- Возможно. Но не в этом случае. Похоже, тебе в руки попал первоисточник карты литовского географа Антония Видо! Большую часть материалов для нее ему предоставил окольничий Иван Васильевич Ляцкий. Перед нами своего рода черновик, часть "Чертежа Русского государства", опубликованного в 1544 году картографом Себастьяном Мюнстером и в 1555-м - Антонием Видо на русском и латинском языках. Этому кусочку пергамента цены нет!
- Почему ты думаешь, что это черновик-первоисточник?
- Да потому, что вот здесь, в углу, находится автограф Ляцкого! Если, конечно, я не ошибаюсь… Представляешь - первый и единственный в мире! Значит, эту карту рисовал сам Ляцкий. Ты что, ничего не заметил?
- Я как-то не придал значения этой надписи. И потом, она чересчур неразборчива…
- Потому что это подпись.
- И что тогда получается?
- А то, что Боров напал на золотую жилу! Вот только что она собой представляет и где находится?
- Где находится - и ежу понятно, - снисходительно сказал Глеб. - Не зря ведь Дарина-Дарья так всполошилась, когда вор выхватил у нее из рук пакет с папками. На карте что-то помечено. Однако точные координаты местности не указаны. Слева, внизу, - описание. На латыни. Но оно зашифровано. Я почему-то подумал, что и подпись картографа - тоже шифр. Да, тут я не въехал в тему…
- Ну, у Борова конечно же осталась копия карты. Наверное, ни Дарья, ни ее отец даже не представляют, какая ценность попала им в руки. Иначе карту не держали бы в пластиковом пакете. Думаю, что в папках были документы и поценнее - естественно, на взгляд Борова. Потому Дарья и не хватилась конверта с картой. Она была на седьмом небе от счастья, что попытка вора украсть бумаги не увенчалась успехом.
- "Что-то я этого не заметил…" - подумал Глеб.
- Вот только непонятно, зачем она все это притащила в наш город?
- А ты не догадываешься?
- Увы… - Отец развел руками.
- Что ж, придется кое-кому доказать, что и мы не лыком шиты… - в голосе Тихомирова-младшего прозвучали торжествующие нотки. - А не знаком ли тебе некий Никита Анисимович Тверской? Он уже восьмой год живет на покое в нашем городе, розы выращивает на своей даче. У него там целая оранжерея.
- М-да… уел ты меня… - Николай Данилович смутился. - Все верно, лучшего эксперта-картографа в России не сыскать. И Боров это знает. Теперь понятно, почему Дарья привезла сюда подлинник карты. У Борова умишка не хватило определить ее подлинность и датировку.
- А главное, опознать местность, изображенную на карте. Значит, Боров не совсем уверен, что стоит на правильном пути… - сказал Глеб с невинным выражением на лице.
Николай Данилович остро посмотрел на сына и спросил:
- На что ты намекаешь?
- Так ведь для нашего брата нет лучше способа доказать свое превосходство в профессии, как обойти соперника на повороте и прийти к финишу первым.
- Это что же, докторскую псу под хвост?!
- Па, ну не сердись… Не убежит от меня диссертация. Даю слово. Как только - так и сразу…
- Ну ты хитрец… - Николай Данилович тяжело вздохнул. - Не моя, а твоя диссертация. Это во-первых. А во-вторых… Дам я тебе свое благословение на поиск, не дам, все равно ты сделаешь по-своему. Ох уж эта современная молодежь… Но с другой стороны… м-да… Конечно, все это весьма заманчиво. Однако пока ничего непонятно. Вот что, непутевый сын, как насчет того, чтобы сварить отцу кофе? У тебя получается гораздо вкуснее, чем у меня.
- Чего не сделаешь для отца родного…
Разговор продолжился на кухне.
- Так говоришь, дочь Борова интересовалась посохом с аликорном? - спросил Николай Данилович, с удовольствием прихлебывая густой ароматный кофе.
Глеб и впрямь был большим докой по кофейной части. Он даже не варил кофе, а священнодействовал над ним. Глеб добавлял в кофе и мускатный орех, и ваниль, и соль, и коньяк для усиления аромата, и еще пять или шесть ингредиентов. Напиток у него получался густым, как сметана, с белой пенкой и гаммой невероятно аппетитных запахов. Что касается вкуса, то он был неповторим.
Глеб даже немного обиделся на Дарину-Дарья, что девушка не обратила должного внимания на кофе, а сразу набросилась на бутерброды.
- Именно так, - подтвердил Глеб. - Когда убедилась, что я ни сном ни духом не знаю, чем занимается ее батюшка… и она сама.
- Значит, решила заодно и проконсультироваться…
- Точно. Кстати, ты зачем ей рассказал, что я пишу книгу о кромешниках?
