Торстен хохотнул, выставляя на стол кувшинчик с молоком и сахарницу.
– После укуса часовщика меня ничем другим не прошибёшь. Иммунитет.
Он открыл буфет и озадачено хмыкнул; просмотрел полки – чертыхнулся.
– Кофе кончился. Твою ж… Какао есть. Будешь?
Лиам фыркнул, но согласился. Пока дед подогревал молоко, он подтянул к себе газету, лежавшую на краю стола. Страница, на которой остановился Торстен, привлекала взгляд громким названием статьи: "Череда убийств в Христиании. Справится ли коммуна без помощи полиции?"
– Что у них там, в вольном городе?
– Люди пропадают.
– Тут написано – убийства.
– Эта газетёнка жёлтая, как лимон, – отмахнулся Торстен. – Трупов нет. Не нашли пока.
– Думаешь, найдут?
Фрэйм пожал плечами.
– Если их разобрали на части и сплавили по течению одним из каналов, то вряд ли.
Лиам неопределённо хмыкнул и отложил газету, а дед как раз поставил на стол ковшик с разогретым молоком.
Наполнив чашку и ухнув туда пару ложек какао, Хедегор замер – память подкинула пару картин: взлохмаченные каштановые волосы, банка с синей крышкой, прижатая к груди, рассеянный взгляд серых глаз… Улыбнувшись, Лиам начал медленно помешивать напиток.
"Так вот, чем от тебя пахнет, Фрэй-йа".
Всё ещё улыбаясь, он подумал, что надо было, судя по всему, вместо вина дарить какао и набор полосатых трубочек. Что ж, идея полежит до следующего раза.
– О чём замечтался?
– Да так, неважно… Запах какао навеял.
– Воспоминания о детстве что ли?
– Вроде того.
– Ну, давай допивай и пойдём, покажу тебе новинку. То есть – старинку. Мне за неё знатно пришлось побороться на аукционе у Брюна. Был там один… с деньгами и неуёмным желанием потягаться со мной за эти часики.
Лиам потянул из кружки тёплое-сладкое-густое, заставил себя проглотить. Нет. С детства ничего не изменилось – он по-прежнему терпеть не мог молоко. Не спасла даже шоколадная нотка какао. Отставив напиток, он кивнул Торстену:
– Показывай добычу.
Фрэйм ухмыльнулся, глянув на полную кружку, и поднялся из-за стола.
– В следующий раз обещаю кофе, – посмеиваясь заверил он и повёл внука знакомиться с новым предметом коллекции.
* * *
Вернувшись от деда, Лиам сразу лёг спать, хотя до рассвета было ещё около часа.
Посреди дня его подкинуло с кровати; по телу ползали обрывки приснившегося кошмара. Он не мог вспомнить суть – только ужас, давивший на сознание. Мокрый от пота, на дрожащих ногах он метнулся к комоду за таблетками. Такие сны приходили, только когда он забывал принять лекарства или когда наступала пора увеличить дозу. Сегодня он не пропустил приём…
Заснуть снова не получилось, и Лиам усадил себя за карту, хотя несвойственная ему лень буквально тащила прочь от рабочего стола, куда угодно: хоть к телевизору, хоть за книгу, хоть обратно в кровать – лежать и расчерчивать пустым взглядом потолок. Усталость сморила его через полчаса – или это лекарство подействовало? – и он, даже не став убирать инструменты, только прикрыв портулан тканью, ушёл досыпать.
Его разбудил гром. Взглянув на часы, Лиам закрыл слипающиеся глаза, недовольно морщась. "Половина шестого. Будь неладна эта гроза!" Таблетки уволокли его разум в такую глубокую и тёмную безмятежность, что покидать её было почти больно.
За окнами бушевало, хлестало водой в стёкла. Просвет между неплотно сдвинутыми занавесками вспыхивал холодным белым. Молнии били где-то совсем близко, ослепительно ярко – и гром лупил сразу за ними.
– О, боже мой, ну что за день…
Пришлось подниматься. Проветрить Лиам не решился, хотя от духоты уже начинала болеть голова. Приняв душ с едва тёплой водой, он поплёлся на кухню, сделал бутерброд с сыром, зажевал его на сухую и, открыв шкафчик, задумчиво уставился на коробку с чаем и пакет с кофе, выбирая между ними. Взгляд сдвинулся левее – там стояла бутылка вина, приготовленная для соседки.
