- Я хочу поговорить о Карелиной Агате Павловне из соседней парадной!
Дверь приоткрылась на цепочке, и показалось лицо пожилой женщины с короткими седыми курчавыми волосами.
- Ну, говори, - подозрительно предложила Василиса Петровна.
Я протянул ей коробку чая и печенье.
Старушка сжалилась.
- Ладно. Входи. Только веди себя прилично, иначе сына разбужу. Он спит после ночной. - И рассуждая, точно сама с собой, пробормотала: - Одет вроде прилично.
Я прошел вслед за хозяйкой на кухню и сел за стол.
- Что тебе за дело до Агаты? - спросила Василиса Петровна.
Я коротко объяснил, что нашел кулон, который искала девушка с пятого этажа. Даже сам кулон показал. Старушка выглядела удивленной, сказала:
- Не живет в той квартире никто.
- А вы знаете что-то о новой владелице? Она из Торжка.
- Верно. Двоюродная сестра Агаты. Она не ходит. Квартирка государству отойдет.
- Так, может, Аня ее племянница или…
- Внучка, - перебила Василиса Петровна. - Она внучка Агаты. Отец Ани, сын Агаты, пятнадцать лет назад разбился в аварии. Мать Ани умерла еще раньше, не помню от чего. Девочку в детский дом определили, ей лет двенадцать было. Агате опеку не передали. Возраст не тот…
Старушка задумчиво посмотрела на кулон.
- Это кулон Агаты. Муж ей подарил на сапфировую свадьбу. Еще серьги были. А Агата подарила Анечке на шестнадцатилетие.
- А почему квартира досталась двоюродной сестре, а не внучке?
- Аня уже как десять лет пропала.
- Пропала?
- Пропала. Бабушка ее померла в тот же месяц, как узнала.
- Я видел Аню, говорил с ней.
Старушка поднялась и куда-то ушла, а вернулась с альбомом. Открыла и положила передо мной, указав на фотокарточку. На ней была запечатлена сама Василиса Петровна, рядом с ней сидела совсем старенькая бабулька, видимо, Агата Павловна. А возле нее, прижавшись головой к плечу, белокурая девчушка лет тринадцати. Никаких сомнений быть не могло.
- Это она. Аня.
Старушка вздохнула, закрыла альбом и протянула мне кулон, пробормотав:
- Ее долго искали. Мальчишка ее, тоже из детдомовских, три года каждую неделю приходил к дому. Все ждал ее.
- Его случайно не Андрей зовут?
- Витя. Хороший парень. Я вижу его иногда. Он в кафе в соседнем доме работает поваром. Так и не женился. Аню, говорит, забыть не может. Она красивой была…
- Она красивая и сейчас, - сказал я. Мне сделалось как-то не по себе от слова "была". Я разговаривал с этой девушкой. По каким бы причинам она ни исчезла десять лет назад, сейчас с ней все в порядке.
Старушка горестно вздохнула и принялась листать альбом.
- Вот и мой сын такой…три года не видела, звонит раз в три месяца… - Она захлопнула альбом и через силу мне улыбнулась.
Внучка Агаты Павловны не пропала, сын Василисы Петровны не спит в соседней комнате - печальная истина.
Я попрощался с Василисой Петровной и направился в съемную квартиру, но уже у двери передумал и вышел на улицу. Прошелся до соседнего дома. Кафешку найти не составило труда. Бармену я сказал, что пришел к Вите. Посетителей не было, я присел на табурет перед барной стойкой. Через пару минут из кухни вышел высокий подтянутый парень. Разглядывая его, я неожиданно понял, что Ане сейчас должно быть двадцать семь лет. Но больше чем на двадцать она не выглядела.
Витя недоуменно спросил:
- А вы кто?
Я вынул из кармана кулон.
- Узнаешь?
Парень испуганно замер. Очевидно, узнал.
- Откуда это у тебя? - спросил он изменившимся голосом.
Я кивнул ему на соседний табурет, но Витя указал глазами на дверь. Мы вышли на улицу, перешли дорогу и остановились у парапетов набережной. Я оперся рукой о гранит.
