Бандитов в городе повылезало больше, чем грибов в Финляндии в августе после дождя. Группировки этнические - чечены, даги и иже с ними; географические - тамбовские, кемеровские, казанские и т. д.; по видам спорта - борцы, пловцы; наконец, просто отморозки, не подчиняющиеся никаким законам. Имена воров в законе люди эпохи перестройки заучивали, как раньше фамилии членов Политбюро. Деньги обесценились, жизни обесценились. Бандитская романтика - жизнь яркая, зато короткая - пленила юные сердца. Качалки, понаоткрывавшиеся там и тут, полны были желающими "оквадратить" фигуру. Татарские подпольные ювелиры наживали огромные состояния на цепях из самоварного золота, размер звеньев которых поражал воображение. Бордовые пиджаки, бритые затылки, в видеосалонах боевики с крутыми парнями Сталлоне, Ван Даммом, Сигалом и Шварцем. Каждый день стрелки, разборки, тупые терки, распальцовка, "пальцы веером - сопли пузырем". Умение правильно топырить пальцы могло спасти жизнь. Вместо морального кодекса коммуниста - жизнь по понятиям, вместо комсомольского значка - кашемировое пальто. Подруги-стриптизерши, "вчера укатал девку на "бомбе"", "твой пассажир?" - "мой барыга". Ну и трупы, трупы, трупы. За этой лихой публикой, без особого труда отличая их от барыг и не вписавшихся в новую систему ценностей обывателей, и гонялись Кобыла с Немцем. "Принимали" их на разборках, отбивали у них несчастных предпринимателей, "крышевали" своих барыг. А по выходным бухали в теплых компаниях с одноклассниками Кобылы, в том числе и с бывшими спортсменами, а теперь бандитами.
Так пролетел год от весны до весны. Немец напряг мозг под пластиной и без особого труда поступил на юрфак в ЛГУ: все-таки при всей романтике работа опером не удовлетворяла его амбиции. Гоняться за бандосами, выбивать ногами двери в квартиру забаррикадировавшегося алкоголика, который грозится убить жену, - все это, конечно, круто, но опер даже дело не может возбудить, не то что что-нибудь расследовать. Бытовое зло лежало на ладони, бороться с ним было приятно, но не очень интересно. Немец хотел идти дальше, он нуждался в противнике посерьезнее. Тем более что бандиты на поверку оказывались обычными парнями, которые просто приняли фальшивый блеск самоварного золота за свет маяка. Друг друга они убивали гораздо чаще, чем садились в тюрьму. Жалко их стало Немцу. Но, учась в универе на вечернем, он честно все четыре года проработал опером и видел, как из выживших в боях пальцевеерных пацанов вырастают новые обыватели, а из авторитетов, презиравших барыг, получаются замечательные коммерсанты, банкиры, производственники и депутаты, короче - новая элита. Учился Немец хорошо, бухал в меру, имел награды по службе и распределился после выпуска удачно - в следственный комитет при городской прокуратуре.
Так Немец стал Следаком и остался им, похоже, навсегда. Но недолго длилась его радость от возможности надрать злу задницу. Первое же дело показало ему, какой жертвы требует от него новая работа. У Немца оказалась слишком нежная душа. Способность сопереживать, чувствовать чужую боль сослужила ему плохую службу. Первый же маньяк, в чью черную вселенную Следак был вынужден отправиться, убил часть его души, как инсульт убивает часть мозга. "Ничего, - думал Следак, - я закалюсь, заматерею, намозолю душу. Стану циником. Спокойным толстокожим циником". Он не понимал, что циники - самые ранимые люди на свете, которые пытаются спрятать свою беззащитную душу за кривой ухмылкой. Но под маской можно спрятаться только от других, себя не обманешь, и боль меньше не становится.
