Сергей дёрнул ручку двери. Но она не открылась; дама опередила его, упёрлась в дверь длинной ногой в чёрном ажурном чулке.
– Что вы медлите? Или вы предпочитаете экзотику, что-нибудь этакое?! Да, шалун?! Я согласна! На все согласна! Пусть дым коромыслом стоит, ну же, скушайте меня с потрохами, скушайте так, как вам это нравится! Ах, вы проказник!
Она подкинула ладонями груди – и те стали выделывать неимоверные пируэты. А когда дама до предела выгнула свой стан и полуобернулась, уперевшись ладонями в затянутые чёрным ножки, Сергей задумался – может, и впрямь "скушать"? Но глаза, глаза! Это были глаза ненормальной, чокнутой! Нет, он отвернулся.
Дама набросилась на него сзади, вцепилась ногтями в плечи. Застонала на ухо:
– Ну куда же вы?!
Чёрная нога захлестнула торс Сергея, обвила живой змеёй, словно в ней и костей не было. Одна грудь дамы застряла у него под мышкой, и он никак не мог выпихнуть её обратно. Дама вжималась в него всем телом и уже не стонала, а скулила, повизгивала:
– Останьтесь! Делайте, что хотите – мучьте, издевайтесь, режьте на куски, насилуйте, бейте, рвите! Но оставайтесь! Я вам заплачу! Я богатая! Я могу много вам заплатить! Ну же?!
Последнее добило Сергея. Он с силой отпихнул даму назад. Вырвался. Захлопнул дверь. Выскочить в коридор страстная особа не посмела.
Минуты три Сергей стоял и не мог отдышаться. Потом смело направился к последней, пятой двери. И распахнул её.
– Я на приём! – заявил он с порога.
– Да что вы говорите? – откликнулся кто-то невидимый из-под стола, стоявшего у широкого окна.
Комната была огромна и светла. На вешалке у входа висел белый халат. В стеклянном шкафчике были разложены по полкам инструменты, медикаменты и какие-то чистые бланки.
– Мне сказали, что тут принимает опытный психиатр, так?!
– Кто сказал? – донеслось из-под стола.
– Надёжные люди!
– Э-э, тогда другое дело! – Над столешницей показалась крупная розовая голова.
Сергей обомлел. Перед ним была точная копия отца Григорио. Если хмурый отец был просто до неприличия, до безобразия чёрен, то "дохтур", двойник хмурого, был до безобразия бел и сдобен. Но те же кустистые огромные брови, тот же подбородок, те же свинячьи глазки… Все – то же!
– Сергей…
– Фамилия не обязательна! – опередил пришедшего врач. – Осторожность не помешает. А меня называйте просто Григорием.
Сергей кивнул в растерянности. Григорию было лет шестьдесят.
– А вы случайно не были… – начал Сергей.
– Нет! – твёрдо ответил доктор. И добавил, потупив очи: – Вы взнос внесли?
Сергей достал бумажник и отсчитал пятьдесят рублей.
– Нет-нет! – замахал руками Григорий. – Не мне! Идите и отдайте моей жене. Соседняя дверь!
– Ну уж нет! – взорвался Сергей.
Григорий понимающе улыбнулся – подбородок обвис, а щеки превратились в два огромных помидора.
– Все ясно, – приторно прошелестел он, – вы, разумеется, успели пообщаться с ней… вы меня понимаете, молодой человек? Все ясно, снимайте штаны!
Сергей отшатнулся.
– Зачем?!
Доктор Григорий развёл руками.
– То есть, как зачем? У вас ведь, э-э, сексуальное, разумеется, расстройство? Снимайте, снимайте, не стесняйтесь никого!
– А что, тут есть ещё кто-то? – глуповато вопросил Сергей.
– Ни в коем случае, – ответил доктор, – все предупреждены. – Он поднёс указательный палец к губам. – Как оценила вашу потенцию жена? Только честно, прямо, она мне все равно расскажет обо всем, – он опять улыбнулся, – до самых мельчайших интимных подробностей, ну-у?!
Сергей устало вздохнул. И присел на краешек обтянутой клеёнкой койки.
– Я собственно, по другому вопросу. У меня видения.
