Через несколько секунд я опять оказался в прихожей Ред-Хауса, но теперь я ощущал гнетущую атмосферу тайны, что царила здесь. Само безмолвие заброшенного дома будто излучало зло. Конечно, я не сомневался, что сам нагнал на себя страх жуткими мыслями об этом месте; но в то же время чувствовал, что если накануне, когда мы делали одно открытие за другим, я чаще всего испытывал удивление и любопытство, в это утро их сменило нечто более зловещее; я вдруг осознал, что напряженно прислушиваюсь, хотя не было слышно ни звука, и подспудно задаюсь вопросом, какой секрет таится в этом опустелом жилище.
По приказу Гаттона комнату с накрытым для чудовищного ужина столом не тронули, и мы вновь стояли и смотрели на безупречно чистые салфетки и скатерть и сверкающее серебро. Я слушал, как на камине тикают часы и уныло глядел на винную бутылку в ведерке, наполненном вместо льда мутноватой водой. На столе было блюдо с фруктами: персиками, абрикосами, нектаринами; через открытое кем-то окно в дом попали несколько крупных ос, и теперь они с сонным жужжанием летали над блюдом. И наконец, рядом с часами стояла фотография Изобель.
Я безрезультатно оглядывал комнату в поисках следов борьбы, но предмет интереса моего спутника был не столь очевиден. Он опять направил все свое внимание на стену, подоконники и косяк двери.
- А, - неожиданно сообразил я. - Я понял, что вы ищете! Некую связь между комнатой и гаражом?
Гаттон, на коленях исследовавший нижнюю часть дверного полотна, с мрачной усмешкой поднял взгляд.
- Может, и так, - ответил он.
По голосу инспектора я догадался, что его изыскания вновь обернулись провалом. Вскоре, отказавшись от дальнейших поисков, он поднялся на ноги и какое-то время пристально смотрел на нишу за одним из высоких стульев, придвинутых к столу. Мы уже заглядывали в нее, но ничего не обнаружили. Гаттон подошел ближе и отодвинул портьеру, закрывавшую углубление в стене.
Ниша имела около четырех футов в ширину и трех в глубину и не содержала никакой мебели или украшений.
- Вы не находите этот альков довольно любопытным? - спросил он.
Я долго вглядывался внутрь, но ничего особенного не увидел.
- Нет, - сказал я, - разве что идея завесить нишу портьерой не совсем обычна.
- И какой портьерой! - произнес Гаттон, щупая ткань.
Я тоже коснулся материала пальцами и понял, что это необычайно тяжелый бархат. Взглянув вверх, я заметил, что портьера держалась на карнизе. Он был закреплен так высоко, что завеса доходила до самого потолка.
- А кроме самой ткани, - продолжал Гаттон, хитро поглядывая на меня, - вы ничего не замечаете?
- Нет, - признался я.
- Ладно. Возможно, вы помните, что вчера при осмотре комнаты мне пришлось повесить портьеру на спинку стула, который я придвинул сюда специально, чтобы проверить альков.
- Да, так и было, помню, - подтвердил я.
- И вам это не кажется странным? Если вы соблаговолите взглянуть вверх, на крепления, вы заметите, что портьера не укреплена на кольцах. Иными словами, не предполагалось, что ее будут отдергивать. К тому же это цельное полотно, и если бы кому-то пришло в голову зайти в нишу, ему пришлось бы отодвинуть портьеру в сторону и отпустить - и она опять закрыла бы проход за его спиной.
Я внимательнее пригляделся к занавесу и согласился с выводами инспектора, но заметил и еще кое-что.
- Комната одно время освещалась газовым рожком! воскликнул я. - Здесь, под планкой для картин, клапан.
- В большинстве домов в этой местности есть и газ, и электричество, - задумчиво произнес Гаттон.
Но не успел он договорить, как я увидел, что выражение его лица изменилось и он мгновенно внес стул в нишу.
- Придержите портьеру, - скомандовал он.
Встав на стул, он принялся изучать небольшой газовый клапан, замеченный мной. Какое-то время я молча наблюдал за ним.
