Прошелся на пружинящих ногах по всей крыше. Здоровенные светлые облака неподвижно застыли в синем небе, похожие на ватные боевые машины в ожидании команды к атаке. Это многодневное безветрие таило в себе какую-то угрозу, что-то потустороннее, от чего шерсть на всем моем теле вставала дыбом. Уши истосковались по знакомым звукам. Когда в последний раз я слышал шум ветра? С крыши было видно озеро, но совсем чуть-чуть. Вдалеке горизонт протыкали средневековые шпили церквей старого города. Труба с красно-белыми полосами отсюда казалась гиперреалистичной, словно ее написал живописец Тоомас Винт. В целом же пространство между бесконечным небесным сводом и мягкой крышей под моими ногами казалось каким-то ограниченным. Почти не на что было смотреть. Подошел к вывеске торгового центра. С обратной стороны ее подпирала металлическая конструкция, похожая на детскую лазалку. Встал возле пяти, если не шестиметровой буквы Ü. Ее глаза метрового диаметра над внушительным носом уставились на меня немного испуганно и осуждающе. Такой вот алфавит с упреком в конце. Понятно, что одиночества этот не слишком успокаивающий обзор не сглаживал.
Чуть позже меня потянуло в аэропорт, тут же, рядом с торговым центром. Даже шлагбаум поднялся, когда я нажал на кнопку. Узкий рот автомата показал бумажный язык. Взял парковочный талон, Бог знает – зачем. Багажник одного стоящего прямо у дверей такси был распахнут. В нем лежал чемодан. Присмотрелся к этикетке: некто Йенс Шрёдер, судя по надписи. Из Дании. Внутри аэропорта, понятное дело, никого не было. Три экрана из длинного ряда таких же экранов призывали к регистрации на копенгагенский рейс. Восемь дней назад. До чего грустно, что моя родина так отстала от жизни. Некоторые чемоданы стояли на резиновой ленте транспортера с аккуратно приклеенными этикетками: CPH-MIL и CPH-MAL. Что-то там из Милана в Малагу. Миновал контрольную рамку, на пару отчаянных попискиваний внимания не обратил. Взял в буфете пиво. Выпил, послонялся без цели. Наткнулся на лавочку с эстонской сувенирной продукцией. Вещицы стояли на длинных полках стройными девственными шеренгами. Непроданные все, будь то экзотика или ностальгия.
Над воротами номер 6 мигало последнее приглашение на борт. Пошел взглянуть. Салон самолета совершенно пуст, садись куда угодно. На полу под сидениями первых рядов бизнес-класса валялись газеты Financial Times и несколько iPhon’ов, на опущенном столике стояло выдохшееся игристое с дохлой мухой. Позади на сидениях пара газет, какие-то журналы и книги, выпавшая изо рта соска и чуть надломленный слуховой аппарат. Время остановилось, все замерло, один я еще шевелился. Меня словно заклинило между двумя секундами, я пленник микроскопического мгновения. Как колебание волны на ошибочно выбранной частоте, которое никогда не встретится с остальными волнами. Как одинокая тень в бестелесном мире. Сел в кокпите, схватился за рычаги, но тут же отпустил их. Я даже машиной управлять не умею, что же будет, если это чудище вдруг очнется?
Взглянул в боковое окошко. Полосатый конус безжизненно висит как использованный кондом. Затраханный мир безмолвствовал. Ни радости, ни печали, одна всеобъемлющая истома.
