- Как думаешь, привиделось нам или это она помогла? - спросил я брата.
Он пожал плечами. Мы зашагали на минус первой скорости. Тут дикий камень над нашими головами раздвинулся, своды подались, треснули, как яичная скорлупа, и сквозь щели посыпалась земля. Упадая на плиты пола, она превращалась то ли в гигантских жаб, то ли в допотопных миниящеров. Каждое создание имело в лапе рогатую стрелу, оперенную ведьмовским помелом.
- Бред, - вслух подумал я. - Теперь нам двоим на вас всех жениться, что ли? Вот бабье, ровным счетом никакого соображения! У вас стрелы, а у меня в прорезном кармане штанов миномет многозарядный, так кто при случае кого отъ… (я запнулся, вспомнив о Салиных нежных ушках) … одолеет? И вообще мы с десяти часов вчерашнего вечера убежденные сторонники моногамии. Так что пропустите, барышни.
Свод защелкнулся. Лягухи плевались, потрясали оружием, совершали непристойные телодвижения, но через строй мы прошли без потерь. А если Дюрра кого-то из них и прижала покрепче парового катка, так сами напросились.
В следующем секторе, мрачном, как потайная пещера, перед нами выросло черномазое чудище. Его взъерошенные вихры мели потолок, на ногтевом черноземе вырастали кусты крапивы. В одной пятерне чудище сжимало агромадную дубину, в другой - батистовый платочек размером со скатерть, которым поначалу с хлюпом высморкало нос, а потом вытерло плотоядную слюнку.
Но я уже вполне освоился со своими кошмарами.
- Костлявые мы, - произнес я с чувством. - Мелкие, что мухи, и такие же ядовитые. Проглотишь - тошнить в животике начнет.
И прошел его насквозь.
Дальше мы двигались спокойно, и я рассудил, что лучше будет пересесть в Дюранду. Все равно она рискует наравне с нами, а вместе не так боязно и ей, и нам. Только рюкзаков мы не сняли и верх я сдвинул, чтобы не быть как в ловушке.
- Вот что я думаю, - начал я.
- М-м? - отозвался Сали. Он к чему-то принюхивался, морща короткий носик.
- Как это мы ни скелетов еще не видели ни одного, если отсюда не возвращались. Куда они делись, эти гробокопатели и страховые агенты?
- Уж куда-нибудь да делись, - деловито ответил он. - Все отсюда куда-нибудь уходят, да не туда, куда нужно нам. Ты не знаешь, чем на нас потянуло?
В самом деле, к здешним благовониям, и без того разнообразным, примешалась мощная струя холодного запаха, какого-то заунывного, пустого внутри, как вой западного ветра, как пузырь на осенней луже, покрытой пленкой машинного масла… Как на том черном серпентине, только тот запах был жарок и яростен, заставлял бороться, а этот мертвил.
Тишина вокруг настала полная, и в ней слегка попискивали камешки под Дюрандиными шинами. Коридор внезапно оборвался, запах стал громче, сил нет терпеть! Это был подземный пруд, тускло поблескивающий, мелкий; со дна торчали какие-то зубчатые гребни и глыбы, складчатый рисунок дна выпирал на поверхность. Над ним простиралась дикая пещера, складки ее свода нависали бахромой пупырчатых сталактитов, похожих на фаллосы. Вполне натуралистично, - успел я подумать, - ад для потаскунов и потаскушек.
Вдруг поверхность воды дернулась и заколыхалась. То был не донный рельеф, ребята! Из масляной жижи поднялся, разворачиваясь из колец, древний, заматерелый Змей в панцире чешуй. Голова его была сплющена, как кошелек, тонкий двуострый язык хищно свисал промеж изогнутых клыков. То, что казалось водоемом, стекало с его пружинистых телес жирными ошметками. Изнутри по нарастающей шел утробный рык.
- Да, вот это, кажется, серьезно, - процедил я. Впервые мне пришло в голову, что у нас нет никакого оружия, да и пользы от него было бы, что от калош на Марсе.
