Васенька даже не стал врать, что понимает, только дернул кокетливо плечиком. Наверное, он хотел пожать плечами, но сосать палец было важнее, и это ему помешало.
- Нет, я так больше не могу!!!
Хрипатков хохотал, как безумный. Дети из кружка, Павел с Ириной грустно стояли вокруг.
- Ну, давай так…
Махалов вытащил из рюкзака длинную тесьму, сделал петлю на конце и закрепил на поясе у Васеньки. Все время этой операции Хрипатков буквально выл от смеха.
- Вася, ты конечно, легко снимешь эту петлю и уйдешь. Но я тебя прошу, не делай этого… Не снимешь?
- Если вам надо, не сниму…
Хрипатков хохотал так, что слезы градом катились из глаз.
- Радуйтесь, радуйтесь! А вот сейчас настанет жара, а мы и не начали подниматься!
Хрипатков опять зашелся.
- Они вам еще не то устроят! - восторженно прошепелявил он сквозь хохот. - Вы тут их еще узнаете!
Махалов выпрямился в поисках достойного ответа. И тут солнце совершило какой-то неясный им поворот в пронзительно-голубом небе и вышло как раз впереди по курсу - дорога оказалась под его прямыми лучами на всем обозримом протяжении.
- Достукались! - рявкнул Махалов под надсадный хохот Хрипаткова.
Тут само собой вспомнилось и про заводь.
- Васенька, сколько идти?
- Километр! - уверенно ответил Вася, ковыряя босой ногой землю.
Шли полчаса долиной Оя. Красота скал, холмов и лесов поражала, солнечный свет чудно дробился в неспокойных шумных водах. Но где же здесь километр?! Они идут уже примерно три… и никаких признаков поворота.
- Так сколько осталось, Васенька?!
- Километров пять!
Прошли еще примерно с километр.
- Вася! Как думаешь, сколько отсюда до деревни?
- Километра два!
- А до порогов?
- Километра три!
Только тут одновременно и до Махалова, и до Павла окончательно дошла простая истина: у Васеньки нет ни малейшего представления о том, что же такое километр!
- А сколько времени идти до порогов?
- Час!
- А сколько мы шли от деревни?
- Ну… полчаса.
Та-ак… И о часах Васенька имел такое же сверхсмутное представление. Становилось окончательно непонятно, сколько же идти до заводей и порогов, и где они вообще находятся. И тут вдруг появились заводи!
Появился мост через Ой, а сама река уходила тут в сторону, делала огромную излучину, и там, куда било течение, образовались постепенно огромные, глубокие ямищи, в два роста глубиной, и метра четыре в диаметре. Вода в них была чуть теплее, чем ревущая, летящая вниз вода Оя, а главное - куда спокойнее.
- Привал!
- Купаться можно?
- Нужно!
- А на речке кататься?
- Можно, только осторожно. Я сейчас пойду с вами.
- А давайте сразу и позавтракаем! - предложила практичная Ира.
- Конечно! Дима, накупаешься - воды! Сделаем чай. Ира, порежешь бутерброды?
- Сделаю.
Махалов почти снял штаны, чтобы броситься в прозрачно-зеленую, с салатным отсветом, воду. Кто-то дернул его за руку.
- Эй, дядя… можно, я веревку отцеплю?
Хрипатков едва не утонул, зайдясь в воде от приступов восторга. Он встал в воде солдатиком, впился глазами, боясь упустить хоть мгновение. К удивлению, даже к разочарованию Хрипаткова, Махалов расплылся в довольно счастливой улыбке:
- Отцепляй, мальчик, отцепляй… Ты отсюда идешь домой?
- Ну…
И счастливый Махалов радостно бросился в воду. Ирка мало каталась на речке - ей было время делать бутерброды. А кататься стоило, испытывая тугие толчки снизу в ноги и в живот, пролетая над серо-черными, зловещего вида камнями.
Здесь, у реки и уже днем, бабочек было невероятное количество. Словно дымок поднимался над заводями с мелкой водой, где насекомые рисковали пить. Но это был, конечно, не дымок: вились, танцевали в воздухе, беспрерывно поднимались и опускались сотни бабочек различных видов, поражая разнообразием цветов и форм.
