- Вот теперь ты мне нравишься. Все верно. Так вот, в свое время мне попались, наверное, те же материалы, что и Манягину. Плюс еще некоторые. Что касается посоха Аврама, то здесь спорить с Манягиным трудно. Все может быть. Святые вещи имеют особенность появляться как бы ниоткуда. Но я наткнулся еще и на дневник белогвардейского офицера. Увы, его имя и фамилия почему-то были вымараны. Это был изрядно потрепанный блокнот в кожаном переплете, написанный химическим карандашом… можешь представить, в каком состоянии находился текст. Этот блокнот мне хотели втюкать как раритет. Я отказался покупать, но продавец был настолько любезен, что дал прочитать несколько страниц. Так сказать, для заманухи. Вдруг я передумаю. В принципе, просил он немного, но ты же знаешь, что мой конек археологические раритеты, вещи более древние, нежели записные книжки белогвардейцев. В дневнике были некоторые интересные подробности из жизни кавалерийского корпуса, в котором воевал офицер, его амурные похождении и прочая белиберда. Возможно, для писателя этот блокнот был бы настоящим кладом. Но только не для меня…
Николай Данилович вылил из кофейника в чашку остатки кофе, сделал несколько глотков и продолжил:
- И все же одно место в тексте меня заинтересовало. Офицер писал, что его непосредственный начальник, полковник, всегда возил с собой тубус, наподобие тех, в которых держат чертежи. Полковник сильно им дорожил, словно тубус был доверху набит драгоценностями. Естественно, народ у нас любознательный, и однажды, улучив момент, наш офицер и еще двое его приятелей заглянули в тубус. И какое же с ними приключилось разочарование, когда вместо бриллиантов и рубинов они увидели… рог какого-то животного! Насмеявшись вдоволь над странностями полковника, - они сразу же выдвинули предположение, что их командир возит рог как память о неверной жене, - офицеры положили тубус на место и забыли о его существовании.
- Ты думаешь…
- Именно! Рог был… черного цвета! А его верхушка - красного. И сам витой, как бурав. По этому поводу офицер много чего написал… так сказать, гусарские шуточки в стиле поручика Ржевского. Вот и смекай.
- Невероятно… И что, это все?
- Почти все. В самом конце дневника (я прочел пять или шесть страниц - наобум) офицер написал, что полковник был ранен в бою и его отвезли на лечение домой. А дом полковника знаешь где находился?
- Где?
- В Суздале! Между прочим, река, изображенная на карте Ляцкого, очень похожа на Каменку, которая течет через Суздаль. Я только сейчас это понял. Только теперь она изрядно обмелела… но мне кажется, это Каменка и есть. Смотри, как она петляет. Очень характерная излучина. Однако в этой излучине, по идее, должен бы находиться суздальский Кремль, но его почему-то нет. А ведь кремль начали строить в XI веке. И потом, где собор Рождества Богородицы, построенный в XIII веке, архиерейские палаты с Благовещенской домовой церковью? Даже валы не обозначены. Ничего нет. Пусто. И все-таки это Каменка! В свое время я занимался в тех краях раскопками, - нет, нет, вполне официальными! от Академии наук - поэтому в памяти кое-что осталось. На карте изображены многочисленные речушки, нынче их нет и в помине… Очень, очень похоже на Каменку. Полагаю, что Ляцкой сознательно притемнил - ни обозначений на карте, ни самого Суздаля. Значит, на то была веская причина.
- Выходит, что все пути ведут в Рим. То бишь, в Суздаль… - Глеб возбудился до крайности. - Батя, теперь-то ты понимаешь, что не время мне торчать в архивах, когда такой козырный поиск намечается?!
- Не мели чушь!
- Почему?!
- А потому, что эта карта не имеет никакого отношения к белогвардейскому полковнику.
- Не понял… Что значит - не имеет?
- А то, что отметка на карте сделана в XVI веке. Так же, как и объяснения к ней. Вот и смекай. Причем тут полковник с его раритетом?
