- Раздайте полону порты… те, что поплоше. Негоже русскому люду щеголять в таком виде на пиру по случаю знатной победы. Пир у нас или не пир?!
- Пир, отец родной, пир, атаман! - дружно вскричали разбойники.
Странное и дикое зрелище довелось наблюдать Элизиусу Бомелиусу. Большая, почти круглая поляна напоминала ему сцену из вакхической пьесы в лондонском королевском театре. Пьяные разбойники перемешались с освобожденными пленниками ногайцев, и в неверном колеблющемся свете костров уже трудно было понять кто есть кто.
В больших котлах варилась мясная похлебка, приправленная ароматными травами, над двумя кострами вращались на вертелах две оленьи туши, а из бочек в чаши беспрерывно лилось доброе вино. Вскоре начались хмельные варварские пляски под рожки и дудочки, и насытившийся Бомелиус, которого уже не несли израненные ноги, отошел немного в сторонку и присел на пенек.
Судя по тому, что разбойники шли по лесу до этой поляны добрых три часа, здесь было их главное пристанище. Жили они в землянках, только для Кудеяра был сооружен небольшой бревенчатый домик с узкими окнами-бойницами. Но Бомелиуса не интересовал быт разбойников. Его одолевали нерадостные мысли.
Когда загорелись посады вокруг Москвы, Бомелиус решил бежать, куда глаза глядят. Он не очень надеялся, что удастся отсидеться за стенами Кремля. Но прежде лекарь закопал свои ценности (они весили чересчур много), оставив себе лишь немного денег. Он уже садился на коня, когда во двор на взмыленном жеребце влетел Генрих Штаден.
- Дело сделано! - радостно крикнул он Бомелиусу. - Доктор Линдсей уже на небесах. Так что гони денежку, как договаривались.
- Нет у меня денег, - буркнул Бомелиус. - Я спрятал их, закопал. Видишь, что творится. Позже…
- Э-э, нет, любезный. Так не пойдет. Нет денег - пиши расписку.
- Ты в своем уме?! Вон, уже палаты горят! Огонь кругом, тут бы выбраться отсюда успеть. И потом, где я сейчас найду чернила и бумагу?
- Ладно, за тобой долг. Не забудь! - в голосе Штадена прозвучала угроза.
- Не забуду. Кстати, мне еще нужно убедиться, что Линдсей и впрямь в том месте, о котором ты говоришь.
Генрих Штаден хрипло рассмеялся.
- Улетел он… вместе с дымом. Я раскроил ему башку, бросил в подвал, закрыл на засов и поджег дом. Если доктор не помер от удара, то сгорел или задохнулся в дыму. Так что на этот счет можешь быть спокоен. Все, бывай. Мне пора… - И опричник начал разворачивать коня.
- Ты куда?! - всполошился Бомелиус. - А как же я? Я поеду с тобой!
- Не смеши меня. Мне нужно к моему отряду. Или ты хочешь поучаствовать в битве с татарами?
- Упаси Господь! Я человек мирный, обращению с оружием не обучен…
- Вот и я об этом.
- А все-таки?.. - жалобно сморщился лекарь.
- Нет! - отрезал Штаден. - Ты будешь нам обузой. Однако побереги себя. Я очень надеюсь, что мы еще встретимся… - Опричник прищурился, хищно осклабился, ударил коня плеткой и вскричал: - Э-хей!
Жеребец встал на дыбы и взял с места в галоп. Бомелиус злобно выругался, дернул за повод, с силой ударил пятками под лошадиные бока, и его удивленная кляча, не привыкшая к такому грубому обращению, потрусила вслед за Штаденом.
Лекарь прекрасно понимал, почему опричник не захотел взять его с собой. Он был уверен, что Штаден и в мыслях не держал сразиться с отрядами Девлет-Гирея. Судя по туго набитым саквам, перекинутым через круп его коня, опричник думал лишь о том, как бы самому ноги унести из Москвы по добру по здорову, да как спаси свое самое ценное барахлишко.