13 июля
Позавчерашний день опять прошел как-то бездарно. Никак не удавалось определиться с дальнейшим. Ждать или предпринять какие-то действия. С ожиданием было более-менее понятно. Рано или поздно все должны вернуться и тогда жизнь войдет в относительно привычную колею. Но вот ведь какая фигня – нет ни малейшего намека на то, сколько все это продлится. Более того, я никак не мог решить, будут ли они, когда вернутся, такими же, как прежде. Надо полагать, это зависит от того, откуда они прибудут. Если происходит какой-то ритуал идолопоклонства где– нибудь в сакральном дремучем лесу, то они стряхнут с одежд и волос еловые иголки, отскребут грязь с гелем для душа и шампунем, скинут дикарские шкуры, переоденутся в современный ширпотреб и утвердят свои задницы в занозах от сидения на пнях в удобных конторских креслах. К всеобщему удовлетворению все восстановится, батарейки зарядятся для продолжения с того момента, на котором процесс прервался. А что со мной? Похоже, в этом случае мне как бы доверена охрана нашего временно покинутого мира. Забота о его содержании – как о домашнем животном, отданном под присмотр. А не слишком ли это для одного человека? Надо быть больными на всю голову, чтобы думать, будто я справлюсь со всем этим. Неужто я и впрямь должен буду держать ответ перед стадом баранов? Все мое нутро противилось этой мысли. Но если они не в лесу, не в море, а вовсе, к примеру, на небе. Скажем так, унесенные в далекий космос. В таком случае, какими они вернутся? Я прикрыл глаза. Все мое воображение заполонили клише киноиндустрии. Ежели их похитили пришельцы с дурными намерениями, то над ними наверняка производят всяческие эксперименты, в результате чего они и сами станут плохими. А значит, если они теперь вернутся назад, то уже не теми людьми, которых я знал. Мама уже не будет мамой, друзья перестанут быть друзьями, а директор центра Ülemiste, узнав, что я шарил в его мобильнике, плюнет мне в лицо зеленоватой ядовитой слизью, после чего проглотит как анаконда.
Вырисовывался очевидный выбор. Сидеть здесь в благополучии, ублажая себя консервированными деликатесами до состояния упитанного лакомства для злобного инопланетянина. Или же вооружаться, готовясь защищать свою жизнь и свой дом о пятидесяти тысячах квадратных метров.
Охотничий магазин стал моим складом оружия. Весь вчерашний день я провел на крыше, куда приволок ящики с бутылками и выставил их на краю в длинный ряд. К вечеру обзавелся новым другом – это Beretta Outlander, из которого попадаю в цель десять раз из десяти, начиная с литровой Martini Asti и кончая баночкой с ароматизированной солью Santa Maria.
Сегодня утром проснулся около четырех. Отправился в рыболовный отдел охотничьего магазина с продуктовой тележкой из Rimi и взгромоздил на нее трехметровую резиновую лодку. Нашел пару спиннингов в сборе, набил ящичек всякими блеснами и силиконовыми червячками. Само собой, сунул в лодку "шестерку" пива и пачку картофельных чипсов. Как бывалый грузчик повез все это прямиком через главный вход и через парковку к Тартускому шоссе. Преодолевать бордюры с тележкой было не самым легким делом, но я все же справился. Наконец, когда до озера было рукой подать, меня остановила проволочная ограда. Облом.
Пришлось вернуться. В охотничьей лавке с инструментом было не богато. Взял топор и большой крепкий нож. Топор оказался что надо. Разрубил столбы вдоль, распутал проволоку и, будьте любезны, путь к озеру свободен.
По-утреннему прохладная вода приятно оглаживала ступни, пока я сталкивал лодку на воду. Погреб спиной вперед и все глядел на удаляющийся центр Ülemiste. У меня что, теперь самый большой в мире дом? На востоке сквозь нежное розовато-серое марево, готовясь к новому кругу, поднималось солнце. Чувствовал, как первые лучи греют мой лоб, нос, щеки и руки. Грести было легко и приятно, ветра практически никакого. Легкая рябь глухо плескалась под днищем резиновой лодки, наполняя мне душу таким бесконечным покоем, какого я давненько не испытывал. Как вдруг – трр-рах! Я так неожиданно во что-то впилился, что плашмя перелетел в нос лодки. Испуганно поднялся. Оказалось – камень, вернее, несколько. Один из них торчал из воды острой верхушкой, рядом был виден покатый. Неужели тот самый легендарный камень безутешной Линды, на котором она лила слезы? А я и не знал. Высосал там бутылку пива, слегка подкрепился и (даже признаваться неловко) оставил чайкам маленький штрицель. Вероятно, на нервной почве.