Пока я говорил, парень не отрывал взгляда от цепочки с кулоном, намотанной на моих пальцах.
- Дай мне его, - потребовал Витя, когда я умолк.
Я протянул ему кулон. Парень схватил его и принялся осматривать, а потом посмотрел на меня совершенно безумными глазами и прошептал:
- Он был на ней в тот день. Под цвет платья.
- В день, когда она пропала?
- Да. Седьмого июля она пошла проведать бабушку и не вернулась.
- И что же полиция по горячим следам не нашла?
- А никто в полицию не обратился сразу. Ане было семнадцать, девушка взрослая. Решили, что просто загуляла. Ребята частенько летом сбегают из детдома, тепло, а к зиме возвращаются. Никто их не ищет…
- То есть заявление не писали?
- У меня заявление принимать не захотели. Спустя неделю я попросил бабушку Ани написать, отвез ее в отделение. Заявление приняли, но в полиции придерживались того же мнения, что и наша заведующая. Погуляет и придет. Я не верил. Агата Павловна не верила! - Он надолго замолчал, а потом едва слышно сказал: - А они оказались правы.
Он положил цепочку с кулоном на парапет и, не прощаясь, зашагал к кафешке. Провожая взглядом его сгорбленную фигуру, я словно сам почувствовал боль и горечь этого человека, который столько лет верил, что с его любимой девушкой что-то случилось. Как же все-таки обманчива внешность. Аня - в этом голубом сарафане, с белокурыми волосами, в лучах солнца и кружении тополиного пуха, показалась мне такой светлой.
Я сгреб злосчастный кулон и сунул в карман. Наверное, у Ани была причина, почему она исчезла, не предупредив близких людей. Но почему-то мне совершенно не хотелось ее оправдывать.
Я решил, что пора мне заканчивать мой отпуск. Вернулся в квартиру, сел за ноут и зашел на сайт железной дороги, чтобы купить себе билет домой. Но выбирая нужные даты на календаре, я завис. Витя сказал, что Аня пропала 7 июля. Именно 7 июля я встретил ее у дверей. Он сказал, она была в голубом платье. Платье, сарафан, один черт. Сомнительно, что повар разбирается в женской моде. 7 июля, голубой сарафан… Совпадение?
Мне стало душно. Я подошел к окну и распахнул его. В воздухе кружил тополиный пух. Я постоял, глядя на проезжающие машины.
Почему администратор отеля никогда не видела Аню?
Я восстановил в памяти все три короткие встречи с девушкой. В первую встречу я попросил дать мне ее номер телефона, но она сказала, чтобы я занес ей кулон, если найду. Она сказала: "Я живу этажом выше". При ней не было ни сумки, ни пакета, где бы мог лежать телефон. И в руках она ничего не держала. А на сарафане, я точно помнил, не было карманов. Где же были ключи от квартиры?
На следующий день при встрече она и вовсе не произнесла ни слова. А в третью нашу встречу, когда я хотел передать ей номер телефона квартиранта, уверенный, что это и есть Андрей, она сказала, что он тоже кулон не находил. И каждый раз она была все в том же голубом сарафане. Надеть ей, что ли, больше нечего?
У меня разболелась голова. Я все больше запутывался. Ане, которую я видел, было не двадцать семь лет. Косметике не по силам создать столь лучащуюся юность и свежесть. Так кого же я встретил?
Про покупку билета я совершенно забыл. Я должен был выяснить, кто такой Андрей. Мне казалось, стоит это узнать, как все части головоломки соберутся воедино. Мне нужны были ответы. Потому что главным вопросом сейчас был: а не сошел ли я с ума?
Я долго и упорно рылся в ящиках серванта. Сам не знал, что ищу, как именно я надеюсь понять, что некий Андрей жил здесь и каким-то образом причастен к истории с Аней и ее кулоном.
Вероятно, я полагал, что найду записную книжку, где на букву "А" будет номер телефона Андрея. Как бы не так! Я не нашел абсолютно ничего интересного.
