Ворота Резиденции были открыты и, похоже, в ближайшее время закрывать их не собирались. Внутри было столько народа, что могло показаться, сейчас начнётся давка. Но стоило только приглядеться повнимательнее, чтобы понять – порядки, царившие здесь, никогда не позволили бы подобному случиться. Любой человек, пересекающий незримую черту ворот, сразу же направлялся стражами в один из множества людских потоков, разграничивающихся лишь своеобразным коридором из тех же самых серых стражей, образуя очереди, ведущие к столам.
Около каждого из таких столов стояла хранительница, не мешавшая, впрочем, законникам выполнять свою работу. После законника человек попадал прямиком к исповеднику и хранительнице. Именно она решала – будет ли просящий принят в ряды создаваемого воинства. Как это определялось было ведомо только самой хранительнице – никто не мог сказать, примут его или его кандидатура будет отклонена.
Ни Харонга, ни, тем более, Дагона, не постигла участь остальных – здесь уже знали, что они приедут. Скорее всего, даже догадывались, зачем. Поэтому гостям сразу же предложили отдохнуть с дороги, если, конечно, у них не было желания как можно скорее встретиться с преподобной Аннаа. Харонг и Дагон изъявили желание видеть её немедленно, но пока осмотрят зал Славы. Страж, кивнув головой, исчез за дверью, и они, оставив своих траэти около загонов, неспешно направились к зданию, на вершине которого купалась в солнечных лучах золотая статуя хранительницы.
Анфилада комнат, каждая из которых относилась к определённому этапу истории не только ордена, но и всего Ахерона, и была тем самым залом, где мечтали увековечить своё имя многие и многие. Все вокруг было пропитано атмосферой величия, граничащего с пафосом. Удивительная отделка дверей и карнизов, загадочный орнамент тайнописи ордена хранительниц, роспись потолков, все это блекло на фоне того, для чего собственно и был построен зал Славы.
По восемь постаментов из чистого золота, расположенных полукругом в каждой из шестидесяти комнат, и четыреста пятьдесят девять статуй – несколько постаментов были свободны. Один из них ранее занимала Иллана. Её имя знали не только люди, изучавшие времена становления империи. Её имя стало нарицательным и ассоциировалось с предательством и изменой.
За пять с лишним тысяч лет до этого дня Иллана, нарушив приказ, ввела десять тысяч солдат в земли проклятых. Как ей это удалось никто так и не смог понять – единственный проход в эти земли лежал через империю пекхотов, куда попасть можно было либо с севера, минуя арку Скорби, или с юга через пустыню Аргарис.
Многие годы её речи вселяли гнев в сердца хранителей и хранительниц, многие годы мать и отец ордена пытались обуздать её. Но все попытки оказались тщетными. Орден принял решение направить её на юго-запад подавлять восстание "оси", надеясь впоследствии оставить её там наместницей. Ни один человек из ордена не присоединился к ней, она лишилась даже второго стратега. Все что ей было дано под командование – это две группы танаев. Десять тысяч солдат абсолютно не приспособленных для битв.
Тяжёлая пехота, давно изжившая себя, будет окончательно расформирована через пятнадцать лет, после начала реформ Гатона Дерия, но Иллане достались именно танаи. Единственное отличие в экипировке этих пехотинцев от наездников было только в отсутствии поножей, но и без них общий вес, который им приходилось тащить на себе, составлял около сорока килограммов. Естественно, ни о какой мобильности речи и быть не могло. Весомое преимущество танаев перед другими видами пехоты было только в одном – они были в своём роде универсалами. Щит, копье, два меча, метательный топор и недюжинная сила не раз спасали этих воинов от, казалось, неминуемой гибели.
Если бы Иллане удалось подавить восстание "оси", то она стала бы притчей в устах местного населения и по велению матери стала бы наместницей; если бы погибла, то не только орден, но и императорский двор вздохнули бы с облегчением.