- Как думаете, что это? - спросил я.
Инспектор посмотрел через плечо.
- Кажется, я обнаружил улику! - ответил он.
Глава 10 Роковая улика
Изобель вошла в комнату и направилась ко мне. Никогда доселе она не казалась мне столь прекрасной - в простом утреннем платье, с восхитительными рыжеватыми солнечными бликами в волосах. Но в ее взгляде по-прежнему жил страх. Поднявшись ей навстречу, я не мог не заметить, что она старается перебороть охватившее ее нервное напряжение.
- Вы переживаете за Эрика? - спросил я после обмена довольно формальными приветствиями, которые, как мне показалось, помогли нам скрыть эмоции. Мне точно, и ей, как я узнал позднее, тоже.
- С каждым днем тучи над ним сгущаются все сильнее, - ответила она, опускаясь на диван рядом со мной.
Тень беды, окутавшая нас, в то мгновение и в самом деле была почти осязаема: на нас словно опустилась тьма египетская, и даже сияние утра не могло развеять ее.
- Когда вы в последний раз видели Каверли?
Изобель устало подняла голову.
- Вчера вечером, и он, по-моему, подозревал, что за ним следят… следит полиция.
Я отметил, что Изобель говорит про Эрика Каверли с некоторой отчужденностью, которую не смог объяснить. Наверное, это было естественно, но я вел себя как глупый слепец, неспособный увидеть борьбу противоречивых чувств, терзающую ее изнутри.
- Он все еще отказывается говорить, что делал в ночь убийства? - спросил я.
- Да, он по необъяснимой причине упорно продолжает молчать, - сказала Изобель.
Глаза ее сделались еще печальнее.
- Но что я действительно не понимаю, так это недавно проявившуюся в нем неприязнь.
- Неприязнь? По отношению к кому?
- Ко мне.
- Но…
- Ох, Джек, я в полной растерянности и совершенно несчастна из-за этого. А как горько он жаловался на полицейскую слежку, установленную за ним! Он осознает, конечно, что коронер ложно истолковал его молчание, но вместо того, чтобы честно рассказать обо всем, он по-настоящему злится, даже оставаясь со мной наедине, и не объясняет причин. Честно говоря, он всем своим видом показывает, что это я виновата в обрушившихся на него несчастьях.
- Должно быть, он сошел с ума, - произнес я. Полагаю, слова мои прозвучали возмущенно, потому что Изо-бель опустила глаза и покраснела.
- Только не думайте, что я виню его, - поспешно добавил я, - но он обязан заговорить - если не ради своего доброго имени, то ради вас. Вы увидитесь с ним сегодня?
Изобель кивнула.
- Он может прийти в любую минуту, - ответила она, а затем посмотрела в сторону, на дневные газеты, в беспорядке лежавшие на полу рядом с диваном. - Вы, конечно, читали, что пишут обо всем этом?
Я кивнул.
- А чего вы ожидали? - проговорил я. - Это одно из тех дел, когда практически все улики, пусть и косвенные, указывают на невинного как на преступника. Я серьезно беспокоюсь из-за Каверли, и не только потому, что он поставил вас обоих в самое сомнительное положение, но и потому, что он препятствует осуществлению правосудия. Своим необъяснимым молчанием, разумеется, не желая того, он дает убийце время улизнуть от закона.
Не успел я договорить, как услышал, что к дому подкатило такси, и, выглянув в окно, увидел, как из него выходит Каверли, расплачивается и входит в подъезд. Он двигался непривычно суетливо, и с неожиданной болью в сердце я осознал, что он похож на беглеца. Вскоре он появился в комнате и, обнаружив меня, не стал скрывать враждебности.
Эрик Каверли не имел ни малейшего сходства с покойным баронетом, от которого унаследовал титул, ибо происходил из совершенно иной семейной ветви. Сэр Маркус был темноволос и смугл; Эрик Каверли, с другой стороны, принадлежал к той светловолосой породе англичан, что отличается свежим цветом лица, замечательным здоровьем, неброской привлекательностью и, как правило, веселым, незлобивым нравом. Между нами никогда не было особой симпатии, так как я посвящал слишком много времени абсолютно нелепым, по его мнению, занятиям. Хотя кругозор его был достаточно широк, он оставался типичным выходцем из своего класса, и вряд ли кто-нибудь, не кривя душой, причислил бы его к интеллектуалам.