Вечером я вышел прогуляться. Естественно, не обошлось без похода на пятый этаж. Мою записку так никто и не прочитал. Пока я бродил по центру, вспомнил про кладовку с барахлом. Там определенно следовало поискать.
Я купил пиццу и пошел на квартиру. Налил себе холодного чаю, поставил коробку с пиццей на пол возле кладовки и принялся за дело. Минут через двадцать перебирания старых игрушек, детских вещей в мешках я уже практически отчаялся что-то найти. И тут мой взгляд в очередной раз зацепился за пару коньков. Точно такие же я уже видел в мешке с игрушками. Я взял коньки. На одном ботинке было нацарапано "Н". Как я понял, все эти вещи и коньки принадлежали хозяину квартиры Николаю. Я вынул из мешка другую пару коньков, и мой пульс участился. На ботинке было нацарапано "А". Я схватил мешок с тетрадями, книгами и дневниками и вытряхнул на пол. Ранее я пролистнул пару тетрадок, понял, что это школьные годы Николая Заречина, и отложил. Но теперь я лихорадочно хватал одну тетрадь за другой, быстро просматривая название предмета и имя ученика.
И вот наконец мне в руки попала синяя тетрадка, принадлежащая вовсе не Николаю Заречину, а Андрею Заречину. Почему же Николай не сказал мне, что Андреем зовут не квартиранта, а его брата? Впрочем, а кто станет родного брата сливать плохо знакомому мужику?
Я сидел на полу, жевал пиццу, оглядывая гору вещей в кладовке, и улыбался. Теперь все события, которые на какой-то миг показались мне едва ли не потусторонними, обрели смысл и вполне логичное объяснение.
Судя по датам на дневниках братьев, десять лет назад Андрею было примерно как и мне тогда, лет двадцать пять. Вероятно, Андрей жил в этой квартире и знал Аню. Кулон, найденный в сливе ванны, ясно давал понять, что их отношения были куда интимнее, чем просто добрососедские. Эти двое были любовниками. Поэтому, сбегая из детского дома, Аня не слишком переживала по поводу разлуки с Витей. Я пока не совсем понимал, что побудило Аню сбежать. Возможно, она сделала это вместе с Андреем. А потом они расстались. Она же говорила, что кулон он не находил. Или же Аня и вовсе была свободного нрава и Андрей - это так, а уехала она с каким-нибудь папиком. Бабушке признаться в этом не смогла. А спустя годы ее сюда привела ностальгия или же желание побороться за квартиру бабули.
"Все в том же голубом сарафане? Не слишком щедрый папик…" - тихонько гудел в голове голос разума. Но я был слишком увлечен идеей, что у Андрея есть контакты Ани и я смогу-таки вручить ей злосчастный кулон. Может, даже получить от нее благодарность. Улыбаясь своим мыслям, я пошел в комнату и взял мобильник. Набрал номер Николая. Потянулись гудки. Хозяин квартиры не ответил. Я отправил ему эсэмэс: "Срочно!" И принялся ждать. На месте я усидеть не мог, поэтому ходил по комнате. Но сколько бы мой взгляд ни скользил по предметам, он постоянно останавливался на статуэтке медведя в серванте. Прямо за ним на задней деревянной стенке была безобразная трещина, которая меня нервировала. Кажется, вся обстановка этой квартиры действовала на меня как один сплошной раздражитель.
Я открыл сервант и, просунув руку между чашками и статуэткой, потрогал трещину. Тонкая фанера прогнулась под моими пальцами. В трещину явно что-то попало, и поэтому края фанеры безобразно расходились, образуя дырку. Я обошел сервант и просунул руку в щель между ним и стеной. Провел ладонью по задней стенке серванта. Мои пальцы зацепились за развороченную фанеру. Я медленно ввел руку в разлом и пошарил там. Я оказался прав. Внутри находилась какая-то тряпка, она-то и не давала краям фанеры сойтись.
