. - Вы им хоть книжки почитайте, и то хлеб. Главное, заполнить их и раздвинуть рамки их мира, довольно-таки тесноватого.
- На горах завивается кверху? - спросил я его по наитию.
- Да и еще хуже. Там… как бы попонятнее… скрещение континуумов, совпадение дурных бесконечностей. Я кое-как отгородился и сижу на своей земле, но оттуда все время напирают: хулиганят по-всякому, провокации там… геббельсовская пропаганда, одним словом. Вы что думаете, модерновый ад - это антипригарные сковороды или котлы с регулируемым подогревом? Хэ. Нынче другая мода пошла. Блудят, сплошной группенсекс в особо извращенных формах, колются, пьют, лгут и дерутся - пока, на мою радость, только друг с дружкой. Родовых мук у баб нет, поэтому нет и выкидышей: проще кое-как выносить, чем избавляться. Своих ублюдков подкидывают сюда - обрадовались. Я тоже: естественная прибыль населения. Малыши-то не больно плохи. Вот их родители - ну, это нечто. И уж если кто-то вроде меня, но покруче, взялся обособлять от них еле живую совесть, то и подавно пускаются во все тяжкие. И уходят по кругам все ниже, ниже, пока - хлоп и нету! Только сие происходит ой как не скоро…
Во время этой речи он раскланивался во все стороны с грацией китайского фарфорового мандарина.
- А ведь мои еле-еле трех детишек зачнут и выродят, и клубочку-то каюк, - добавил он с горечью. - Потому и старых среди них нету. Если не вытолкнуть их наружу через Купол - каюк полный.
- Купол - это что?
- Увидите: такое вкратце не объяснишь. Ну так что, согласны учительствовать? Квартиру, да что там - дом целый дадим, с мебелью, с бесплатным трехразовым питанием, как оно там на вашем языке - табльдот?
- Согласен, и будь что будет! - провозгласил я, и Агния вильнула хвостом в подтверждение моих слов.
Господин Самаэль остановился около одного из домиков, что покрепче, нашарил под крыльцом и извлек оттуда здоровенный латунный ключ: похоже, от целого города, сданного неприятелю.
- Вот вам, отпирайте и располагайтесь. Поплюйте только ему на бородку, скажите "Я хозяин" и имя свое добавьте. Он заговоренный. А то шкодят тут многие, понимаете.