Не рыбачил я уже очень много лет. В последний раз с родственником, давным-давно, еще пацаном. Тем удивительнее, насколько быстро все вспомнилось. Уже третий заброс спиннинга получился довольно ловким. Блесна улетела далеко и красивой дугой. Спустя минуту вытащил из воды первого окуня. Нормальных таких размеров, не мозгляка какого-нибудь. И тут пошло-поехало. Окунь за окунем, а то и щука. Дергал их пару часов кряду, словно озеро состояло не из воды, а из рыбы. Скоро я уже не видел на дне лодки своих ног. Они утонули под слоем разевающих пасти скользких существ, норовящих уколоть своими острыми плавниками. Я поразился количеству рыбы. А вдруг часть людей превратилась в рыб? Ведь с этим озером связано столько таинственных преданий. Может, по жребию судьбы я присутствую при рождении еще одного? Тогда Крейцвальд может с довольным видом потирать руки.
На берегу моя романтичная безмятежность улетучилась, сменившись мрачной калькуляцией. На кой черт мне сдался этот воз? Сама мысль о необходимости чистить всю эту рыбу вызвала тошноту. Отдать какому-нибудь скупщику? Только где все эти чертовы скупщики? Здесь остались одни только сбрендившие светофоры и ползучие эскалаторы. И чайки. Задрал голову. На хрен. Побросал весь улов обратно в озеро, где он дружно всплыл белыми брюхами вверх. Понятно, к солнцу тянутся, D-витамина надо. Спрятал лодку вместе со снаряжением в прибрежных кустах и поплелся с бутылкой пива назад домой. Чувствовал себя полным придурком. Пошел в магазин, начал вскрывать одну банку шпрот за другой, масло стекало по подбородку, отвратительное чувство только усиливалось. С каждой долбаной шпротиной.
15 июля
Две бутылки рома и несметное количество пива. Итак, весь вчерашний день я пил. Салака в масле, сыр в законной плесени, высушенные на солнце томаты, безволие в собственном соку, кусочки черной меланхолии по– скандинавски. Вот такое гребаное утро. В поисках причины, чтобы жить дальше, нашел лишь вонючие носки и позавчерашнюю футболку. Понюхал, чихнул, после чего почувствовал себя достаточно мотивированным.
После рутинных процедур в женской умывалке отправился по магазинам. С намерением срочно приодеться. Гигиена, чистота и порядок, новый красивый прикид – все это прогонит прочь паршивое похмелье и упадническое настроение. Час спустя на меня из зеркала смотрел некто вроде молодого Дэвида Бекхэма. Мимолетно улыбнувшись друг другу, мы нацепили солнечные очки и пошли каждый своей дорогой. Ощутил к себе осторожное, но совершенно определенное внимание всего женского племени. Шествовал как по последней моде оформленная миланскими дизайнерами липкая лента-мухоловка, и похотливые взоры дам всего мира были приклеены ко мне. Женщины! Они ожидали меня во всех магазинах, тянули ко мне свои грациозные ручки, принимали зазывные позы. Остекленевшие глаза, сладострастные рты – женщины изнывали от зависти, если мне доводилось случайно или не совсем прикоснуться к какой-либо из них. Наконец, к всеобщему негодованию, я выбрал одну. Модель нижнего белья с длинными светлыми волосами. Взлохматив одной рукой ее шелковистые кудри, другой притянул за ягодицы вплотную к себе. О, с какой жадной ненасытностью вдавились в меня ее маленькие, мило вздернутые грудки. О-о, я хотел ее, именно ее, эту совершенную женщину для совершенного мужчины. Ее бездонные глаза цвета морской волны втягивали меня как две глубокие изумрудные звезды. Я навалился на нее. Это наш миг, думал я и все наваливался и наваливался, пока вдруг не раздался треск, я потерял равновесие и всей своей тяжестью рухнул на возлюбленную, больно ободрав бровь о стоявшую рядом полку. Черт возьми, край был довольно острым. От очков остались одни воспоминания. И что самое неприятное – моя избранница переломилась пополам. Валялась на полу: верхняя часть туловища развернута в одну, нижняя – в другую сторону. Я растерянно склонился над ней, и из брови прямо в ее достоверный пупок упала капля вязкой крови. С любовью было покончено.