В тысяча двести девятом году войска под командованием Илланы пересекли границу "оси", начав одну из самых кровопролитных войн в истории империи. Десятки городов прекратили своё существование, тысячи деревень обезлюдели. Её люди утратили любое подобие того, что можно было бы назвать "состраданием", уничтожая население провинций Селеста и Селестика.
Но Иллана свою задачу выполнила – в решающем сражении против войск "оси" она одержала победу. Она сделала невозможное, но изменилась. Мать ужаснулась, когда узнала, что сделала её первая дочь, чтобы подавить восстание. Гробница проклятых в провинции Селестика снова была открыта, простояв запечатанной тысячи лет, а глаз Наги покинул своё убежище, чтобы засиять мертвенным светом в битве у Санатагри – ныне мёртвом городе, около которого и произошло финальное сражение Илланы и Ариатари – лорда оси.
Нет, она не стала наместницей, хотя и не погибла в этой войне. Она убила отца ордена и произнесла слова, которые помнят до сих пор: "Те, кто обрекает десятки тысяч людей на гибель, пытаясь спасти загнивающий орден… Те, кто ценой жизни ближнего стремится сохранить эфемерную власть, не достоин называться человеком. Я отдам глаз наги проклятым – они никогда бы не послали своего человека на смерть, как это сделали вы. Они знают её цену как никто более".
Первая дочь ордена была объявлена вне закона. Последней каплей, вынудившей мать пойти на этот беспрецедентный шаг в отношении своей возможной наследницы, стало воскрешение хранительницей всех своих танаев. Но, ни её следов, ни следов её армии найдено не было. Даже серебряные разводили руками – империя оказалась бессильна перед одной из дочерей. Бессильным оказался и сам орден, взрастивший её.
Через два года торговцы принесли вести об Иллане, но новости были безутешными. Глаз наги находился в руках проклятых, а сама Иллана погибла от рук пекхотов в одной из бесчисленных стычек. Попытка получить камень, предпринятая матерью, не увенчалась успехом – дочь матери и её круг погибли вместе с тысячей хранителей при попытке пройти через империю пекхотов. Эти смерти тоже были вменены в вину мятежной хранительнице.
Её статую в зале славы уничтожили, а письмена на постаменте сбили. Её имя предали забвению, а учения поглотил огонь. Даже после Войн Реформации, когда последователи этой хранительницы вновь заговорили о правоте Илланы, её имя произносилось с презрением как нечто омерзительное.
Дагон внимательнее пригляделся к табличке со сбитыми письменами. Буквы были сбиты грубо, зазубрины на камне даже не попытались скрыть от случайного посетителя. Не веря, Дагон провёл рукой по этому месту, но наваждение не растаяло. Это не было искусно созданной иллюзией – грубость была намеренной.
Харонг позвал его в соседнюю комнату, и наместник, последний раз проведя рукой по табличке, вошёл в соседние двери.
Помещение было немного больше других и очень изменилось со времени последнего посещения. Скульптуру ТаСианаха убрали и поставили другую. Хранительница в зелёном плаще с широким полуторным мечом и круглым шитом красовалась теперь на его месте. Переведя взгляд на её лицо, Дагон изумился – на него смотрела Сиана.
– Сиана, обладательница изумрудного плаща, хранительница жезла Безумного Бога. Удостоена почёта за битву около арки Скорби. Год шесть тысяч триста сорок девятый Летоисчисления. Эра Исполнения Предначертанного. Месяц май. День двадцать шестой, – вслух прочёл Дагон.
– Это ещё не все, – Харонг откровенно наслаждался его удивлением. Маска невозмутимости, которую он старался всегда сохранять в своём стремлении походить на Майрину, покинула лицо наместника.
– А что может быть ещё?
– Пойдём, – Харонг провёл его в соседнюю комнату. Там всегда было два свободных места, сейчас же пустовало только одно.
