- К черту! - Семен резко взмахнул руками, будто отгоняя привидевшийся страшный сон. - Брехня все это! Мы, конечно, за союз с религией, но без всякой мистики или там сектанства. В Бога мы верим, но никакого сатанизма на вверенной нам территории не допустим. И все! - он стукнул кулаком по столу. - А религия твоя - опиум! И бога нет! Черта - тоже! Наука все это доказала!
- В науках я слаб, - сказал Всевед, сокрушенно качая головой. - Вся наука, которая в твоем доме лежит, - он поглядел на небольшую полку с книжками и старыми учебниками, пылившимися в углу, - та только в меня и вместилась. Однако, сдается мне, что не та наука, которая раз и навсегда ответ на все вопросы дала, а та, которая эти ответы каждый день ищет и в них сомневается. Ты же своими глазами видел и кровь, и страдание, и смерть. Они реальны, пусть же и их твоя наука объясняет. А пока ваши ученые о том гадать будут, я тебе скажу: то, что народ ваш от старой веры отказался и уверовал в единственно реальный мир и в единственно реальное будущее благо - было великим ударом по мнимому миру. Хотя и тьма-тьмущая вашего народа за эту новую веру перемерло, но чем более страдал народ, тем больше и верил. И без веры этой вы бы ни в войну не выстояли, ни страну свою не отстроили бы. Но время прошло - и разуверились вы в былых идеалах, а новых так и не обрели. Старых богов вы порушили, а новых не создали. Вот тут-то и достаточно было одной трещинки, одной слабинки в стене, разделяющей миры ваши, чтобы плотину вашу прорвало, и мнимость хлынула на вас, с каждым мгновением все более и более овеществляясь. А все потому, что нельзя веровать лишь в карман набитый, в колбасу копченую, в добро свое неправедными трудами нажитое. Не для того человек создан, чтобы жрать да спать, а для того, чтобы силой своего духа великие дела творить!
Всевед поднялся и пошел к двери. И уже стоя у порога, сказал:
- Знай же, что город ваш в осаде, в кольце, зачарован он, запутан силками нечистыми. Брожение идет нынче в умах ваших. И чем больше крови льется, тем больше вы в нее верите, тем сильнее становится нечисть, чем старательнее вы от нее хорониться будете, тем легче она вас достанет.
- Так что же, батюшка, всем нам погибель лютая… - залилась слезами Дуня.
- Спасти вас может лишь вера.
- В кого?
- Все равно, - махнул рукою Всевед. - Какую вы изберете, такая вас и сохранит… - с этими словами он шагнул за порог и исчез во тьме.
Семен же уронил голову на руки и тут же заснул.
VI
Посторонний человек, имевший несчастье заночевать в Букашине, под утро вскакивал, как ужаленный, втягивал голову в плечи и аж поеживался, ежесекундно вздрагивая от перечисления всей необозримой гаммы сексуальных излишеств, не снившихся и автору "Кама Сутры", всех видов инцеста, промискуитета и зоофилии, о которых громогласно сообщалось с улицы. Выглянув наружу, бедняга увидел бы ничем не примечательную картину заурядного коровьего стада, которое возглавлял громадный черный свирепого вида бугай по кличке Дупель. Он шествовал по разбитой центральной улице Букашина с видом римского императора, принимающего триумф. Однако вместо оваций и приветственных кликов стоявшие подле калиток старушки поливали его буйную рогатую голову такими свежими, сочными и прочувственными матюгами, от которых стыдливым румянцем зарделся бы и боцман Северного флота. Дело тут было не во врожденной порочности букашинских старушек. Причиной их остервенения были чертополох, крапива, кашка и прочая сорная трава, в изобилии росшая по обочинам улицы. Каждый травянистый участок перед домом по неписанному закону представлял собою место выпаса старушкиных коров и являлся единственным средством к существованию. Дурак же Дупель, привлеченный видом травы, то и дело тыкался в нее мордой, чем наносил ощутимый урон бедным бабушкам. От того-то они и бранились. Не в последнюю очередь попадало и Ереме Полбашки. Но нынешним утром в перебранку хозяек вплелись новые темы с ужасающими подробностями:
- Тю-у-у-у! Пошла прочь, чертова скотина! - кричала краснолицая Марья, шугая большую рыжую корову. - А слыхали, бабоньки, черти в церкви завелись, в полночь стали в колокола наяривать!
- А Мошкина жена брехала, что в райкоме привидения появились. Бузыку нашего из окна выкинули!
- Тю, врешь!..