В таком случае лекарь и впрямь был для Штадена как цепь с гирей, прикованная к ноге. Опричник даже готов был пожертвовать немалыми деньгами за убийство Арнульфа Линдсея, которые должен ему Бомелиус. Жизнь дороже серебра и злата…
Бомелиуса схватили, когда он уже думал, что спасся. Ибреим-мурза, раздосадованный тем, что самое ценное досталось крымчакам Девлет-Гирея, отправился со своими ногайцами в самостоятельный поиск добычи. Кошелек с монетами, найденный за пазухой лекаря, и старая кляча не показались разозленному мурзе знатной добычей, поэтому он приказал снять с пленника еще и верхнюю одежду. Она была дорогой и добротной - Бомелиус просто не нашел в своем гардеробе чего-нибудь поплоше.
Ковыляя среди ясыра, лекарь честил себя на все заставки. Если бы он не пожалел в свое время денег и купил себе резвого скакуна, ногайцы не догнали бы его вовек. На коня Бомелиуса не позарились даже повара отряда Ибреим-мурзы, отпустили бедное животное на луг пастись и нагуливать жирок…
Задумавшись, лекарь не услышал, как к нему бесшумной кошачьей ходой подошел Ворон. В отличие от других разбойников, он почти не пил, только ел. Какие-то думы избороздили его чело.
Причина столь странной задумчивости обычно несдержанного в застолье Ворона лежала на одной из повозок, захваченных у ногайцев. Добычи было так много, что разбойники не успели всю ее осмотреть. На этой телеге было совсем немного груза, и на нее никто не обратил должного внимания. Никто, кроме Ворона.
Его словно что-то потянуло к повозке. Когда стемнело, Ворон выбрал момент и поднял кошму, укрывавшую лежащий на телеге скарб, пошарил, и едва не вскричал от удивления и восторга: среди какого-то барахла лежали саквы, в которых приятно зазвенели деньга. А когда он достал несколько монет и попробовал их на зуб, то его радость и вовсе перешла все границы - в саквах находились полновесные золотые дукаты!
Стараясь не выдать ликования, Ворон упал под повозку, зажал рот руками, чтобы не закричать на весь лес, и радостно заскулил - словно щенок при виде наполненных молоком тугих материнских сосков. Неужто начала сбываться его давняя мечта - заполучить много денег, уехать куда подальше от мест, где его чересчур хорошо знают, и завести какое-нибудь свое дело?
В последнее время Ворон начал тяготиться своим разбойным промыслом. У него было поистине звериное чутье на разного рода неприятности. Шайку Кудеяра, которая сначала разбойничала вольно и с большой прибылью, постепенно начали прижимать.
Несколько раз разбойникам удавалось избежать засады лишь благодаря соглядатаям Кудеяра, среди которых главным был Ворон. Но удача не может быть постоянной, об этом Ворону было хорошо известно. Не случись похода на Москву орд Девлет-Гирея, кто знает, как все обернулось бы. Нынче государевому сыску не до разбойников.
А кончать свой век на дыбе у Ворона не было никакого желания. Он считал себя гораздо выше своих товарищей. Хотя бы потому, что разумел грамоте и знал счет. Ворон давно бы ушел из шайки, да боялся Кудеяра. От него нигде не спрячешься. Вот если бы ему далось заполучить сильного покровителя…
- Пошто приуныл, твое степенство? - с насмешкой спросил Ворон и устроился на соседнем пеньке. - Аль наш корм не по нраву?
Бомелиус от неожиданности вздрогнул и промямлил, стараясь чтобы его не выдал акцент:
- Все хорошо…
- Ой ли? А речь повести со мной не хошь?
Лекарь изобразил жалкую подобострастную улыбку и промычал в ответ что-то невразумительное. Ворон рассмеялся.
- А ты хитрец… - сказал он насмешливо. - Забился как заяц под корягу и думаешь, што рыжая кума тя не найдет. Так как насчет поговорить… по душам?
Бомелиус снова промолчал.