И тут наша Дюрандаль, правнучка лучшего в мире меча, сорвалась с места, прыгнула и зависла на загорбке змея, как мангуст. Колеса ее впились в его грязь и слизь, как когти; от толчка нас бы вытряхнуло в поганую лужу, но крыша поехала вперед и захлопнулась, как хлебница. Мы кувыркнулись на заднее сиденье, едва и в самом деле не сломав шею, - и тут начался танец! Тварь мотала нас из стороны в сторону или шлепала об пол, свивая и развивая кольца, пыталась содрать своим хвостом (он был вилообразный, как у скорпиона) и обдавала дыханием, которое зло воняло нечищеными зубами. Хорошо еще, что она не могла полностью повернуться к нам своим хайлом - противогазов, как и оружия, мы не имели. Но, наконец, Дюрра геройски одолела. Или, может статься, змей, спасая свое реноме, догадался сделать вид, что она не мангуст, а просто докучливая блоха. Он лег наземь и заскользил по диковидному подземному коридору плавно, как по воздуху.
Мы спустили вниз окошко и высунули носы. Следы цивилизации давно кончились; наш левиафан проносился мимо срезов горных пород, выступающих жил слюды и самоцветов, разбрызгивая брюхом тугую воду подземного потока. Нижние огни Дюранды зажигали его струю алым, верхние - золотым блеском. Окаменевшие нити кремнезема на стенах сплетались в морозную паутину, издававшую от нашего движения тончайший звон эоловой арфы.
Потом все будто перевернулось вне меня или в моей голове - я вообразил, что мы мчимся не верхом на змее, а внутри него, в удлиненном чреве гигантского подземного дракона, чье шевеление рождает бури и сотрясение лица земли; между его каменных ребер, посреди рубиновых брызг его крови. Тогда я нащупал теплую лапку Сали и чуть успокоился: что бы там ни было вокруг, какие бы фантазмы нас не одолевали, он было моей единственной и безусловной реальностью. И он-то был невозмутим: глаза его в полутьме поблескивали обычным его озорством.
Я положил руки на подрагивающее рулевое колесо. Впереди забрезжил свет, и хотя пещера заметно сузилась и вся оделась багряной яшмой и орлецом, Дюранда шла легко, и голос мотора не перебивался никакими зловещими шумами. Мы пролетели мимо двух рядов белых струнных колонн - справа и слева себя я четко разглядел их каннелюры и крутые завитки капителей, похожие на бараньи рога. Впереди, меж самых высоких столбов, ярко голубело небо. Мы последний раз пропахали днищем влажные камушки, расплескали серебристую воду потока - и пулей вырвались на свободу! Разорвалась воздушная завеса, машина сотряслась, как реактивный сверхзвуковой лайнер, и стала. Живой свет резанул по глазам, я пил его, захлебываясь и дурея; мир переливался из желтого янтаря в зеленое золото, высокие травы ходили под ветром, деревья с округлыми кронами стояли посреди них вразброд, кусты лепетали резной лиловой листвой; Пасть Дракона щерилась из зарослей одного из склонов горного хребта, клыки были выточены ионическим ордером. Я счастливо рассмеялся - и впал в обморок.
Книга степи
Конь сделал из обезьяны человека.
Энджел Фридерикс. О происхождении единорогов, кентавров и горгулий
Высоко вверху сияла и раскачивалась высокая янтарная крона, сеяла лист на лист, а я лежал навзничь и глядел сквозь нее.
- Клен. Это клен, - сказал я. - И какой громадный, будто небесный шатер. Осень?
- Нет, порода такая своенравная. Здесь времена года локальные: в каждом оазисе, в любой долине свои. Даже одно дерево может внутри себя иметь свое мнение, а внутри секвой и вообще свой собственный мир.
Его голос доносился вроде как со стороны, но повернуть головы я не мог и посетовал ему на это. Он рассмеялся:
- Не беда, это пройдет. Тебе, может быть, вообще пока на меня смотреть не положено.
- Ты чего, уходишь? - догадался я.
- Ну да. Но ты не огорчайся, здесь другие способы контакта, и мы в этом мире, по сути, будем друг друга чувствовать хоть немного. Я тут со своей большой семьей буду, а тебе еще ее надо искать, эту семью. Иди в Города Детей, там тебя хорошо примут. Они всех двуногих хорошо принимают. Будь счастлив!
- Как ты сказал? Детей? Но я же взрослый!