– Отнеси её уже, – рыкнул он и решительно снял вино с полки.
Не дав себе ни секунды на раздумья, Лиам вдавил кнопку звонка. Гром рявкнул за стенами дома, будто голодный злобный зверь. Сосчитав до десяти, Хедегор снова позвонил. Не успел он отдёрнуть руку, как в замке заскрёбся ключ, и дверь отворилась: неуверенно, лишь на две трети – не то что в прошлый раз. Как быстро Кьёр отучилась доверять гостям! – хватило одного его визита.
Настороженный взгляд затрепетал под взглядом Лиама – прямым и угрюмым.
"Она не может смотреть мне в глаза", – неожиданно осознал Хедегор, не уверенный пока, какие чувства вызвало в нём это открытие.
Под кожей на скулах Фрэи разгорался румянец, из квартиры тянуло знакомым ароматом.
"Какао…"
Близость этой девчонки что-то меняла внутри Лиама, а её открывшийся только что страх поднял тёмную волну в крови, утопившую под собой сомнения, фрустрации и комплексы. Потому что Хедегор чувствовал: этот страх никак не связан с отвращением или брезгливостью. Это было что-то гораздо темнее и глубже. Иррациональное и притягательное.
– Здравствуйте, Фрэя, – тягуче произнёс он, пробуя на вкус странное ощущение своей власти над её реакциями.
– Привет, – глухо пробормотала она и закашлялась.
Проследив движение её взгляда по себе: сверху вниз и к руке с бутылкой – он протянул вино:
– Это вам. В благодарность.
Руки Фрэи взлетели в неловком движении, подхватывая бутылку. Ладонь правой легла под дно, а пальцы левой сомкнулись на горлышке прямо под кистью Лиама, и он поспешно убрал руку, избегая прикосновения.
– Зайдёте? Одна я не стану ведь. Вряд ли даже открою… А с вами по бокалу можно было бы.
Лиам опешил.
Она звала его в гости? И, похоже, искренне, а не как зовут "для галочки", уверенные в отказе. По её виду скорее можно было предположить, что она не слышит себя саму и не понимает, что говорит. С одной стороны, это выглядело забавно, с другой же… Лиам был уверен: Фрэя пожалеет, что впустила его, едва опомнится и приведёт спутанные мысли в порядок. Таким сумбурным приглашением точно не стоило пользоваться.
– Я не пью… вина. Доброго вечера, Фрэя, – изобразив улыбку, неожиданно раздосадованный тем, что вынужден был отказаться, Лиам убрался к себе.
* * *
Настроение продолжало сползать по наклонной. Сегодня Хедегору предстоял плановый визит к доктору: опрос, осмотр, анализы, отчёт о принимаемых лекарствах. Лиам поморщился, вспомнив, что снова увеличил дозу успокоительного. Он прямо видел уже, как Оливер бросает на него короткий взгляд над оправой очков и возвращается к писанине, делая пометку в истории пациента Хедегора на поле регресса.
До назначенного времени оставалось около двух часов. Минус двадцать минут на автомобиле, чтобы добраться до клиники. Итого: есть целый час, чтобы поработать. Лиам любил своё дело. В процессе реставрирования присутствовал только один недостаток: совершая заученные манипуляции, невозможно было вытеснить из головы посторонние мысли. Наоборот – они толпились и наползали друг на друга, пока не заполняли собой всё.
Лиам стиснул зубы, проводя кисточкой по шершавой поверхности карты. Регресс. Мерзкое словечко. Он не знал, сколько штрихов на этой шкале отделяло его от метки "Реабилитационные меры". Что если этот шаг – последний, и Ольсен настрочит в отчёте рекомендацию на повторный курс психиатрической стабилизации?
Частный пансионат, обнесённый бетонным забором, видеокамеры повсюду, комната-палата с зарешёченным окном, медперсонал с закостеневшими улыбками на лицах; медленное снижение дозы привычных успокоительных, приступы галлюцинаций, бессонница, метания в четырёх стенах между четырьмя углами в холодном поту тела, в горячке разума… И наконец, долгожданное ощущение того, что этот вал откатывается, оставляя его потрёпанное едва дышащее тело на берегу, раздавленным, обессиленным, в ошмётках перемолотой скорлупы, бывшей когда-то его защитой от вторжений извне. И сразу за этим беседы с психиатром, который, улыбаясь, станет сдирать эти жалкие остатки его щита – разглядывать на свету клочки сущности Лиама Хедегора, проверяя на годность. И кто знает, к каким выводам придёт он после? Появится ли в карточке пациента заключение: "Безопасен для себя и общества" – или четыре угла комнаты в коробке здания лечебницы, стиснутой с четырёх сторон забором охраняемого периметра, станут всем его миром?
