* * *
Агнете опоздала часа на полтора. Открыв ей дверь, Лиам оторопел, в течение некоего абсурдного мгновения пытаясь вспомнить, не мог ли он после давно забытого "прошлого раза" заказать себе на этот день девушку, подписавшись на… кхм, абонемент. Но разодетая в красное с чёрным длинноногая брюнетка, со вздохом покачав головой, сняла парик, затем сеточку, удерживавшую белокурые локоны её настоящих волос – и Лиам сквозь зубы выругался.
– Что за маскарад, сестричка? – посмеиваясь, поинтересовался он, пропуская её в квартиру.
– Вхожу в образ, – отмахнулась она. Отставив пухлую, плохо вязавшуюся с "образом" матерчатую сумку, Агнете развернулась и приобняла Лиама. – Нас задержали, как видишь, и я, не переодеваясь, поехала к тебе. Да и… Роб говорит, я играю Кароль неестественно, – она закатила глаза, отстраняясь. – Мне на самом деле надо привыкнуть к этой внешности, перенять манеры, то да сё. Вот, тружусь.
Лиам кивнул.
Агнете, балансируя на одной ноге, стянула красный лакированный ботфорт, затем избавилась от второго и, подхватив сумку, прошла за сводным братом в гостиную. Сев в кресло возле журнального столика, она распустила тесёмки на горлышке своей хипповатой торбы и начала деловито выкладывать "гостинцы": таблетки, мази, бинты, две упаковки пластыря, коробку шприцов и скрученный рулоном пакет ампул с гемоглобином – это явно от Ольсена… Всё пытается убедить Лиама, что переливание крови необязательно и вполне достанет инъекций. Хедегор не считал нужным сообщать врачу о причинах своего пристрастия к опасной и малоэффективной процедуре. Зачем кому-нибудь знать, что собственная кровь Лиаму кажется ядом? Что терпеть её бег по венам рано или поздно становится выше его сил, и тогда ему просто необходимо выпустить её из тела… Хотелось бы полностью и навсегда.
– Ох, Лиам.
Он сфокусировал взгляд на сестре – та смотрела на него с сожалением. Отлично понимая, по поводу чего у Агнете такое скорбное выражение лица, Лиам качнул головой.
– Не надо. Пойдём, выпьем. Чаю.
Они засиделись допоздна. Агнете осмотрела квартиру, любопытствуя, как братец устроился на новом месте, потом кормила рыбок, потом разглядывала уже начинавший подбешивать Лиама портулан – отмерянный на работу с картой срок истекал, а сделано было чуть. Они долго разговаривали. Сестра рассказывала новости из дома родителей, немного внимания уделила себе, и большую часть времени выводила на откровенность вяло сопротивлявшегося Лиама.
Ему скоро предстояла поездка в Испанию в Бильбао. Учёные местного научно-исследовательского центра занимались вопросом лечения порфирии, разрабатывали новые лекарства. Хедегора должны будут положить на стационарное обследование и провести ряд терапевтических процедур, чтобы выработать для него персональную стратегию поддержания здоровья.
И вот Агнете завела любимую тему: "А давай представим, что там будет".
Лиам любил сестру, но терпеть не мог, когда его пытались накормить пустыми надеждами. Едва воспрянувшее настроение его снова начало стремительно портиться.
В самом деле, откуда такая восторженность от этой поездки, к чему радужные ожидания? В чудеса, творимые экспериментальным лекарством, Лиам не верил. В успех операции по пересадке костного мозга – тоже едва ли. Он почти не сомневался, что восемьдесят процентов восторгов по поводу что первого, что второго – это лишь результат рекламы, развёрнутой жаждущими тендеров учёными. Хедегор был убеждён, что милостей от жизни лучше не ждать и испытать приятное удивление, чем ждать, а в итоге оказаться раздавленным, когда этот каток проедется по всем твоим чаяниям и планам.