Ответа не последовало. Только неподалеку поскакали в широкую степь три жеребца: два караковых и чалый. На шеях у них были цветочные гирлянды, вместо недоуздков - шапочки из ремешков с живыми разноцветными искорками, вставленными в места переплетений. Я махнул рукой, приподнявшись, - они заржали в ответ.
- Страна Гуингмия, - я произнес это на удивление легко. - Любопытно поглядеть, каковы здешние йеху.
Затем я обозрел окрестности. Подо мною, в головах, лежал мой верный рюкзак. Надо мною раздольно шумела роща: огромные платаны, ясени и липы. Сочная густая трава была усыпана их лапчатыми, прорезными и сердцевидными листьями, но ее это не старило. Вокруг стояли луга в полном летнем цветении - и ни души.
- Дюрандаль! - позвал я, спохватившись. - Дюрра!
Трава близ меня зашелестела, и из нее поднялась голова большущей змеи, пронзительно-изумрудного оттенка. Испод шеи был молочно-белый. Что-то в почти металлическом блеске наспинных щитков, в приемистости движений, в кротком и виноватом взгляде огненно-карих глаз, живо напомнивших мне подфарники…
- Дюрра, это ты и есть, что ли?
- Ох, хозяин, и надо было тому обжорному и брюхатому удаву на мне выспаться! С него все и пошло. Вот и Каменный Хозяин во мне учуял своего детеныша, иначе бы нам всем пришлось кисло. Детей-то и хищные твари не обижают, разве что совсем умом тронулись. А потом я как-то там вывернулась наизнанку, и вы оказались верхом на мне и внутри моего дикого родича… Ох, путаю, внутри меня и на загривке Змея, а то и всё зараз. Только перед выходом отсюда меня так тряхнуло, что и меблировка салона, и холодильник с продуктами, и печка, и стиралка, и душ, и видак, и запчасти - всё куда-то улетело, вроде в иные сферы. Хозяин, как же мы теперь будем существовать?
- Так и будем, - вздохнул я. - Спасибо Сали, рюкзак остался. Он, по-моему, сюда и свои харчи вложил, пока я вырубался. Запчасти тебе, кстати, теперь что рыбке зонтик. Лопать хочешь?
Но у нее от нервов отказал желудочек. Хотя, скорее всего, она так приспособилась питаться солнечной энергией и стала такая зеленая и хлорофилловая, что кушала с этих пор единственно ради своего удовольствия.
- Тогда двигаем отсюда, что ли. Сали сказал, надо куда-то там добираться.
Тут некстати выяснилось, что двигать, то есть в ее случае ползать, как все порядочные гады, она не умеет: брюхо чувствительное, даже травой его колет. Тогда я перетряс рюкзак, сложил его порациональнее, то есть вышвырнул все, что не имело прямого отношения к еде, и помог Дюрре залезть туда через горловину. Длины в ней оказалось метра два, вес был соответственный.
- По пословице - прорек я печально. - Сначала ты меня повози, а потом я на тебе поезжу.
- Когда это я на тебе ездила, хозяин?
- Когда-когда. А профилактика ездовой части? А деньги на масло, дистиллировку, мойку, полировку и косметический ремонт два раза в месяц? А ежегодная перетяжка салона? О меблировке и прочих технических усовершенствованиях уж не говорю - будем считать, для души. Словом, любовницу и то не так накладно было бы содержать.
Она поникла своей чешуйчатой башкой мне на плечо - уморилась-таки, дракона воевавши. Или напяливая на себя его шкуру.
И мы тронулись.
Если бы не торба за спиной и не ботиночки на подошве, идти бы мне в свое сплошное удовольствие. Пахучий воздух наплывал на меня, как облако. Растительность была мне по пояс, но изрезана тропками, где трава была тоже, короткая, точно бархат. Цветы рвались вверх, переплетались с колосьями - граммофоны желтых, розовых и лиловых мальв, колокольчики, собранные в цветущий скипетр, цветной горошек, махровые вьюнки, синие, белые и оранжевые. Многое я просто не узнавал - по биологии у меня в свое время был твердый трояк, а тут присутствовали кое-какие вообще невероятные разновидности. Что б вы сказали о широком глянцевом листе копытня, по всей окружности которого сидели аккуратные розетки, алые, как его испод? Или о махровых васильках с яркой желтой сердцевиной? Тут явно присутствовали все жанры, кроме скучных. Перелетали, ища нектар, бабочки величиной едва ли не с мою ладонь, изо всех силенок трещали кузнецы: они тут были размером с большой палец и лягастые до одури - то и дело какой-нибудь запрыгивал на меня и отталкивался голенастыми лапами. В тенечке под кустом прятались беззаконные ландыши. Крупная земляника выбегала прямо на тропу: я ел сам и кормил Дюрьку, которая в полусне облизывалась и довольно урчала мне в ухо.