– Алгар гвардии Кенас, обладатель золотого плаща. Удостоен почёта за спасение города Турех. Год шесть тысяч триста сорок девятый Летоисчисления. Эра Исполнения Предначертанного. Месяц май. День тридцатый, прочитал Дагон и присвистнул, – ничего себе.
– И так бывает. Кто знает, может, и ты займёшь своё место здесь рано или поздно.
– И за какие заслуги?
– В такое время легко стать героем. Было бы желание, Дагон, – Харонг положил руку ему на плечо и, пристально взглянув в глаза, добавил. – А я думаю, что тебе это сделать очень легко.
– Пойдём. Мать ждёт нас.
Миновав анфиладу, они, вместе с сопровождавшим их стражем, пересекли узкий внутренний двор, который называли "зелёным" из-за обилия растительности, и вошли в главное здание. Харонг оказался здесь в первый раз, и наместнику постоянно приходилось одёргивать его, тот постоянно норовил споткнуться или врезаться в одну из множества колонн. "Неужели и я когда-то был таким же?" – подумал Дагон и тут же признался себе в этом. Это легко объяснялось – палаты Таргола не шли ни в какое сравнение с той роскошью, что царила в этом месте. Даже перила и те были отделаны драгоценными камнями. Не удивительно – сама Резиденция некогда была одним драгоценным камнем, размерами превышавшим все мыслимые рамки.
Двери зала совета отворились, впустив в святая святых двух путников и, не издав ни малейшего шума, закрылись.
– Располагайтесь, – голос матери показался Харонгу каким-то уставшим, словно она не спала несколько суток. Скосив глаза влево и увидев вытянувшееся лицо Дагона, гвардеец понял, что мысли наместника немногим отличались от его собственных.
– Мы прибыли от императора, чтобы предложить ордену хранительниц создать совет восьми, – удобно устроившись на свободном кресле, начал Дагон.
– Император думает, что время пришло?
– Иначе мы не появились бы здесь, – поведение Аннаа казалось им странным; мать никогда не говорила лишних, ненужных слов, тем более не задавала неуместных вопросов.
– Я думала уже об этом.
– И? – Дагон весь подался вперёд.
– Я пришла к такому же выводу, и даже решила, кто войдёт в этот совет от нашего ордена, – из тени появилась закутанная в красный плащ фигура.
– Исида? Как ты здесь оказалась? – Дагон прикрыл рот рукой, испугавшись своих слов, слишком поздно осознав, что это была не первая дочь.
– До чего докатился орден… Позволяет называть хранительниц по имени, не упоминая титулов, на "ты", – плащ распахнулся, показав лицо, больше похожее на гипсовую маску, на которой теплились жизнью только, пожалуй, глаза. – Я – Таная, представительница рубинового круга, хранительница покоя матери ордена, дочь матери.
– Таная! – резкий окрик Аннаа не подействовал на неё.
– Что, Таная? – время близится, и это рвётся наружу! Я скоро не смогу контролировать …
– Хватит! Уходи! – мать сделала движение, будто пытаясь встать.
Глаза Танаи сверкнули гневом, но она вышла, не забыв громко хлопнуть дверью чёрного хода.
– Извините её. Такова судьба всех дочерей нашего ордена. Они оберегают мать от необдуманных поступков и неправильных решений, защищают от зла; и не было никогда в нашей истории, чтобы они побеждали в ритуале выбора, – руки матери показались из рукавов только на мгновение, но увиденное Дагоном не понравилось ему.
Руки древней старухи, изборождённые глубокими морщинами, с темной кожей, покрытые пигментными пятнами. Такие руки должны принадлежать скорее мёртвому, чем живому. Так не могла выглядеть даже ученица в серой мантии, не говоря уж о хранительницах.
– Что происходит? – Харонг встал и протянул руки за спину. С тихим угрожающим звуком его мечи покинули ножны.
– Разве вам не знакомо, что у нас не принято….
