– Чё-то мне в последнее время всякая хрень снится – подумал он и открыл глаза. Башка безжалостно затрещала – Не, не снится.
Он приподнялся.
– Эх, сейчас бы эту восемнадцатую, чтобы за минералкой в магазин не бежать.
Александр медленно оделся, стараясь как можно меньше шевелить головой, и поплёлся за минералкой.
Взяв как обычно "Славяновскую" он вышел из магазина. Метрах в десяти стояла симпатичная девушка и копалась в своей сумочке.
– Эх – выдохнул Александр – Если б щас кто-нибудь эту сумочку у неё вырвал, а я б… Александр принялся развивать мечту.
Но развить не получилось. Какой-то парень подбежал к девушке, вырвал у неё сумочку, и рванул наутёк. Александр не веря своим глазам, стартанул за ним, вскинув над головой полторашку "Славяновской". Парень завернул за угол. Александр ускорился. Заскочив за угол, он со всего маху налетел на парня и по инерции зарядил ему бутылкой по голове.
– Ай! – завопил тот, поднимая руки – Не бей! Я от восемнадцатой!
– От – от во – осемнадцатой? – тяжело дыша, спросил Александр.
– От бывшей восемнадцатой – пискнул парень.
– Как от бывшей? Она что, умерла?
– Да типун тебе на язык – парень опустил руки – Мы ж бессмертные. Просто она теперь первой стала. Ну, после случая с тобой.
– Со мной?
– Ты представь только, канцелярия ошиблась, а она всё равно с заданием справилась. А?! У нас просто фурор по этому случаю. Все только об этом и говорят. А её рейтинг…
– С заданием справилась? – Александр зло усмехнулся – Она ж мне флаер на гейскую тусу подогнала…
– Ну, это для проформы – перебил его фей – Просто нужно, чтобы в тебя на балу принц влюбился, секёшь? Ну, а там принцев… Говорят тебя какой-то принц домой привёз – фей захихикал.
– Ещё по башке хочешь? – нахмурившись, спросил Александр.
– Молчу, молчу, молчу – фей сделал серьёзное лицо – А вот тебе подарок от восемнадцатой, тьфу, не привык еще, от первой – фей протянул сумочку – Она ж тебе обещала.
– Обещала? – Александр не понял.
– Иди, иди уже – сказал фей, подталкивая Александра – Девушка заждалась.
– А-а – врубился Александр, схватил сумочку и бросился обратно.
Девушка стояла и плакала. Александр подбежал и протянул ей аксессуар.
– Ваша?
Девушка подняла глаза.
– Моя. Вы что его догнали? Ой, вы такой смелый. Ой, спасибо вам – она заулыбалась.
– Меня Александр зовут – взял быка за рога новоявленный герой.
– Правда? А меня Александра – девушка засмеялась.
– Извините, за глупый вопрос – Александр замялся – А фамилия случайно не Ефимова?
– Нет – девушка удивлённо посмотрела на него – А почему вы спросили?
– Да так, не обращайте внимания – отмахнулся Александр – Может, куда-нибудь сходим?
Космлет
1
– Кто здесь? – спросил Берн, услышав за железной перегородкой тихий кашель.
– Сам отвечай мне кто идёт? – спросили в ответ и снова закашляли.
– Да здравствует Земля! – весело прокричал Берн, узнав голос Франца.
– Ты, Берн?
– Он самый, Франц.
– Зачем же странность эту ты кричишь?
– Не знаю.
Берн увидел Франца. Тот смотрел на него, держа сжатый кулак у рта.
– Ты болен Франц? Не хочешь ли прилечь, поспать?
– Нет, просто поперхнулся. Да что ж так странно ты сегодня говоришь?
– Не знаю, ты скажи мне лучше, спокойно всё?
– Нет. Снова видел, как мелькнула тень. Вон там – Франц отвёл руку от лица и указал в тёмный угол – Блин, неужели трансиянец пробрался на корабль наш, когда на Трансии мы приземлялись?
– Не думаю чтоб он сумел пробраться. Ты слишком фантазируешь мой друг.