Сидя в университетских аудиториях, Следак мечтал, как будет распутывать темные клубки психики серийных убийц, как сможет постичь их природу, изучит общие черты, напишет научный труд по психологии маньяков, научит человечество распознавать Черняков с детского возраста, не допускать развития патологии. Но вместо стройной теории он получил хаос и разрушение всех своих понятий о природе человека. Было во всех его делах что-то, что человеческая мысль не могла постигнуть, а сознание не могло уложить в свои рамки. И чем больше он пытался вникнуть в суть зла, тем сильнее болела его душа и расшатывался ум. Хуже всего было то, что Следак стал погружаться в разочарование и уныние и искать утешения в бутылке. Окончательно упасть ему не давали верный друг Кобылиныч и Вера.
Они познакомились в маленькой церкви, вжавшейся в угол между Невой и Каменноостровским проспектом. Следак заходил в эту церковь, когда на душе становилось совсем тяжело, обычно при сдаче дела очередного убийцы. Еще один кусочек души умирал, еще один рубец появлялся, душа съеживалась, и Следак шел постоять у икон в тишине или послушать, как поет хор. Место это он приглядел давно, и нравилось оно ему именно своей камерностью и малолюдьем. Иногда Следак забегал после работы поставить свечку в величественный и ясный Князь-Владимирский собор, где когда-то крестился, но все равно предпочитал общаться с Богом в маленькой церкви у Невы.
Стоял теплый "черный" август 1998-го. В стране случился финансовый кризис, поставивший крест на бандитской эпохе девяностых. Следак сдал в суд дело кровавого убийцы. Общее понурое настроение людей на улице, зрелище печально увядающей северной природы - все соответствовало тоске в его груди. Следак пришел в любимую церквушку, чтобы в очередной раз спросить, откуда столько зла в людях, которые, так же как и он, выросли на добрых книжках, слушали те же песни и смотрели те же фильмы. В людях, которые в детстве плакали в конце фильма про Белого Бима, выбегали из комнаты, чтобы не видеть, как Верещагин взорвется на своем баркасе, а потом вырастали и насиловали мальчиков в лифте или продавали детям у школы наркотики. Но был и еще повод.
В этот раз он пришел помолиться за душу убийцы, за человека, чье дело только что отправил в суд. Бывший "афганец" убил троих подонков, регулярно продававших героин одноклассникам его дочери-восьмиклассницы. Это дело стало самым тяжелым делом Следака, потому что он впервые оказался полностью на стороне подследственного. Его душа разрывалась между долгом и желанием помочь человеку, который жестоко перерезал глотки троим уже неоднократно судимым подонкам. Да, Следак сделал все правильно, служил закону, но служил ли он добру, отправляя в тюрьму человека, реально, в отличие от него, боровшегося со злом? Следак зашел в церковь, случайно встретился глазами с худенькой прихожанкой, утонул в синеве и забыл, зачем он здесь. Он не смог молиться, просто постоял у алтаря, дождался, когда она закончит молитву. Потом вышел за ней, догнал и говорил, говорил, говорил, не слыша о чем… Ее звали Вера. Она мало говорила, зато замечательно слушала. Он проводил ее до дому, остался на чай, проговорил с ней всю ночь, а на следующий день они пошли в загс.
Вера стала тенью Следака, его добрым маленьким ангелом, охраняющим его нервный сон, тихой гаванью, где он всегда мог кинуть якорь и поплакать. Хотя бы фигурально, потому что по-настоящему, со слезами, плакать Следак не умел. Только с Кобылинычем Вера общего языка не нашла, так что видеться с холостым другом Следак стал все реже и реже. У Веры была замечательная работа - редактором в маленьком детском издательстве - и маленькая дачка под Выборгом, где Следак мог реально отвлечься от своей ужасной работы, наслаждаясь лесной и озерной благодатью, стругая бревна для маленькой баньки. У Веры вообще все было маленьким и уютным, только глаза и сердце большие. Вместе они мечтали о детях, но время шло, а Бог детишек не давал. Когда Следак согласился наконец дойти до врачей, они сказали ему, что бесплоден именно он и что лечению его болезнь не подлежит.
Дела на работе попадались все бессмысленнее, - злобные и кровавые, они приносили Ольгерту вместо ответов все больше сомнений. Вернулось то самое чувство стыда за бессилие перед злом, которое он в первый раз испытал в гарболовской койке, наблюдая за дедами-садистами. Он снова начал пить, заглушая боль, а во всепрощающих и всепонимающих глазах Веры все чаще, как ему казалось, видел жалость. Возраст перевалил за тридцать, пришло время подводить итоги. Неутешительные и обидные. Нет ничего больнее разочарования. Следак к концу тысячелетия разочаровался во всем и спокойно слушал разговоры о конце света в новом, 2001 году. Его не пугал конец света. После нескольких лет службы люди стали казаться ему неиссякаемым источником зла. За две тысячи лет они не стали ни чуть-чуть лучше, так почему бы им всем не сгинуть в одночасье? Пусть бы осталась одна пара, достойная дать начало новому, чистому человеческому роду. Одна пара, но это не он с Верой, потому что он бесплоден.
Следак в свободное время теперь либо пил, либо пытался анализировать свое рушащееся сознание. Старался понять, что же приключилось со свободолюбивым металлистом, решившим изучить природу Зла и победить его. Выводы приходили неутешительные. Следак разочаровался в своей работе: никакой борьбы, а тем более победы над Злом в ней не было и в помине. Скорее наоборот, он стал летописцем Зла и констатировал его полную победу как в отдельных человеческих душах, так и в современном обществе в целом. Маньяки и убийцы с удовольствием рассказывали, как убивали, мучили, насиловали и отправлялись на изучение в больницу Сербского, на Пряжку или на кичу. Откуда через какое-то время выходили на свободу и снова убивали и насиловали. В редком случае судам удавалось упрятать злодеев пожизненно. В кино на дневных сеансах шли молодежные слэшеры, и продвинутые ребята на форумах взахлеб обсуждали, какой фильм лучше и в каком натуралистичнее отрезают конечности и выпускают кишки.
В книжном мире правили бал кровавые триллеры, из радиоэфира сладкоголосый "Мумий Тролль" мурлыкал: "В подворотне нас ждет манияк, он порежет меня на меха". Никакого удовлетворения от работы Следак не получал, душа покрылась рубцами, он озлобился и превратился в тихого брюзгливого алкоголика, прячущего боль души за маской циника-насмешника.
Следак разочаровался в людском племени. Он постоянно общался на допросах с его худшими представителями и, насмотревшись на тошнотворные художества, накопавшись в психологиях и биографиях маньяков, стал находить сходные черты у окружающих его коллег, знакомых, да и просто людей на улицах. У него развились приступы панического страха, он вынужден был отказаться от вождения машины, потому что стал принимать тяжелые расслабляющие лекарства. А вот от алкоголя отказаться не смог, и тот вместе с "колесами" вызывал у Следака чудовищные сюрреалистические сны, где он видел себя то в роли жертвы, то в роли маньяка. Следак бросил попытки понять людей, но и смириться с их природой не мог. Чего уж там маньяки, вокруг было полно на первый взгляд добропорядочных граждан, благообразных отцов семейств, за чьим богобоязненным и милым фасадом - Следак видел - таилось злобное звериное начало.
Приходилось Следаку сотрудничать и с Интерполом, который разыскивал педофилов, устремившихся со всего света в благодатную своими путаными законами и ранним возрастом согласия Россию. Когда Следак получил доступ к мировым архивам, он пришел в ужас от масштабов этого греха и от того, как поставлена на поток доставка детей из стран третьего мира. Как бы ни хотел Следак абстрагироваться от этого кошмара, его мобилизованный электротоком в детстве мозг, буйная фантазия и беспокойная совесть не давали ему такой возможности. Стоило ему ночью закрыть глаза, как он явственно видел, как какой-нибудь Педро Сантьяго встает с коленей после поздней вечерней молитвы, заходит в детскую спальню, смотрит на отпрысков нежным отцовским взглядом, потом выходит из своего красивого дома и подходит к сараю. Деловито поправляет стальную щеколду, на которую закрыта тяжелая дверь. Там, внутри, в кромешной темноте спит мертвым сном впервые за три дня накормленная до отвала очередная партия детишек, которую завтра он переправит через границу, чтобы пресыщенные бюргеры из старушки Европы или почтенные американские граждане смогли за очень большие деньги реализовать свои самые отвратительные фантазии. Сделать с этими детьми все, что захочет зверь в их гламурно постриженных головах, - насиловать, истязать, убить… Часть из этих детей пойдет на органы для тех, кто способен заплатить в подпольных клиниках третьих стран. Такой у Педро бизнес. Тяжелый, неприятный, но очень прибыльный. Постояв у сарая минутку, рассеянно поглаживая щеколду и любуясь на яркие таинственные звезды в высоком южном небе, Педро с чистой совестью пойдет спать под бочок к грудастой необъятной жене. А Следак пойдет на кухню, заглотит пару таблеток снотворного, запьет водкой и попытается забыться глубоким тяжелым сном.
Особо Ольгерта тревожило и беспокоило то, как по-бытовому просто происходило падение души. Обыденность зла, полная размытость границ зла и добра в душах обычных обывателей и даже коллег. Однажды Следак поехал в Москву в командировку и заночевал у приятеля, следователя московской прокуратуры, замечательного мужика, раньше служившего вместе с ним в Петербурге. Игорь, так звали московского следака, всего полгода как переехал в Первопрестольную, его жена с тремя маленькими дочерьми радостно встречали его в Петербурге каждые выходные. Игорь, радушный хозяин, очень обрадовался Следаку. Накрыл стол и полночи терпеливо слушал под водочку его теории о поразившей человечество злобной бацилле и о тех силах, которые необходимо приложить для всеобщего спасения. Слушал, сокрушался, поддакивал, наливал, а потом, сославшись на утренний допрос, завалился спать.
Следак налил себе еще и тоже попробовал заснуть, но обнаружил, что забыл дома свои снотворные таблетки. Сон не шел. В голову лезли отвратительные мысли, к тому же противно гудел компьютер, который Игорь оставил включенным. Следак, маясь от бессонницы, сел за компьютерный стол, взялся за мышку, и темный монитор моментально прояснился. Зато потемнело в глазах Следака. На экране красовался топ-100 детского порно Рунета - последнее, что изучал перед его приходом Игорь. На автомате ткнув курсором в один из сайтов, Следак попал в адскую мясную лавку. Секунды просмотра хватило, чтобы все внутренности Следака скрутило. Он еле успел добежать до туалета, где его полностью вывернуло московским угощением. Игорь сладко и безмятежно похрапывал на своей кровати. Следак вернулся к компьютеру, нажал на "Избранное": все сайты сходной тематики - от подростковой эротики до откровенного снаффа. Можно бы списать эту пакость на профессиональную необходимость, но Игорь за столом хвастался, что полгода в Москве ведет только финансовые дела. Представить себе, что отец трех милейших дочерей с удовольствием разглядывает фотографии, на которых бессовестные ублюдки развращают девочек - их ровесниц, было запредельно отвратительно. Следак оделся и ушел от Игоря, навсегда вычеркнув его из списка знакомых.
Он до утра бродил в центре по темным московским улочкам и думал о сегодняшней доступности зла, о великом соблазне цивилизованного человека хоть одним глазком познакомиться с клоакой в Интернете и о том, как быстро эта дрянь заполняет внутренний мир жертвы. Ведь любопытство и слабость так легко оправдать. "Я только одним глазком посмотрю, о чем там речь. Лишний раз докажу себе, что со мной все нормально. В конце концов, есть целые страны, где все это в порядке вещей. В Йемене до сих пор бедных девочек выдают замуж с семилетнего возраста, а в Таиланде семьи спокойно живут за счет детской проституции. А я только загляну…" Не надо заглядывать в Ад. Рискуешь остаться в нем навсегда.