- Доброе утро, Аддисон, - довольно натянуто сказал он, поздоровавшись с Изобель; кажется, мое присутствие в доме его рассердило. - Похоже, господа из вашего газетного племени сговорились вздернуть меня на виселице.
- Вы несете чушь, Каверли, - отрезал я. - Такое недопонимание возникает тогда, когда кто-то отказывается говорить, где был и что там делал.
- Но это возмутительно! - запальчиво воскликнул Каверли. - С чего бы мне знать, как умер Маркус?
- Я совершенно убежден, что вы вообще ничего не знаете, но мы с вами сто лет знакомы. А для "газетного племени", о котором вы говорите, вы всего лишь один из представителей многочисленного населения Британии. В такого рода делах, Каверли, все люди равны.
Пока я произносил эту несколько высокомерную речь, целью которой, скажу в свою защиту, было заставить Каверли выдать себя и пролить свет на тайну, он взирал на меня со все возрастающим раздражением. Я заметил под его глазами круги; он был взбудоражен и встревожен. Я понял, что последние двое суток он почти не спал и, вероятно, прикладывался к спиртному, зная, что наступающий день готовит новые испытания.
- Не считаю необходимым отчитываться о своих действиях перед всяким полицейским, возжелавшим меня допросить. Мне абсолютно ничего не известно о происшедшем. Я так и сказал, а я не привык к тому, что мои слова ставят под сомнение.
- Дорогой мой Каверли, - начал я, - вы наверняка прекрасно осознаете, что рано или поздно вас вынудят отказаться от этой героической позы. Не хотите услышать совет? Вам придется поговорить со следователем, и вы, конечно, понимаете, что если не дадите простых ответов на простые вопросы, дело передадут в суд?
- Ох, Изобель, я уже говорил, что эти газетчики успели меня повесить! - вскричал Каверли и разразился горестным смехом.
И, разозлив и поразив меня (а кто бы истолковал дальнейшее в его пользу?), он добавил:
- И пусть вешают! Захочу - заговорю, но не раньше!
По моим репликам, выходившим за любые рамки воспитанности, можно понять, как я устал от этого молодого глупца. Но я надеялся спровоцировать его на заявление, которое очистило бы его имя от сгущающихся над ним теней - и отогнать эти тени от девушки, стоящей рядом с ним и глядящей на меня с упреком в карих глазах.
Я тут же понял, что не смогу оставаться в доме и не поссориться с ними.
- Кажется, мне пора, - сказал я, изобразив улыбку, впрочем, довольно мрачную. - До свидания, Изобель. Вы знаете, что я всегда и во всем к вашим услугам. До свидания, Каверли. Мне действительно жаль, что все так сложилось.
Он едва дотронулся до моей протянутой руки, потом резко отвернулся и отошел к окну. Стоило мне выйти на улицу, как я сразу убедился в правоте Каверли: за ним следили.
На крыльце перед входом в дом стоял человек и разговаривал с консьержем. Когда я вышел, он мгновенно отвернулся и стал старательно закуривать сигарету. Тем не менее, я успел узнать его: это он принес Гаттону новость о задержании Мари.
По-настоящему встревоженный, я продолжил путь в редакцию "Планеты". Я многое бы отдал, лишь бы избавить Изобель от этих печалей; моя душа пылала гневом и яростью при мысли о человеке, намеренно навлекшем на нее подозрения и несчастья. Каверли, отказывавшийся обелить себя, виделся мне чуть ли не негодяем.
Я внимательнейшим образом прочитал гору газетных вырезок по делу и пришел к выводу, что мало кто сомневался в виновности Каверли. Имя Изобель склонялось на все лады; я был готов взорваться от бешенства и вскоре сгреб все вырезки со стола и швырнул их в мусорную корзину. Я как раз приминал их ногой, когда меня позвали к телефону.