– С тех пор, как приземлились мы на ней, на корабле творится только худо. Внезапно умер капитан в своём отсеке, а новый капитан, как обезумев, приказы отдаёт на приземленье, лишь стоит нам к какой-нибудь планете на пятьдесят парсеков подлететь.
Берн усмехнулся.
– Заметь, всегда он на разведку посылает Ганса. Он словно хочет погубить его! – последние слова Франц выкрикнул.
Берн опасливо осмотрелся по сторонам.
– Потише ты. Зачем кричать такие вещи? Ты ж понимаешь Франц, что может быть нам за слова такие. И разве не боишься ты?
– Отчасти.
2
– Мой юный Ганс, ты вновь печален? – Клиф улыбнулся, проведя ладонью по короткой, густой бороде.
– Печален я от гибели отца, который капитаном был вот этого "Космлета" – Ганс обвёл рукой большую дугу – Летящего сквозь мириады звёзд, чтобы однажды грозно возвратиться, и Землю нам землянам возвратить.
– Всё это блажь – Клиф рассмеялся – Мы десять лет уже в пути, и столько же уйдёт на то чтоб возвратиться. Но с чем вернёмся мы? С одною плазменною, двухдюймовой пушкой, да с парой средней дальности ракет? Короче, с тем же, с чем удрать успели от бешеных атак пришельцев – Клиф махнул рукой – Забудь, все возвращенья блеф. Нам лучше б новую найти планету, чтобы с нуля на ней построить прежний мир. А если возвратимся мы, то все умрёт!
– Мы все и так умрём, сегодня или завтра – разве в этом дело? А прежний мир возможен только там.
– Ты лучше выбрал бы себе жену, чтобы продолжить род – Клиф подошёл к женщине средних лет, сидевшей в чёрном кресле, прикрыв глаза. Казалось, она дремлет, но как только Клиф мягко коснулся её волос, она глаза открыла – На корабле две сотни человек, и это много меньше, чем нам нужно.
– Да, Ганс, он прав, тебе уже пора. Найди себе достойную подругу, и внука мне скорее подари – женщина с мольбой протянула руки к молодому человеку.
– Я вижу, ты себе уже нашла – Ганс сделал шаг назад – Да, мать, не долго ж ты тужила.
– А ты её не обвиняй – лицо Клифа напружинилось, желваки слегка заходили – Нам наше нужно увеличивать число. Нас мало Ганс, огромен шанс погибнуть.
– Чем гибели в консерве этой дожидаться, не лучше ли вернуться нам назад, чтоб Альма-матер возвратить себе?
– Оставим этот разговор пустой – Клиф скривился – Ты слишком молод, и конечно глуп. Оставь свою мечту, смирись. Земля для нас потерянное место.
– Нет, дядя! – Ганс покачал головой – Я с мечтою этой, погибну лучше в битве за неё.
3
– Сэр – Франц слегка наклонившись вперёд, шептал в самое ухо – Мы в транспортном отсеке восемь раз уже, тень быструю, чернее чёрных дыр, с напарником Бернардом замечали.
– И что это за тень?
– Мы думаем, что это с той планеты, что вы назвали Трансией в тот миг, как только мы её песка коснулись.
– С Трансии? – Ганс рассмеялся – И я её назвал ужасно так? Да и зачем вообще названья эти? Слова, слова, слова – значенья нету в них.
– Тень эту первым я заметил – Франц на секунду замолк, словно прислушавшись к гордости внутри себя – Потом Бернард четыре раза, после снова я.
– Так значит с Трансии?
– Да, это тени те, которые на нас напали, когда ходили на разведку мы. Зачем они пробрались на "Космлет"? Зачем им это?
– Чтобы нас убив, "Космлетом" завладеть – Ганс схватил Франца за плечо – Я должен эту тень увидеть, сегодня же!
4
– О, Ганс, о чём же ты всегда молчишь?
– Твои вопросы очень часто, бывают глубже космоса глубин – Ганс нежно обнял стоявшую рядом девушку за плечи – Но есть на свете странные ответы, которых лучше и не слышать нам. Забудь…
– Забуду. Поцелуй меня.
5
– Ты видел Франц? – Ганс взволнованно всматривался в полумрак транспортного отсека.
– Конечно, вон туда рванула.
