- Потому что мне надоело притворяться, будто у меня нет ни глаз, ни ушей, ни рта, чтобы вымолвить слово. Мне надоело быть вещью, предметом инвентаря или частью обстановки. Я живой человек! - Он провозгласил это с гордостью, хотя глаза потускнели. - Я много всего видел за свою жизнь.
В большинстве случаев ничего не мог поделать, хотя от того, что творилось, мне было тошно и кровь стыла в жилах. - Он подался вперед. - Если хотите, я расскажу, что случилось с моей лояльностью. Если вы действительно хотите это услышать.
- Валяй.
- Хорошо. - Эдвин сложил на груди руки, погрузившись в раздумья. - Вы видели Уилера Дунстана. Он покалечен. У его дочери, симпатичной женщины, шрам на брови, и она хромает. Я знаю, как это произошло.
- Я слушаю.
- Хорошо. Я хочу, чтобы вы меня выслушали и поняли, что случилось с моей лояльностью. В ноябре шестьдесят четвертого Уилер Дунстан с женой и дочерью попал в автомобильную катастрофу на шоссе южнее Эшвилла. Насколько я помню, они ехали к родителям жены на праздники. Катастрофа была страшная. Дизельный грузовик занесло на гололеде, он съехал со своей полосы и врезался в легковушку.
У Дунстана был поврежден позвоночник, у девочки сломаны рука и нога, а жена получила многочисленные внутренние повреждения. Но самое худшее, что легковушка оказалась под днищем грузовика. Она там застряла, и полиция не могла их вытащить. Жена Дунстана ужасно мучилась. Девочка была к ней прижата, и ей пришлось много часов, пока не разгребли завал, слушать стоны и крики матери. Жена Дунстана скончалась в больнице через несколько дней. Он сам лечился не один месяц, чтобы хотя бы управлять инвалидным креслом. Рэйвен отделалась легче всех, хотя лишь богу известно, что она видит в ночных кошмарах.
Эдвин пристально посмотрел на Рикса.
- Тот грузовик, что съехал со своей полосы, принадлежал компании "Эшер армаментс", - сказал он. - Водитель, совсем молодой, ему и двадцати не было, так наелся таблеток, что даже не знал, в каком штате находится. Уилер Дунстан подал в суд на вашего отца. Уолен предлагал уладить дело миром, но в ответ последовали лишь оскорбления. Между Эшерами и Дунстанами никогда не было особой любви. Но до суда дело не дошло. Выяснилось, что полиция обнаружила в машине Дунстана бутылку бурбона. Медицинская сестра заявила, что чувствовала от него запах алкоголя в реанимации. Результаты анализа неожиданно показали: Уилер Дунстан во время аварии был мертвецки пьян.
- Бутылку подкинули?
- Да. Я только не знаю, когда и кто. Все это сделано за деньги твоего отца, Рикс. Но особенно тяжелые последствия имела огласка того факта, что Дунстан - алкоголик. Это был тщательно охраняемый секрет, но ваш отец каким-то образом выведал его. Рекламодатели один за другим отказывались от услуг Дунстана. В конце концов он согласился уладить дело без суда. А что еще оставалось?
- Папа же отделался легким испугом?
- Штраф в несколько тысяч долларов и условный приговор водителю. - Эдвин смотрел на дрожащее пламя, его плечи поникли, ноги были вытянуты. - До этого момента я старался ничего подобного не замечать. Но после того как понял, что сделал ваш отец, как далеко он зашел в стремлении избежать судебного процесса, что-то во мне надломилось. Я знал, что Дунстан много лет работал над историей Эшеров. Мы договорились: я поставляю ему необходимые документы, но не нарушаю обет молчания. Я не говорю ничего, что знаю об Эшерах. Я не буду обсуждать с ним дела Уолена. Я приношу материалы, оставляю их и потом забираю. К тому времени, когда книга будет завершена, Уолен умрет, а мы с Кэсс окажемся во Флориде.
- Эдвин, - сказал Рикс, - я ездил к Уилеру Дунстану, чтобы взглянуть на рукопись. Он не показал, но я дал ему информацию в обмен на то, чтобы узнать, как старик работает.