- Батя, в одну воронку второй снаряд обычно не падает. И когда все же случается такое, то это называется перстом судьбы. Сам смотри, какая цепочка образовалась: сначала я подобрал утерянную карту, потом пришла дочь Борова с расспросами насчет аликорна, потом ты вспомнил о записной книжке белогвардейского полковника, которая СЛУЧАЙНО попала тебе в руки (по-моему, случаем здесь и не пахнет; случайность, это непознанная необходимость), а затем нарисовался Суздаль - туда уехал раненый полковник, и, похоже, на карте изображена излучина реки Каменки, внутри которой построен суздальский кремль. Все, цепь случайностей замкнулась. Дело остается за малым - поехать в Суздаль и отыскать место, обозначенное на карте.
- Эх… зря я тебе все это рассказал. Зря.
- Почему?
- Нутром чую, бесперспективное это дело и очень опасное. Во-первых, Боров. Этот сукин сын ни перед чем не остановится, лишь бы заполучить рог себе. (Если, конечно, аликорн и впрямь существует.) Уж я-то его знаю… Но и это еще не все. Мне не нравится ситуация с вором, который хотел украсть пакет у девушки. Если за аликорном охотятся люди, связанные с преступным миром, то это вдвойне опасно.
- Мы тоже не лыком шиты, - не без бахвальства возразил Глеб. - Бывали в переделках…
- Бывали. И, слава богу, живы остались. Но раз на раз не приходится.
- Ничего не попишешь. Так уж "повезло" нам, что мы родились в семье потомственных кладоискателей. Риск - наше обычное состояние. Мне ли тебе об этом говорить. Примем надлежащие меры.
- Поедешь в "поле" на танке?
- Этот как придется. Но сначала нужно узнать, куда именно ехать. Завтра пойду к Тверскому. Пусть просветит меня насчет моей находки.
- Послезавтра, - сказал отец.
- Не понял… Время ведь поджимает.
- Спешка, это свойство нечистого. Ты ведь не хочешь столкнуться у Никиты Анисимовича с дочерью Борова?
- Ты думаешь?..
- Ясное дело. Если она еще не нанесла визит Тверскому, то сегодня вряд ли к нему пойдет. У нее ведь нет карты. Значит, этой милой девице нужно связаться с папулей, чтобы тот по электронной почте или по факсу выслал ей копию. Но аппаратуру еще нужно найти. Все это незапланированная трата времени. А вот завтра Дарья-Дарина точно к Тверскому заявится.
- Верно. Скорее всего, так оно и будет.
Николай Данилович тяжело вздохнул и поднялся.
- Может, лучше нам вместе в Лондон съездить? - спросил он без особой надежды.
- Что я там не видел? Вавилонское столпотворение твой Лондон. Музеи я уже смотрел, Англию проехал вдоль и поперек, а по магазинам бегать для меня, что серпом по одному месту. Я вполне прилично одет, обут и хорошо кормлен. Хочу на волю, в пампасы! - Глеб потянулся и зевнул. - Давай лучше вместе махнем! Как в старые добрые времена. Там свобода, "там русский дух, там Русью пахнет…". А не лондонскими помойками.
- Рада бы душа в рай… Увы. У меня контракт.
- Ну как знаешь. Все, пора на боковую. Что-то сегодня я сильно устал. Мало того, что в библиотеке загрузил башку разной хренью по самый венчик, так еще ты и дочь Борова добавили мне в голову половы…
Засыпая, Глеб думал о Дарье.
Глава 7. Царь Иоанн Васильевич
Утренняя заря окрасила горизонт в пурпур. Сонная земля начала просыпаться, и ранние пташки уже сушили в небе крылья, влажные от утренней росы. Зеркальная гладь Сиверского озера пошла кругами - это гуляла крупная рыба. То там, то там взлетали над водой слитки живого серебра, и многочисленные всплески разрушили покойную тишину побережья.