– Я следом!
Франц схватил Ганса за плечо, но тот бросился вперёд так, что в кулаке Франца остался только чёрный офицерский погон.
– Она опасна, сэр! Поосторожней!
Ганс заскочил за угол и увидев тень, нырнул за ящик. В полумраке было плохо видно, но Ганс слышал, как тень, мягко шурша, удаляется. Он выглянул из-за ящика. На месте, где должна была быть тень, стоял его дядя Клиф, прислонившись к железной стене, словно кого-то ожидая. Ганс с силой прищурился, думая, что ему во мраке мерещится. Но прищурившись, он только убедился в том, что кроме его дяди никого больше нет. Он хотел было уже устремиться вперёд, чтобы выяснить, зачем Клиф пришёл сюда, в транспортный отсек, но вдруг увидел ещё одну тень, приближающуюся к дяде. Приблизившись, тень остановилась, и Ганс с удивлением узнал своего отца.
– Какие новости? – спросила тень отца.
– Всё движется как нужно, о великий! – дядя поклонился – Уже почти что в половину этих тварей проникли мы. Ещё немного и корабль будет наш. Они, как мы, свою планету потеряли, но вместо поиска планеты новой, они мечтают старую вернуть. Глупцы, с одним-то кораблём – дядя рассмеялся.
– Быстрей Форбрас, не стоить медлить нам. Как только кто из них уснёт, вы сразу же сквозь эти их отверстья в их глупых головах, вползайте.
– Не всё так просто, о великий. Они ложатся в капсулы, чтоб спать, и только те, кто засыпают так, в отсеках, когда усталость вдруг внезапно берёт их в плен, лишь те доступны нам.
– Мне наплевать! Я говорю, не медлить!
6
– Я не верю, сэр – Франц перевёл удивлённый взгляд на Бернарда, потом на шестерых парней, стоявших возле дальней стены отсека.
– Всё так мой верный друг, я долго слушал – говоря, Ганс обегал взглядом всех находящихся в его личном отсеке – Через отверстья в голове они вползают в нас. И вот уже ты и не человек, а только тень, которой наплевать на всё, что связано с Землёй. Ты призрак, ты – они, а не землянин.
– И что ты предлагаешь, командир? – спросил один из стоящих у стены.
Ганс посмотрел на задавшего вопрос.
– Подумай сам, Георций, у себя спроси. Быть хочешь ты или не быть собою? Землянином ты хочешь умереть, или остаться жить какой-то тварью, бездумной оболочкою для них? Я думаю, что благородней будет, напасть сейчас же.
– Сэр, но мы не знаем, в кого они успели заползти. И кто уже они, а кто земляне.
– Ты прав, Георций – Ганс взволнованно заходил по отсеку. Его глаза сумасшедше заблестели – Но тогда одно! Вернее два. Убить их всех, или покорно ждать, когда они в тебя вползут, когда уснёшь ты, вне капсулы, сморённый пустотой.
– Внутри?
– Кругом, Георций, всюду пустота, когда не по родной земле ты ходишь. Когда тот мир в котором ты живёшь не твой.
– Так что же делать, сэр? – неистово закричал Франц.
– Не знаю! Боже правый, я не знаю!
7
– Всё сделано как надо, о великий – Клиф поклонился капитану – "Космлет" захвачен, мы теперь вернёмся, на ту планету, где обитали мы в пещерах чёрных, скрываясь от светила и куда на наше счастье приземлились эти – он постучал себя по груди – Их тела к светилу равнодушны. Оно не вызывает боли в них.
– Да, разворачивай корабль.
– Одно лишь но, вернее два…
– Какие?!
– Не все поддались полному контролю, о великий. Есть те тела в которых к удивленью порою просыпаются мечты, и мысли их владельцев настоящих.
– Ерунда. Планету эту назовём Землёю, историю им сочиним и пусть, они поверят в наши золотые сказки.
– Есть ещё один. С ума сошёл и вот теперь он вовсе контролю нашему не подлежит. Убить его?
– Зачем, оставим. Раз он средь них слывёт лишь сумасшедшим, тем более всё сказанное им от правды этих тварей отвратит навеки.
– Вы гениальны, о великий!