Людей не попадалось. У круглых озер паслись лошади всех мастей: косяки маток с жеребятами и отдельно - молодежь обоих полов. Вид у них был самостоятельный, будто их сроду не хомутали и не подседлывали, и нисколько не агрессивный. Увидя меня, они поднимали узкие головы и следили за мной своими умными карими глазами.
Нескучно мне было идти по этой земле не знаю куда и совсем не страшно. Пел ветер, колыхались травы, стрекозы садились мне на плечо. Мышь-полевка (удивительно крошечная на фоне здешнего травяного гигантизма) перебежала нам дорогу, волоча ковыльную метелку - похоже, не для еды, а ради эстетических соображений. Дойдя до более широкой и укатанной полосы земли, я повязал голову носовым платком и разулся. Похоже, что ядовитых насекомых и змей тут не было, а колючего мусора и подавно. Есть не хотелось - ягоды рождали чувство полнейшей сытости. А когда завечерело, мы с Дюрандой улеглись в обнимку прямо в кустах у дороги, как некогда Сали, и она обвила меня своим прохладным телом.
Проснулся я очень для себя рано - оттого, что юная светло-серая кобыла подошла ко мне и задышала прямо в лицо, желая что-то сказать. Но я не понимал, только поглаживал рукой ее морду и трепал по шее. Наголовник у нее был из серебряных цепочек с густо-синими сапфирами, а на груди висела на голубой муаровой ленте, завязанной бантом, огромная бирюзовая медаль. Я так понял, то была местная щеголиха или знатная невеста на выданье.
Она неторопливо ускакала. Я проводил ее глазами - и увидел море.
Конечно, если подумать, то было огромное озеро, чье вольное дыхание я чувствовал еще ночью. По нему ходили волны с белыми гребешками, наплескивая на пологий песчаный берег. Песок порос жесткой травой с оранжевыми цветами в крапинах, похожими на тигровые лилии, но крупнее, и стебель у них был непохожий, не оперенный, а гладкий: вокруг него ланцетовидные листья падали наземь розеткой. Бутоны напоминали узкий тюльпан со слегка отогнутыми концами, а раскрывшись, выворачивались так, что получался сквозной шар с короной из тычинок наверху.
- Карета для Золушки, а, старуха? - вопросил я Дюрру. - Недурной получился бы транспорт.
Она проснулась, но не ответила, потому что мы оба увидели людей.
Их было трое - два здоровяка, густо и картинно обросших курчавым смоляным волосом, в долгих рубахах того же цвета, что и лилии, и очевидный местный патриарх. Растительность последнего была еще более роскошной, цвета черненого серебра, а одежда - простая холстинковая. Штанов и обуви не было на всех трех, по вполне понятной причине: они тянули невод.
Здесь, неподалеку от меня, был плоский заливчик, глубиной по пояс рослому мужчине, и просвечивающий насквозь. Видно было, как стояли в воде крупные рыбины с алыми пятнышками на брюхе и пурпурными перьями плавников, а вокруг мельтешилась детва, похожая на тонкие серебряные денежки. Рыболовы завели свой бредень на середину и начали сходиться, окружая рыб кольцом сети и подтягивая к мелководью. Заливчик уже бурлил, как котел с живой похлебкой.
- Вот это да, шеф! - ахнула Дюранда. - А нам ушицы дадут? Это же самая всамделишная форель, только покрасивее.
Самый молодой краснорубашечник усмехнулся, показав белейшие зубы, и крикнул мне:
- Эй, змеелов, мир тебе и твоей подруге! Хочешь нам помочь из чистого бескорыстия? Вон там бадья с водой на колесиках, прямо в озере. Кати сюда, а то мы с неводом малость не рассчитали!