Что это - черное, длинное, извивается у берега? Два ужа плыли через Ой, течение сносило их безжалостно.
Иволги носились над водой. Оляпка нырнула в Ой на глазах у детей, ухитряясь плыть против течения.
Сияние солнца, отражавшееся от воды, глянцевый блеск листьев - все это било в голову, как молодое вино.
После купания кожу стянуло, все стали еще бодрее, энергичнее. Кое у кого не попадал зуб на зуб, но аппетит прорезался у всех. Махалов устыдился своего отношения к Васеньке, глядя, как исчезают бутерброды в маленьком смуглом животе. "Он же голодный! Чем они кормят детей?!" - промелькнуло в голове у геолога.
- А можно, я с вами?
Махалов поперхнулся бутербродом:
- Категорически нельзя!
- А почему?
- А тебя что, родители не ждут сегодня?
- Ждут… И завтра подождут.
- Нет уж! Мы и завтра тоже не вернемся.
- И после-послезавтра подождут.
- Нет! С нами тебе нельзя, ты у нас точно потеряешься!
- Не потеряюсь.
- Давай не будем спорить, мальчик. Сейчас ты пойдешь домой, а с нами - не пойдешь. С нами нельзя.
Васенька ковырял пальцем в носу, плаксиво опустил концы губ книзу. Когда отряд начал подъем, Васенька ушел куда-то вбок от отряда. А Хрипатков долго вел странные, смутные речи про то, что городские ходить толком не умеют, потому что полагаются на всякие приборы, а вот люди выросшие и живущие в лесу - они запросто могут. И что в лесу главное - опыт.
- Придумали там… Компас какой-то дурацкий… - подрагивал от отвращения голос Хрипаткова, - ходят по нему, как идиоты. Вы мне скажите, куда вам придти надо - я проведу. И любой вас в Малой Речке проведет. Любой мальчишка, и куда угодно, без всякого дурацкого компаса.
- Любой Васенька, - в тон ему добавил Лев Махалов.
- Да любой же…
Хрипатков и не подозревал, что смеяться могут и над ним. А лента дороги разворачивалась выше и выше. В лицо пахнуло тугим ветром. Слева пошла пропасть, из которой торчали вершины исполинских кедров. Кедры выросли в лесу, тянулись вверх, и вершины у них были острые, длинные, тонкие. На десятки километров открывалась синяя, лазоревая, фиолетовая, сиреневая, сине-голубая даль, со всеми переходными цветами и оттенками, для каких просто еще нет названий.
Глядя в густо-синие горизонты, Павел не мог не подумать, что синева здесь все же совсем другого оттенка, чем в Хакасии.
Из пространства приходил ветер - то прямо бросался на людей, прижимал к другому борту дороги, то падал сверху, словно бы обрушивался с неба. Это был тоже какой-то синий ветер… То есть не может он, конечно, быть синим… но вот ведь, несомненно был. У Павла, мало склонного к поэзии, этот вид и этот ветер вызвали в памяти "Осень, в небе жгут корабли…" Шевчука. И еще стихи средневекового китайца, Бо Цзюйи (эти стихи любил папа):
Беспредельный, бескрайний этой осени ветер…
Такие строчки были в этих стихах, и очень соответствовали они, эти строчки. Ветер тут и правда был бескрайний.
А потом отряд втянулся в горы, дорога шла все вверх и вверх, словно бы ввинчиваясь в небо. Исчезла пропасть с левой стороны, дорога здесь была сильно врезана в гору; крутые обочины с обеих сторон, а за ними - стена темнохвойки: кедры, пихты, ели. С зудением поднимались полчища комаров, молча плясала мошка.
Часам к двум дня закончился подъем, вышли к сравнительно ровному месту. Тут протекала речка, на этот раз довольно тихая, совсем без стука камней. Так, тихое бульканье, и только.