8
– Они сошли с ума – Ганс вместе с остальными спускался по трапу, глядя на чужое голубое небо – А может я сошёл, а все в своём рассудке? И что же, пусть! Не в этом дело, а совсем в другом – он опасливо огляделся, словно боясь, что кто-нибудь подслушает его мысли, но на него никто не обращал никакого внимания – Совсем, совсем в другом сокрылось дело, в том, чтобы и они однажды сошли с ума и вспомнили себя, чтоб в их мозги опять вернулись мысли и может даже, вернулись те, великие мечты о прежнем, нам принадлежавшем мире.
Вести с фронта
Бац! Трубы уходят нотой выше. Бац! – повторяют литавры. Бу-бубу! – трубы несут мелодию вперёд, вверх, вниз. Бу-бу! – почти уже басом и снова вверх. Невидимый оркестр где-то там в динамиках. Оркестр играет марш. Бац! – закрепляют такт литавры.
Толпа слушает молча, напряжённо, привычно. Каждые полгода – Бац! Бу-бубу! Вверх, вниз и вперёд, вперёд, туда, в известное и такое неизвестное. Что там? Как там?
Двенадцать молодых парней стоят шеренгой, слушают, смотрят, хотят запомнить каждое мгновение, сохранить, вглядываются в толпу, и спрашивают, спрашивают себя – Как там? Что там?
Бу-бубу!
Бац!
Оркестр резко смолкает и над площадью нависает тишина. Кто-то вздрагивает, вздрагивает от тишины. Толпа молчит и смотрит.
– Сограждане! Люди! – человек на трибуне строг и подтянут – В тяжёлое для нашей планеты время мы должны быть сильными. Там – рука указывает на запад – Там идут бои. Трудные, кровопролитные. Там мы, земляне, ведём освободительную войну. Это наша планета. Миллиарды лет эволюции которую мы прошли здесь, даёт нам право называть Землю своим домом.
Вздох, напряжённое движение рукой. Толпа слушает, молчит и смотрит. На её лице отражение войны, чёрные платки, проплаканные ночами глаза. Сотни матерей здесь. Они смотрят на парней, все до единой, смотрят на двенадцать восемнадцатилетних мальчиков, как когда-то на одного своего, в прошлый раз, год назад, два, три…
– Вот уже пять лет, как продолжается эта кровавая битва. Война, которая приносит миллионные жертвы. Но если мы не будем противостоять, если мы сдадимся – жертв будет больше. Они уничтожат нас всех!
Снова вздох. Человек на трибуне переводит дыхание. Двое парней нервно переминаются с ноги на ногу. Толпа слушает.
– Эти двенадцать юношей, достигшие восемнадцати лет, будут сражаться за нас. Да, за нас. Они будут очищать нашу планету от агрессоров. Слава их матерям, которые воспитали их верными долгу, сильными и достойными. Мы победим!
Бу-бубу! Из динамиков снова оркестр. Бац! – литавры бьют так, что сердце сжимается в маленькую точку.
К парням подбегает лейтенант и указывает рукою на "Урал". Поворот, нечёткий, расхлябанный, шаг нестроевой, медленно, неуклюже.
– Костя! Алёша! Сынок! – доносится из толпы. Поверх труб, поверх литавр – Сынок, береги себя! Парни оборачиваются, машут. Одни машут – отстань, другие – я ещё здесь, я вернусь. Лица сосредоточены, в глазах испуг, в глазах тяжёлые мысли.
– Мама! Мама! – кричит высокий, худощавый, с добрым, растерянным взглядом.
Бац! – заглушают его крик литавры. Бу-бу! – надрываются трубы.
Пожилая женщина, красные глаза, большие, с большим страхом в глубине. Она вытягивает голову, жадно, пытаясь поймать его слова. – Алёша – раз за разом, словно заклинание шепчут губы.
Он машет, пытается улыбнуться, ловит её взгляд.
– Мы победим, мама! Я вернусь!
Бац! Бу-бубу! Трубы выше, громче, вперёд, вперёд, не останавливаясь. Она видит только его губы, хочет прочитать по ним, но не может.
– Я вернусь, мама!