Инспектор Гаттон звонил из Скотланд-Ярда, и голос его был очень серьезен.
- Не могли бы вы прийти ко мне прямо сейчас? - спросил он. - Дело приняло новый оборот, весьма неприятный.
Больше он ничего не сказал. Я бросился к ожидавшему в автомобиле Коутсу и через десять минут сидел в голом, неуютном кабинете, довольно типичном для службы столичной полиции.
Без шляпы Гаттон еще больше походил на моряка: такие короткие, жесткие, курчавые волосы и по-бульдожьи широкий лоб обычно ассоциируются с военно-морским флотом. На стуле, в нише у одного из больших окон, лежал кожаный саквояж, насквозь промокший и покрытый пятнами - очевидно, его недавно вытащили из воды. Я вошел и тут же невольно уставился на саквояж. Инспектор, заметив мой взгляд, кивнул.
- Да, только что принесли, - сказал он.
- Что это?
- Ну, - начал Гаттон, усевшись на угол стола и скрестив на груди руки, - это такая улика, что и совершенно невиновный человек тут же благодаря ей отправится на виселицу.
Он многозначительно посмотрел на меня, а я почувствовал, как быстрее забилось мое сердце.
- Мне позволено узнать подробности?
- Конечно. Я вызвал вас специально, чтобы все рассказать. Сэр Эрик Каверли отказался отвечать на вопросы - и нам, как вы знаете, пришлось установить наблюдение за ним. Иными словами, все происходит по инструкции, и даже сам комиссар полиции не смог бы ничего поделать. Итак, вчера вечером Каверли покинул свою квартиру и направился в дом мисс Мерлин. Он вышел через черный ход и пошел по узкому проулку, а не по улице. Он явно думал, что ему удалось проскользнуть незамеченным. И в руках у него было - вот это.
- О Боже! - воскликнул я. - Этот кретин будто сам засовывает голову в петлю.
- Однако, - продолжил Гаттон, - ускользнуть ему не удалось. Пока он шел по Сент-Джеймсскому парку, его не выпускал из вида детектив. Каверли замешкался у пруда - и человек, следивший за ним, конечно, затаился. Вокруг никого не оказалось, и вскоре, полагая, что находится в полной безопасности, Каверли бросил свою ношу в воду! Затем он быстро двинулся прочь; детектив следовал за ним до самых дверей мисс Мерлин. Конечно, место, куда упал саквояж, запомнили, и сегодня, когда я прибыл в Скотланд-Ярд, его уже выловили - и доставили мне для изучения.
- Что в нем находится? - спросил я, переполненный дурными предчувствиями.
Инспектор Гаттон подошел к стулу и открыл саквояж. Сначала он достал несколько кусков сырого угля.
- Это, конечно, для веса, - сказал он.
Затем, вещь за вещью, он вынул из липкого нутра потрепанную одежду - лохмотья бродяги - и пару тяжелых ботинок. В саквояже были залатанные штаны, старое, видавшее виды пальто, грязная шапка и, наконец, дырявый красный шарф!
Гаттон испытующе поглядел на меня.
- Вот теперь упрямцу придется заговорить, - сказал он. - Новых доказательств, подтверждающих его невиновность, у нас нет, но вот это - неопровержимая улика!
- Это безумие! - вскричал я. - Неужели ничего нельзя сделать, Гаттон? Неужто нельзя повернуть расследование в ином направлении, найти что-то, на что ранее не обратили внимания, - и выяснить правду? Что бы вы там ни думали, я уверен, что Каверли не преступник.
Гаттон, нахмурившись, сложил мокрые вещи обратно в саквояж и ответил:
- Сегодня утром мне пришло в голову, что нужно коснуться еще одного вопроса, чтобы оградить невиновного и закончить расследование. Боюсь, в суде Каверли придется несладко, но не исключено, что кое-что может быть сделано до того, как следствие представит окончательные выводы.
