Когда они поднялись в номер, Коля сразу направился в ванную. Ему казалось, что избавившись от запаха масла, он и сам превратится в нового человека. Быстро сбросил одежду, придирчиво осмотрел себя в зеркале, висевшем над раковиной, и взгляд остановился на крестике. Коля впервые рассмотрел на нем человеческую фигуру; осторожно взяв тонкую пластину, неожиданно поднес ее к лицу, словно выполняя некую естественную потребность. Губы коснулись металла, показавшегося теплым, и от него совсем не хотелось отрываться…
КОНЕЦ
Две Ларисы
Женя вышел из вагона, когда над Одессой светило солнце. После серого, еще не просохшего от таящего снега Воронежа, он ступил на сухой асфальт, мгновенно окунувшись в теплый прозрачный воздух. Женщины здесь уже ходили в туфлях, мужчины в пиджаках, а из-за домов напоминало о себе криками чаек Черное море.
Женя бросил сумку на плечо и направился в город. Хотя до вечера было еще далеко, но думать о ночлеге всегда надо с утра – таков закон всех командированных.
Он не спеша брел по Пушкинской, разглядывая старые дома в поисках гостиницы и наслаждаясь ароматом весны; потом свернул на маленькую улицу без таблички и вдруг оказался на Дерибасовской. Первым, что бросилось в глаза был знаменитый "Гамбринус", где у входа, держась на решетку, стоял колоритный небритый мужчина, мусоля во рту потухшую сигарету, а рядом валялась скомканная газета, портя вид легендарной улицы.
…Обязательно зайду!.. Но чуть позже… Женя прошел еще несколько кварталов и наконец увидел долгожданную гостиницу; отворив массивную дверь, он окунулся в роскошь – тяжелые портьеры, позолоченные колонны, огромный ковер, но главной все-таки была черная, монументальная табличка "мест нет".
– Мне б на одну ночь, – попросил он бессовестно молодящуюся женщину, восседавшую за толстым стеклом.
– Мы не поселяем, – администратор подняла безразличный взгляд, – "Бюро по централизованному расселению" во дворе.
Такая система Жене сразу не понравилось, так как в этом случае заполнялись даже периферийные гостиницы, неизвестные туристам, но столь любимые снабженцами и наладчиками; однако выхода не оставалось.
В бюро Женя увидел, собственно, то, что и ожидал – человек двадцать, набившихся в тесную комнату, и объявление на двери "Сегодня в гостиницах города свободных мест нет".
– Знаете что, – объясняла мужчине с портфелем толстая крашеная блондинка, – обратитесь в "Бюро частного сектора". У нас желающие сдают приезжим койки. Очень удобно – весной и летом многие так живут.
Пока мужчина рассыпался в благодарностях, Женя представил, как в соседней комнате будут визжать истеричные дети; как придется глотать слюну, вдыхая запах свежих хозяйских котлет и притворяться безумно уставшим, чтоб не общаться с пьяным мужем хозяйки (почему он должен быть обязательно пьян, Женя и сам не знал, но избавиться от возникшего образа уже не мог). …Нет уж, увольте, – решил он, – в конце концов, одну ночь пересплю и на вокзале, а завтра хоть какую-нибудь крышу выклянчу на заводе… а ночь на Одесском вокзале – это ж экзотика!.. Женя не считал себя романтиком, но приключения любил, и порой даже создавал их сам, как, например, сейчас – ему ведь ничто не мешало приехать, как нормальные люди, в понедельник, когда все работают, но он захотел выкроить себе лишний денек у моря.
После принятого решения Женя повеселел и первым делом вернулся на вокзал, чтоб бросить в камеру хранения сумку, от которой уже ныло плечо. По дороге ему попалась древняя бабка, обещавшая ночлег за двести рублей, но он посмотрел на нее с гордым пренебрежением; налегке вышел на привокзальную площадь, купил мороженое и наконец-то направился к морю.