- Я ничего ей не говорил, лишь любезно раскланялся. Ну ладно, каюсь, сказал ей несколько комплиментов. И не более того. Но я думал, что она твоя девушка…
- Бонвиван… - буркнул Глеб.
- Меня так воспитали, сынок. Для слабого пола добрые слова как допинг. Женщины любят мужчин ушами, запомни.
- В настоящее время, папа, они любят не красивые слова, а толстый бумажник. Впору сказать словами древних римлян "О, времена, о, нравы…".
- Не утрируй. Все не так плохо, как тебе думается. Между прочим, ты становишься брюзгой. Это все твой холостяцкий образ жизни.
- Батя!
- Все-все, не буду… Вернемся к теме нашего разговора. Насколько я понимаю, она взяла сразу с места в карьер…
- То есть?..
- А то и есть, что ты ошибаешься. Ей не нужна была разведка боем. Судя по всему, она уже навела о тебе справки в библиотеке, и, убедившись, что Тихомирова-младшего интересует не аликорн, а опричнина, успокоилась. Да, да, согласен! По ходу разговора она закидывала крючки, чтобы полностью исключить ошибку. Вспомни.
- Верно… - Глеб покачал головой и смущенно улыбнулся. - Устроила мне проверку на знание истории для старших классов.
- Вот и я об этом.
- Я рассказал ей все, что знал. У Грозного было два посоха с аликорном. Второй куплен в 1581 году за 70 тысяч целковых. Царь хотел спасти своего сына Ивана, которого нечаянно поразил отравленной рукояткой посоха. Оба посоха куда-то пропали. Я высказал ей свою версию, но это было гадание на кофейной гуще.
- Чушь!
- Не понял…
- А что тут понимать? Ты плохо работаешь с материалами. Не читаешь сноски. А в них часто можно найти рациональное зерно. Никакого "спасительного" посоха, тем более за 70 тысяч рублей, Иван Грозный не покупал. 70 тысяч целковых! Чушь! Иван Грозный был скопидомом, он собирал, копил ценности. И потратить такие деньги на бесполезную во всех отношениях палку просто не мог.
- А как же воспоминания Джерома Горсея?
- Доверяй, но проверяй - вот девиз настоящего ученого. Иностранцы много чего наплели о Руси. И чаще всего рассказывали сказки-страшилки и лили грязь. В своем глазу и бревна не видать… К тому же о своих правителях в те времена можно было писать или хорошо или ничего. Впрочем, как и сейчас… Но тогда с вольнодумцем долго не разбирались. Петля или топор - выбор был небольшим.
- Возможно, ты прав… - Глеб в раздумье потер виски. - Тогда понятно, почему для коронации Федора Иоанновича купили посох с аликорном у аугсбургских купцов… кажись, за семь тысяч серебряных рублей. Первый посох Ивана Грозного куда-то пропал, второго не было и в помине…
- Федор Иоаннович во время коронации держал не посох, а жезл, - поправил сына Николай Данилович. - И потом, семь тысяч - это не семьдесят. Хотя сумма тоже не маленькая. В те времена за полкопейки можно было сутки кутить в кабаке. Что касается аликорнов, хранившихся в царской казне… Ты читал дневники Самуила Маскевича?
- Ну… так, в общем… проходили в институте.
- Понятно. Пробежались галопом по Европам. Найди-ка мне сей опус. Второй шкаф слева от окна, нижняя полка. Книга называется "Сказание современников о Димитрии Самозванце".
Глеб сходил в библиотеку, которая находилась в кабинете отца, и принес оттуда старинную книгу в коричневом переплете. Отец полистал ее, нашел нужную страницу и зачитал:
- "…Вещи, данные нам в Москве залогом за стенную службу, мы сохранили в целости. Наскучив с ними возиться и желая лучше иметь наличные деньги, мы продавали их королю, но он не хотел покупать. Продавали императору христианскому, герцогам Бранденбургским, империи Немецкой, Гданьску, везде; думали найти покупателей - и все напрасно. Наконец стали торговаться на них паны комиссары; они давали 100 000, а 80 000 просили уступить. Мы согласились бы и на эту цену, если бы могли получить наличные деньги; но как нам хотели заплатить фантами, за которыми надобно было еще послать в Люблин, то мы и не решились, опасаясь обмана, ибо с уплатою денег рушилась бы конфедерация и войску оставалось разойтись.
Между тем не все имели право на получение части из залога; следовательно, нас, слабых, только покропили бы уссопом, а вещи взяли бы даром. И так мы решились разделить их между собою: разломали две короны Феодорову и Димитриеву, седло гусарское, оправленное золотом, с драгоценными каменьями, и три единорога. Посох остался цел; его отдали вместе с яхонтом из короны величиною в два пальца Гонсевскому и Дунковскому за стенную службу в 28 000 злотых. Яхонт оценили у нас в 4000 злотых, а в Москве мы получили его за 10 000 рублей, ибо там яхонты дороже самых алмазов. Посох же единороговый оценили в 24 000 злотых.