Я сказал ему про состояние папы и про то, что Кэт унаследует семейное дело. У меня была еще одна причина для поездки. Это я должен быть автором такой книги, а не посторонний. Мне все равно, через что прошел Дунстан. - Рикс слышал в своем голосе отчаяние, ему было стыдно, но он продолжал: - Я обязан написать книгу об Эшерах. Я взял у тебя ключ от библиотеки и нашел там кое-какие бумаги. Мне во что бы то ни стало нужно добиться, чтобы Дунстан позволил мне участвовать в работе над книгой. Я должен стать хотя бы соавтором.
Эдвин глубоко вздохнул и покачал седой головой.
- Боже мой, - прошептал он, - как мы дошли до этого, Рикс? Неужели нас обоих снедает отвращение и ненависть?
Рикс подался вперед и дотронулся до руки Эдвина.
- Не могу упустить такой случай. Я годами собирался написать книгу о своей семье. Поговори с ним. Скажи, что я помогу довести работу до конца. Позволь носить ему материалы.
Заставь его понять, как это важно для меня. Ты сделаешь это?
Эдвин не ответил. Он смотрел на огонь, тусклые оранжевые блики играли на лице.
- Пожалуйста, - умоляюще сказал Рикс.
Эдвин накрыл руку Рикса своей.
- Я поговорю с ним, - пообещал он. - Завтра утром. Не знаю, как он отреагирует, учитывая его отношение ко всем Эшерам. Но поговорю.
- Спасибо.
- Это так важно для вас?
- Да, - ответил Рикс без колебаний. - Очень важно.
Эдвин улыбнулся, но его глаза были темными и печальными.
- Я люблю вас, Рикс. Что бы вы ни делали, я всегда буду вас любить. Вы приносили свет в этот дом, когда были ребенком. Я помню… у нас с вами бывали маленькие тайны. Вы не хотели, чтобы кто-нибудь узнавал о том, что вы рассказывали мне. - Улыбка стала грустной. - Я полагаю, будет только правильно, если мы разделим этот последний секрет.
Рикс встал и крепко обнял Эдвина. Старик, казалось, состоял из одних костей и тугих мышц.
Эдвин погладил Рикса по плечу. Они молча стояли при свете камина, прижавшись друг к другу.
Глава 24
На горе Бриатоп выл ветер. Нью Тарп сидел на своей койке, его лицо покрывали бисеринки пота.
Ему снова снилась Лоджия. Огромная, ярко освещенная, волшебная Лоджия, в которой мимо сверкающих окон, словно на каком-то балу призраков, двигались фигуры. Но на этот раз было одно отличие. Когда он стоял на берегу озера, глядя на дом, самая верхняя балконная дверь внезапно раскрылась и оттуда кто-то вышел. Эта фигура знаками показывала ему, чтобы он поскорее перешел через мост, и Нью слышал, как издали знакомый голос окликает его по имени.
Это голос отца звал его из дворца Эшеров. Отец стоял на балконе и уговаривал бежать по мосту в Лоджию, ведь это был праздник в честь Нью. "Иди домой! - кричал отец. - Мы все здесь ждем, когда ты вернешься домой".
Нью упирался, хотя Лоджия тянула его с неодолимой силой. Во сне он почувствовал, как от страха и возбуждения по спине побежали мурашки. Его отец, неясный силуэт на верхнем балконе, махал руками и кричал: "Скорее, Нью! Иди домой, ко мне!"
За мостом открылась парадная дверь, из нее ударил широкий луч прекрасного золотого света. В дверях кто-то стоял, протянув руки, чтобы принять Нью в свои объятия. Кто это, определить не удалось, но мальчик как будто разглядел темное пальто, развевавшееся на ветру.
Он знал, что Лоджия ждет его. Стоявший в дверях тоже ждал. Если Нью преодолеет мост и войдет в Лоджию, он получит все, чего когда-либо желал. Ему никогда больше не лежать на жесткой койке в холодной комнате. У него будет прекрасная одежда, отличная еда, книги, ковер на полу в спальне и вдоволь времени, чтобы бродить в зеленых лесах Эшерленда.
Нью стоял в начале моста и был уже готов перейти на другую сторону.
Но тут завыл ветер, и мальчик проснулся. Ураганный ветер проникал в дом через дыры в стенах и крыше, и Нью казалось, что следом за ним прокрадывается искушающий шепот: "Иди домой".