Через несколько минут я вернулся на место происшествия с бровью по-пиратски залепленной пластырем. Подобрав непригодную к употреблению модель, я спрятал ее в одной из примерочных кабинок. Перед уходом с сожалением оглядел ее верхнюю часть. На обиду не было и намека, вздернутые грудки были готовы в любой момент продолжить с того места, где вмешалась жизнь. Вот такое отношение типа "всегда готов!". Молоток! Но я не мог. Не получится из меня социального работника, возлюбившего покалеченную жертву. Тысячи нормальных манекенов на двух этажах имеют на меня виды, как тут влюбишься в инвалидку.
Спустя полчаса я понял, что все эти женщины здесь – не совсем то. Они из чересчур твердого материала, ломкие и холодные. Соприкасаясь с чем-нибудь, издают пустотелый звук. Да, они выглядят превосходно, если не считать некоторых безголовых экземпляров, но все же они предназначены чисто для визуального наслаждения. В постель с такой верзилой не ляжешь. Любовь предполагает эластичность. Обоюдную.
Аппетит разыгрался. Интересно, что на протяжении более чем недели я ни разу не подумал о сексе. Списал это на стресс, возникший из-за новой ситуации. Быстро пропустил перед мысленным взором череду моих самых добрых подружек – закипел еще сильнее. Внезапно, как гром среди ясного неба, вспомнился розоватый плафон секс-шопа на Тартуском шоссе. Затолкав свой торчащий инструмент в левую штанину, я прыгнул в седло велика.
…
И вот мы лежим, молодые, красивые, счастливые и уже почти удовлетворенные. Луи Вутон и Кинки Ким, его несравненная надувная возлюбленная из силикона. Вокруг кровати, погружая нас в бархатное облако страсти, исполняют чувственный танец язычки десятков и десятков ароматных свечей (предложение недели в Jysk). Рука Ким любовно отдыхает на моем плече, пока я все это здесь описываю. Смотрю в ее влюбленные глаза. Шарик выпадает из пальцев. Да, родная, да, и я хочу еще.
17 июля
Влюблен по уши. Впервые в жизни встретил женщину, готовую часами с обожанием смотреть на меня. Искренне, без единой задней мысли, без капли иронии. Ее кожа шелковиста и мягка, нигде ни морщинки, как на целлулоиде. Каждый раз, когда мои кончики пальцев трепетно скользят по ее невероятно грациозному телу, во мне начинает полыхать пожар, происходит бешеный гормональный выброс. Наши тела подходят друг другу как два единственно возможных кусочка мозаики. Мы занимаемся любовью в самых немыслимых позах, в полной мере наслаждаясь ее удивительной гибкостью. Что бы ни пришло мне в голову, все равно когда и где – она безропотно откликается на все мои желания. Она ненасытна, но при этом никогда ничего не требует, готова подолгу молча лежать рядышком, доверчиво положив прохладную руку на мой слегка влажный и запыхавшийся живот – в ожидании, когда силы восстановятся и страсть вспыхнет вновь. Ее чистый девственный аромат, извечный блеск каштановых волос впервые в жизни вынудили меня признать сокрушительную силу абсолютной любви. Я влюбился. Глубоко, безоглядно, целиком и полностью. Влюбился в эти грудки, такой потрясающей формы, что невольно вызывают в памяти имена всех знаменитых пластических хирургов. И зря. На обворожительных грудках моей Ким нет ни малейшего следа постороннего вмешательства. Они настоящие, неперекроенные, неподтянутые, неподдельные, поистине диво дивное. Ее ноги с самых пальчиков, которые я неистово сосу как леденцы и до потери сознания обцеловываю, сводят меня с ума. Когда я скольжу взглядом по ее безупречным икрам, любуюсь неповторимыми округлостями коленок, что так грациозно переходят в бедра и сходятся в подобии арки, где филигранно замешаны хрупкость и мощь, я невольно начинаю испытывать жалость ко всем женщинам в мире. Ко всем, вплоть до тех, что вышагивают на Fashion TV. И если у них от досады, разочарования и зависти сорвет крышу, и они лягут под гильотину, чтобы ампутировать свои несовершенные ноги, я им сильно посочувствую, но пойму еще сильнее.