Утомлённый разговором, незаметно превратившимся в монолог Агнете, Лиам отлучился в ванную. Закрыв дверь на ключ, он упёрся ладонями в столешницу по бокам от раковины и хмуро вперился в своё отражение. За прошедшие дни воспаление немного сошло, но сыпь осталась, мучая зудом. Он постоянно ловил себя на том, что тянется к лицу и трёт кожу под носом или на скулах. Этот навязчивый зуд ощущался в дёснах, в сочленении челюстей, в суставах пальцев. Со вчерашнего дня Лиама изводил монотонный гул в ушах. А ещё где-то за стенками желудка зарождалось невнятное беспокойство, поднималось по рёбрам к груди и рвалось из горла рычащим стоном. Лиам еле сдерживал его при сестре. Это всё из-за таблеток. Из-за того, что он уменьшил дозу. Сны становились всё мерзостней, и просыпаться в липком поту по нескольку раз за день уже входило в привычку. Кошмары не отличались разнообразием. Лиам видел себя. Таким, каким боялся однажды увидеть наяву.
Шум в голове вытеснил мысли, под лобной костью будто бы тлели угли. Зеркало почему-то запотело. Непонимающе нахмурившись, он провёл ладонью по холодной поверхности, но туман не пропал. Оглянувшись, Лиам понял, что мутной дымкой подёрнуто всё вокруг. Он склонился над раковиной и, смочив пальцы, осторожно потёр глаза. Проморгавшись, снова посмотрел в зеркало и нахмурился – с лицом что-то было не так, что-то неуловимо-неправильное, ускользающее мучило взгляд. На шее приподнялись волоски, когда Лиам понял, что чем дольше всматривается, тем меньше узнает себя. Стоило моргнуть – и отражение менялось. Совсем немного, и ещё немного и ещё… Кожа натянулась на скулах, ноздреватым полотном язв и шрамов, глаза налились тёмной кровью, веки, воспалённо-красные, потяжелели и обвисли, на месте носа обнажилась кость нелепым и отвратительным обрубком, а верхняя губа иссохла, открыв выползающие из дёсен кривые, словно вывороченные, зубы. Начиная подрагивать, Лиам смотрел на оживающий кошмар, тот самый, что оставлял озноб на коже и вынуждал пить успокоительные, чтобы спать без снов.
Хедегор, не веря глазам, качнул головой, а отражение голову склонило и издевательски уставилось на него исподлобья.
– Не нравится? – услышал Лиам над ухом.
– Это ложь… Этого не будет… Тебя – нет, – прошептал он.
– Я есть. Ты же есть? И я – тоже.
– Галлюцинация.
– Сам такой.
– Нет… Такой – никогда.
– Да прямо уж! Скоро. Очень скоро. Именно такой вот! И никакой другой! Это ты. Это я и – ты. Ты и ты. Я и я.
– Нет!
– Да! Да! Да-а!!! – заорало чудовище.
Лиам схватил стальной дозатор с мылом и, крепче сжав его в руке, начал бить по зеркалу, по этой не прекращающей бесноваться морде. Стекло сорвалось с креплений и ударилось о раковину, со звоном брызнув на пол, на живот и ноги Лиама, но он не почувствовал ни боли, ни влажного тепла, растекающегося под футболкой, куда угодили осколки.
За дверью кто-то кричал и колотил в дерево. Лиам больше не знал, кто это, зачем шумит, куда рвётся. Он смотрел на стену – там снова висело зеркало, и урод внутри него (или перед ним?) никуда не исчез. Лиам отступал, пока не упёрся лопатками в дверцу душевой кабины. Из страшных глаз напротив текли слезы, отражение хныкало и скулило, но продолжало смотреть, так, словно не могло отвернуться. Конечно, не могло. Ведь Лиам не отворачивается. Ведь он скулит и плачет, разглядывая себя… И за дверью тоже кто-то плачет. Тонко и жалобно, бормочет что-то умоляюще, обессилено царапает твёрдую поверхность.
Агнете!
Жар плеснул под кожу, и прояснившееся сознание охватило всю картину целиком: пустая стена над раковиной, блестящие осколки на полу, проступившие на футболке и штанах красные пятна, разбитая в кровь рука, всё ещё сжимавшая дозатор… и сестра, исходящая рыданиями под дверью в коридоре.
Лиам на негнущихся ногах шагнул к порогу и повернул ключ.
* * *
Они молчали.
Агнете сидела в кресле и наблюдала за скаляриями. Лиам полулежал на диване, с пристроенными под спину подушками.