Лет тридцать назад какой-то хозяйственный человек поставил тут на поляне избушку… да, почти что и на курьих ножках. Топилась избушка по-черному, и выглядела соответственно, особенно изнутри. Но в избушке была печь, а перед избушкой - выложенный камнем очаг, и сделан был очаг человеком, который знал - камни для очага берут не в русле реки, а в горах. И потому стоял этот очаг треть века крепким, надежным, и очагом запросто можно было воспользоваться.
Речка, глубиною по колено, струилась метрах в десяти, на полянке везде была тень. Дети с облегчением сбрасывали рюкзаки, бежали к речушке, лезли исследовать избушку, пугая друг друга руками с толстым слоем сажи.
Убедившись, что речушка безопасна, Махалов пошел разбираться, какая из двух дорог-тропок выведет к базе Маралова. Отсюда база была километрах в десяти, примерно, и где-то на северо-западном направлении. Достать компас, впрочем, Махалов никак не решился: Хрипатков опять завел тягомотную демагогическую околесицу про зловредные и совсем не нужные выдумки кретинов-городских. "Ну должен же он знать, как ходят на базу к Маралову?" - думал Махалов, пропуская мимо ушей рассказы про то, как Хрипатков и прочие гиганты духа спасали обмороженных, наевшихся дурных грибов, обглоданных волками и медведями, неприспособленных неумех, полагавшихся на ружья, компасы, машины, палатки и кастрюли.
- Вроде бы логичнее налево… - скромно заметил Махалов. Это ответвление дороги как будто больше отвечало направлению.
Хрипатков гулко фыркнул, и эхо подхватило грозный звук.
- Вот по этой дороге, - уверенно произнес Хрипатков, - примерно десять километров.
По карте выходило столько же. "Значит, часа два… Ну, три часа ходу", - прикидывал Махалов расстояние. Выйти за четыре часа даже… В шесть? Нет, лучше все же в пять.
- На-арод! Три часа отдыха!
- Ура-а!!!
- Паша, поможете мне?
Павел согласно кивнул, понимая - его и Ирину прочно пожаловали во взрослые. Впрочем, у Ирины нашлось сразу несколько помощниц для приготовления дастархана.
Сидеть у костерка, чувствовать сухое тепло одним боком, вечную сырость темнохвойки другим, поставить к огню сапоги и вести с Махаловым неторопливую беседу о жизни, о геологии и о кружках и секциях детей было для Павла чем-то если и не райским, то по крайней мере - идиллическим. "А хорошо, что поехали! - думал Павел, озирая размягченным взором лес, избушку, детей, бродивших в речке по колено, умывавшихся и плюхавшихся в воду. - Клада не найдем, так сколько всякого увидим!".
И тут в избушке дико завизжали. Пулей вылетел Дима, пристроившийся там на нарах спать, с еще большей скоростью - Наташа.
- Там… там…
Махалов двинулся к избушке с топором, которым только что рубил дрова. Павел торопливо натягивал сапоги. И тут на порог вышел заспанный Васенька, с соломой в волосенках, жалко моргая со сна.
- Ты тут откуда?! - ахнул Павел, косясь в сторону Махалова, перехватившего топор.
- Я снизу…
- Зачем?! Ты же домой должен идти?!
- Я с вами хочу…
- Василий, ты сейчас пойдешь домой!
- Лев Михалыч… Нельзя его одного отправлять… Не ровен час.
- А если здесь… не ровен час?! Он же неуправляемый! Куда его только не занесет…
Но видно было - логика Павла и Махалову кажется верной. Нельзя отправлять ребенка через кишащий зверьем лес, по эдакой-то дороге. Что бы ребенок не выделывал, это вам скажет любой руководитель кружка, ездящего в экспедиции.
- А я вам копалуху поймал, - сообщил вдруг Васенька с улыбкой. - Вот.
И Васенька исчез под нарами, где до сих пор мирно спал, и вытащил оттуда за хвост самую жалкую птицу, какую только можно себе представить. Да, это была тетерка, которую в Сибири часто называют копалухой. Но в каком виде! Жалостливая, любящая животных Танечка взялась руками за щеки при виде этого залитого кровью, лишенного большинства перьев, почти выпотрошенного существа.