Когда-то религия задумывалась как то, что объединит людей, ведь смысл латинского глагола religare - объединять. На деле все вышло наоборот. Всемирная паутина тоже сначала задумывалась как то, что всех свяжет и объединит. Свяжет, пожалуй, еще точнее - опутает, но объединит… Только если общими слабостями и новой зависимостью. Хорошую вещь паутиной не назовут. В начале двадцать первого века Интернет стал большой свалкой, где можно найти все, что угодно, но зло и похоть там - самый ходовой товар. Товар, проверенный тысячелетиями.
Едва народившись, человечество, в попытке объяснить собственное появление, природные явления и основы мироздания, стало придумывать себе богов. И долгие тысячелетия люди приносили жертвы злобным и жадным богам, придуманным по собственному подобию, в обмен на их покровительство, хорошую погоду, удачную охоту или военный поход. Не важно, имелись ли у них водопровод, письменность и развитая медицина, или они еще ходили в шкурах и не умели развести огонь, молились ли они богине-праматери, змею Кецалькоатлю, пантеону блудливых и коварных богов во главе с Зевсом, четырехголовому Свентовиту или просто камням и деревьям, - люди знали, как умаслить своих богов. Им были нужны жертвы - первенцы, девственницы или упитанные животные - выбор велик. Но всегда кровавые жертвы и всегда зрелище для людей. Сначала бойня - потом праздник.
Кое-какая мораль уже была: древние верили, что в потусторонний мир вечного счастья попадут только те, кто не делал плохого в жизни - зря не убивал, не жадничал, не отнимал куска у слабого, - но все табу касались только своих. С чужаками и иноверцами делай что хочешь. К тому же любые прегрешения можно искупить жертвой. Религия в древние политеистические времена являлась для людей всем - законом, управляющим их жизнью и смертью, главным развлечением, искусством, наукой и спортом. А жертвоприношения - главным зрелищем и праздником, которого так жаждало звериное начало человека. Так было, пока Господь не заключил Завет с Авраамом и не дал людям через Моисея десять заповедей и законы, которые должны были изменить мир к лучшему.
Прошло две тысячи лет, и Господь понял, что наполнить людской мир светом любви и добротой не удалось. Тогда Он послал людям Сына, который взошел на крест, чтобы в муках искупить людские грехи. Впервые Бог не просил жертвы, а сам принес жертву во имя спасения людей. Мало того, Бог признал право на спасение всех людей. Нужно только выполнять правила, любить Бога, любить людей и убить зверя внутри себя смирением и молитвами. Прошло еще две тысячи лет, но люди так и не убили зло внутри. Их первобытные души до сих пор тянутся к кровавым зрелищам. Теократия осталась в прошлом, светские власти научились маневрировать между человеколюбивыми идеями и тягой людей к злу. Они устраивали казни, четвертуя, колесуя и сжигая людей на городских площадях на потеху другим людям. Потом на тех же площадях летели головы богоподобных монархов. Цивилизация взрослела, люди научились приносить в жертву идеям целые народы, не стесняясь заповедей. Наконец до правителей цивилизованных стран дошло, что прогрессивные технологии могут уничтожить весь мир вместе с ними, так что они придержали свои военные аппетиты. А звериную сущность своих подданных направили на накопление и потребление. Двойная мораль позволила обывателю сытого совместить религию (которая, впрочем, стала теперь скорее фактором социализации) и варварскую жажду зрелищ. Общество создало индустрию развлечений, жертвоприношения и казни ушли с площадей на экраны кинотеатров, телевизоров, а потом и компьютеров. С появлением Интернета каждый получил доступ к любым зрелищам, причем не важно, хотел он его получить или нет - получил все равно. Так разрушаются последние табу. Так новые властители душ губят и без того некрепкую мораль, готовят человечество к новой темной эре. Наступает время нового варварства. И первой жертвой, как всегда, стали дети.