К счастью, такая саморазрушительная зависть может оказаться и полезной. Наш сексодром, наше гнездышко я соорудил прямо посередине мебельного салона. Притащил туда огромную кровать под балдахином из вуалевых занавесок до самого пола. Перенес Ким на руках (это было совсем не трудно), а по периметру ложа расставил белоснежные свечи. Мы лежали затаив дыхание, крепко обхватив друг друга, нос к носу, огромные жадные глаза как ненужные спасательные круги. Почва уходила из-под меня, я начал проваливаться, медленно, как в сладком сиропе, проваливался, проваливался … и вдруг проваливаться перестал. Сел. Ким не рассердилась. В этом смысле она бесконечно понимающая. Чего-то не хватало. Вернее… Точно! Я рванул в ближайший магазинчик нижнего белья и притащил оттуда дюжину манекенов в скудном кружеве с длинными тощими ногами и костлявыми коленями. Вызывающе фальшивые ресницы прикрывали стеклянную неуверенность в себе.
И вот теперь они стоят и подглядывают из-за занавесок, будто в этом страстном тумане онемели от жуткой зависти. Именно этого я и добивался. Чего-то, что сожмет до упора мою любовную пружину. Смотрите, как я люблю. Смотрите.
20 июля
Несколько дней не делал записей. Разумеется, по уважительной причине. Все мое время отдано Ким. Чем больше любовь, тем больше времени на нее уходит. Наш союз по-прежнему божественен. Когда возникает желание глотнуть свежего воздуха, я просто иду к озеру или выпиваю на крыше одну-две банки прохладного пива. По возвращении она никогда не спрашивает, где я был, не то, чтобы еще и упрекать, мол, почему так долго или вроде того. Она кротка как прежде и всегда готова – 24/7. Во сне она не ворочается, давая мне возможность отдохнуть как следует. Если среди ночи я вдруг в тревоге просыпаюсь, она чутко улавливает этот момент и льнет ко мне, утоляя своей плотью минутную потребность своего господина, вытягивает из меня мрачные мысли, расслабляет, дарит глубокий сон без сновидений. Она такая хорошая, что меня постоянно распирает от чувства благодарности, которое рвется наружу. В большой надежде отправился в цветочный магазин, но, как и следовало ожидать, поход закончился очередной капитальной уборкой. Время, – кажется, минуло уже больше двух недель, – оставило здесь свои беспощадные следы. Все цветы, даже в горшках, завяли, скорчились и засохли – картина напоминала место массового самоубийства. Только несколько неприхотливых кактусов торчали угрожающе и высокомерно. Я не стал церемониться, все свалил в тележки и отправил в контейнер. В том числе и кактусы. Чем они лучше других?
Вымыв руки, уселся на бордюр перед центром. Солнце палило так нещадно, будто за неимением других живых объектов всю свою энергию вынуждено было реализовывать на моей шкуре. Отодвинулся в тень. Вялотекущая меланома – спасибо, не надо. Где я здесь онколога возьму? Или придется заняться самолечением: курс химиотерапии с помощью Cillit Bang (в Rimi в ходе кампании выбор этого средства неограниченный). Не знаю, что-то сомнительно.