- Что ты с ней сделал, Васенька?! Как же так можно?!
- Я ее из рогатки…
- А в хвосте у нее перьев нет - это тоже из рогатки?
- Я сперва в нее из рогатки. Она летает, будто у нее крыло сломано, от гнезда уводит. А я заметил, где гнездо, и стал искать… Она опять летит, и прыгает, от гнезда уводит. Я в нее из рогатки… вот этой.
И Васенька извлек из карманов отродясь не стиранных штанов рогатку, с которой ходить бы не на копалуху, а по крайней мере на страуса.
- И убил?
- Не… Только подбил. Поймал потом и задавил.
- Ты потратил много усилий, Васенька. Гораздо больше, чем было бы нужно…
- Так я животом… Упал животом, а потом за шею…
- Избавь нас от подробностей, дитя… Ты хоть понимаешь, что теперь птенцы ее погибнут?
- И вовсе они не погибнут! Я их тоже нашел! Вот!
И Васенька опять юркнул под нары, и вытащил оттуда двух птенцов, едва покрытых совсем светлым рыже-кориченевым, еще не отросшим пером. Во всем облике мученически разинувших желтые клювы, изломанных трупиков читалось, что смерть их была нелегка. Дети смотрели на Васеньку, на копалуху и птенцов огромными испуганными глазами. Не одна Танечка, почти все девочки взялись за щеки руками.
- Н-да…
Махалов не знал, что сказать.
- Да вы кушайте, не стесняйтесь, - прервал Васенька недоброе молчание. - Там еще яйца были, я их выпил.
- Яйца? Там же птенцы должны быть!
- Которые с детенышами - те я об ствол.
И Васенька радостно ухмыльнулся, демонстрируя свою сообразительность. Повисло тяжелое молчание.
- Ну что, дитя… - глубоко и обреченно вздохнул Махалов. - Придется тебя взять с собой. Только уж ты, я тебя очень прошу, детка, постарайся не утонуть, не попасть волку в пасть, и не свалиться с дерева, не заблудиться… Попробуешь, а?!
Васенька хлопал глазами и опять не мог никак понять, про что это здесь несет дяденька.
Вышли по правой дороге. Отдохнувший и поевший отряд шагал радостно, бойко. Опять повис веселый гомон, исчезнувший перед обедом. Здесь, под сенью огромных деревьев, вроде было и не так уж жарко. Дорога была крепкая, водяные места остались где-то в стороне, и все время поднималась в гору. Через час не появилось ничего похожего на базу. И через полтора не появилось. Махалову очень не нравилось как раз то, что дорога сухая и все время ведет только в гору. По карте избушка у Второго Пионерского ручья и база Махалова находились на одном примерно уровне. Махалов карте доверял, а вот Хрипаткову - не очень.
Часам к восьми пошли какие-то проплешины, вроде поляны в лесу. Высокая трава на них доставала взрослому по грудь. В такой траве могло сидеть и оставаться незамеченным все что угодно, кроме разве что очень упитанного динозавра. Солнце клонилось к закату, стало прохладно, и трава покрывалась крупными каплями росы.
Отряд опять шагал без шуток и без смеха - все-таки дети устали.
- Далеко до базы, как вы считаете?
- Километра три! - уверенно ответил Хрипатков, и Махалов понял, что он тоже расстояния не знает. И Махалов произвел действия, с которых, собственно, неплохо было бы начать… Результат не очень удивил его, скорее всего, даже подтвердил давние опасения. И как человек ответственный, Лев Махалов обругал самого себя последними и черными словами за идиотскую доверчивость. Впрочем, голос Махалова звучал хрипло и сдавленно, когда он крикнул:
- Отряд, стой!
- Что же вы?! До базы уже близко…
- Потрудитесь постоять вместе со всеми.
Подождал, пока подтянутся все, обвел отряд потемневшими от злости, раскаянными глазами.
- Ребята! Мы сделали ошибку! Мы пошли не по той дороге.