- Ну ладно, хватит корчить из себя глухого и косноязычного! - рассердился Ворон. - Я узнал тебя. Ты царский дохтур Елисей Бомелий. Известная в Москве личность. Я видел тебя несколько раз… - Он вдруг скрючился, скривил отвратную рожу, протянул к Бомелиусу руку и загнусавил: - Подайте-е, болярин, Христа ради-и, копеечку-у бедному человеку-у… Спаси Господь…
Нищий с паперти Воскресенской церкви "на Грязех" в Кадашево! Теперь и Бомелиус узнал Ворона. Как лекарь, Бомелиус диву давался, как можно с такими язвами, как у нищего, не сгнить заживо месяца за два. Ан, нет, урод, одетый в невообразимые лохмотья, совсем не напоминал смертельно больного человека.
Конечно же Бомелиусу было известно, что среди московских нищих много проходимцев разного рода; их и в Лондоне хватало. Но одно дело показывать миру культяпку или свою "честную" физиономию, изрытую мыслимыми и немыслимыми пороками, а совсем другое изо дня в день демонстрировать гноящиеся раны, полные червей.
- Пошто молчишь? Аль не рад старому знакомому? Между прочим, твою аглицкую монетку я ношу как оберег. Вот, мотри…
Ворон сунул руку за пазуху и достал оттуда свой талисман на кожаном гайтане. Это была монета Елизаветы I достоинством в три фартинга с пробитым отверстием для подвески. Бомелиус вспомнил, что он пожалел положить в грязную руку нищего русские деньги (самому нужны), поэтому избавился от фартинга, который не имел хождения в Москве. О том, чтобы пройти мимо нищего и не дать ему подаяние, не могло быть и речи. Московиты отличаются большим состраданием к нищим, калекам и убогим, а прижимистому лекарю не хотелось выделяться из толпы.
- Помогает, что самое странное… - Ворон вернул свой оберег обратно. - Прицепил монету на гайтан ради баловства, а поди ж ты… Так что будем делать, господин хороший? Можа объявить всему нашему честному люду, какая знатная птица залетела к нам в силки? Да ты не боись, убивать тя не будут. Нашей ватаге лекарь нужон позарез. Пойдешь с нами… гы-гы… на вольные хлеба. А что, денежек подкопишь поболе, чем в Москве. Вон какой богатый обоз взяли. А он не первый и не последний. Все будет путем… ежели, конешно, опричники не словят. Тады хана. За ребро подвесят и кожу на мелкие полоски изрежут. Видал я однажды… Кровищи!
От перспективы "вольных хлебов" в разбойничьей шайке у Бомелиуса едва не приключился родимчик. Он затрепетал, словно пожелтевший лист под холодным осенним ветром, и молвил, заикаясь:
- Н-не надо… умоляю… Н-не говори н-никому. Я т-тебе много д-денег дам…
- Деньги это хорошо… Но на кой они мне? Висеть на виселице что с кошельком, что без него - не велика разница. Деньги на тот свет с собой не заберешь. Да и не бедный я.
- Не выдавай, во имя Христа! Скажи, что т-тебе нужно? Все исполню.
- Ой ли?
- Клянусь Девой Марией!
- Дык и я на твоем месте сулил бы золотые горы и чем хошь клялся. Вообще-то, ты хороший человек, Елисей. Это сразу видно. Тока беда над тобой летает, черными крыльями машет. Я обязан доложит атаману, кто ты. Потому что за лжу и утайку меня не помилуют, пристрелят как шелудивого пса. Такие у нас порядки… Что касается тебя, то скажу правду - загнешься ты в наших лесах с непривычки. Я бы, конешно, мог тебе помочь…
- Скажи свои условия! - воскликнул в полном отчаянии Бомелиус.
- Тихо, ты!.. - цыкнул на него разбойник. - А не отступишь?
- Никогда!
- Ну что же, придется рискнуть… - Ворон подошел к Бомелиусу, нагнулся к его уху и прошептал: - Как все уснут, мы сбежим. Не испугаешься?
- Нет!