- В самом деле, они взяли левее, а поворачивать косяк рыб было уже трудновато. Я впрягся в оглобли тележки, на которой была установлена деревянная бочка, и потащил, дивясь, как легко она пошла. Озеро, что ли, выталкивало.
Рыболовы забили в дно колья, к которым крепился невод, и стали осторожно доставать форелей за жабры, запуская в бадью. Их оказалось немного. Других рыбин, на них похожих, но чуть более скромной расцветки, они бросали за пределы сети, а с пяток серо-зеленых живых торпед, как следует размахнувшись, - на песок.
- Что это вы делаете, братья? - спросил я. - Моя животная чуть ли не волосы на голове рвет, даром что нет ни волос, ни умной головы.
- Фореллиды живут возле донных ключей, - чуточку нараспев объяснил старец, - их сюда прибоем забросило, в мелководье. Выручать надобно сию минуту, пока не задохлись. Остальные как приливом явились, так и уйдут. А щуки - нам пятерым за хлопоты. Их многовато расплодилось, да и поленятся выплыть из лимана. Так и будут молодь жрать, пока не разопрет от жадности.
- Ясненько, - сказал я. - Дальше какие будут указания?
- Сыновья бадью повезут опрастывать, а мы с тобой с тобой костерок взбодрим - вон он, под золой спрятан, - и хлебово сварим.
С ними сразу стало легко. Дюрька, слегка жеманясь, выползла из мешка, и я, воспользовавшись этим, подарил несколько понравившихся им пакетиков с приправой и большую пачку сладкого печенья для их женщин. Остальной сухой паек выглядел на фоне здешнего естественного изобилия вполне второсортно.
К ухе все трое облачили нижнюю половину в черные шаровары и сапожки. Разговорились. Мы с моею змеей, конечно, назвались. Они тоже.
- Рыбари, вы, случайно, города в озере не вылавливали? - пошутил я почему-то. - Или, к примеру, ваш бредень зацепился за шпиль там или флюгер и порвался…
- Мы не рыбаки, мы конный народ, - сказал старый Кинчо. - Об озере всякое балакают. К примеру, что дно у него мертвое не из-за серных газов, а оттого, что невод там утоплен поболее нашего.
Сыновья - их звали Нешу и Лойко - с хитрецой переглянулись.
- Или что лошадей по ту сторону невода нет, вместо них жестянки на колесах бегают. А люди от неба по-всякому загораживаются, потому что боятся прямо в глаза Солнцу смотреть после того паскудства, что они с его достоянием сотворили. Мертвый свет опять же для себя выдумали, а не тот, что молния с неба низводит или умение их рук добывает и обновляет.
- Шеф, они не такие первобытные, как прикидываются, - жарко зашептала Дюранда. - Лошадям всякие бляшки и плетенья они мастерят, больше некому. И как! Ты лично в меня такую бижутерию не нагружал, это ж натуральное, почище Тиффани и компании. Де Бирс и Фаберже вместе взятые и возведенные в куб с чертовым хвостиком!
- У тебя умные глаза, Дюрандаль, - сказал Лойко. - Но и ремесло цыган-хирья не глупее. Смотри и постарайся все заметить.
Он аккуратно вынул у меня из мочки серьгу, сложил обе ладони ковшиком, потряс - получилась пара.
- Вот, Джош, дарю. Проколи себе дырочку в другом ухе и носи: во всем сходны. Я, конечно, не златокузнец, а только учусь. Мастера у нас не задерживаются, в город уезжают совершенствовать свое призвание.
- А если тебе серьезно хочется увидеть наш город, не тот, что в воде, конечно, - сказал Нешу, подкладывая в костер сушняка, - завтра монголфлаер с гондолой прилетит и сядет на воду. Каждые сутки ровно в полдень рыбу пугает. Вы не намного и опоздали сегодня, Джошуа. И хорошо, что опоздали: пойдем с нами, дальше гостить будете.
Я кротко удивился, что и здесь добрым словом поминают братьев Монгольфье.
- Таких не знаем, - отозвался дед Кинчо. - Внуки похожее в школе учили, это верно. А летучая тележка называется по тем монголам, родичам народа Бет, которые вместе с ним покочевали на нашу землю.