В дележе мы все участвовали, и если не все, то по крайней мере что-нибудь получили; иным пришлось взять едва ли не десятую часть того, что следовало. Мне досталось: три алмаза острых, четыре рубина, золота на 100 злотых, единорога два лота. Я получил так много по особенной милости; другим же платили только единорогом, оценивая лот в 300 злотых". - Николай Данилович отложил книгу и сказал: - Вот куда девались все аликорны и посох. Рога распилили, а что касается посоха, то и его судьба, думаю, была незавидна. Аликорн, скорее всего, продали, возможно, по частям, камушки выковыряли, а палку выбросили.
- Может, стоит предъявить полякам иск за ущерб, который они нанесли Российскому государству во время интервенции 1609 года? - мрачно пошутил Глеб.
- Следовало бы. К слову, у России почти все страны Западной Европы в должниках ходят. Хорошо они пограбили в свое время наше государство… Им у нас словно медом намазано. До сих пор слетаются со всех сторон и на наши кладовые клювами щелкают. Ну да ладно, не про них речь.
- Значит, ты считаешь, что поиски посоха с аликорном - артель напрасный труд?
- Скорее всего, так оно и есть… - Тут Николай Данилович выдержал эффектную паузу и продолжил: - За исключением того посоха, который купили у немецкого купца Крамера за 30 тысяч целковых и который был у Иоанна Васильевича до 1579 года.
- Отец, ты меня интригуешь…
- Вовсе нет. Просто ты должен об этом знать. Правда, перед народом Грозный с этим посохом появлялся редко, предпочитая индийский, из черного дерева. Он был тяжел, хорошо сбалансирован, с острым металлическим концом. Отличное оружие, если уметь с ним управляться. А царь в детстве и отрочестве весьма прилежно постигал воинские науки. С его ростом и силушкой он мог одолеть врукопашную любого удальца. Это потом, к старости, Иоанн Васильевич стал больным и немощным. В последние шесть лет жизни у него развились солевые отложения на позвоночнике, причем до такой степени, что временами, в период обострения болезни, он не мог ходить и его носили на носилках. Вынужденная неподвижность, соединившись с нервными потрясениями, привела к тому, что в свои пятьдесят с небольшим царь выглядел уже дряхлым стариком.
- Это мне известно… - Глеб заерзал от нетерпения. - Так что там с посохом?
- Во-первых, я думаю, что аликорн именно этого посоха являлся настоящим, а не подделкой…
- Но он не предохранил Грозного от яда!
- Процедура царских пиров тебе хорошо известна. Прежде чем подать что-нибудь Иоанну Васильевичу на стол, еду пробовали несколько раз - и на поварне, и на специальном сервировочном столе, и уже в присутствии самого государя. Это издавна заведенный ритуал. Так что отравить царя пищей и питьем было сложно, если не сказать невозможно. И потом, представь себе картину: царь макает посох в суп или вино, чтобы определить, есть там яд или нет. Да над ним смеялась бы вся Москва! Трус на царском троне - это нечто. Кто бы его потом уважал и боялся? Посох с аликорном - это в большей мере символ царской власти, нежели анализатор ядов.
- Значит, ты все-таки не отвергаешь с порога, что единорог мог быть в природе?
- "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…" Я не могу сказать с полной уверенностью ни "да", ни "нет". Кстати, тебе ведь демонстрировали, на что способен кусочек аликорна. Ты сам сказал, что был впечатлен.
- Я уверен, что это ловкий фокус!
- Зачем? Ну разве для того, чтобы обратить на себя внимание, а затем завлечь тебя в сети Гименея. Но когда девушке стало ясно, что ты из породы неподдающихся, она решила не тратить на тебя попусту ни силы, ни время.
- Ты опять за свое?!
- Извини, это к слову. А теперь слушай главное. Тебе что-нибудь говорить имя Иван Рыков?
- Где-то что-то слышал… или читал. Опять скажешь, что я неуч?
- Нет, не скажу. Оккультные науки не входили в перечень институтских дисциплин. Впервые это имя было обнаружено в рукописи, содержащей гадательную книгу "Рафли", подвергавшуюся в конце XVI века наиболее суровым запретам. Гадание носит математический характер, оно находится в теснейшей связи с основными понятиями астрологии. Иван Рыков не был изобретателем данного гадания. Он лишь составил очередную редакцию текста, имевшего сложное происхождение (в основе текста - перевод на славянский язык с арабского). Есть предположение, что Иван Рыков мог быть составителем не только наиболее запретной гадательной книги, но и крупнейшего календарно-астрономического трактата, написанного к тому же по заказу библиотекаря самого Иоанна Васильевича, некоего Кир-Софрония. Кроме того, обнаружены еще два календарноастрономических текста, но уже не анонимные, а содержащие имя Ивана Рыкова, а также (в одном случае) точную дату создания текста - 1579 год.