– Т-ш-ш-ш! – зашипел на него румяный Григорий. – Держите себя в руках. И не врите! Скорее рассказывайте, как все с ней было? В какой позе? Сколько? Подробнее описывайте, красочнее! И покажите на себе, давайте, давайте, это для диагноза надо!
Сергей опешил. Но в этот миг распахнулась дверь, в неё просунулась голова страстной дамы. Послышался капризно-надменный голос со сварливыми интонациями:
– Он все врёт! Не верьте! Никакая я ему не жена! Ах ты старый развратник, поганец, негодяй!
В дебелого Григория полетела метко пущенная зелёная ваза. Сергей глаза закрыл. Но Григорий ловко пригнулся, спрятался за столом. И ваза пролетела мимо, вышибла со звоном стекло, упала на улицу.
– Не мешайте мне принимать пациентов! – раздалось из-под стола.
– Он пришёл ко мне! – завопила дама. – Не смейте его забирать! Он мой!!! Пустите! Кто там, пустите немедленно!
Дама скрылась. И в комнату заглянул мужик в майке. Он извиняюще улыбнулся, проговорил с натугой:
– Прощения просим, я эту дуру выпер, вы не серчайте! Ща мы с ней разберёмся!
Он закрыл дверь, и из коридора раздались сначала гневные, потом нечеловеческие, а напоследок в сладострастно-дикие вопли. Видно, они там разобрались.
– Значит, не сексуальные? – обиженно переспросил Сергея доктор Григорий.
– Нет.
– Жаль! Ну ладно, рассказывайте!
Сергей принялся долго и нудно описывать все, что с ним происходило. Доктор слушал. Слушал уперев обе руки в щеки, наморщившись, занавесив глаза густейшими белыми бровями.
Через полчаса Сергей понял, что доктор спит. Тогда он осторожно встал и пошёл к выходу. Но не доходя двух шагов до двери, замер как в столбняке. На вешалке под халатиком висела грязно-серая ворсистая ряса с капюшоном. Это было уже слишком!
Он хотел повернуться, ещё раз посмотреть на доктора Григория. Но скрипучий голос его опередил:
– Та-ак-с, диагноз ясен! Сейчас мы сверимся, – раздался шелест страниц, потом прозвучало громче: – Вот, все про вас и написано! Значит, так – шип вогнать на три вершка, нет, пардон, на вершок! И повернуть три раза, как указано на рисунке. Все предельно просто, тут делов-то на пять минут!
– Что-о?! – взревел Сергей. – Какой ещё там шип?!
Перепуганный доктор Григорий спрятался под столом. Но не смолк.
– Я извиняюсь, ошибочка, не ту инструкцию прочитал, – скороговоркой верещал он. – Вот нужная: при маниакальных психозах, которые проявляются в кажущихся перемещениях в пространствах, необходимо хирургическое вмешательство, та-а-к-с, это мы пропустим, вот – лоботомия! Это то, чего вам, мой юный друг, и нужно!
Доктор Григорий выскочил из-под стола с огромным коловоротом в руках, побежал к Сергею. Был он жирен, тяжёл, и потому бежал медленно, с одышкой.
– Стойте! Стойте же! Операция-то пустяшная, пять минут – и гуляй, Серёжа! Куда вы?!
Сергей вылетел в прихожую. И споткнулся о чьи-то тела. Уже падая, он разглядел, о чьи именно – это огромный мужик-шкаф возлегал на даме с длинными козьими грудями. Дама не могла, судя по всему, ни визжать, ни стонать, она лишь томно хрипела. До Сергея ей не было дела. Зато мужик начал подниматься.
– Я его щя месить буду! – пообещал он с затаённой злобой.
– Держите его! Держите! – доносилось из кабинета доктора. – Он с операционного стола убежал! Хватайте больного! Да огрейте же его чем-нибудь, сбейте с ног!!! Уйдёт больной!
Мужик с треском разодрал себе майку. И как был, в одних обрывках, пошёл на Сергея. Дама, судя по всему, ожила, и тоже поползла к гостю, зубы её хищно клацали, изо рта капала слюна.
Гинга! Вот это настоящая гинга, подумалось Сергею. Паршивые дела! Жуткий дом! Он дёрнулся было. Но дама уже впилась зубами в его лодыжку, потянулась руками выше. Он завопил и, превозмогая боль, выдрал ногу. Бросился к входной двери.
– Воры! Вор-р-ры-ы!!! – орала сухонькая женщина, та самая, что открывала дверь. – Карау-у-л!!!
Она больно ударила Сергея скалкой по спине, потом закатала в лоб. Мужик в разодранной майке настиг его, сбил с ног могучим ударом. Следующим он выбил Сергея за дверь, да так выбил, что тот летел весь пролёт по воздуху, потом грохнулся.
На лестничной площадке стояли юноши в шляпах и курили. Они с укоризной поглядели на свалившегося им под ноги мужчину. И брезгливо отвернулись. Дама в шляпке выглядывала из дверей старинного лифта. Она была там не одна. Но Сергею уже не удалось разобрать, с кем. Он вскочил на ноги и бросился бежать вниз, прыгая через три ступеньки.
– Хватайте пациента, дармоеды! – неслось ему в спину. – Из-под скальпеля сбежал! Хватай гада! С ног, с ног сбивайте! Вали его! Бей! Да по башке бей, по башке! Все равно вскрывать будем! Держи-и-и-и!!!
Сергей спустился вниз одновременно с лифтом. На этот раз сумел разобрать – дама в кабинке была с двумя пожарниками. Но занималась она тем же, чем и с худощавыми юношами. Увидав растрёпанного Сергея, кто-то из троих нажал на кнопку, и кабинка поехала вверх.
– Адье, мон шер! – послышалось из неё и расстаяло в высях.
Сергей выскочил на улицу. И еле увернулся – рядом с ним, в двух сантиметрах, грохнулась об асфальт большая зелёная ваза. Один из осколков вонзился ему в щеку. Но вынимать его было некогда. Сергей припустился от страшного дома во всю прыть.
Две остановки он бежал пешком. Оглядывался ежесекундно. Ему казалось, что доктор Григорий и вся братия гонятся за ним по пятам.
К подруге он ворвался совершенно измочаленным, злым, дёрганным. Та руками всплеснула. Но Сергей не дал ей и слова вымолвить.
Все испытанное им, все накопившееся, все долго сдерживаемое прорвалось наружу яростным, безумным фонтаном, вулканической лавой. Он не поздоровался, не сказал ласкового или хотя бы приветливого слова. Он набросился на неё как зверь – с шумным алчным дыханием, рыком, всхлипами. Прямо в прихожей он подхватил её на руки, подхватил, грубо сжав её широкие бедра, вскидывая над собой, вжимаясь головой в упругий живот.
– Ой, с ума сошёл! – восторженно завизжала она.
Но он ничего не слышал, ничего не понимая – он нёс её в комнату. Он ударил в дверь её спиной, та распахнулась. Он ничего не видел, шёл вслепую. Но он знал, где диван, и не боялся промахнуться. С размаху он бросил её на высокие подушки, сам опустился на колени, рванул полы халата – лишь пуговицы полетели во все стороны, узенькие беленькие трусики затрещали под его рукой, и превратившись в обрывочки, полетели за спину. Взвизгнула молния на брюках. И в эту секунду, когда он на миг отпустил её, она подтянула ноги к груди, свела их, заслоняясь от него, глядя испуганными ошалевшими глазами. Но он, просунув ладони внутрь, резким движением развёл их, вжался между ними, не вставая с колен, притягивая её к себе… И она, вздрогнув и тут же расслабившись, обхватила его голову, прижала к груди и в голос рассмеялась, торжествующе, раскатисто. Она давно ждала этой встречи. И пусть воображение рисовало её не совсем такой, неважно! Главное, она состоялась! Никогда ещё её милый залеточка не был таким горячим, страстным, ненасытным. Он овладевал ею как обезумевший от желания самец, дикое и сильное, необузданное животное – и в этом было столько ещё неизведанной сладости, что она не просто приняла эту звериную любовную игру, но и сама отдалась ей полностью, без остатка, стремясь подыграть ему в роли беззащитной насилуемой жертвы, оторопевшей от сокрушающей её мощи, горящей в охватившем её пламени.
А Сергей по-прежнему ничего не видел, ничего не соображал. Словно захваченный каким-то невидимым неистовым полем, он исполнял первобытный ритмичный танец, вжимаясь в неё с каждым движением все сильнее, раскачиваясь и в такт внутреннему инстинктивному ритму, качая из стороны в сторону головой и разбрасывая ею тяжёлые груди, тут же возвращающиеся на свои привычные места и вновь наваливающиеся на его щеки, нос, губы. А когда он уже не мог сдерживать себя даже в малом, когда из него стало вырываться вместе с семенами грядущих жизней все накопившееся и гнетущее, он вскочил на ноги, вздымая её над собой, сдавил ей бедра так, что она закричала на всю комнату, впился зубами в левую грудь – и ему показалось, что они вот-вот взлетят, умчатся сквозь потолки и балки в поднебесье. Но не взлетели, не умчались. Наоборот, они рухнули на диван плашмя, не разжимая объятий. И замерли.
Лежали долго, приходили в себя. Мозги у Сергея постепенно прочищались. Но первой все же заговорила она:
– Ты случаем не из психушки сбежал?
Он ответил не сразу, вспоминая – а откуда он на самом деле сбежал. Прошлое было в тумане. Лишь какие-то тени маячили, да мельтешили в памяти путанные обрывки фраз. И ответ его не был достаточно вразумительным.
– Видать, из психушки, не упомню чего-то, – прошептал он ей на ухо.
– То-то я и гляжу – ввалился ненормальный, глаза как плошки, растрёпанный… и босой! – сказала она и закусила губу. – Кто с тебя, неврастеника, башмаки-то снял, отвечай?!
Сергей все сразу вспомнил. Да, башмаки он оставил в этом страшном сумашедшем доме. Но он не пойдёт туда за ними, ни за что не пойдёт! Лучше в прорубь головой! Лучше под гильотину! Перед глазами застыла зверская рожа то ли отца, то ли "дохтура" Григория-Григорио, заплясал в его набрякшей лапе коловорот, загудело в ушах: "Хватай больного-о-о!!!"
– Ну, не хочешь, не говори, не надо! – принялась его успокаивать Ира. – Напугали мальчика, да? Ну, молчи, молчи!
Сергей молчал и думал, что он правильно сделал, придя сюда. Да, она его спасла, она его всегда спасала в трудные минуты, в тяжёлые деньки. Она вытягивала его из беспробудных запоев и беспричинных депрессий, она вливала в него новую жизнь и выпускала в неё. А он уходил. И пока все было нормально, не вспоминал о ней. Но очередная беда гнала его под крылышко.
– Я люблю тебя, – проговорил он нежно.
– Ещё бы, – согласилась она.
Ему бесконечно повезло с ней. Но он сам не осознавал этого. Ира была необыкновенно хороша: и высока, и стройна, и налита там, где требуется налитости. Она вполне могла участвовать в любом конкурсе красоты… правда, возраст был уже не тот, на конкурсы брали пятнадцати-семнадцатилетних, а ей за тридцать, но все равно! Она была настоящей красавицей. Не совсем счастливой, неудачливой в жизни и не ценящей своей красоты. Но таких оставалось совсем мало. И почти что и не оставалось. Все понимали – это жизнь, с жизнью не справиться, она сама диктует законы, И все равно было обидно. За три-четыре последних года из страны вывезли всех более или менее симпатичных женщин. Поначалу с помощью всевозможных конкурсов отбирали для секс-шоу и прочих представлений на западе самый качественный товар, потом этим товаром начали набивать все публичные дома третьих стран. Одновременно расплодилось множество контор и конторок, агенств и брачных бюро, через которые каждой желающей – красивой желающей – обеспечивался муж за границами страны. Поначалу отбою не было от претенденток, брачные конторы зарабатывали бешенные деньги, женская плоть распродавалась во все концы света: брали жёнами, наложницами, подругами, манекенщицами, брали в гаремы и дома моделей, в гольфклубы и массажные заведения, брали везде! Брали все, что можно было забрать… Ну и выбрали! Назад, разумеется, никто не возвращался. Оставались дурнушки, неудачницы, обременённые чадами, алкоголички и наркоманки – от этих везде отказывались, могли