- Сама врешь! Наши с утра бегали, говорят, не райком стал, а сплошная руина! Во-те крест!
- А Дуська грит, домового видела, правда, Дусь?
- Ну видела, ну и что, - сердито отозвалась мама Дуня. - Домовой он и есть домовой, и нечего тут кричать.
- А у Мавры, грят, все пиво вчерась скисло.
- А у нее отродясь ничего хорошего не было…
- Да нет, кажет, порча…
- Да она сама ведьма!..
- На ферме-то, на ферме, кто-нибудь слышал, бабы? Чернуха двухголовым телятей отелилась!
Бабы суеверно перекрестились.
- А я вам так скажу, девки, - поведала им Дуня. - Хоть и не велел мне Семка сказывать, а скажу: знаю доподлинно, все это от безверия нашего. Был у нас один верный человек, так и сказал: от грехов, говорит, от того что Бога забыли. От того-то нечисть и плодится со страшной силой…
- Ой, батюшки, что ж это будет-то…
- Да не вой ты, дура! - прикрикнула на нее бабка Марья. - Знач-так, первым делом надо попа найти, и пусть все дома освятит и всех детишек покрестит.
- Тю-у-у-у! Лепилинский поп, он сам жук еще тот, хуже черта лысого. По девкам шастает, цыгары смолит и на машине разъезжает…
- Ну й цур ему, абы какой был, главно, чтоб дело свое знал!
- К попу, бабоньки, к попу, все собирайтеся и без него не вернемся!..
- Га-а-а!.. га-а-а… - хохотал Ерема, глядя на бабий переполох и оглушительно щелкая бичом. Его проблемы духа не волновали.
* * *
Утром того же дня Семен Бессчастный не без некоторой внутренней робости ступил а крыльцо бузыкинского особняка. На звонки долгое время никто не отвечал. Спустя минут пять в дверях показался заспанный швейцар в майке и зеленых с золотым галуном штанах. Звали его Антошей Шабером.
- Кого хошь? - просипел он, меряя сержанта косым взглядом.
- Мне нужно поговорить с Саш… то есть с Александрой Петровной, - сказал Семен, предъявив дворецкому удостоверение. И добавил: - По служебному делу.
- Ты че? - опешил Антоша. - Совсем уже того, да?
- Чего "того"? - набычился Семен. - Что еще за "того"? Ты с кем говоришь? Я провожу следствие по делу об убийстве, ясно? - заорал он совсем уж непривычным для себя, каким-то писклявым голосом, таким, что Антоша попятился, проворно затворил за собой дверь, но сержант быстро поставил ногу и вломился в прихожую следом за ним, едва не сбив с ног величаво подплывающую супругу главы управы, Ларису Матвеевну.
- Что, что такое? Что еще стряслось? - встревоженно спросила она, запахивая расшитый драконами пеньюар. Видно было, что на ней не лучшим образом сказалась бессонная ночь. - Вас нам только еще не хватало! - возмутилась она, выслушав сбивчивое требование Семена. - Вы что, не понимаете, что пришли не вовремя? Не понимаете, в каком мы все сейчас состоянии? Муж тяжело болен, дочь вернулась под утро чуть живая, я одна между ними разрываюсь, сама едва стою на ногах, а тут еще вы со своим дурацким допросом… Ну хорошо, идите, а я сейчас позвоню вашему начальнику и все улажу.
- Майор на выезде, - солгал Семен, почувствовав, как покрывается краской. - Я исполняю его приказание.
- А я говорю: убирайтесь вон! - взвизгнула хозяйка дома, подступая к нему с крепко сжатыми кулаками. - Вон, я сказала!
- Вы что здесь шумите? - послышался негромкий голос из глубины прихожей. Голос принадлежал худенькому, невзрачному с виду подростку анемичного телосложения, одетому в поношенные джинсовые шорты и ковбойку навыпуск.
- Вот, дожили! - в немалом возмущении воскликнула Лариса Матвеевна. - И по наши душеньки "мусор" явился!.. Я ему, значит, грю, чтоб он шел к такой-то матери, если не хотит без лычек остаться, а он…
Он такого, ничем не прикрытого хамства Семен остолбенел. Никто еще, ни подзаборная пьянь, ни городские рэкетиры, которых в народе ласково прозвали бандюками, ни цыганки-спекулянтки не позволяли себе до сего дня столь неуважительных эпитетов в его адрес. И от боли и обиды горькие слезы навернулись на глаза его. Но тут анемичный подросток вмешался в разговор, подошел и сказал Бузычихе:
- А шли бы вы, мамаша, знаете куда? Адресок дать или сама докумекаешь?