Гаттон окинул меня вопрошающим взглядом и произнес:
- Я знаю, что вы искренне заинтересованы в этом деле. Позвольте сделать вам предложение. Возможно, оно выйдет за рамки вашего допуска к делу, каким его представляет начальство, но я все же рискну. При одном условии: обо всем, что вы обнаружите, буду знать только я, но не "Планета". Это договоренность не разойдется с вашей журналистской этикой?
- Не разойдется, - охотно ответил я, - вы, конечно, сможете просматривать все, что я буду писать для "Планеты". Так что вы предлагаете мне сделать?
- Я желаю знать, - без обиняков сказал Гаттон, - при каких обстоятельствах скончался мистер Роджер Каверли.
- Роджер Каверли? - эхом повторил я.
- Сын сэра Бернема Каверли, - продолжил Гаттон, - и, следовательно, прямой наследник титула. Он умер где-то за рубежом лет пять-шесть назад, в результате чего покойный сэр Маркус и стал баронетом после смерти своего дяди, сэра Бернема. Вы помните, наверное, как его слуга, Моррис, упомянул, что отношения между леди Бернем Каверли и сэром Маркусом оставляли желать лучшего - конечно, из-за безвременной смерти ее собственного сына.
- Я вас внимательно слушаю, - с готовностью откликнулся я. - Вы предлагаете мне отправиться во Фрайарз-Парк и побеседовать с леди Бернем Каверли?
- Именно, - ответил Гаттон. - Конечно, это звучит неожиданно, но я знаю вас достаточно хорошо и готов рискнуть выволочкой. Правда, я могу поручить это детективу. У меня слишком много дел в городе, и самому за всем следить не получится, поэтому порекомендовал бы вам согласиться.
Я понимал, чем было вызвано предложение инспектора Гаттона, и был благодарен ему за проявленную человечность. Протянув ему руку, я сказал:
- Благодарю вас, Гаттон, вы можете смело доверить расследование мне. Я отправлюсь во Фрайарз-Парк сегодня же.
- Хорошо, - ответил Гаттон. - Разрешите дать вам совет. Не забудьте прихватить надежный револьвер!
Глава 11 Царапины
Когда я добрался до трактира "Эбби-Инн" в Аппер-Кросслиз, едва не самого древнего здания в этой старинной деревушке, было уже около семи вечера. Трактир застал дни, когда облаченные в белое братья из некогда процветавшего монастыря Круа-де-Лис трудились на полях аббатства и рыбачили в речушке, медленно несущей свои воды в соседней долине. Время оставило неизгладимые следы на его фасаде, а галерея над каретным двором угрожающе провисла и была готова того и гляди обрушиться просто от возраста.
Я с первого взгляда попал под чары окружающего пейзажа. Покатые холмы вздымались над долинами, густой лес на склонах перемежался с широкими возделанными полями и еще более просторными вересковыми пустошами - совершенно дикими и навевающими мысли о разбойничьих лагерях и давних стычках воинственных лендлордов. Здесь же испокон веков жили сюзерены: руины замка до сих пор виднелись на вершине соседнего холма.
Из окна снятой мною комнаты я мог любоваться поражающей своим разнообразием местностью - обжитой и дикой, со всех сторон обрамленной лесом, отступающим лишь в долине. Одна только башня какого-то старого особняка возвышалась над кронами деревьев, тогда как все остальное было сокрыто зеленью.
Отведав настоящий сельский ужин, в котором малое число блюд с лихвой возмещалось обильностью порций, я раскурил трубку и спустился в питейный зал, надеясь разузнать об этом крае из первых рук от какого-нибудь случайного посетителя, подходящего для этой цели.
За стойкой с трубкой в зубах восседал хозяин трактира, довольно неразговорчивый представитель своей братии, а в зале был единственный гость - смахивающий на цыгана мужчина с безумными глазами, одетый в костюм егеря, в крагах и меховой шапке. В углу рядом с ним стояла охотничья винтовка. Увидев меня, хозяин кивнул, а незнакомец поздоровался. Я решил, что егеря будет легче разговорить, и сам завел беседу: