301 спартанец
– Мы умрём?
Молчание в ответ, тягостное и решительное. Что ему мой вопрос?
– Мы умрём?
Он пристально всматривается в меня пару секунд и, не ответив, отворачивается.
Двести девяносто девять мёртвых и двое живых лежат на зелёной траве. Трава мирно шевелится, заигрывая с прохладным ветерком, вдалеке белоснежные горы выставили напоказ свои сверкающие ледяные доспехи, сиреневое солнце дремлет в зените.
Мы умрём? Только этот вопрос сверлит мозг.
Но это не страх, нет. Это мерзкое ощущение своей собственной смерти. Не могу я без отвращения представить своё гниющее лицо, уткнутое в ковёр шевелящейся травы, смрадный сладковатый запах разваливающегося на атомы тела, ползающих в гортани и глазницах муравьёв. А они здесь есть, похожие на наших мурашей, неторопливо занимающихся своим делом. Они и не узнают, что ты чужой, что ты пришёл издалека, они просто употребят в пищу твой белок.
И ещё, это непонимание – почему мы должны умирать? Но никак не страх. Нет.
Идёт четвёртый час нашего пребывания здесь. Триста воинов и один штатский. Триста выкованных из стали спартанцев и один изнеженный свободой афинянин. Мы пришли завоёвывать новый мир, мы поменялись ролью с Ксерксом. Леонид Викторович, гвардии – капитан, мы уже не спартанцы, зачем нам умирать?
– Мы умрём?
Он снова оборачивается и презрительно сплёвывает. Ему сорок пять, мне тридцать. У него жёсткий, уверенный взгляд, а в моём одни вопросы. Леонид Викторович, вам не жаль умереть здесь? Но что ему мои вопросы?
Мы высадились на НП-2 у подножия горы Стрикс и за три часа совершили марш-бросок волчьей рысью на двадцать пять километров. Выданный мне автомат все три часа проболтался на плече нашего капитана с именем спартанского царя, а теперь он лежит прямо передо мной, уже успевший остыть. Вряд ли я в кого-то попал, но жал на гашетку до тех пор, пока они не отступили, оставив на шевелящейся траве двести девяноста девять трупов.
Я закуриваю сигарету и смотрю на блестящие блики гор. Где-то высоко в небе заливается песней незримая птица, наверное, так же, как и жаворонки у нас, увлечённо машет крылышками и ей всё равно, что внизу двести девяносто девять мёртвых и двое живых.
Разве не пришло время не воевать, а думать?
Я жадно глотаю дым, погружаясь во временное спокойствие, никотин иногда полезен. Там, на земле я курил, чтобы быстрее работал мозг, здесь я курю, чтобы притормозить его деятельность, и во мне нет удивления. Я давно знаю, у вещей нет определённой целенаправленности, мы сами направляем их. Леонид Викторович, больше нет тех, кого вы направляли, кого вы считали вещами, двести девяносто девять мертвы. А я не хочу быть вещью, я свободен.
– Да. Умрём – он бросает это неожиданно и холодно, я вздрагиваю, и сигарета падает на траву.
– А если я не хочу?
– Мы пришли сюда выполнять определённые задачи, и мы либо выполним их, либо умрём – его зубы сжаты.
– Выполним? – я смеюсь.
Они напали, когда был объявлен привал. Десяток чёрных фигур. Открытый шквальный огонь не причинил им никакого вреда. На то, чтобы оставить на местной траве двести девяносто девять бездыханных, исковерканных тел, они затратили сорок секунд. Выполним? – я смеюсь.
Меня взяли сюда, чтобы я написал по возвращению книгу об очередном завоевании Землян. Великой расы! Так теперь считаем мы все, после победы на НП-1, все просто сошли с ума, победа превратила нас в безумную толпу, жаждущую продолжения безумия. Банкиры и дворники, военные и штатские, американцы и русские – все мы теперь одно целое – великая раса Землян, великая толпа безжалостных завоевателей. Леонид Викторович, неужели вы не понимаете, что человечество превращается в зверя? Хотя конечно вы вряд ли задавались таким вопросом. Вам, как военному, всё это даже по душе, но отбросьте хотя бы эти лживые, пафосные фразы о долге, о чести, о выполнении задач. Это не Фермопильское ущелье, и мы конечно же не спартанцы, защищающие свою родину, мы обезумевшие завоеватели, мы, вообразившие себя бессмертными, рабы Ксеркса.
Он напряжённо смотрит вдаль, пожёвывая сорванную травинку, как обычно готовый убивать. Убивать любого, на кого укажет божественный перст нового Ксеркса. Леонид Викторович, ваш тёзка, великий царь Спарты, не стал служить царю – завоевателю, почему же вы?