Тут только и узнал Семен в этом пухлогубом мальчугане со взглядом исподлобья разбитную Сашеньку. Но куда девались ее разноцветные лохмы? Где яркие губы и дерзкий взгляд?
- Да что ты, доченька, я же об тебе волноваюсь! - закудахтала Лариса Матвеевна. - Да и не о чем тебе с этим мудаком рассусоливать, вот я щас папу разбужу…
- Пусть дыхнет, ему полезно, - отрезала дочь. - И ты, мать, конай отседова, ко мне муш-шына пришел! - заявила она, и во взгляде ее заиграл дьявол. - Пр-р-расю, мусью!.. - она широким жестом пригласила в свою комнату.
* * *
- Ну-с, - осведомилась она, бросаясь в кресло и кладя ноги на пуфик, - и что же, интересно знать, вы мне такого шьете?
- Это… э-э-э… в каком смысле "шью"? - переспросил Семен.
- "В смысле, в смысле", - передразнила его девушка и, взяв с трюмо, напялила на голову свой дурацкий парик с гребнем сине-белой расцветки. - Че, по фени не ботаешь, начальник? В смысле, что вы мне ин-кри-ми-ни-ру-е-те? Опять не понял? Ну, спрашиваю, чего ты ко мне привязался? Я же вижу, как ты день-деньской только и знаешь, что вокруг дома нашего ошиваешься, все следишь, да караулишь, мне, можно сказать, проходу не даешь, что не так что ли?
- Это вам показалось, - чуть слышно обронил Семен.
- Ну да, показалось, - фыркнула она. - А че позавчера вы на меня телегу накатили? Что уже, россиянину в родной стране уже и прокатиться нельзя?
К этому времени Семен уже слегка пришел в себя и официальным тоном заявил:
- Вы, гражданка Бузыкина, катались в половине третьего ночи по густо населенному району с превышением дозволенной скорости…
- Так все равно ведь движения никако…
- На мотоцикле со снятым глушителем, - закончил, как припечатал ее сержант.
- А я тебе уже сто раз объясняла, что у меня спортивный "харлей", а на них глушителей вообще не ставят, чтобы мощности не снижать и мотора не портить! - воскликнула Саша. - И вообще, все столичные рокеры так гоняют - и им хоть бы хны. Вон, про них даже по телевизору говорили, в Москве для них специальные клубы есть, а ментуру и управу так прямо и обязали специальным правительственным постановлением "уделять неформальной молодежи самое пристальное внимание". Вот! А вы, мягко говоря, не уделяете внимания проблемам неформалов.
- Уделяем, - заверил ее Семен. - Только мы их не неформалами зовем, а передурками.
- А это еще почему? - с вызовом спросила Сашенька.
- А потому что все их проблемы сводятся к трем "пере": передраться, перепиться и, извиняюсь, переспать.
- Да уж… - вздохнула девушка. - Оно и видно, дя-рёв-ня! - последнее слово она произнесла с невыразимым презрением, как выплюнула из себя.
- А вы, значит, Европа? - уточнил сержант.
- По крайней мере уж не Расея-матушка.
Покачав головой, Семен присел рядом с ней на пуфик.
- Странное дело получается, - вздохнул он. - В одном мы с тобой городе росли, в одной школе учились, у одних учителей, а они нас с тобой, выходит, совершенно разными вырастили и разным вещам обучили…
- А я тебе что-то не помню.
- Ты в седьмой поступила, а я в тот год десятый кончил, - сказал Семен и уточнил. - Я к Дмитрию Вениаминовичу на факультатив приходил, там тебя и приметил.
- К Витаминычу? - изумилась она. - Ну, дела! И ты у него учился?
- Ну да, я у него в отличниках ходил.
- И как, поступил куда-нибудь?
- На очное срезался, а с вечернего - загребли в армию.
- А я поступила, хоть и сдала на все тройки. Да и сейчас учусь. Только я в академическом отпуске.
- Хорошо же тебя столица обучила.
- А ты думал… - она с довольным видом потянулась, как кошечка на солнцепеке. - Мы ж сейчас не по книжкам учимся. Книжки, оказывается, все брехня. Мы теперь историю изучаем эм-пирическим путем.
- Это как?
- А вот, например, - заявила она без тени смущения, - знаешь, что мы установили на факультативе?
- Ну.