На монастырском подворье дружно запели петухи, и сразу же ударили колокола - к заутренней. Часовой, вооруженный секирой и луком инок в черном подряснике, прохаживающийся по толстой крепостной стене Кирилло-Белозерского монастыря, истово перекрестился, пробормотал слова молитвы и полез за пазуху, где у него лежал завернутый в холстину кусок хлеба и мешочек с крупной каменной солью. Достав свой "завтрак", он посолил горбушку и начал неторопливо жевать, мечтательно глядя на вологодскую дорогу. Монастырь был построен на холме, и со стены открывался великолепный вид.
Неожиданно инок насторожился. Два всадника выросли будто из-под земли, и теперь приближались по дороге к башне, в которой находились главные ворота монастыря-крепости и которые как раз и охранял инок. Всадников словно родил туман, который стелился по лугу. Судя по тому, что их добрые кони едва плелись, они прибыли издалека.
- Брат Макарий, а, брат Макарий! - позвал встревоженный инок.
- Чавой тебе, брат Агафенел? - откликнулся хрипловатый голос.
- Ходь сюды! Кто-то едить.
- Много?
- Двое.
- Вижу. Ну и пущай себе едут. Нам-то што? Ворота велено держать под замком. И весь сказ.
- А вдруг енто к царю-батюшке гонцы?
- Вчерась ужо были. И не похожи они на гонцов. Вовсе не похожи.
К Агафенелу присоединился инок постарше; он был вооружен пищалью-самопалом и саблей. Вдвоем они начали пристально вглядываться в приближающихся к стенам монастыря всадников. В худой одежонке явно с чужого плеча они выглядели как оборванцы-попрошайки.
Дорога привела их в посад, разбросавший в полном беспорядке свои деревянные домишки у стен монастыря. Здесь жили люди работные, обслуживающие монастырские надобности: столяры, плотники, резчики по дереву, иконописцы… Посадские псы словно взбесились, бросались под копыта коней и злобно лаяли взахлеб.
- Нехорошие люди… - в раздумье сказал старший из иноков, брат Макарий.
- Пошто так думаешь?
- Вон как псы разоряются.
- Так они на всех лают.
- Не скажи… Вишь как их злоба душит, до пены. Знать, узрели скверну. Человецем ентого видеть не дано.
- Люди как люди… - не сдавался Агафенел.
Пока они вяло спорили, всадники наконец оторвались от собачьей своры и стали подниматься к воротам. Иноки враз посуровели; Агафенел достал лук и наложил на тетиву стрелу, а Макарий прицелился из пищали в человека, который ехал впереди.
- Кто такие? - грозно спросил Агафенел, выглядывая из бойницы, образованной зубцами стены и навесом, оберегающим часовых от дождя и снега.
- По здорову будете! - поприветствовал монахов-воинов один из всадников, которого инок Макарий мысленно окрестил Волхвом.
Он был черным, как галка, а его глубоко посаженные глаза смотрели злобно и недоверчиво, хотя на лице расплылась елейная подобострастная улыбка.
- Спаси Христос, - дружно ответили иноки.
- Нам бы в монастырь… - продолжил Волхв. - Хотим помолиться в Успенском соборе. Много о нем слыхивали…
Второй путник не говорил ничего, лишь согласно кивал лохматой головой. Он выглядел каким-то испуганным и сильно изможденным, а соломинки и другой мусор в его нечесаной шевелюре ясно говорили о том, что путникам приходилось ночевать в основном под открытым небом.
- Низзя, - строго ответил инок Макарий. - Никого пущать не велено.
- Вот те раз! - возмутился Волхв. - С каких это пор запрещается возносить молитвы Господу нашему в монастырских храмах?!
- С тех самых! - отрезал Макарий, которому Волхв нравился все меньше и меньше. - Как на землю русскую пришел ентот нечестивец, хан Девлет-Гирей. Говорим, низзя, значит так оно и есть. Уезжайте отсель по добру по здорову.