Бормоча проклятия, я ухватил тряпку кончиками пальцев и потянул. Когда из-за серванта показалась моя находка, я задохнулся. То, что я тащил из дыры в задней стенке, было голубого цвета.
У меня в руках был сарафан в багровых засохших пятнах крови.
Я даже не сразу понял, что звонит телефон. Звонил Николай. Он недовольно спросил:
- Ну что там у тебя случилось?
Я смотрел на сарафан в руке и не мог выдавить из себя ни слова.
- Алло! - крикнул Николай.
- Слив в ванне забит, - прохрипел я, - хотел спросить, где вантуз.
После короткой паузы Николай хмыкнул:
- Вот чего не знаю, того не знаю.
У меня из горла рвались слова: "Где твой брат Андрей?", но вместо этого я сказал:
- Ладно, придумаю что-нибудь.
Я расправил сарафан. К горлу подкатила тошнота. Большая часть ткани была жесткой и шероховатой от засохшей крови. Этим сарафаном словно замывали окровавленный пол.
Я медленно опустился в кресло, не выпуская из рук свою находку. Внезапно я с отрезвляющим ужасом понял: девушка, что носила этот сарафан, мертва. А та, кого я встретил на лестнице…
Мне бы и хотелось, чтобы существовало другое, простое и понятное объяснение. Я даже не крещеный. Я ни во что не верю. Но то, с чем я столкнулся, было настолько же реальным, насколько был реален этот сарафан в моих руках. Со дня моего приезда в это место я чувствовал, что здесь что-то не так. Эта квартира меня словно не отпускала. Какого черта я развинтил слив в ванне? Зачем я полез в сервант? Меня как будто кто-то направлял. И от этого осознания у меня - взрослого мужика - бежали мурашки по спине.
Я совершенно не знал, что мне со всем этим делать. И сделал то единственное, что мне показалось в данном случае наиболее здравым.
Прежде чем кинуться в омут с головой, я решил выслушать свой диагноз.
Через полчаса в дверь раздался звонок.
Федя беглым взглядом оглядел квартиру и весело фыркнул:
- Ты приличнее ничего снять не мог?
Но улыбка сошла с его лица, когда он увидел то, что я держу в руках.
Я говорил, друг слушал, не перебивая. А когда я закончил, так долго молчал, что я не выдержал и с беспокойством спросил:
- Считаешь, я сумасшедший?
Федя, раскачивая перед глазами кулон на цепочке, задумчиво промолвил:
- Ты реально сумасшедший. Но не потому, что говоришь с умершими. Тебя обворовала проститутка, пока ты развинчивал сток в ванне. Серьезно?
Я издал слабый стон.
- Мне сейчас не до шуток. Что мне с этим делать?
- А что ты хочешь с этим делать?
Я смотрел на комок голубой ткани в моих руках и молчал. Там - на лестнице - Аня была такой настоящей, такой живой. Ну как поверить, что этой девушки, этого ребенка, доверчиво прильнувшего головой к бабушкиному плечу на старой фотокарточке, давно уже нет?
- Десять лет прошло…
- Срок давности еще не истек, - заметил Острогов.
- Ты представляешь, как на меня посмотрят в полиции, если я расскажу им про девушку, с которой я говорил на лестнице?
- А зачем говорить про девушку?
Я непонимающе уставился на друга, а тот буднично поинтересовался:
- Ты хочешь правосудия?
- Конечно, - затряс я головой и тише прибавил: - Но я не уверен, что смогу… все это похоже на бред!
- В твоих устах уж наверняка. - Он положил на столик кулон, прищурил один глаз и промолвил: - Но если я проведу журналистское расследование на основании найденного кулона и дела об исчезновении Ани Карелиной, это уже не будет таким уж бредом.
- А как быть с тем, что я всем рассказываю, как встретил Аню и разговаривал с ней? - Я закрыл лицо руками, а затем откинулся на спинку кресла. - Федь, если мне в зале суда начнут задавать вопросы и я расскажу, кто попросил меня найти кулон, палата в дурке мне обеспечена!