- Хорошо. Но это еще не все… - Ворон помедлил, словно собирался с мыслями. - Я знаю в лесу все дороги и тропы. И выведу тебя, куда скажешь. Но ты должон взять меня в услужение… скажем, в качестве ученика. Это и будет платой за твое вызволение. Ты не думай, что я совсем темный, я грамоте разумею! И потом, тебе ведь нужны верные люди. Я за тебя любому глотку перегрызу! Ну как, договорились?
"А он действительно мог бы мне здорово пригодиться… - подумал Бомелиус. - Надежный слуга, готовый на все ради хозяина, - это большая редкость. С его биографией ему ничего другого не останется, как служить мне верой и правдой. Но с другой стороны, пригреть змею на груди может только глупец. Кто даст гарантию, что в один прекрасный день ему не попадет вожжа под хвост? Улучит удобный момент, ограбит меня - и поминай, как звали. С него станется… И хорошо, если горло не перережет. Святая пятница, о чем я думаю?! - рассердился лекарь. - Сейчас главное сбежать от разбойников. Ради этого я готов заключить сделку с самим дьяволом. А там видно будет… К примеру, шепну пару слов Штадену - и отправят разбойника туда, где его уже давно заждались - в ад…"
- Договорились, - решительно ответил осмелевший Бомелиус.
Ворон внимательно посмотрел на лицо лекаря, освещенное пламенем костра, ехидно ухмыльнулся и сказал:
- Тока хочу твое степенство сразу предупредить. Ежели сдашь меня властям, я под пыткой сделаю признание, што ты связан с Кудеяром. А государь наш, Иоанн Васильевич, долго разбираться не будет. Он быстр на расправу. Меня четвертуют, а тебя поджарят на костре, как нечестивца и изменника. Так што сто раз подумай, прежде чем писать на меня донос.
"Ах, какой негодяй! - гневно подумал Бомелиус. - Как он смеет?! - И тут же остыл. - Умен, стервец… И предусмотрителен. Это хорошо. Может, и впрямь будет мне верным помощником. Что ж, деваться некуда…"
- У меня и в мыслях такого не было, - твердо ответил Бомелиус.
- Тогда клянись на кресте своим Богом…
Они ушли заполночь, когда перепившиеся разбойники уснули мертвым сном. Ворон увел двух захваченных в бою коней - мурзы Ибраима и его сына. Это были великолепные скакуны арабских кровей. На своего жеребца Ворон приспособил саквы с дукатами, а на коня Бомелиуса погрузил сумку с харчами, которая лежала на той же телеге, что и золотые.
Сначала вели коней в поводу, чтобы не шуметь, а когда выбрались на лесную дорогу, забрались в седла и пустили лошадей в галоп, благо уже начало светать. Бомелиус, дрожа от страха и огромного внутреннего напряжения, время от времени оглядывался назад, опасаясь погони.
А Ворон уже и думать забыл о Кудеяре и разбойничьей шайке. Он был весь в розовых мечтаниях. Одетый в черный плащ, который Ворон когда-то снял с убитого им опричника, разбойник летел по дороге как демон ночи.
Глава 6. Отец и сын
Николай Данилович возвратился домой в начале первого ночи и слегка подшофе.
- Что загрустил, курилка? - спросил он весело и взъерошил волосы на голове сына.
- Зато ты в полном ажуре, - сердито ответил Глеб и посмотрел на часы. - Батя, уже полночь. Разным штатским, а в особенности творческой интеллигенции, шастать по городу в такое время не рекомендуется. Если не подрежут, то физиономию точно начистят. Я тут совсем извелся, дожидаясь своего блудного отца. Мало ли чего…
- Так позвонил бы.
- Я звонил. Только твоя мобилка почему-то лежала в ванной.
- Ах, голова садовая! - Николай Данилович хлопнул себя ладонью по лбу. - Склероз. Переодевался, мобилу из кармана куртки выложил, а взять забыл. Наверное, старость близится.
- "Уж полночь близится, а Германа все нет…" Это близится весна, уважаемый Николай Данилович. У тебя весной вечно какие-то амурные приключения. Никак в ресторане с дамой сердца отметился?
- С чего ты взял?