Но что ему эти туманные философские намёки? Даже если спросить его, разве он поймет, о чём я? А если и поймёт, что остановит его убить меня? Победители всегда уверенны в своей правде, даже если знамя победы водружено на вершине новой Джомолунгмы из трупов невинных. Они просто не видят эту Джомолунгму, их учат её не видеть.
Я вслушиваюсь в песню парящей в чужом небе птицы. В ней так много знакомых, щемящих ноток, Леонид Викторович, вы слышите? Все птицы во Вселенной поют об одном и том же, о радости жить. Почему бы нам не быть такими, как они?
Он напряжён, он ждёт их возвращения. Его палец лежит на курке, и никакая сила не в состоянии его с этого курка снять. Но они не вернутся.
– Они не вернутся – громко говорю я и смеюсь. Он сплёвывает травинку и морщится. Ему не хочется спрашивать меня, но он всё-таки, переборов презрение, спрашивает.
– Откуда тебе знать?
– Если бы они хотели убить нас, они бы убили сразу. На двести девяносто девять хорошо обученных воинов они потратили сорок секунд. Неужели вы думаете, что нас они не смогли убить?
Он на миг задумывается, но тут же его лицо становится злым.
– Чушь – сквозь зубы говорит он – Они мерзкие инопланетные твари. Они способны только убивать.
– То же самое для них мы – спокойно отвечаю я.
Я вижу, как быстро играют желваки на его широких скулах.
Истина ему ненавистна, возможно это единственное чего он боится, а потому и отворачивается от неё с наигранно-презрительным лицом. Истина – его злейший враг. Он не умеет думать, что он не прав, трудно так думать, когда в твоих руках постоянно находится автомат. Леонид Викторович, бросьте оружие, станьте снова человеком.
Сиреневое солнце уходит за горизонт. Капитан, нам тоже нужно уходить, мы здесь лишние, мы пришли на эту планету с жаждой растоптать, уничтожить, стереть с её лица все, что мешает нашему победному шествию, но они остановили нас. Леонид Викторович, вы разве не поняли? Это они сейчас спартанцы, героические воины, пошедшие вдесятером против превосходящей их силы, а мы… нам нужно уходить.
– Нам нужно уходить – говорю я, глядя на его широкую спину – Они оставили нас в живых, чтобы мы осознали это. Нам нужно уходить и больше никогда не возвращаться. Это их мир, их планета, за которую они будут биться до последнего спартанца. Своего спартанца. Мы должны вернуться. Я должен рассказать людям о славных воинах с чужой планеты, о том, что мы запутались, поддались гнусному желанию властвовать, я должен им напомнить, что спартанцы не были завоевателями, я должен им напомнить о человеческом.
Он молчит и глубоко дышит. Он не оборачивается.
Я поднимаюсь с зелёной, шевелящейся травы.
– Если мы не вернёмся, сюда пришлют ещё воинов, потом ещё, и так до бесконечности. Вселенная ещё не видела столько пролитой крови, сколько принесёт эта война. И эта война никогда не закончится. Не лучше ли её не начинать?
Я вешаю автомат на плечо и медленно развернувшись, иду к огромной металлической капсуле. За моей спиной слышен отчётливый щелчок передёргиваемого затвора, но я не оборачиваюсь. Зачем? Я и так знаю, куда сейчас направлено дуло его автомата.
Восемнадцатая
Жизнь Александра текла уверенно. Хотя в чём уверенно – Александр точно не знал. Но он знал, что вот так вот течь ей и течь, и крепнуть в своей уверенности, а другого и не предвидится.