Прошло около получаса с того момента, как он открыл дверь.
Сестра за шкирку выволокла его, не державшегося на ногах, из ванной, уложила прямо на пол в коридоре, бросилась за салфетками-бинтами-антисептиками, повынимала увязшие в его теле осколки, ловко обработала порезы и намертво забинтовала. Лиам робко пошутил о том, как лихо у неё получилось, но схлопотал подзатыльник и предупреждение: "Сейчас ты всё мне выложишь".
– Что с тобой происходит? Я не помню таких загонов, пока ты жил с нами. Ты сейчас разговаривал сам с собой! Орал на кого-то, запершись в ванной!
Лиам судорожно выдохнул и рассказал: о вернувшихся кошмарах, о попытке снизить дозу таблеток после разговора с Ольсеном и о последствиях принятого решения.
– Как же тебя теперь дома одного оставлять? Лиам, может, лучше всё-таки пережить ломку в лечебнице?
Он долго смотрел на Агнете, понимая, что за неё говорит беспокойство, что она не так уж не права или права на сто пятьдесят процентов, но он боялся вновь позволить запереть себя. Хватило одного раза. Уже тогда он был совсем не уверен, выйдет ли.
Так ничего и не ответив, Лиам отвернулся. Агнете подтянула ноги на кресло и тоже больше ничего не говорила.
Внезапно в тишине зазвонил звонок. Это было не забавное тилинькание квартирного, а резкая трель домофона. Недоумевая, Лиам поднялся, опередив сестру, и прихрамывая пошёл открывать. Недоумение только усилилось, когда на вопрос "кто там?" он получил ответ.
Полиция.
Второй вопрос уже к себе: "С чего вдруг?" – долгого поиска ответа не требовал. Лиам совсем позабыл о студентке с первого этажа.
Агнете вышла из комнаты и стояла рядом во время разговора с полицейскими. Когда её попросили подтвердить рассказ об упавшем зеркале, потерявшем сознание брате и её истерике под запертой дверью в ванную, она убедительно заявила, что именно так всё и произошло. Когда же Хедегоры показали удостоверения личности с фотографиями и одинаковой фамилией, патрульные окончательно успокоились и ушли, пожелав спокойной ночи.
– Шумно вышло, да? – зачем-то спросил Лиам.
Агнете поджала губы, бледно улыбнувшись.
– Хочешь, сходим к твоей соседке, объясним, что у нас все живы и здоровы? – предложила она.
– Не надо, – поспешно отказался он, не став заострять внимание на дурацкой оговорке про всеобщее здоровье. – Я сам. Завтра.
– Рюмку гаммеля бы сейчас, – пробормотала сестра, возвращаясь в зал.
– Ты же знаешь, мне нельзя. Я и не держу.
– М-гм.
* * *
Агнете заснула в кресле, и Лиам, кое-как её растолкав, помог перебраться на кровать. Постелив себе на диване, он лежал до утра, прислушиваясь к дыханию сестры. Она несколько раз начинала тоненько похрапывать, и он тихо свистел, ухмыляясь, когда она со вздохом переворачивалась на бок и умолкала. Комнату делила на гостиную и спальню книжная полка со встроенным аквариумом, поэтому присутствие другого человека ощущалось совершенно явно, и Лиаму было очень странно от этого ощущения.
Когда за окнами рассвело, Лиам встал и прошёлся по комнатам, привычно задёргивая шторы. Агнете спала, как ни в чём не бывало. Не став её будить, он в непривычном "не совсем одиночестве" выпил чаю. Пока пил, придумал, как объясниться с Фрэей. Да легче лёгкого! Почему сразу в голову не пришёл этот способ? Идеальный, позволяющий сохранить дистанцию и уберечь нервы. Тот, к которому Лиам прибегал всю сознательную жизнь, если надо было выйти на контакт с людьми вне круга близких – письмо.
Первая встреча с соседкой, когда он пришёл просить соли, сбила схему общения. Знакомство прошло лично, и он сам только сейчас понял, что на второй раз, когда всего лишь собрался отдать вино, зачем-то снова позвонил в эту дверь, вместо того чтобы просто оставить бутылку с запиской на пороге.
Достав из ящика лист бумаги, он подумал и аккуратно вывел всего одну фразу:
"Фрэя, прошу простить меня за доставленные вчера неудобства.
Л. Хедегор".
Перьевая ручка потекла, и он вовремя её убрал, хотя точка всё равно вышла неаккуратной. Лиам нахмурился, разглядывая одинокую строку с неудавшейся точкой на благородном поле листа верже. Эту бумагу он использовал для деловой переписки с клиентами и вряд ли стал бы тратить её на бытовую почеркушку, если бы было из чего выбирать. Но, к несчастью, другой бумаги он не держал – за ненадобностью. Теперь, видимо, придётся обзавестись. Вздохнув, он сложил лист вчетверо и направился к соседке.
На лестнице было тихо. Сойдя по скрипучим ступеням, Лиам остановился перед дверью Фрэи и особенно остро ощутил сгустившуюся тут тишину – ту, какая бывает, когда прячешься и знаешь, что тебя ищут на слух. Замер ты сам, замер тот, кто пришёл за тобой, и вы оба ждёте, кто первым даст слабину: шевельнёшься ты или уйдёт он? Лиам почти позабыл, зачем он здесь – так сильно завладело им это странное чувство.
Сбросив оцепенение, он наклонился и подсунул записку под дверь. Она сначала упёрлась во что-то, но потом проскользнула дальше, оказавшись целиком по ту сторону порога. Выпрямившись, Лиам остановил взгляд на тёмном стёклышке дверного глазка. Отчего-то смотреть туда было почти так же тяжело, как в лицо человеку.
"Что же ты себе вчера вообразила, Фрэя, что решилась вызвать полицию? Насколько испугали мы тебя криками и шумом? В этом доме не бывает шумно никогда, так что легко представить твою реакцию – будто небо рухнуло, да? Ничего страшного. Оно на месте и никуда не денется… Это всего лишь крыша твоего соседа – поехала. Но он уже вернул её на место и придерживает таблетками. Не бери в голову".
Вкрадчивый голос в затылке умолк, тихонько посмеиваясь. Лиам сморгнул, отмирая, и счёл за лучшее скорее вернуться к себе.
* * *
Агнете не хотела оставлять брата одного, но ей пришлось. Лиам постарался быть убедительным, рассуждал трезво и спокойно, игнорируя мерзкое хихиканье, застрявшее где-то между висков. Решив бить наверняка, он напомнил, что сегодня до обеда сестре надо заехать за дедом, которого обещали выписать. Сработало. Агнете мигом переключилась на решение задачки, соображая, как впихнуть все запланированные дела в укоротившийся отрезок времени. В конце концов, сестра отчалила, пообещав заглянуть на днях.
Едва за ней закрылась дверь, Лиам бросился за таблетками.
Плевать на Ольсена, плевать на лечебницу! – это всё казалось таким далёким и не важным в сравнении с тем, что хохот из головы переместился в гостиную, и Хедегор, когда пробегал мимо, заметил краем глаза кого-то, согнувшегося перед аквариумом – водившего скрюченным пальцем по стеклу.
Лиам выхватил пластиковую банку из шкафчика в ванной, не запивая, проглотил целую таблетку, хотя ночью уже успел принять полторы, и, подумав, добавил к ней ещё две. К чёрту всех и к чёрту всё! Надо лишь продержаться до Бильбао, а там… Там ему помогут. Конечно, помогут! Должны!..
– Обязаны, с-сука!
Лиам прикусил губу, чтобы не выпустить бессильный скулёж. Всё возвращалось, всё складывалось точь-в-точь, как тогда. Неужели и закончится тем же? Неужели вновь белая комната с видом на белую стену? Только не так! Только не снова! По спине поползли холодные ручьи, и, уже догадываясь, что увидит, он медленно перевёл взгляд от раковины к стене. Там висело разбитое накануне зеркало, а в нём – ухмылялась знакомая рожа, которая открыла зубастый рот и сказала:
– Ням-ням. Давай ещё?
Саданув кулаком по отражению, он вывалился из ванной и шатаясь дошёл до кровати. Спать. Лучше спать и видеть эту мразь во сне – только бы не наяву.