Он лежал на спине, натянув одеяло до подбородка и уставившись в потолок. Днем приходили Джо Клэйтон с женой, чтобы навестить Нью. За ними прибежал Берди, он раздраженно лаял за окном. Клэйтон рассказал Нью и его матери, что этим утром с собакой произошла странная вещь. Когда он вышел покормить Берди, то обнаружил, что пес застыл в охотничьей стойке футах в тридцати от дома, прижав уши, и таращится на лес. Собака никак не прореагировала на зов и не шевельнулась, когда от ее бока отскочила брошенная шишка.
Джон подошел и шлепнул пса по заду, и тот с воем завертелся, пытаясь цапнуть свой хвост. Минут десять пес был не в себе, а потом так набросился на еду, что чуть не проглотил миску. Берди - старая полоумная развалина, но охотничью стойку он держит замечательно.
В паузах между порывами ветра Нью различал слабый лай. "Его испугал ветер, - думал Нью. - Он может вывести из себя даже собаку".
Нью закрыл глаза, пытаясь заснуть.
И тут мальчик услышал скрип крыши над головой.
Он сразу открыл глаза и пристально посмотрел вверх.
Дранка тихо скрипела. Затем крыша затрещала в другом месте, ближе к углу комнаты.
Нью дотянулся до стола, взял спички, открыл фонарь и зажег фитиль. Огонь медленно разгорался, и Нью выпростал ноги из-под одеяла.
Крыша стонала, как старик во сне. Нью поднял фонарь.
Когда он увидел, как вдавились сосновые доски, сердце его забилось вовсю. Мальчик услышал протяжное царапанье. Когти проверяли крепость крыши, Нью следил за передвижением зверя по гнущимся доскам. Затем раздался резкий треск, и к ногам упал гвоздь.
Зверь замер, прислушиваясь.
Нью застыл, глядя, как провисла крыша под тяжестью незваного гостя. Это же тот самый зверь, который ходил по ночам возле дома после смерти отца! "Кто бы это ни был, - подумал Нью, - он весит фунтов триста, а то и побольше".
Зверь принялся расхаживать, доски скрипели под его лапами. Крыша была слабой, и Нью боялся, что она не выдержит.
С жалобным стоном упала доска. Зверь снова остановился. В тишине, когда унялся ненадолго ветер, Нью услышал глухое хриплое рычание.
Это был тот же зловещий звук, который он слышал в яме.
Жадная Утроба. Черную пантеру, которая бродит со Страшилой, теперь отделял от Нью лишь тонкий слой обитой утеплителем древесины.
"Убирайся отсюда! - мысленно скомандовал Нью. - Прочь!"
Зверь не шелохнулся. У Нью на затылке зашевелились волосы. В комнату просочился запах хищной кошки. Нью догадывался, что зверь знает о присутствии человека или видит свет сквозь щели в досках. По дереву скребли когти, Жадная Утроба фыркала, чуя мальчика.
Нью торопливо надел джинсы и толстый темно-синий свитер. Затем взял лампу и вышел в прихожую. У двери стояло отцовское ружье. Он раскрыл стволы, убедился, что оба патрона на месте, и снова закрыл. Крыша над ним стонала. Зверь следовал за Нью.
На кухне мальчик взял с полки фонарик. Вооруженный ружьем и светильником, Нью приготовился выйти наружу, но тут его остановил голос матери.
- На крыше кто-то есть! - прошептала она. - Послушай! - Майра вышла на свет, ее лицо было бледным, а руки сложены на груди. Одета она была в потрепанную фланелевую рубашку. В глазах застыл страх. - Что это, Нью?
- Не знаю. - Мальчик не был уверен, что это Жадная Утроба. Из леса мог забрести и еще кто-нибудь. - Я выйду и посмотрю.
Майра заметила ружье и фонарь.
- Нет! - решительно сказала она. - Я тебе этого не позволю!
Крыша снова затрещала. Когда зверь сходил с доски, она шумно поднималась.
Крыша сильно прогнулась, и еще один гвоздь упал на пол.
- Папа бы вышел, - сказал Нью.