– Кто ты? – Дагон встал рядом с Харонгом. И то, что его меч остался в ножнах, не значило ровным счётом ничего, стоило лишь посмотреть на его лицо.
Мать рассмеялась. Это было вообще чем-то невозможным, и у Дагона мелькнула мысль, что они оказались в западне, из которой выбраться им обоим не суждено. Если уж кому-то удалось прикинуться преподобной в самом сердце Резиденции…
– Сядьте и успокойтесь. Я Аннаа и могу вам это доказать, – она встала.
– Ну, конечно. А то, что ты совсем на неё не похожа, так это неважно, – съязвил Харонг.
– О Боги, – мать картинно вскинула руки к небу, – какая несдержанность!
– Это не она, – шёпотом, не оборачиваясь, проговорил Дагон, – я её далеко не первый год знаю.
– А я хоть и второй раз вижу, но с тобой согласен, – ответил Харонг.
Воздух справа от матери уплотнился и приобрёл эбеновый цвет. Через мгновение наместник и Харонг увидели короткое метательное копье, чем – то напоминающее венкор гвардейцев императора.
– Вы не оставляете мне выбора, – хранительница неуловимым движением схватила копье и, прогнувшись назад, резко, как сначала сжатая до предела, а потом резко отпущенная пружина, выпрямилась, – Хи тай!
Копье в полете разделилось на два венкора, которые, рассекли наплечники Дагона так же легко, как до этого воздух, и пригвоздили его к колонне, находившейся как раз у него за спиной. В обычной ситуации это показалось бы Харонгу достаточно смешным – одно из высших должностных лиц государства беспомощно трепыхалось как жертва в паутине, насаженное на два венкора, которые не причинили ему ни малейшего вреда (кроме, конечно, уязвлённой до предела гордости). Но в данной ситуации это вызвало только горькое сожаление.
Дагон извивался как рыба, выброшенная на берег, пытаясь освободиться. Но эти попытки не могли принести никакого результата – гарпунные наконечники на добрых полметра вошли в колонну, и извлечь их оттуда было невозможно. Он сам в этом убедился, сделав несколько безрезультатных попыток.
– Успокойтесь, а то в следующий раз я не буду столь любезна и не сохраню вам жизнь. Вы же ничего не знаете.
– А что мы должны знать?
– Таная вернулась. То, что она хранила в себе столько лет, рвётся наружу. Скоро придёт моё время, и моим дочерям придётся решать, кто станет следующей матерью ордена. Эши хи! – копья растворились в воздухе, и наместник перевёл дух.
– Простите нас, преподобная.
– Это само собой разумеется. Итак! В совет войдёт Таная.
– Но… – Дагон осёкся, понимая, что его возражения никак не повлияют на принятое решение.
– Я понимаю, что это решение кажется вам немного странным, и я не обязана объяснять вам его причины. Но я сделаю это, более того, я даже отвечу на вопросы, которые могут у вас возникнуть. Исида и Сиана, Юллиаль и Хатэ… Они все достойны занять место в этом совете. Но это невозможно. Сиана и Исида вскоре отправятся в земли, лежащие далеко отсюда. Юллиаль занята сейчас обороной цитадели Вакхам.
– А армия Сианы? Она перейдёт под командование наместницы Юллиаль?
– Уже перешла, за исключением серых стражей. Примерно через два дня мы ожидаем её появления в Резиденции. Вместе с ней прибудет и Исида, а также четыреста тысяч недеров.
– Что?! – Харонг даже привстал от удивления, – как недеры смогут миновать пояс неприступности и несколько крупных городов вдоль западной части тракта за такой короткий срок? Это невозможно!
– Очень даже возможно. Они пройдут под знамёнами ордена и в сопровождении его стражей. Безоружными.
– Ничего не понимаю. Существа хаоса никогда не сдадутся на милость своих самых лютых врагов. Я также совсем не уверен, что даже у хранительниц с их обострённым чувством справедливости, может возникнуть желание пленить хотя бы одного недера, – Дагон, несмотря на всю серьёзность происходящего, не смог сдержать улыбки.