- Что мы - страна-экспериментатор. И что мы экспериментируем над собственным населением уже почти тысячу лет. Сначала экспериментальным путем попробовали передать власть варягам. Когда у них ничего путевого не получилось, ввели христианство. Затем весь народ превратили в рабов. Потом перебили всех бояр. Потом испробовали на себе гражданскую войну, потом ввели европейские манеры и еще больше перебили народу. Затем заменили самодержавие самодурием. И все время при этом воровали, воровали, воровали. А когда уже стало нечего воровать, снова ввели НЭП, чтобы люди немного обросли жирком и с них снова можно было бы драть три шкурки.
Вначале, услышав этот экскурс в историю страны, Семен растерялся, захлопал глазами, как ребенок, которого неожиданно больно и жестко обидели, потом поднялся и, одернув китель, сказал, побагровев:
- И чего же это вы, интересно знать, имеете против нашего государства?
- Я? Против? - Сашенька всплеснула руками. - Да ей-же-ей, ровным счетом ничего! Это вы в нем в дерьме копаетесь, с хлеба на соль перебиваетесь, а нам тут - полная благодать. Мне, маменьке моей, папуле - всем, кто умеет самодурить. И чем мы дурнее - тем сильнее. Понял, студент?
- Ну и стерва же вы, Александра Петровна, ну и… - и не найдя более крепких слов, Семен махнул рукой и, достав повестку, положил ее на трюмо. - Сегодня ровно в 15:30 предписываю вам явиться в отделение для дачи показаний.
- Сам ты дурак! - закричала вдруг Сашенька, вскакивая на ноги. - Олух! Тупица недоделанный! И никуда я не пойду! Здесь сиднем сидеть буду! И шагу за порог не ступлю. Ты что, не понимаешь, что вокруг тебя творится? Ты знаешь, откуда я тогда мчалась как угорелая? Мимо кладбища я проезжала, а там могилы разрытые и мертвецы бродят со свечками. И со всех сторон они ко мне руки стали тянуть. До самого города гнались за мной. Я как тебя увидела, молиться на тебя была готова, а ты, балбес, на меня начал протокол составлять. А вчерашней ночи мало тебе было? Мало, да?
- А ведь ты меня вчера спасла, - негромко произнес сержант.
- Да где уж там - спасла… - она махнула рукой. - Мне просто… Просто все это до такой степени диким показалось… Двадцать первый век за порогом, люди на Луну летают, детишек в колбах делают, а тут вдруг какие-то пугала из бабкиных сказок. Ну, меня смех и разобрал…
- Так ты в них не поверила?
- Нет, конечно.
- Не поверила и победила… - задумчиво произнес Бессчастный. - А другие поверили - и проиграли. Даже я поверил. А знаешь, Саша, - он поднял на нее просветленный взор, - ведь старик тот вроде бы не врал.
- Какой старик? - спросила девушка.
Семен собирался ответить, но в это время дверь будуара отворилась, и на пороге возник глава Бузыкинской семьи в сопровождении майора Колоярова и нескольких парней из местных "бандюков", которые состояли у него на официальной службе в качестве "секьюрити". Несмотря на жаркий день, Петр Федорович был в шубе, весь закутанный шарфами и жениными шалями: так что внешне весьма смахивал на древнюю юродивую бабушку Пелагею, ту самую, что день-деньской сидела на паперти букашинской церкви, беспрестанно восклицая: "Господи поми… вя-вя-вя… и духа!" Правой рукой Бузыкин придерживал на шее платок из козьего пуха, прославившего город Оренбург, левой рукой он, ни слова не говоря, ткнул в направлении Семена. Колояров кивнул "секьюрити". Эти крепкие парни, имевшие ранее каждый по десятку приводов в милицию за наркоту и художества на танцплощадке, с удовольствием заломили Семену руки за спиной и потащили к выходу. На пороге молодой человек бросил прощальный взгляд на девушку. И тут в ней будто что-то пробудилось. Взвизгнув, она бросилась к охранникам и, наградив одного из них звонкой пощечиной, закричала:
- Вы не имеете права! На каком основании? Без ордера! Без санкции прокурора… Вы что тут, все с ума посходили? Он же один-единственный из вас что-то понял, на что-то осмелился, а вы его за это… Как вам не совестно?
Решительно оттащив ее в сторону, Бузыкин скомандовал:
- Исполняйте, майор!
Однако конвоиры не тронулись с места. Колояров и его подчиненные во все глаза смотрели на шею Бузыкина, обнажившуюся во время борьбы. Шарфы и шали слетели с нее, открыв взорам посторонних накрепко приделанный новенький Железный крест со свастикой и дубовыми листьями на черной муаровой ленточке, которую не брали ни ножницы, ни напильники.