- Ты не папа! - Майра схватила сына за руку. - Зверь сам уйдет. Ему ничего не нужно!
Когда со звуком взорвавшейся петарды вылетел очередной гвоздь, она вскрикнула. Луч фонаря нащупал дырку величиной с кулак.
Нью больше не слышал зверя. Либо тот ушел с крыши, либо стоял неподвижно. Сквозь дыру в комнату со свистом проникал ветер, наполняя ее зимним холодом. Мальчик мягко высвободил руку.
- Папа бы вышел, - повторил он, и Майра поняла, что ей больше нечего сказать.
Дрожа от холода, Нью выбрался на крыльцо. На улице бушевал ветер, швырял кружащиеся листья ему в лицо. Майра осталась в дверях, а Нью спустился с крыльца и направил луч фонарика на крышу.
Там никого не было. Нью медленно водил лучом взад-вперед. В его правой руке удобно уместилось ложе ружья, указательный палец был на спусковом крючке. Он слышал лай Берди, и от этих жутких звуков по спине ползли мурашки.
Нью завернул за угол дома и ничего не обнаружил. Когда он начал поворачиваться, что-то цапнуло сзади за шею. Когти?
Он едва не нажал на спуск. Вскинув руку к шее, схватил лишь веточку с парой сухих листьев и с отвращением ее отбросил.
- Нью! - позвала мать. - Возвращайся!
Он направил фонарик на деревья. На многих ветках все еще держались листья, и луч сквозь них не проходил. Верхушки деревьев клонились к земле под безжалостными порывами ветра.
- Ты что-нибудь видишь? - спросила Майра с дрожью в голосе.
- Нет, ничего. Кто бы тут ни был, он давно ушел.
- Тогда иди обратно, холодно же! Скорее!
Нью сделал шаг вперед, и кровь застыла у него в жилах.
Он почувствовал запах Жадной Утробы, мерзкий душок этой хищной кошки.
Нью остановился, направив свет на деревья. Порыв ветра едва не сдвинул его с места. Деревья неистово махали ветвями. Сухие листья летели вниз. Зверь был очень близко…
И тут мальчик услышал вопль матери:
- Нью!
Он быстро обернулся к пикапу.
Из-под днища машины кто-то выполз. Он двигался так быстро, что у Нью не было времени прицелиться. Судорожно наставив ружье, мальчик выстрелил, и в дверце пикапа появилась вмятина, как будто по ней стукнули огромным кулаком. Но тут монстр, стремительный как черная молния, выскочил из своего укрытия и вскинулся на задние лапы, поднявшись над Нью более чем на фут. При вспышке света мальчику удалось его разглядеть.
Это была черная пантера, будто вышедшая из кошмара безумца. Ее массивная голова была неправильной формы, остроконечные уши прижаты к черепу, а на груди перекатывались мускулы. Глаза ярко горели гипнотическим зелено-золотым огнем, и зрачки при свете фонаря быстро стянулись в полоски. Когда Нью в шоке отшатнулся, зверь выпустил когти. Они были длиной в три дюйма и зловеще искривлены. Зверь раскрыл пасть, обнажив желтые клыки, и оттуда вырвался высокий жуткий вопль, перешедший в хрип. Тело зверя было покрыто короткой черной шерстью, но под брюхом была жесткая серая кожа.
Не опускаясь на передние лапы, зверь прыгнул вперед.
Нью стоял с ружьем наготове. Раздался второй выстрел, но пантера успела резко метнуться в сторону. Она приземлилась на все четыре лапы и тут же обернулась, чтобы напасть на Нью сзади.
Времени защититься у мальчика не было. Разъяренный зверь весом в триста фунтов был готов обрушиться на него.
В его охваченном паникой мозгу с удивительной ясностью возникла картина: пантера врезается в стоящую между ними стену из грубых камней. Стена представляла собой призрачное сооружение из кривых голубых линий и углов, которые пульсировали в воздухе. Сквозь нее он видел пантеру.
"Там стена!" - прокричал он мысленно.
Когда прыгнувший зверь врезался со всей силы в преграду, из его глотки вырвался глухой крик боли. Несколько призрачных голубых кирпичей выскочили, но Жадная Утроба отлетела назад. Она ударилась о бок пикапа и бешено закружилась, хватая пастью воздух. Нью видел, как зверь яростно бьет хвостом, и слышал злобное змеиное шипение.