своих предложить. Короче, оставались те, кто не сумел пристроиться, кто даже на самый захудалый конкурс, где оспаривались места сто двенадцатых по счёту жён-наложниц для нищающих папуасов, не мог пройти в силу своей явной малопривлекательности. Такие как Ира были единицами, случайно уцелевшими. Ей четырежды приходили приглашения из афро-советских и арабо-советских совместных контор. Но она стеснялась пойти туда. Она оставалась, наверное, единственной невывезенной блондинкой. Тут и американцы с европейцами, и австралийцы с новозеландцами маху дали – пока они разглядывали фотографии "желающих соединиться узами с заграничными мужьями", африканские царьки и вожди перекупили всех светловолосых, а конкурентами им были лишь арабские шейхи и их подданные. Страна обезлюдела, ибо без женщин – какая же страна. На телевидении держали, правда, двух теледив. Но никто не знал, где они живут на самом деле и сколько им платят. В основном же и на экранах последнее время маячили труженицы в жёлтых робах. Они были хорошие и добрые женщины. Они могли народить ещё хоть сотни тысяч красавиц? Но от кого?! Сергей сам слушал сообщение ТАСС о том, что за последние полтора месяца в стране родился лишь один здоровый мальчик и две здоровые девочки, да и те с умственными отклонениями и глухие. Все прочие рожали монстров. Химическая промышленность и разливанное море бормотухи делали своё дело.
– Я люблю тебя, – снова прошептал он, положив ей руку на грудь, чмокнул в щеку. – Я всегда буду тебя любить.
– Слыхали, – вздохнула она. – Ты лучше скажи, где пропадал?
Сергей навалился на неё, зажал рот губами. И еше раз овладел ею – на этот раз размеренно, неспешно, смакуя сзмую малость и осыпая её ласками и поцелуями. И лишь потом он ответил глуховато, без интонаций:
– Везде, Ирунчик, и в психушке, и в тюряге, и на том свете, все равно не поверишь.
Но он ошибался – любимые жекщкны готовы верить во что угодно, лишь бы только им раскрывали душу, делились с ними. И она вытянула из него все, что могла. Вытянула и подвела черту:
– Значит, так и должно было случиться. Пора тебе обратно в твой параллельный иди как там, перекрёстный, что ли, дурдом! А как тебя вышибут оттуда, давай ко мне, приму!
Сергей больно ущипнул её за бок. Но она не вскрикнула, лишь выгнулась кошкой. Насела на него и заставила подчиняться себе – она умела это делать. А он почему-то вспомнил безумную даму с козьими грудями и золотыми зубами, вспомнил мужика в майке – и ему стало искренне жаль их. И ненормального "дохтура" стало жаль, и субтильных, юнцов с их пассией, и недоверчивую женщину со скалкой, и даже голую старуху с сухой мочалкой. Да, все они были настоящими сумасшедшими, клиническими. Им было хорошо! Они не понимали, что они больны, хотя и страдали по-своему. Но куда деваться ему, здоровому, обложенному со всех сторон! Или немного подождать, мозг ведь не железный, он не долго будет выдерживать нагрузки, он лопнет, взорвётся, в нем поселится нечто химерическое, обзываемое синдромами и прочими гадостями…
Ирина вздрогнули и заплакала. Он не ожидал такой реакции, это было слишком. Волна щемящей жалости побежала по позвоночнику, сковала тело. Он целовал её губы, шею. глаза, ловил ртом каждую слезинуу. Он любил её, как никого и никогда, все остальные были её тенями, её отражениями, да, когда он ласкал их и упивался их плотью, он был с ней, даже если и не вспоминал её имени, глаз и рук, все равно он был с ней. Она для него заменяла всех женщин.
– Так что же делать? – спросил он, зарываясь носом в её светлые волосы.
– Ты не вырвешься из круга, пока не разберёшься с этим проклятым сугробом, понял?! Тебе надо довести дело до конца, Сереженька, до самого кончика, надо размотать клубочек!
– Ты что-о?! – вскрикнул он.
И отпихнул её от себя. Отпихнул её так, что она скатилась с дивана, застыла на зеленом паласе – обнажённая, вздрагивающая, прекрасная.