Все скамейки на Приморском бульваре оказались заняты смешными старичками и старушками, молодыми мамашами, державшими в одной руке книгу, а другой, автоматически раскачивавшими коляски; здесь же весело щебетала группа девчонок, которые курили, облепив скамейку, словно стайка воробьев. Соскучившись по собственной привлекательности; довольные, что сбросили тяжелые зимние вещи, они выставляли на показ голые коленки. Женя шел медленно, заложив руки в карманы ветровки, и девчонки провожали его взглядами – им, наверное, очень хотелось до самой ночи гулять с кем-нибудь по пахнущему распускающимися листьями городу. У Жени мелькнула мысль подсесть к ним, но он здраво рассудил, что пока не решился вопрос с гостиницей, делать этого не стоит – все равно вести их некуда, а у них самих, в столь нежном возрасте вряд ли имелась жилплощадь.
…Успею еще… хоть даже завтра!.. К тому же, девки все одинаковые, а, вот, ночь на Одесском вокзале!.. Он чинно проследовал дальше, весьма довольный собой, и девчонки, похоже, тут же забыли о нем.
Море уползало к горизонту, сливаясь с небом, а на рейде белел большой красивый теплоход – вот, собственно, и все. Женя постоял немного и пошел обратно, так и не поняв, с чем связано такое количество стихов и песен об этом водоеме. Обычное море – такое же, как Балтийское, только чуть синее; такое же, как Каспийское, только чуть чище (на северных морях ему побывать не довелось – там слишком мало заводов, эксплуатирующих прессы; к тому же, он не любил холод).
Вечерело. Из распахнутых окон ресторанов слышалась музыка, но Женя опоздал – залы уже заполнились, а усатые швейцары при галунах и фуражках бдительно охраняли двери. Однако ходить ему тоже надоело, и вновь увидев перед собой гостеприимно распахнутые двери "Гамбринуса", он вошел.
Зал оказался длинным подвалом, в центре которого возвышалась эстрада; на ней суетились музыканты с гитарами, а по углам чернели акустические колонки. Прямо у входа висело две таблички: чуть поменьше – "У нас не курят" и чуть побольше – "Приносить и распивать спиртные напитки запрещено".
Женя усмехнулся: …Усатый скрипач, похоже, канул в Лету – современная жизнь не приемлет индивидуалов с тяжелой судьбой… Бедный-бедный Куприн!.. Он заказал пиво с заурядной скумбрией и уселся за свободный столик. Убивая время, через полчаса повторил заказ; живот его раздулся, жирные руки воняли рыбой, но, самое противное, что ничего интересного не происходило – обычный пивбар, причем, далеко не лучший из тех, где ему приходилось бывать.
…И вокзал, наверное, окажется таким же ординарным, как и все остальное… Он представил, что всю ночь придется ерзать на жесткой скамейке, блуждая осоловелым взглядом по сонным, тупым лицам, но "Бюро частного сектора" уже закрылось, поэтому отступать было поздно.
Единственным сюрпризом, который ожидал его уже на выходе, стало объявление, сообщавшее, что раковина в туалете не работает; пришлось вернуться и ополоснуть руки остатками пива. …И с чего бы это в Одессе в кране нет воды?.. Видно, выпили… – разочарованный, он покинул "Гамбринус" и не спеша побрел к вокзалу.
Поднялся ветер, пригнавший откуда-то облака, которые заволокли небо; сразу сделалось зябко, но в вокзале по-прежнему было тепло. Пиво разбудило чувство голода, и Женя съел в буфете кусок курицы; потом прошелся по залам ожидания, но не найдя ничего, достойного внимания, уселся в мягкое красное кресло. Среди пассажиров сновали старушки, предлагавшие ночлег (к вечеру цены поднялись до трехсот рублей). …Как в среднем гостиничном номере… – Женя вытянул ноги, склонил голову на бок и закрыл глаза (после утоления голода, пиво навевало сон).
Разбудил его звон стекла и громкие голоса. Сначала Женя взглянул на часы, определив, что проспал всего-то час, а потом, подняв голову, увидел, как совсем рядом милицейский наряд разнимает драку. Скандалистов быстро скрутили и потащили к выходу, а сержант, заметив, с каким любопытством Женя наблюдает за происходящим, направился прямо к нему.