И ещё – жизнь Александра текла скучно. Если сильно поднапрячься, он мог вспомнить примерно три интересных события своей жизни. Первое случилось ещё в детстве, и длилось минут пять. Саше подарили телескоп, установили его на подставку и направили на ночное небо. Заворожённый увиденным, Саша на время потерял дар речи, однако приобрёл взамен дар мысли, глубокой и точной. Он вдруг осознал, что мир не ограничен одной планеткой Земля, а гораздо шире. Шире настолько, что бесконечная широта эта навсегда охладила у Саши желание его, этот самый мир познавать. Через пять минут безмолвного пялинья в межзвёздное пространство, Саша оторвался от окуляра, и после этого больше телескопом не интересовался никогда. Второе произошло в юности, и была это банальная любовь. И само собой влюбился Санёк в самую красивую девушку в квартале. Но оказалось, что любовь не ограниченна одними воздыханиями и написанием глупых стишков, а гораздо шире. Настолько шире, что практически раздавила его своей широтой и… безответностью. После чего Александр просто стал её избегать. Третье никакого отношения к нему самому не имело. Да и что интересного может случиться с тобой, если ты избегаешь любви? Третье случилось с живым вокалистом в одном престижном кабаке. Где-то в середине девяностых. Вокалист здорово сфальшивил, и один из новых русских просто пристрелил его за этот "косяк", после чего спешно кабак покинул. Так живой вокалист превратился в мёртвого, а Санчес добавил, в список интересного, третье событие. Всё-таки не каждый день у тебя на глазах убивают человека. После этого больше ничего не происходило, и Саша, Санёк, Санчес незаметно для себя превратился в Александра, никому не интересного и не нужного мужика тридцати лет. И всё бы так и закончилось, если бы не событие под номером четыре…
Александр лежал в одинокой комнате на одинокой кровати в позе одинокого. На часах без пяти двенадцать. Александр выключил свет и попытался уснуть. И только у него начало получаться…
– Здравствуй, милочка – раздался женский голос у самой кровати.
От неожиданности Александр дёрнулся изо всех сил в тылы, и больно ударился головой об стену.
– Кто-о-о здесь?! – заорал он, влаживая в крик силу всех своих мышц.
В ответ кто-то поддержал его крик своим диким визгом. У Александра волосы так и прилипли к стене. Он даже полез рукой их отдирать. Но тут крик и визг, исчерпав запасы кислорода в лёгких, одновременно прекратились. В комнате повисла жуткая тишина.
– Кто здесь? – наконец решился прошептать Александр.
– А ты кто? – спросил женский голос.
– Как это кто? Я – это, бля, я – от страха ругнулся Александр.
– Не выражайся при женщине – в темноте послышалось лёгкое шуршание, и в глаза Александру ударил яркий пучок света.
– И вправду мужик – сказал голос с той стороны пучка.
– Вы из милиции? – спросил Александр – Я ничего не делал. Заявляю сразу. В смысле, ничего противозаконного.
Послышалось шуршание бумаги.
– Александра Ефимова? – спросил женский голос.
– Нет.
– Сама вижу, что нет.
Вновь повисла тишина. Александр дрожащей рукой пытался найти на стене выключатель.
– Во, гады! – порвал темноту возмущённый женский вскрик – Они ж всё напутали!
В этот миг Александр нащупал выключатель и чуть ли не вдавил его в стену. Вспыхнула лампочка. Александр увидел фонарик, потом руку. Скользнув взглядом по руке, он увидел плечо, шею и, наконец, лицо. Перед ним стояла женщина лет сорока пяти, в меру для своих лет полная, в больших очках, нелепо устроившимися на смешном носе картошкой. Она недоумённо смотрела на маленький кусочек бумаги.
– Вы кто, женщина? – поинтересовался Александр.
Женщина посмотрела на него.
– Напутали гады, всё напутали – сказала она и сморщила недовольную мину, отчего очки угрожающе зашевелились.
– Что напутали-то? – не понял Александр.
– Вы же не Александра Ефимова?
– Нет… хотя… почти.
– Как это – почти? – удивилась женщина.
– Я Александр Ефимов.
– А-а – протянула она – Теперь всё понятно.
– Да кто вы, ёханый бабай?! – Александр хотел выразить мысль поярче, но воздержался.
Женщина положила в карман зелёного пиджака кусочек бумажки, потом фонарик.
– Извините – сказала она, принимая торжественный вид – Я забыла представиться. Я фея. Фея восемнадцать.
– Какая на хрен фея? – не пронявшись торжеством момента, грубо спросил Александр.
– Обычная – немного обиделась женщина – С волшебной палочкой и прочей канителью.
– Да что вы мне мозги парите!
– Я не парю, молодой человек. Просто тут ошибочка вышла. Я должна была попасть к Александре Ефимовой, а не к вам.
– Вот и идите к своей Ефимовой.
– А вот тут как раз и засада. Пока задание не выполню, мне назад нельзя. Рейтинг упадёт.
– Какое нафиг задание? Какой нафиг рейтинг? – угрюмо спросил Александр.
– Какое, какое, что ты раскакокался? – фея поправила очки – На бал тебя отправить, а там принц, вообщем туфлю свою… – фея запнулась.
– Сами видите, глупость одна – сказал Александр.
Фея сконфузилась, но тут же пришла в себя.
– А хоть и глупость. Чё флаеру зазря пропадать?
– Какому флаеру?
– На тако-о-ой тусняк – фея аж причмокнула – За-ка-ча-ешь-ся.