Голубая стена быстро исчезала. Тут и там появлялись дыры. На крыльце Майра пронзительно звала на помощь. Жадная Утроба затрясла головой, изумленно заморгала и снова прыгнула на мальчика.
На этот раз Нью представил на стене куски битого стекла и сделал ее толщиной в четыре фута. Он слышал, как его мозг стучит и скрипит, точно машина. Стена увеличилась, пульсируя от напряжения.
Жадная Утроба ударилась о нее головой. Стена дрогнула, и Нью испугался, как бы зверь не проломил ее. Он почувствовал боль, словно кто-то ударил его по лбу.
Зверь с воем отлетел и растянулся на боку. Вот он неуверенно поднялся на ноги, но глаза были остекленевшими, а голова поникла. Зверь и человек смотрели друг на друга сквозь исчезающую стену. Сердце Нью бешено стучало, но он твердо стоял на ногах. Пантера подняла голову, принюхалась, и вдруг у нее изо рта выскользнул раздвоенный на конце язык.
Стена стала тонкой, как простыня. Голову Нью пронизывали нити боли. Все его внимание было приковано к зверю.
Безумные крики матери доносились как из глубокой шахты.
Жадная Утроба подняла переднюю лапу и выпустила когти. Зверь забегал взад-вперед, делая ложные выпады и отскакивая. Взгляд хищника был направлен на мальчика, и Нью чувствовал, как гнев пантеры жжет его душу. Глаза зверя сверкали огнем.
Стена практически исчезла, быстро разваливаясь на куски.
"Построй снова, - приказал себе Нью. - Там стоит стена, прочная и толстая".
Стена вновь, камень за камнем, росла и принимала очертания. У мальчика раскалывалась голова, и он ловил на себе взгляд пантеры. Она пыталась гипнотизировать. Когда их глаза встретились, Нью почувствовал, как ужасная холодная сила мешает его решимости.
Жадная Утроба стояла неподвижно. Она высунула на мгновение язык и снова его убрала.
Стена между ними задрожала и посыпалась.
"Нет", - мысленно произнес Нью, пытаясь представить ее такой, какой она была раньше. Но стена исчезала, а боль в голове, и без того дикая, сделалась просто невыносимой.
Пантера выжидала, готовясь к прыжку.
"… Человечек…"
Тихий издевательский голосок, как бархатный кнут, обвился вокруг шеи Нью.
"… Маленький хозяин дома…"
Голос шел ниоткуда и в то же время отовсюду и был таким холодным, что заныли кости. Стена была вся в дырках и качалась, как паутина на ветру.
"… Маленький хозяин дома, что же ты теперь собираешься делать?.."
Широко раскрыв пасть, пантера прыгнула. Она прорвала стену и выпустила когти, целя в мальчика, который замер перед ней.
Менее чем в трех футах от головы Нью Жадную Утробу что-то ударило и подняло, перевернув вверх тормашками. Словно холодная волна подхватила мальчика и швырнула на землю, в то время как когти пантеры молотили пустоту над его головой.
Жадную Утробу пронесло добрых шесть футов и с треском ударило о ствол дуба. Зверь заревел от боли и изумления, а когда его снова подняло и бросило наземь, удрал в кусты.
Нью услышал, как он несется, не разбирая дороги, и уже через мгновение стало тихо, только свистел ветер. Нервы мальчика были натянуты до предела, и, когда к нему приблизилась мать, он взглянул в ее испуганное лицо и забормотал: "Папа бы вышел, папа бы вышел…"
Она опустилась на колени и обняла его, а он продолжал повторять одно и то же, как испорченная пластинка. Кончив лихорадочно бормотать, мальчик истерично зарыдал.
Майра обняла сына еще крепче. Его сердце билось так сильно, что она испугалась, как бы не разорвалось. Затем краем глаза Майра уловила какое-то движение и посмотрела в сторону дороги.
У самой кромки леса стояла худая фигура. Ветер трепал длинное темное пальто.
Когда она моргнула, все пропало, и женщина подумала, что сходит с ума.
- Пойдем, - сказала она мягко, но с дрожью в голосе.