– Молодой человек, вы когда отъезжаете? Покажите билет.
– У меня нет билета.
– Ваши документы, – он перелистал паспорт, внимательно изучил командировочное удостоверение и вернул их, предупредив строго, – Евгений Иванович, вокзал – не место для ночлега. Здесь люди отъезжающие, так что идите отсюда.
– Куда? В гостиницах мест нет, завод сегодня закрыт.
– У нас всегда можно найти ночлег! Короче, чтоб через десять минут я вас здесь не видел, ясно?
– Чего ж неясного… – Женя огляделся, но все старушки, как назло, пропали, зато сержант продолжал ждать исполнения своего приказа, и Жене ничего не оставалось, как направиться к выходу. Ночевать на улице он, конечно, не собирался, но надо было переждать, пока сгинет этот красномордый дебил.
Оказывается, пока Женя спал, пошел дождь, и курившие теперь толпились в тесном тамбуре. Женя затерялся среди них, размышляя, часто ли сержант делает обход и имеет ли право забрать в кутузку трезвого гражданина с полным набором документов. А в двери входили люди с чемоданами, неся с собой запах влажного асфальта; суетливо отряхивались, вытирали мокрые лица, и двигались дальше к своим поездам. …Проклятье! Уж лучше нюхать чужие котлеты, чем всю ночь бегать от ментов!.. Стоило Жене так подумать, как за спиной раздался тихий голос:
– Ночлег никому не нужен?..
Он быстро обернулся. Рядом стояла девушка, сжимавшая в руке зонтик, с которого на пол текла струйка воды. Вошла она, видимо, через один из боковых входов.
– И сколько за ночь, хозяйка? – обычная Женина уверенность мгновенно вернулась, и он улыбнулся.
– Сто…
– А что так дешево?
Девушка пожала плечами и промолчала.
– Далеко ехать, наверное? – догадался Женя.
– Нет, совсем рядом.
– Тогда идем!
За время диалога Женя успел рассмотреть девушку – на вид, лет двадцать пять; нос, конечно, длинноват, а из-за черных прямых волос, обрамлявших худощавое лицо, оно казалось чересчур бледным; поверх платья была надета старенькая кофта, на ногах туфли, вымазанные грязью, мелкие брызги которой, остались и на колготках. …С другой стороны, и ножки, и задница, и грудь очень даже ничего, а рожу можно платочком прикрыть… так что все складывается даже прикольнее, чем я думал… Ай да, сержант, удружил!.. Мысли же самой девушки, похоже, блуждали где-то далеко, потому что она даже не смотрела на будущего квартиранта; в дверях молча подала зонтик, и Женя раскрыл его над ними обоими.
Дождь остервенело колотил по лужам, вздувая пузыри. Ноги мгновенно промокли, и Женя перестал обращать внимание на то, куда ступает. В довершение к прочим "прелестям", они свернули в частный сектор, где практически не было фонарей – теперь главным стало, не поскользнуться и не упасть в жирную чавкающую грязь; еще Женю раздражало молчание спутницы, и он спросил, нарушая монотонный шум дождя:
– Хозяйка, а как вас зовут?
– Лариса.
– Меня – Женя.
На этом разговор закончился. Хлюпая по лужам в кромешной тьме, Женя размышлял: … На постоянную сдатчицу жилья она не похожа – вся какая-то неуверенная… блин, да и цена – у бабок, вон, было по триста, и хрен кого из них осталось! На проститутку тоже не тянет – те девки общительные… даже слишком. А если "наводчица"? И ждет нас дома десяток "быков"?.. Женя знал, что в правом кармане у него лежат документы, в левом – деньги, но страха не возникло. Два года в спецназе не проходят бесследно; да и зонтик – неплохое оружие. Он даже примерился, как сходу толкнуть Ларису в объятия противника – все получалось, вроде, удачно.
Они долго плутали по неразличимым в ночи переулкам, и Женя окончательно запутался – если б ему предложили выбраться отсюда самому, он вряд ли смог бы это сделать, что еще больше подтверждало версию о наводчице.