- Элементарно, дорогой Ватсон. У вас из кармана ресторанный счет торчит. Я уже не говорю о том, что от тебя шампанским - притом хорошим шампанским - несет за версту. Небось "Мадам Клико" пили? Признавайся, на кого наш семейный бюджет потратил?
- Сам заработал, сам и пропью!
- А как же мое приданое?
- Пока ты надумаешь жениться, я еще успею накосить "капусты" целый стог. Кстати, как прошло твое "деловое" свидание?
- Оно и впрямь было деловым.
- Да ну! А я уже размечтался… Девушка мне очень понравилась. Симпатичная. Весьма симпатичная. И шустрая, как огонь. Такие мне всегда нравились. Я встретил ее уже на улице. Пришлось выступить в качестве мажордома.
- Знаешь, чья она дочь?
- Откуда?
- Сядь, иначе упадешь от удивления. Еще сломаешь чего-нибудь, возись потом с тобой по больницам.
- Не дождешься. Тихомировская кость хоть и не дворянская, белая, но крепка, как сталь. Что ж, сяду, раз ты так желаешь.
- Девушку зовут Дарина, и ее папика кличут… Боровом!
- Ух ты! - У Николая Даниловича глаза полезли на лоб. - Не может быть!
- Точно. Вот ее визитка. Двух Клавдиев Боровиковых в России, пожалуй, не сыскать. Похоже, его отец был сдвинут на римских императорах.
- Копай глубже. Не отец, а дед. Илья Герасимович Боровиков в свое время считался специалистом по древнеримской истории не хуже Моммзена.
- Даже так…
- Между прочим, в институте ты учился по книге Боровикова-деда. Я лично видел ее на твоем письменном столе. Интересно, как ты сдавал экзамены по истории Древнего мира?
- Признаюсь честно - по шпаргалкам. Которые были написаны моими друзьями.
- Эх, зря я тебя ремнем не охаживал… Лентяй! А все твой дед. Он стоял за тебя горой. Ладно, оставим древнюю историю и вернемся к твоей гостье. Что она хотела?
- У меня такое впечатление, что Боров надыбал местечко, где может находиться клад времен Ивана Грозного.
- Ты еще скажи, что это утерянная библиотека Софьи Палеолог.
- Нет, не скажу.
- Тогда почему так думаешь?
- Я тут долго сидел - размышлял, анализировал… Думаю, что Боров прислал свою дочь на разведку.
- И что она должна была разведать? - На лице Николая Даниловича проступило скептическое выражение.
- Не мы ли являемся их конкурентами.
- Конкурентами?..
- Именно так. Дело в том, что на моих глазах кто-то пытался похитить у Дарины (или Дарьи, как она себя называет) пакет с некими документами и материалами. Я выступил в роли благородного идальго и догнал негодяя.
- Но это мог быть просто уличный воришка…
- Я мало знаком с типажами преступного мира, но он не очень похож на мазурика. И потом, на кой ляд ему нужен был пластиковый пакет, в котором лежали папки с бумагами? Он что, сборщик макулатуры? У девушки ведь была еще и сумка. Это более достойный объект для вора, работающего на "хапок".
- Нет, я не верю в твои домыслы. Не верю!
- А в это ты поверишь? - Глеб положил на стол перед отцом карту, утерянную девушкой. - Возьми лупу.
Куда и хмель делся, когда Николай Данилович начал разглядывать находку сына. Спустя какое-то время он отложил лупу и спросил Глеба изменившимся голосом:
- Где взял?
- Подарок его величества Случая… - И Глеб рассказал, как к нему попал конверт с картой. - Думаю, что именно за этой картой и шла охота, - закончил он свое повествование.
- Ты знаешь, ЧТО попало тебе в руки?
- Откуда?
- Эх, историк… Учу тебя, учу уму-разуму, а как был ты примитивным гробокопателем, так им и остался, - сердито сказал отец. - В общем, ты прав - на кой ляд тебе докторская диссертация с таким знанием предмета?
- Батя, по-моему, тебя заносит… - Глеб обиженно надулся.