- Но как же?.. - снова начал возмущаться Волхв, но его остановил Агафенел.
Инок молниеносно натянул лук, и стрела вонзилась в землю прямо перед конем Волхва. Боевой жеребец, еще совсем недавно ходивший под седлом Ибреим-мурзы, даже не дернулся, лишь всхрапнул и покосился фиолетовым глазом на гладко оструганное древко с оперением из перьев кукушки.
- Следующая будет твоей, - строго сказал Агафенел. - Мы и так с вами заболтались. Нам не положено.
И тогда неожиданно заговорил второй путник. Он выпрямился и с надменным выражением на длинном исхудалом лице резко сказал с иностранным акцентом:
- Государево дело! Мы приехали к великому князю! Я есть лекарь Елисей Бомель. Доложите, кому следует. И поспешите! Иначе вам не миновать царского гнева.
Сильно смущенные часовые переглянулись и полезли в затылки. Немного подумав, Макарий сказал Агафенелу:
- Куды денешьси… Зови начальника стражи. Иначе, неровен час, будет нам геенна огненная…
Монахам был хорошо известен жесткий нрав Иоанна Васильевича. Поэтому они решили не рисковать.
Начальник стражи сразу узнал Бомелиуса. Им оказался молодой рында царя Богдан Бельский. Он был в большом фаворе у Иоанна Васильевича. Об этом лекарю было хорошо известно. Благодаря родству с Малютой Скуратовым, Бельский попал во "двор" Грозного в 1570 году и не только приобрел расположение царя, но и стал ближайшим к нему лицом; рында нередко даже спал в одной комнате с царем.
- Бомелий! - радостно воскликнул Бельский. - Как ты вовремя… Господь услышал наши молитвы. Отворяй ворота! - приказал он инокам.
Те быстро повиновались. Всадники въехали на монастырский двор, где их уже ждал Бельский, спустившийся со стены по широкой и пологой деревянной лестнице.
- Вид у тебя… - рассмеялся рында, критично осмотрев Бомелиуса с головы до ног. - Как у юродивого на паперти. Небось от татар бежали?
Бельский был одет в польский кафтан - редкую по тем временам одежду на Руси, и узкие бархатные шаровары. На ногах у него красовались поистине царские сапожки из сафьяна с золотым шитьем. "Он прекрасен, как греческий бог…" - невольно подумал восхищенный Бомелиус. И тут же мысленно сплюнул через левое плечо: тьху, тьху, изыди, искуситель! Бомелиус был ревнителем только женской красоты.
- Угадал. От них, нехристей, - ответил лекарь.
Они были знакомы накоротке. Бомелиуса с Бельским свел Иоганн Таубе. Исполняя указания Уолсингема, он старался как можно быстрее ввести лекаря в круг приближенных царя Иоанна Васильевича.
Что касается самого Богдана Бельского, то он не упускал случая пображничать с опричниками-иноземцами. Рында владел несколькими иностранными языками и старался усовершенствовать свои познания по этой части. Кроме того, умный и честолюбивый юноша мечтал раскрыть какой-нибудь заговор, чтобы угодить государю. Бельский был не по годам мудр и предусмотрителен.
Он не верил иностранным наемникам и специалистам. Возможно, потому, что их мог купить (и подкупить) любой; загвоздка заключалась лишь в весе кошелька с дукатами. Из иноземцев, приближенных ко двору, Бельский доверял лишь доктору Арнульфу Линдсею.
По личности Элизиуса Бомелиуса рында еще не составил полного представления. Лекарь был весьма осторожен и предупредителен. И совсем не интересовался государственными делами. Все его разговоры вертелись вокруг лечения разными травами и настоями. А в этом деле Бомелию практически не было равных (если не считать доктора Линдсея); многие считали его колдуном.