– Не поеду я ни на какой тусняк – твёрдо сказал Александр – Тем более, полночь уже. Часы пробили, карета превратилась в тыкву, и по этой тыкве я бы сейчас настучал кой-кому, если бы вы женщиной не были.
– Кстати – не обратив внимания на тираду, поинтересовалась фея – У тебя транспорт есть какой-нибудь, ну на чём ехать?
– Не поеду – буркнул Александр.
– Съезди. Там же всё на халяву. Еда, выпивка. Чего тебе стоит? А у меня рейтинг не упадёт.
– Да что вы с этим рейтингом.
– Я что у тебя денег занимаю? – обиженно спросила фея – Нет. Я тебе халяву предлагаю, а ты… Пожалей бедную женщину. Я рейтинг долгим и упорным трудом поднимала. А если задание не выполнено, это сразу на двадцать строчек вниз.
– Ладно – нехотя согласился Александр – Только не плачьте.
– Ну вот, деловой разговор – фея поправила очки – И так что у тебя с транспортом?
– Копейка старая во дворе – неохотно признался Александр.
– Ну, одевайся тогда – фея достала из кармана волшебную палочку – Пора на бал! Вернее на тусу.
Александр недоверчиво посмотрел на палочку.
– Что, и вправду волшебная?
– А ты что думаешь, китайская подделка? Обижаешь.
Вся эта байда уже серьёзно заинтересовала Александра, и противился он лишь из-за привычки заведённой ещё с детства – противиться до последнего. Он быстро оделся и рванул с феей во двор.
– Щас мэрс сделаем – радостно завертелось в голове – Из копеечки моей.
Во дворе он указал фее рукой на машину. Фея вскинула палочку и махнула. Ничего не произошло. Она взмахнула ещё раз. Снова ничего.
– Я так и знал – констатировал Александр – Не фея ты, и палочка у тебя ненастоящая.
– Ненастоящая? – обиженно фыркнула фея, и махнула в сторону Александра. Старая куртка и джинсы превратились в шикарный костюм.
– Во! Видал?
Александр пощупал костюм. Настоящий, из атласа.
– А чё ж тогда с машиной?
– Не получается – фея пожала плечами.
– Ну, ты же из тыквы карету делала?
– Делала. А тут что-то… – фея снова пожала плечами.
– Да-а – подумал Александр – Чтобы сделать из Жигулей Мерседес, оказывается даже чуда недостаточно.
– Ничего – заговорила фея – Ты за квартал припаркуйся, и чуть пешочком пройди. А там тусняк, зака-а-ачаешься – она снова причмокнула.
– А как же насчёт часы пробьют в полночь?
– Да это когда было – фея махнула рукой с палочкой, и на стене Сашкиного дома вырос куст роз – Сейчас только в полночь вся движуха и начинается.
Александр прыгнул в машину и завёл мотор
– Махни там палкой, – попросил он, – чтобы ворота не открывать.
– Да говно вопрос – фея махнула, ворота совсем исчезли. Александр недоумённо посмотрел на то место, где они только что были.
– Ты езжай, езжай, я потом верну на место – сконфуженно затараторила фея.
Александр хмыкнул и легонько надавил на газ. Машина покатилась.
– Стой, стой! – закричала фея – Флаер забыл!
Она неуклюже подбежала и бросила флаер в приоткрытое окошко.
Утром фея раздевала пьяного вдрабодан Сашку. Тот глупо улыбался и пытался потрепать её за щёчку.
– Ну и нажрался же ты, Александр Ефимов – приговаривала она, тыкая ему под нос листком бумаги – Саша, вот тут подписать надо. Что ты доволен проделанной работой. Саша, без этого рейтингу капут. А что это за парень тебя подвёз?
– Но-но – Александр погрозил пальцем – Я свою туфлю никому не давал, понятно?
– Да я не о том. Мне просто пора уже, подпиши.
Александр, долго путаясь в пальцах, всё же умудрился создать дулю, и сунул её прямо в очки фее.
– Выкуси… Гони принцессу.
– Будет тебе принцесса, только подпиши, опаздываю ж, тебе говорят.
– Точно будет? – Александр вновь погрозил пальцем – А то…
– Будет, будет. Подписывай родной. Одиннадцать дня уже. У меня ж рейтинг.
Александр взял ручку, протянутую феей и намазюкал свою роспись.
– Ну, всё, Александр, прощай. Спи, родной.
Она уложила его на бок.
– Смотри у меня – неопределённо погрозил Сашка и захрапел.
– Фух – выдохнула фея – Надо же, выкрутилась.
Она положила подписанную Александром бумагу в карман и исчезла.
Александр проснулся вечером.