* * *
Чёрт! Он будто чувствовал!
Оливер Ольсен одарил Хедегора взглядом над толстой оправой очков и покрутил ручку, не спеша писать заключение.
– Лиам, ты уверен, что хочешь повысить дозу? Подумай, может быть, ты в состоянии справиться без дополнительных таблеток?
И Лиам, похолодев, медленно кивнул.
– Я… Думаю, да. Я справлюсь.
Ольсен настороженно и в то же время облегчённо выдохнул.
– Хорошо. Но если вдруг что… Ты понимаешь.
– Конечно.
Конечно, понимает! Весьма остро и чётко.
Сидя на кровати со стаканом воды в одной руке и упаковкой таблеток в другой, он решался. Начнёт принимать по три – и через две недели окажется перед выбором: сидеть следующую неделю без лекарства или идти к Ольсену за новым рецептом раньше срока. В последнем случае вскорости можно будет ждать извещение почтой о принудительном лечении в закрытом "пансионате". Ещё он мог бы начать курс понижения дозы сам: выпить сейчас полторы таблетки и приготовиться к муторным снам, галлюцинациям и приступам раздражительности, растянутым во времени на месяцы.
Лиам поднялся и прошёл на кухню. Располовинив таблетку ножом, он добавил к ней одну целую и проглотил, запивая водой.
Выбор сделан. Теперь требовалось одно – удержаться на этом канате, протянутом через пропасть.
* * *
Первый толчок случился неожиданно скоро и оказался сокрушительным.
Во вторник вечером раздалась трель телефона. Звонил Торстен. Едва услышав его речь: сбивчивую, с придыханием, неразборчивую из-за волнения – Лиам рванул из дома. Благо, солнце уже зашло. Добежав до парковки за мостом, где оставлял машину, он прыгнул в свою Хонду Родстер и отъехал, пристёгиваясь.
У дома Фрэйма стояли полицейские машины. Синие огни мигалок хаотично мельтешили, рвали тьму и били по чувствительным глазам Лиама. Вскинув руку к лицу, он торопливо преодолел путь по узкому переулку, представился полицейским и наконец-то попал в дом.
Торстен отыскался на втором этаже. Он сидел в кресле, сжимая в руках стакан с водой, и глядел в одну точку. Старик не обращал внимания на осматривавших дом полисменов и появления внука не заметил. Но как только Лиам присел рядом с ним на корточки, безмолвно спрашивая, Торстен вздрогнул, схватил его за руку и, захлёбываясь словами, заговорил:
– Я вернулся домой, а тут половину вынесли. Окно выбито. И часы… Швейцарские – Бланпен, Шопар! Английскую школу подчистую выгребли: Долтер, Грехем, Фромантель! Эти – новые, что… тебе показ… тож… – старик вдруг начал запинаться, потом вовсе замолчал и побледнел.
Лиам, увидев, как у Торстена повело глаз и уголок рта – явный признак инсульта – вскочил и метнулся к комоду на поиски игольницы, попутно крича полицейским, чтобы вызывали скорую. Чудом открыв сразу нужный ящик, он вернулся к деду и сделал проколы на подушечках пальцев и мочках, позволяя крови течь, чтобы снизилось давление в капиллярах.
Патрульные предложили довезти до больницы, чтобы не ждать карету скорой помощи. Они всё равно торчали здесь без дела, едва подъехали криминалисты. Погрузив полубесчувственного Торстена в полицейскую машину, Лиам поехал следом на своей.
* * *
Он провёл в больнице всю ночь.
Рассветное солнце зажгло горизонт и стало медленно заползать в палату. Светлые жалюзи лишь едва приглушали его ослепительное сияние, в просветы между лентами уже били прямые лучи. Лиам, убедившись, что состояние деда стабилизировалось, и объяснив врачу своё положение, договорился о следующем визите на время вне приёмных часов – после заката. Уладив все мелкие вопросы, он поспешил домой.