В конце концов, Лариса свернула к дому, на веранде которого горел свет; четко просматривалась облезлая стена и простая лампочка без абажура. Когда она открыла калитку, Женя углядел конуру.
– Собака не укусит?
– Ее убили, – не оборачиваясь, Лариса достала ключ.
…Блин, а это-то мне на фиг знать? – удивился Женя, – или думает, я начну расспрашивать, а тут мне по голове – раз!..
– Входите, – Лариса отперла дверь и выдвинула из-под шкафа стоптанные женские тапки.
Женя опасливо огляделся – на табурете стояла маленькая газовая плита с баллоном; рядом кухонный стол; на нем сушилка с тарелками; у стены шкаф со всякой кухонной утварью, и вокруг полная тишина.
– Раздевайтесь, – Лариса заперла дверь на замок, а потом еще опустила старую черную щеколду, – обувь я потом посушу.
Женя наклонился к своим рыжим от глины туфлям, и тут в доме щелкнуло. Он вскинул голову, но услышал ровный гул холодильника. …Блин, так заикой станешь…
Лариса тоже сбросила туфли, поставила в угол зонтик; дождавшись, пока гость сунет мокрые ноги в тапки, открыла внутреннюю дверь и зажгла свет. Женя увидел белый бок холодильника, облезлый круглый стол, на полу тоненькую циновку. …Не богато однако… – подумал он. Еще в комнате имелось два окна, завешанных шторами до самого пола, и две двери – одна была закрыта, а сквозь другую виднелся ковер на стене и диван со смятым покрывалом, на котором рядом с книгой лежал недоеденный бутерброд, словно кто-то только что встал оттуда. Лариса подошла к закрытой двери и толкнула ее.
– Здесь вы будете спать, – она включила свет.
В доме по-прежнему было тихо, но напряжение от этого не спадало – когда рассыпалась версия с ограблением, Женя, вообще, перестал понимать происходящее. …Может, она сектантка какая?.. Но где тогда всякие кресты, свечи?..
Комната оказалась маленькой, метров десять. У стены кровать с чистым бельем, рядом стул; у стены потемневшей от времени полированный шкаф, и все. Новым являлся лишь абажур под потолком; свет от него исходил зеленый и какой-то зловещий. Прямо над изголовьем кровати располагалось окно без занавесок; в принципе, особой необходимости в них и не было, так как снаружи его заплетал густой виноград.
– Располагайтесь, – сказала Лариса и исчезла, словно выпорхнула; даже шагов ее не было слышно.
Женя усмехнулся. …И что ж мне располагаться, если вещи остались на вокзале?.. Выглянул в окно, но лоза оказалась переплетена так плотно, что разглядеть сквозь нее что-либо не представлялось возможным – даже стекло, несмотря на ливень, оставалось сухим.
Лариса появилась вновь, причем, снова бесшумно и неожиданно; Женя даже вздрогнул.
– Есть будете?
– Нет, спасибо, – он все еще пытался объяснить поведение хозяйки, но в голову не приходило ничего разумного.
– Туалет на улице, справа от дорожки. Спокойной ночи, – и она вышла, плотно закрыв дверь.
Женя пожалел, что не купил газету; хотя он и не интересовался политикой, это было б лучше, чем чувствовать себя узником одиночной камеры, коротающим время бессмысленным созерцанием голых стен; подошел к шкафу. Створки открылись на удивление тихо (все в этом доме почему-то происходило очень тихо). Полки прогибались под тяжестью пыльных фолиантов со стершейся позолотой на корешках, стоявших плотными рядами. Женя достал одну книгу. Издание датировалось 1854-м годом; буквы были крупными и, как решил Женя, "какими-то не совсем русскими", а с гравюр смотрели странные лица в остроконечных головных уборах. Перевернул сразу десяток страниц. Здесь знакомых букв оказалось почему-то больше, но, тем не менее, он никак не мог сообразить, что делать с бесконечными "ять"; прочитал с трудом: "… Над крепостной стеной висела мертвенно-бледная луна. В ее свете Антонио увидел на одном из выступов женщину. Она казалась такой же неживой, как и луна – ее руки, одежда, лицо трепетали на ветру…" Женя захлопнул книгу. В это мгновение ему показалось, что за спиной кто-то стоит; резко обернулся, но комната оказалась пуста.
– Блин, чертовщина какая-то, – поставил книгу на место, – точно, чертовщина…
Прошелся по комнате, пытаясь придумать себе новое занятие. Пол под ним слегка поскрипывал, хотя Лариса перемещалась по нему совершенно неслышно.
…На фиг, лучше спать, а с утра пораньше на работу… Он разделся, сложив одежду на стул, выключил ужасный зеленый свет и лег. Стало абсолютно темно, а уж тихо до звона в ушах.
Когда на вопросы не находишь реальных ответов, невольно начинаешь искать их в области ирреального. Как всякий здравомыслящий человек, Женя не верил в потусторонние силы, и, тем не менее, за всем этим что-то ведь крылось – молчание дома, невесомая хозяйка; даже свет продающегося в любом магазине светильника, выглядел зловещим символом. И еще эти книги! Почему-то запала ему в душу трепещущая на ветру женщина. …И надо было открыть именно на этой странице!.. Хренов Антонио… На миг Жене показалось, что он угодил в средневековую легенду, но этого не могло быть; не бывает такого! Ведь еще несколько часов назад он ехал в поезде, пил пиво в "Гамбринусе", потом милиционер прогнал его с вокзала, и никаких ведьм, никакого средневековья!..
Тишина, хоть и оставалась абсолютной и подавляющей, но в ней ничего не происходило, и Женя стал успокаиваться. Робко повернулся на бок – кровать скрипнула. Подсунув руку под голову, услышал тиканье своих часов. …Все тут нормально… только, вот, женщина на ветру… и какого черта я полез в чужие книги?.. – зевнул и закрыв глаза, приготовился спать.
Наверное, подсознание продолжало фантазировать на тему дома и его странной хозяйки, потому что ночью Женю мучили кошмары: разбивая колени и сдирая кожу на руках, он карабкался по стене к призрачной Белой Женщине; карабкался долго, притягиваемый неведомой силой, исходившей от ее неживого лица. В конце концов, схватился за камень, вылез на стену и побежал, а Женщина уносилась, легкая и неземная, увлекая его за собой. Сзади возникли безмолвные черные тени, которые тоже включились в погоню; наталкиваясь друг на друга, они падали со стены без единого звука, но число их не убавлялось. Женя старался не обращать на них внимания – он чувствовал, что задыхается от бега и вдруг тоже воспарил над стеной, и тогда догнал Женщину! Схватил ее… вернее, схватил он воздух, потому что Женщина, действительно, оказалась бестелесна и неосязаема. Он махал руками по ее телу, голове… и тут она застонала, совсем как живая. Женя в ужасе замер. Белая Женщина стонала все громче, а тени неумолимо приближались…
Женя проснулся. Он лежал на спине; широко раскрытые глаза смотрели в ночь, а вокруг царила та же мертвая тишина. …И что это было? Блин, никогда не снились кошмары… Стон повторился еще более тяжело и протяжно, но теперь-то Женя не спал, потому что слышал, как на руке тикают часы. …Надо зажечь свет! Может, я все-таки сплю?.. Он метнулся к выключателю, и комната озарилась зеленым светом; теперь он казался не зловещим, а, скорее, спасительным.
Женя стоял босиком на голом полу и ждал, но стоны прекратились. Осторожно открыл дверь – из комнаты, в которой он видел диван с книгой и бутербродом, пробивался свет. …Значит, не спит. Может, она и стонала? Может, ей плохо?..
На цыпочках Женя подошел к двери, прислушался, но ничего не услышал. …А что я могу услышать, если человек не сопит, не храпит, не стонет… не стонет… – хотя страх, не исчез, но сознание уже генерировало разумные мысли, – нет, входить не буду – если все нормально, вдруг она начнет орать, типа, я хочу ее изнасиловать?.. Стоп, а, может, в этом и есть мулька?!.. Напишет заяву знакомым ментам и начнет требовать бабки. А, вот, хрен тебе!..