Острогов рассмеялся:
- Это не понадобится. Все просто. Ты никогда не находил кулон. Ты просто фотограф, которого я нанял, когда нарыл интересное дело для расследования. И никакую Аню ты не встречал, ты лишь так сказал нужным людям, чтобы развязать их языки. По моей просьбе. Понимаешь?
Я изумленно смотрел на спокойное лицо Феди, поражаясь его изобретательности и выдержке.
- Хорошо. Я тебя понял. Но как ты выйдешь на убийцу? Мне, понятно, Аня подсказала. А тебе кто?
- А мне никто. Ребята из убойного надавят на братьев, а убийца сам расколется. Вот это, - указал он на сарафан, - весомая улика. И найдена она не у меня, не у тебя дома, а в серванте Заречиных.
Пару дней Федя взял себе на подготовку материалов для статьи, а я тем временем сделал фотографии, которые он попросил, в квартире Николая, и купил билет домой. С того момента, как я обо всем рассказал Острогову, это перестало быть моим делом. Я знал, Федя доведет начатое до конца и справедливость восторжествует.
Хотя, надо признать, я неустанно задавался вопросом: что такое справедливость и кому она нужна? Мне? Василисе Павловне? Вите? Феде, понятно, нужна громкая статья.
Он успел нарыть кое-что о втором брате. Андрей уже пять лет состоял в браке, и у него было двое детей: четырех и двух лет. Насколько справедливо лишать этих детей отца? Что за отец Андрей? Или важнее, что он за человек? Как вышло, что он убил Аню? Есть ли у него оправдание? Может ли быть какое-то оправдание убийству молоденькой девчонки?
Вопросов много, ответов ни одного. И все-таки уехал я с искренней верой, что убийца должен сидеть в тюрьме, сколько бы лет ни прошло и сколько бы детей он ни наплодил.
Я верил в это, когда Острогов мне позвонил и сообщил, что Андрея взяли и он признался в убийстве.
Я верил, что убийца должен быть наказан, когда Федя в подробностях рассказал, что Аня была изнасилована и убита пьяным соседом.
А одним августовским вечером раздался звонок. Голос Феди был мрачен.
- В деле появились новые подробности, Матвей. Заречин говорит, что был не один. С приятелем.
- Что за приятель?
- В баре познакомились. Приезжий. Квасили вместе. Имя не помнит. Насиловали вместе. Душили вместе. А тело прятал Заречин сам. Приятель под утро смылся.
Федя замолчал, словно ждал от меня каких-то комментариев. Но я тоже молчал.
- Я чего позвонил-то… - наконец заговорил друг, - ты на суд не приезжай.
- Да я и не… - Я хотел сказать "не собирался", но Федя прервал меня:
- Ну и хорошо, давай.
Он отключился, а я изумленно уставился на мобильник. У меня создавалось впечатление, что Федя доволен делом, которое я ему подкинул. В наши предыдущие телефонные разговоры он с энтузиазмом рассказывал обо всем, что там у него происходит. А тут как отрезало.
Я сидел за компьютером, обрабатывал фотки клиента, и у меня никак не шли из головы слова Феди "Ты на суд не приезжай". Они вызывали у меня неясную мне самому тревогу.
В какой-то момент я забыл о работе, начал рыться в Сети, читать материалы по делу Заречина. Однако ничего нового я не узнал. На своей страничке в соцсети Андрей разместил трогательное послание, в котором просил прощения у своей семьи и у Ани. Ну и цирк! Ей-то, десять лет в могиле, его извинения, надо думать, очень нужны.
Я полистал альбом с фотографиями Андрея и его семьи. На вид совершенно обычный человек, каких миллионы.
Не знаю, что на меня нашло, но я написал бывшей:
"У тебя кто-то есть?"
"Ты пьян? А говорил, больше не пьешь!" - прилетело в ответ.
"Я не пьян. Просто все еще люблю тебя".
Она долго не отвечала. Я думал, не ответит. Но она написала:
"У меня никого нет".