- И какое отношение имеет сей ученый муж к посоху Ивана Грозного?
- Ты сначала дослушай, а потом задавай вопросы! - сердито сказал Николай Данилович.
- Виноват, исправлюсь. - Глеб изобразил покаянный вид.
- То-то… Так вот, поскольку календарно-астрономический трактат Ивана Рыкова составлен по заказу из самых высоких сфер, очевидно, что он имел репутацию одного из наиболее квалифицированных русских специалистов того времени. Историческое вступление к гадательной книге "Рафли" сообщает о псковском происхождении Ивана Рыкова и о том, что он покинул этот город в составе свиты царя Ивана Грозного. Это ставит вопрос о его статусе при дворе. Можно предполагать, что какое-то время он был придворным медиком и астрологом. Но в настоящее время бесспорных данных о занятии Ивана Рыкова медициной пока не найдено. Возможно, он был просто знахарем. Вместе с тем имеются материалы, указывающие на вероятность этого. В рукописи конца XVI века, непосредственно перед принадлежащим Рыкову календарно-астрономическим текстом, помещен медико-астрологический текст, являющийся оригинальным авторским сочинением. К сожалению, там указано только имя Иван. Однако факт совпадения имен, а также структурное сходство текстов может быть серьезным основанием для отождествления авторов указанных сочинений. Можно предполагать, что Иван Рыков был учеником и преемником знаменитого Елисея Бомелия - медика, прибывшего в Россию из Англии.
- Батя, у меня начинает заходить ум за разум. Так и хочется спросить - ну и что?
- А то, что имя Ивана Рыкова исчезает как раз в 1581 году - тогда, когда умер царевич Иван и Иоанн Васильевич прекратил появляться на людях с посохом, в который был вмонтирован аликорн.
- Отличный аргумент! - Глеб саркастически ухмыльнулся. - Как говорят украинцы: "В огороде - бузина, а в Киеве - дядька". Я понимаю твою мысль. Рыкову плохо платили за его труды, и он в качестве компенсации слямзил дорогущий посох и слинял. Возможно, у него даже был заказчик из иноземцев (свои на такое никогда не решились бы), готовый отвалить приличную сумму за столь ценный, но ворованный раритет.
- А если даже так?
- Доказательства! Где они? Нет их у тебя, нет!
- Как сказать… Отсутствие упоминаний Ивана Рыкова в письменных источниках может быть связано или с его невысоким рангом, или с кратковременностью пребывания при дворе. В условиях XVI века он легко мог пасть жертвой неудачных предсказаний или неудачи в медицинской практике. А поскольку Рыков явно был человеком неглупым и оборотистым - астрологи и алхимики почти сплошь и рядом были жуликами и проходимцами и всегда держали ухо востро, то его побег не выглядит таким уж невероятным.
- Хорошо, допустим он бежал, как князь Курбский. И даже посох прихватил… на память о царе Московии. Но где он, этот посох?
- Есть одно обнадеживающее известие. По словам писателя Манягина, после революции 1917 года какой-то посох хранился долгое время в семье одного московского священника, и в настоящее время находится, по некоторым данным, в городе Суздале. Надеюсь, Манягин тебе известен?
- Наслышан… - буркнул Глеб. - Монархист. В его идеях и выводах полно нестыковок. Впрочем, не мне об этом судить. Каждый мыслит по своему уразумению. Манягин автор книги "Правда грозного царя". Но насколько мне помнится, речь в его книге идет не о посохе с аликорном.
- Верно. В книге говорится о посохе преподобного Аврамия Ростовского, который жил при князе Владимире. Прибывший в августе 1581 года в Россию секретарь генерала ордена иезуитов и папский легат Антонио Поссевино, рассказывая о приеме у Ивана Грозного, пишет: "Был у него и серебряный посох, похожий на епископский жезл, отделанный золотом и драгоценными камнями…" Тебе этот факт, надеюсь, известен.
- Да. От посоха Аврамия сохранилась лишь копия шестиконечного креста-навершия, которая находится в Ростовском музее. Датировка креста, насколько я знаю, затруднительна, так как шестиконечная форма на Руси никогда не была господствующей и встречается в основном в домонгольский период. Такого типа крест был запечатлен на монетах византийского императора Константина II Августа, затем он появился при Комнинах в 12 веке. Это крест-навершие золотого церемониального скипетра ромейских басилевсов.