– А они не сдавались в бою. Они перешли на нашу сторону.
– Уловка их стратега? Четыреста тысяч, даже безоружных недеров, могут если не взять Резиденцию, то очень сильно испортить нервы ордену. Если у них такое желание возникнет, конечно, – поправился Наместник.
– Их командующий выполнил ритуал откровения.
– Перед кем? Перед Сианой? Со всем моим уважением, но это ровным счётом ничего не значит!
– А что это такое? Что за откровения? – вставил Харонг, но ответом ему было только нетерпеливое "потом" Дагона.
– Нет. Он выполнил данный ритуал перед своим Богом. Он к Недеру обращался, – ответ матери поставил наместника в тупик.
– Чем же провинился повелитель хаоса перед одним из самых значимых его Богов?
– Замечу, что не "перед одним из", а самым важным. Для него – без сомнения. Костяк его армии составляли именно недеры. Именно недеры выиграли первую битву. Именно из-за них Сиана, пренебрегая гораздо более мобильной армией, оставила Ордаэр без боя, предпочтя высокие стены цитадели. Если бы не недеры были в армии хаоса, а любые другие существа, даже ралкса, их кости остались бы навечно лежать не погребёнными в этих пустошах.
– Что же в них такого?
– Если вы проявите желание остаться здесь на два дня, я покажу вам ЧТО в них такого особенного, – Аннаа встала, – Прошу прощения, но я больше не могу продолжать данную аудиенцию. Прошу простить меня.
Харонг и Дагон встали и, откланявшись, покинули зал. После недолгих размышлений, оба пришли к выводу, что Харонг немедленно направится в Мелоранд, чтобы сообщить императору о результатах встречи, а Дагон останется здесь в качестве гостя.
"Тем более, доспех мой пришёл в полную негодность. Думаю, теперь мне все-таки сделают такие же, как у хранительниц. Ну, или, хотя бы, такие как у стражей" – шутливо добавил он, прекрасно понимая, чем могла закончиться их неуместная выходка.
20 июня 6349 года Летоисчисления.
Эра Единения Миров. Вечер.
Ахерон. Западный тракт. 30 километров западнее Хеврона.
Ровные, стройные ряды недеров вызывали в душе Сианы смешанные чувства. Ритуал откровения, бесспорно, показал ей настоящую сущность её врагов, но считать их таковыми она не перестала. Нет! Вспыхнувшая ненависть застилала глаза кровавой пеленой, и если бы представилась подходящая возможность, этот Дак Рэ уже лежал бы в луже крови. Нет, конечно, Сиана смогла бы довольно долго продлевать ему жизнь и усиливать мучения, но она никогда бы не стала хранительницей, если бы осмелилась позволить себе такое.
Исида долго уговаривала её поговорить с Дак Рэ, их предводителем (после вестей о судьбе Килдара, назвать эту уродливую пародию на человека "командующим", у неё язык не поворачивался), но хранительница отказалась, предпочитая возложить ответственность за дальнейшую судьбу сдавшихся на плечи первой дочери. Исида и не думала отказываться – слишком уж откровенные взгляды бросала Сиана на этих существ, которые, даже находясь в стане врагов, безоружные, не утратили чувства собственного достоинства, всем своим видом подчёркивая свою независимость.
Немного знакомая с культурой недеров Исида не удивлялась происходящему – единственный, кто заслуживал уважения в их среде, это глава их дома, и, конечно же, сам Великий Недер. Остальные же были для них пустым местом, и исключений в этом списке не было. Тем более удивительно, что не имевшие понятия об уважении к существам даже своего вида, недеры показали неплохую выучку в бою у арки Скорби. Да и строители они были неплохие, а при таком отношении, это нонсенс. Раса, сотканная противоречиями. Каким же тогда был сам Недер? Понять Богов почти невозможно, а древних…