Он вернулся через пять месяцев. Глубоко в ночь, на небе тонкий серп луны.
Слабо три раза в окно, потом чуть сильнее два раза в дверь. Мать должна быть дома. А где ей ещё быть?
Он осмотрелся, прищурившись, туда в темноту, в глазах напряжение, без страха, с усталостью.
В доме послышались шаркающие шаги.
– Кто там?
– Мама – беззвучно от нахлынувших чувств, потом уже шёпотом – Это я мама, открой.
Два щелчка, замок, открывшаяся дверь, материнские объятия, от которых наконец-то становится спокойней и чуть легче.
– Мама не плачь – шёпотом, сам еле сдерживая слёзы – Мама, всё хорошо.
– Мы выиграли? – руки щупают лицо – Сынок, ты очень похудел.
– Я знаю мама, послушай меня мама, ты должна понять, у меня мало времени, они ищут меня.
– Кто они? Сынок, почему ты так похудел?
– Мама, ты не о том. У меня мало времени. Я не знаю, что мне делать, мам, они ищут меня.
– Господи, ты сбежал? – руки гладят по волосам, нежно, по-матерински – Тебе стало страшно, Алёша? Ты сбежал? Это ничего…
– Нет мама, я должен сказать, я не знаю. Ты же поймёшь, мама?
– Тебе, наверное, стало страшно? Я понимаю сынок, понимаю. Мы завтра пойдём в военкомат и ты вернёшься на фронт.
– Нет никакого фронта, мама.
– А помнишь, как ты в детстве испугался собаки? А потом подрос и уже не боялся.
– Ты меня не слушаешь мама. Нет никакого фронта. Нет никакой войны.
– Когда подрос уже не боялся – повторяет она задумчиво.
– Мама, есть что-нибудь перекусить? Я очень голодный, мам.
– Ой, что же это я? Сама не догадалась.
Она разжимает объятья, через силу, и бежит внутрь дома, в темноту, включая на бегу свет. Свет больно ударяет в глаза, он проходит на кухню и садится за стол.
– Что ж это я сама не догадалась? – укоряя себя, спрашивает и спрашивает она, копаясь в холодильнике – Сейчас, сейчас только разогрею.
Она оборачивается, тарелка летит из рук.
– Алёша – слабым шёпотом, не слышным из-за бьющейся тарелки, одним выдохом, одним сжатием сердца.
Его одежда грязная, разорванная, щёки ввалившиеся, серое лицо и мёртвые глаза. Она смотрит и не узнаёт. Перед нею не её сын. Перед нею чужой человек, немного похожий на её сына.
– Алёша – из глаз снова слёзы и она, присев, начинает собирать варённые картофелины в разбитую тарелку. Он бросается помогать.
– Чего ты мам? Чего?
– Посмотри – кивает в сторону зеркала.
Он подходит и молча смотрит. Проводит рукою по щеке, по лбу и нервно оборачивается, словно что-то вспомнив.
– Это ничего, мам. Я просто… Мама – это всё не важно. Мне нужно уходить. Они ищут меня. Не разогревай, мам, не надо. Сложи в пакет. Пусть холодное.
– Мы завтра пойдём в военкомат. Они простят. Ты снова попросись на фронт. Они простят.
– Мама, фронта нет – он повторяет холодно, без чувств, уже на автомате – Они давно победили. Мама, они привезли нас в какой-то лагерь, а там… – тяжёлый вздох, ещё один – Там трупы мама, без голов. И они. Много их. Они такие же как мы, только маленькие щупальца вот здесь – он тыкает грязными пальцами в свой подбородок – Такие маленькие, почти незаметные щупальца, мама. Я не знаю, как мне удалось. Мне повезло, мама. Я спрятался в трупы, в безголовые трупы. Они едят наши головы, мам.
– Мы завтра пойдём. Прямо с утра. Тебе нужно помыться, Алёша. Ты такой грязный.
Руки кладут в пакет варёные картофелины.
– Завтра, сынок, прямо с утра.
Булку хлеба и консерву.
– Они простят, сынок.
– Мама мне нужно идти, прости. Я не хочу к ним. Они едят головы.
– Хочешь я котлет сделаю?
– Не надо мам, этого хватит.