- Я доложу государю о твоем прибытии, - сказал рында. - А пока сходите в мыльню. От вас воняет дохлятиной. Я распоряжусь, чтобы вам дали новую одежду. Эту нужно сжечь; у нас тут и так хватает вшей. Кто это с тобой, Елисей? - спросил государев слуга, остро, с подозрением взглянув на спутника лекаря.
Бомелиус запнулся лишь на секунду. А затем быстро ответил:
- Мой помощник и слуга. Ивашкой кличут.
Почти всю дорогу к монастырю лекарь был в полуобморочном состоянии от страха. Ворон наводил на него ужас. Укладываясь на ночь спать, Бомелиус не знал, проснется ли. Поэтому его сон был похож на полубредовое состояние больного лихорадкой. Лекарь так и не смог выспаться как следует, потому что за ночь сто раз просыпался от малейшего шороха.
Однако, чем ближе они подъезжали к Сиверскому озеру, чем дольше времени проводили в беседах, коротавших путь, тем больший интерес вызывал у лекаря этот странный разбойник. Ворон не только разумел грамоте и умел писать, он знал еще и латынь, что было и вовсе удивительно для человека, посвятившего жизнь разбою. Откуда у него такие знания?
На этот робкий вопрос лекаря Ворон ответил:
- Отец мой Василий служит в Пскове приходским священником. Он грамотный, образованный человек. Книгочей. Отец сызмальства обучал меня не только молитвам, но и другим вещам, в том числе и некоторым наукам. В коих я, признаюсь, мало что понимал. Конечно, многое забылось, но кое-что все же помню… - Тут Ворон хрипло рассмеялся. - Наверное, он хотел, чтобы я стал протоиереем. В глазах моего батюшки это была самая непыльная и доходная должность.
- А как ты попал… кгм!.. к разбойникам?
- Хороший вопрос. И главное, вовремя заданный. Коль мы теперь будем всегда вместе, ты имеешь право это знать. Бес меня попутал. Когда мне исполнилось двадцать лет, в храм, где служил отец, заехал какой-то купчишка. Он хотел пожертвовать церкви небольшую сумму. Пока купец замаливал свои грехи, меня как что-то потащило к его возку. И надо же такому случиться, что в возке оказался кошель с деньгами, который словно сам прыгнул мне в руки, а неподалеку слонялся бдительный слуга купчишки, который оглоушил меня дубиной. Понятное дело, взяли раба Божьего Ивашку под микитки - и в острог. Как вору, пойманному в первый раз, мне должны были отсечь мизинец и безымянный палец. Но такое увечье - это клеймо на всю жизнь. В общем, мне помогли бежать. Не без помощи отца, который передал кошель с деньгами кому следует. Мы решили, что я отсижусь где-нибудь год-два - пока все уляжется и обо мне забудут, потом отец определит меня в монастырь, где я буду рукоположен в священники. А в успешности моей церковной карьеры мой батюшка абсолютно не сомневался…
Ворон пожевал сладкий корешок лилии и со злостью сплюнул. От растительной пищи у него приключилось расстройство желудка, и если бы не врачебное искусство Бомелиуса, который быстро нашел в лесу крепительную травку, Ворон, вместо того, чтобы улепетывать подальше от следопытов Кудеяра, маялся бы где-нибудь в кустах животом, беспрестанно справляя большую нужду.
С запасом харчей у них получился казус. Оказалось, что в сумке, которую прихватил Ворон, еды было всего ничего - коврига хлеба и кусок вареного мяса. Харчи лежали в самом верху, а под ними находились какие-то пузырьки, склянки, мешочки с порошками и травами, разные ножички, щипчики, крючки… Когда Бомелиус посмотрел на сумку, то едва не сошел с ума от радости. Это был его лекарский саквояж!
Когда лекарь в большой спешке собирался, то о еде не думал. Главным для него было спрятать свои сокровища и сохранить лекарскую сумку и инструменты. Ковригу и мясо он прихватил уже на бегу - что под руку попалось.