- По той! - перебил Хрипатков, - по той мы дороге идем! Еще не дошли, а вы сразу…
- Нет уж! Благоволите помолчать, Константин Сергеевич! А я уж, с вашего позволения, применю одно дьявольское извращение городских, иже компас рекомое! А там посмотрим, как лучше будет попасть на базу… Изволите ли видеть, вот карта… Видите? В каком направлении от избы находится база - видите?
- К чему вы это, Лев Михайлович?! И тон…
- Тон вызван тем, что мы тут весь день выслушиваем бред про дурость городских! Вы весь день мусолите это бред про вредность компаса! Внушаете ерунду детям, которые ходят в мой кружок! А мы идем… Вот, изволите ли видеть компас?! Видите?!
К рукам Махалова сунулись дети, вовсю стали смотреть на карту и на компас. Впрочем, мордочки у них становились скорее озадаченные - дети не привыкли к дурости взрослых людей.
- Мы три часа шли куда?! Мы три часа шли на восток! Видите?! На восток! Мы теперь не успеем даже вернуться к избушке! Ребята, нам предстоит ночевать на этом кошмарном лугу!
Махалов бесновался, не в силах остановиться, его буквально корчило и трясло от злости.
Черты же Хрипаткова отражали благородное негодование: ну подумаешь, слегка ошибся. Ну подумаешь, пройдут люди чуть лишнего… Тем лучше узнают их горы. Узнают, как ходят по горам настоящие люди, туристы и столбисты, а не какие-то там поганые, презренные геологи. Ну подумаешь, придется ночевать черт знает где… Ну и что?! Есть из-за чего шуметь. Пустяки, дело житейское, и все равно ведь все знают, что компас придумали идиоты, что ходить по тайге умеют только столбисты, и что нечего детей учить всяким типам с компасами и с геологическими молотками… Именно это и отражали его черты вместе с самым легким оттенком смущения.
Стали ставить лагерь. Три палатки, слава Богу, спальники хорошие у всех. Под кронами кедров зашумел костерок, забулькала пахнущая тиной и лягушками подозрительная вода.
Стоячее болотце оказалось единственным местом, где вообще была вода. Найти такое место в здешней влажной тайге, полной замечательной воды, - это само по себе достижение, как высказался Махалов.
Про комаров говорить не хотелось. Влажные луга и мерзкие тинные болотца оказались, как и следовало ожидать, для них просто идеальным местом. Если нужно специальное место для разведения комаров - наверное, это оно и было. Все наворочали на себя несколько слоев одежды - не столько от холода и сырости, сколько против комаров.
Девочки пошли в ближний малинник и примчались со скоростью ветра: только ступили на луг, как кто-то ка-ак вскочил прямо в траве! Такой большущий, вроде лось - но без рогов…
- Размером с лошадь?
- Может, чуть поменьше…
- Нос горбатый? На спине горб есть?
- Да, он как лось, но без рогов…
- Наверное, молодой. Бежал он за вами?
- Не-ет… А должен был бы побежать?
- Я бы сказал - вполне мог. Это же лосенок, второгодок. Так что он вам сделал, когда вскочил?
- Стоял, стоял… Ка-ак захрапит!
- И побежал?
- Нет, только стоит и храпит.
- А вы?
- А мы убежали…
- Вы на него сперва чуть не наступили… Лосенок лежал себе, лежал, никого не трогал, тут вы мчитесь прямо на него. Он и вскочил.
Парни с болотца тоже рассказали про большого зверя, который убежал с луга в лес. Зверь был с рогами, и от него осталась такая круглая проплешина, где он лежал, пока его не вспугнули.
- Так, еще и крупный самец… Ну прямо лосиные выгоны!
Оказалось, не только лосиные. Из малинника, что дальше по дороге, примчались уже и в полном беспокойстве: за ними из малинника шел кто-то большой… Нет, не бежал, не гнался… Но он шел и шел, только возле лагеря отстал.
Как они очутились в том малиннике, чего им не сиделось в лагере?
- Их Васенька позвал, сказал, что там малина крупная.
- А куда же девался сам Васенька?
- Он ходит быстро, никого не слушает… Он ушел, а мы остались. Сумерки уже, и видим - тут еще кто-то есть в малиннике. Мы из малинника скорее, он за нами.