Натянув капюшон посильнее, сжав края ткани в кулаке, чтобы прикрыть лицо, он рванул к парковке. Как назло, выезд заблокировал мусоровоз. Щурясь от света и уже ощущая на запястьях жжение, Лиам плюнул на всё, протиснулся между забором и вонючим монстром к Хонде и юркнул внутрь. Обыскав бардачок, он выудил тёмные очки, с облегчением надел их и сжался в комок, пряча руки и лицо от солнечных лучей, бивших прямо в лобовое.
Чёртов мусоровоз не уезжал. Он стоял вдоль длинного ряда контейнеров больничного комплекса и, кажется, только начал расправляться с ними. Прислушиваясь к шуму и отсчитывая перевёрнутые баки по характерному удару о борт кузова, Лиам проклинал свою недальновидность. Почему он не затонировал стёкла?! Откуда взялась идиотская уверенность, что тонировка никогда не пригодится – ведь он выезжает исключительно ночью? Сейчас эта мотивация казалась бредом.
Позади раздался рёв мотора – мусоровоз отъехал. Бросив взгляд на своё отражение в зеркале заднего вида и разглядев красные пятна на лбу, Лиам зашипел от досады, завёл машину и сдал назад, мечтая поскорее повернуться спиной к потоку ультрафиолета, проникавшего сквозь стёкла.
Он домчал до дома в два раза быстрее, чем рассчитал навигатор, бросил машину прямо у подъезда, нагло проигнорировав знак, запрещающий парковку. Лучше выплатить штраф, чем, испытывая едкую боль, мчать на своих двоих триста метров по улице, залитой утренним солнцем.
Захлопнув за собой дверь подъезда, Лиам прислонился к ней и осторожно провёл пальцами по щекам – кожа горела, будто вместо крема после бритья он использовал табаско.
Поднявшись к себе, он застыл на пороге – воздух квартиры был наполнен солнцем, повсюду искрил отражённый от поверхностей свет. Чертыхаясь, Лиам побежал задёргивать шторы. Накануне он выскочил из дома сломя голову – было не до окон.
Когда комнаты погрузились в милосердный полумрак, он присел на кровать и потёр слезящиеся глаза. В висках нарастала боль, будто кто-то проколол кожу и начал медленно вдавливать иглы прямиком в мозг. Застонав, Лиам поплёлся в ванную. В зеркале отразилось перекошенное мученической гримасой лицо. Едва он увидел эту мину, его перекосило ещё сильнее – в отвращении. Взгляд начал цепляться за детали: по лбу, носу и щекам уже расползлось воспаление. Жгло с каждой минутой сильнее. Порфирины, скопившиеся под кожей, вступили в реакцию с ультрафиолетом, и процесс запустился.
Расширенными глазами Лиам наблюдал, как на лице проступают алые точки, как разрастаются микроскопическими очагами боли многочисленные язвы. Хотя в сравнении с тем, что творилось на руках, это были мелкие неприятности. Тыльная сторона ладоней всё больше напоминала сплошную рану.
Морщась и шипя, он снял толстовку. Контраст белой кожи предплечий и воспалённой красной кожи на кистях выглядел дико. Будто Лиам влез в экстравагантные перчатки. От этой мысли у него вырвался нервный смех. Отыскав на полке шкафчика обезболивающее, он глотнул таблетки, запил водой из-под крана, и осторожно, двумя пальцами, вытянул из кармана штанов телефон. Первый звонок Ольсену. Второй – сестре. Этим вечером навестить деда в больнице уже не выйдет, разве что присоединиться к нему, заняв соседнюю палату.
– Ох, нет. Ни за что. К чёрту больницы, – переглянувшись с отражением, Лиам набрал Оливера.
Тот отозвался быстро, пообещав приехать в течение получаса.
С сестрой разговор, напротив, вышел долгим и эмоциональным. Она хотела мчать к Лиаму сейчас же – еле удалось её успокоить и отговорить. Присутствие одного человека в своём доме Хедегор ещё мог вынести, но двоих сразу – вряд ли. В итоге с Агнете условились повидаться в субботу, и Лиам с облегчением положил трубку. Оставалось надеяться, что Ольсен подлечит его за пару дней настолько, чтобы у сестрёнки при виде красавца-брата не расшалились нервы.